Кай

Чего она ждала? Вернее, кого она так глупо искала глазами в толпе встречающих? Герда знала кого, и знание это бесило. Она грузно спрыгнула со ступеньки поезда, тяжелая сумка рванула руку, боль отдалась в предплечье. Герда стиснула челюсти; злоба поднималась в ней, а люди, толкающиеся вокруг, раздражали до зубовного скрежета. Тупо было врать себе всю долгую дорогу, что она не надеется увидеть Глеба на перроне. Тем более, он знал о ее приезде. Девушка обмолвилась в телефонном разговоре о дате своего прибытия. И теперь, не наблюдая белобрысой макушки в радиусе пары метров, Герда злилась на себя за то, что позволила обнадежить самой себя же. Обманутое существо зудело и пузырилось гневом, настроение было убийственно-мрачным. Но все равно, где-то очень глубоко она хранила остатки надежды на то, что увидит знакомый силуэт, восседающий на рассохшемся подоконнике в подъезде. *** Пройдя все круги ада в метро, где багаж мешался и цеплялся за все возможное и невозможное, Герда добралась-таки до дома. Взмокшие волосы, выбившиеся из-под шапки липли к разрозовевшимся щекам, щекотали нос и, должно быть, выглядели до смешного нелепо. Девушка пристроила сумку на заснеженную лавку и, мало заботясь о вещах в ней, принялась приводить себя в порядок. В кругляшке карманного зеркальца она разглядела запыхавшуюся девчонку с осыпавшейся под глазами тушью и красным от холода носом. Герда недовольно вздохнула, стерла черные крошки, сняла шапку и пригладила вспушившиеся волосы. Когда ее стала так волновать собственная внешность? Девчонка зло глянула в глаза своему отражению и, разглядев в серых глазах искорки веры в лучший исход, хлопнула крышкой зеркальца. Она безнадежна. Просто шик. Герда просочилась в дверь, зацепившись за нее неудобно раздутой сумкой, устало и без смака выругалась. Лифт на удивление работал, что было чем-то из ряда вон. Он, гудя и скрипя, дотащил девчонку до нужного этажа. Герда ожидала чуда и волновалась несказанно. Она вывалилась из открытых створок без изящества, споро подошла к двери и задрала голову, вытягивая шею. Подоконник был пуст, на нем одиноко торчала банка из-под кофе, служащая пепельницей для курящих жильцов. Девушка прикрыла глаза, помотала головой в сокрушении. Она чувствовала себя покинутой и раздавленной. Она подышала глубоко, чтобы разогнать ком, скопившийся посредине груди, и зашарила в кармане сумки, ища запропастившийся ключ. Не стоило возлагать таких надежд на самого случайного человека в ее жизни. *** Когда загружен делами, становится как-то не до дурных, отравляющих сознание мыслей. Герда, заваленная кучей всяких проблем, сумела отрешиться от личных неурядиц. Дипломный проект, работа и быт требовали от неё слишком много сил, чтобы оставалось время на неудобные размышления и самобичевание. Конечно, сидя над чашкой остывающего кофе, она возвращалась мысленно в то морозное утро, когда потерпела крах ее нелепая влюбленность. Она не знала, сумеет ли без негатива глядеть на Глеба, сможет ли быть ему просто знакомой, одной из сотен. Почему она возомнила себя особенной? Но долго мучить себя размышлениями было не в стиле Герды. Она усердно трудилась, выкладываясь по полной на учебе и работе, старалась каждую свободную минутку пристроить с наибольшей выгодой. И мысли о Фаре стали отступать, забирая с собой глухое раздражение и обиду, засевшую в сердце тупой швейной иголкой. От Голубина вестей не было, и он стал понемногу затираться в памяти, оставаясь там лишь тревожным образом из прошлого. На дворе уже раскисал февраль, наполненный оттепелями до краев. Дело шло к весне. *** В тот вечер, когда в дверь поскреблись, Герда корпела над дипломом. Не сходилась одна очень важная вещь, лишающая девушку душевного равновесия. Сначала девчонка подумала, что ей показалось, будто кто-то тихонько постукивает костяшками пальцев по двери. На секунду замерев, Герда напряженно вслушалась в тишину и, ничего не различив, принялась за работу дальше. «Наверное, сказывается недосып», — подумалось ей. Но через секунду звук повторился более настойчиво. Девушка поднялась со своего места, прошла к двери и распахнула ее. На пороге стояла баба Нюта, за ней ютился силуэт, который не сразу был идентифицирован. — Привет, — глухо раздалось из-за спины пожилой женщины. — Спасибо, баб Нюта, — не ответив на приветствие, поблагодарила Герда, которая никак не могла понять, почему не услышала дверного звонка в коридоре. Бабушка улыбнулась чуть бледными губами и, шаркая тапочками на стертой подошве, ушла к себе. — Пустишь? — Глеб выглядел довольно угрюмо. — Заходи, — отозвалась девушка, пропуская незваного гостя в комнату. Герда глядела на него, чувствуя, как всколыхивается утихомиренное до сих пор море внутри. Чувствовала, что сегодня, вполне возможно, грянет гроза. Она уже ощущала мифический привкус озона в воздухе и далекие бурчания грома. — Какими судьбами? — она, видят небеса, не хотела, чтобы в ее голосе звучала эта желчь. Голубин, успевший избавиться от черной куртки, развалился в кресле. Вид он имел взъерошенный и раздосадованный. — Неурядицы в личной жизни? — контролировать себя с каждой минутой, наполненной неодиночеством, получалось все лучше. Герда уселась за стол, возвращаясь к прерванному занятию. Моментальный взрыв чего-то злого прочистил сонные мозги. И она, кажется, стала понимать, где и