Кай

Наташа сидела на кухне за столом, и впервые за долгий промежуток времени ее волосы находились в полном беспорядке, а лицо излучало не свежесть и радость, а усталость и обреченность. — Где ты был? — тихо спросила девушка, глядя на него с упреком. — У Герды, — Голубин не собирался врать или ходить вокруг да около. — У Герды, значит, — глаза Наты холодно сверкнули опасным огоньком. — И что вы делали, чаевничали? Голос девушки нарастал лавиной, опасно звенел битым хрусталем. — В чем ты хочешь меня обвинить? — поинтересовался, будто между прочим, Глеб. — А ты не знаешь, в чем? — Наташа подхватилась со стула. — Я тебе не изменяю, — твердо ответил Фара. И ведь технически это было правдой. — Сколько, господи, сколько раз я тебе прощала все твои поступки, а ты никак не поймешь ничего, — девушка вылетела пулей из кухни. Глеб знал, даже не ходя за ней следом, что та плачет в спальне, что пройдет пару часов, и она сбежит к подругам облегчать душу через беседы и алкоголь. Он не собирался препятствовать, потому что знал: это бесполезно. Лучше поговорить и извиниться позже, по прошествии некоторого времени. Издалека послышался сдавленный всхлип, и Фара бессильно закатил глаза, откинув голову к стене. *** Рыжая задумчиво таращилась в ноут, но до текста, открытого в ворде, ей не было дела. Она размышляла вовсе не об учебе. Из головы не выходил вечер после возвращения Глеба из тура. Девушка до сих пор иллюзорно ощущала прикосновение ладони с длинными пальцами к своей коже, чувствовала дыхание, мимолетно коснувшееся шеи. Герда думала о том, не зря ли она отказала Фаре, не зря ли оттолкнула от себя его, исходя из морали и собственных принципов. Никто не давал гарантии, что, наигравшись, он не оставил бы ее в покое, вернувшись к жизни, в которой девушке, подобной Герде, места не нашлось бы. Может, если бы все произошло, ситуация перестала бы быть такой напряженной и сошла бы на нет? Интуиция глухо отмалчивалась, но совесть советовала крепко держаться избранной позиции. Герда, знавшая свою совестливость, порой так мешавшую ей, отмахивалась от назойливой мысли, что она поступила верно. Девчонка терзалась своей нерешительностью, пыталась найти плюсы-минусы, которые не могли компенсировать друг друга. Голова шла кругом в попытках найти единственно верное решение и обрести через него душевное спокойствие. Не нужно было вообще заводить это знакомство, чего стоило промолчать, не пускать его в свою жизнь? Не надо было каждый раз позволять приходить в её квартиру, как к себе домой. Глеб как сквозь землю провалился, вестей от него не было. Герда обреченно уронила голову с ладони, помассировала гудящие виски. Противоречия терзали ее нещадно. Призраки красной вечеринки, на которой она словами Земфира открыла все свои карты, преследовали измотанную девчонку, как гончие псы, рвали душу в лоскуты. *** Кремовые голландские розы на высоком стебле. Все, как Наташа любит. Она хочет злиться на него подольше (Глеб это прекрасно видит), чтобы заставить осознать вину и несправедливость, но не может. Сквозь строгую маску, сквозь манерно вскинутые брови и скрещенные на груди руки просачивается знакомая, тщательно сдерживаемая улыбка. Каждый раз она находит в себе силы верить человеку, без которого очень сложно обойтись. Это вызывает у Голубина слепое восхищение. Его девочка такая сильная и стойкая, другая бы давно бросила, понимая, что любовь Глеба к свободе, прежде всего, выбора, никогда не пересилит любовь к человеку, который идет рядом. Но Ната не уставала доказывать свою сильнейшую привязанность. Фара не спешил разменивать такую ценность на безделушки жизни. — А вечером я приглашаю тебя в ресторан, — говорит он, когда девушка принимает цветы и позволяет себе чуть заметно улыбнуться. — Твои извинения почти приняты, — озорно поблескивая глазами, говорит она. — Почему почти? — Глеб притягивает к себе свою девочку, приобнимает и целует в висок. — Потому что, — смеется она, шутливо выворачиваясь из объятий, — получается, ты слишком легко отделался. Голубин усмехается, снова ловит её в раскрытые руки, и Наташа уже сама тянется за поцелуем. Она скучала. *** Герда не знает, почему её под поздний вечер потянуло гулять. Да еще и куда! В самый почти центр Москвы, на вылизанные фешенебельные улицы. Мимо проплывали витрины дорогих бутиков, гигантские окна ресторанов и кафе, блестящие, показывающую красивую жизнь. Обычно девчонка не ходила сюда, понимая, что, волей-неволей наглядевшись на шмотки за стеклом, на вылощенных людей, гуляющих вдоль ухоженных зданий, она снова расстроится. Ей, собственно, не нужно было это все, просто тянуло попробовать богемного. Хотелось забыть о проблемах, ведь многие зудящие мелочи легко уладить с помощью денег. Заплатил — и за тебя все решили, привели в порядок. И не нужно думать, как свести концы с концами, успеть на учебе-работе. Герда слушала музыку, изредка поглядывала на витрины, наслаждалась майским мягким теплом. Шаги её были размеренны, неспешны, она думала. *** — Ты издеваешься! — на пол упал опрокинутый неловким порывистым движением бокал. Недопитое вино расплескалось кляксой. — Наташа, — начал было Глеб, но девушка подскочила, опрометью бросилась к стеклянным дверям, ведущим на выход. И нужно же было ему задержать взгляд на кокетливо улыбающейся миленькой официантке дольше положенного, да еще и в ответ улыбнуться. Ната, помнящая недавние обиды, не смогла сдержать досады. — Я на секунду, — бросил недоумевающей девушке-обслуге Голубин и кинулся за своей девочкой следом. Та уже успела выбежать на улицу, раскрасневшаяся, она стояла, будто потерявшись, посреди тротуара. — Наташа! — громко окликнул Фара. — Иди, флиртуй с этой, — запнулась на полуслове девушка, не в силах контролировать свое раздражение. — Я не собирался с ней флиртовать, — успокаивающе твердо произнес Глеб, подходя ближе к Нате. — Ага, — недоверчиво проронила та, пытаясь справиться с так некстати набежавшими на глаза слезами. — Ты же знаешь, я не вру. Стоящая посреди улицы в красивом сверкающем платье, но с поникшей головой, она будила в сердце нежность и желание оберегать. Голубин подошел к Наташе вплотную, обхватил напряженные плечи ладонями и посмотрел через зрачки прямо