что с чем не сходится. Хотя до полного решения проблемы было еще далеко, но это было уже что-то. — Зришь в корень, — прозвучало хрипло из кресла. — Еще бы, — фыркнула рыжая, скорее ради вида занятости перелистывая потрепанную методичку. — Долго по улице шлялся, прежде чем решился заглянуть на огонек? — Долго, — односложный ответ подбросил дров в огонь, но Герда сумела сдержать себя и не задать обличающих желчных вопросов. Она кивнула, будто только себе самой, снова принялась за текст методички, выискивая в нем нужные абзацы. Под потолком звенела тишина, она нагнетала ненужного напряжения, но Герда держалась стоически. И первым сдался Глеб. Он подошел со спины, тихо и медленно, заглянул через плечо девчонки в ее записи, чертежи и учебники. — Чем занимаешься? — задал он безобидный и ненужный вопрос. — Диплом готовлю, — отозвалась Герда, нервно крутя в пальцах огрызок простого карандаша. — И как? Получается? — Нет, — раздраженно отрезала девушка, — зачем ты пришел? Уж явно не про мой диплом беседы вести. Герда не любила сильной недосказанности, ей не нравилось это ощущение собственной потерянности, неосведомленности, а значит — и беспомощности. Она, развернувшись, глядела в глаза Фаре, пытаясь там отыскать нужные сведения. Он смотрел в её лицо, будто еще раздумывая над тем, стоит ли посвящать Герду в дела сердечные. — Я разругался с Натой. Сильно, — наконец процедил Глеб и отошел от стола назад к креслу. — Не удивлена, — ехидно прокомментировала Герда. Парень одарил ее прохладным взглядом, словно рублем, и девчонка подавилась собственной иронией. Он умел быть редкостным засранцем. — И что ты хочешь от меня? — тускло спросила она, прислушиваясь к потухающему внутри пламени. — Ничего, просто мне нужно где-то перекантоваться, — безразлично раздалось на всю комнату. Огонек с шипением погас где-то под сердцем и иллюзорный дым вышел через ноздри вместе с сорванным выдохом. — Окей, — бесцветно ответила Герда. Она машинально взяла в руки исчерканный листок. От оглушительного краха девчонка не видела ни чертежей, ни текста, не понимала смысла производимых манипуляций. Получалось лишь дышать, да сдерживать злые слезы, раз за разом подступающие к глазам. Глеб сидел тихо, наверняка зависая в своем айфоне. И все стало походить на картонные декорации, лишенные даже намека на подлинность. Когда терпение Герды иссякло, а проект успел отпечататься на внутренней стороне век, она с хлопком закрыла книгу, затем и ноут с погасшим экраном. — Я буду ложиться спать, — уведомила она своего тихого гостя. Глеб оторвался от созерцания чего-то в своем телефоне. — Славно, я тоже. Уходить он явно не собирался. Но девчонке было уже плевать на это. Лишь бы забыться глубоким темным сном и просто отдохнуть от всей этой кутерьмы, набраться сил для дальнейших сражений с самой собой. Она сбрасывает с плеч байку, в которую куталась весь вечер, и заваливается в постель прямо в остальной одежде. Отчего-то раздеваться перед внимательным взглядом Голубина неловко. Герда чувствует что-то тяжкое и негативное, исходящее от него волнами, и это заставляет быть настороженной. Она не может идентифицировать ощущение, что-то пугающее заставляет подобраться и почти вжаться в стену, когда тахта прогибается под весом второго тела. Герда лежит не шевелясь, поджав под себя колени. Она прислушивается к темноте, к спокойному дыханию Глеба и не понимает, хоть убей, почему ей так тревожно, почему так хочется подхватиться и уйти из комнаты. Но постепенно тревога и накопившаяся усталость притупляют ее разум и девушка постепенно проваливается в мягкую дрему, задеревенелое тело расслабляется, пропуская в мышцы покой. Из-за всего этого она пропускает момент, когда теплая ладонь, забираясь под майку, ложится ей на голый живот и, требовательно надавливая, ползет вверх, к груди. Герда подхватывается запоздало, когда пальцы во всю чертят по вмиг покрывшейся мурашками коже. Она моментально, сама не зная как, оказывается в углу тахты, вжимаясь лопатками в стену и прижимая к груди угол одеяла. — Что ты, мать твою, творишь? — прошипела, едва справляясь с шоком, Герда. — А на что похоже? — издевательским тоном осведомился Фара, приподнимаясь с подушки. На нем не было футболки, уличный слабый свет, просачивающийся сквозь окно, тусклыми бликами выделял его худые плечи и тонкие руки. Но девушка прекрасно знала: задумай он применить силу, она вряд ли сумеет отбиться. Практически любой парень априори сильнее девчонки, к тому же такой, как она, измученной, недосыпающей и недоедающей. Герда подтянула под себя ноги, неосознанно стараясь закрыться от Глеба всеми возможными способами. — Проваливай, — слабым голосом проговорила она, стараясь не смотреть на узкую кривую усмешку, растянувшую губы Голубина. — Ну, извини, что задел твои нежные чувства, — грубо отсалютовал он, быстро натягивая одежду. — Проваливай, — повторила Герда, не в силах разразиться отменной бранью. Он вышел из погруженной в полумрак комнаты, стукнув дверью не прощаясь. Девушка не сразу смогла вылезти из угла, перепуганная посягательством на тело. Ныли, оказывается, сбитые о стену коленки, тряслись руки. Герда едва смогла уложить голову на подушку, ее потряхивало и пробирало дрожью, но сон обрушился на нее неожиданно. Можно сказать, она просто отрубилась; перегруженная психика была так милостива.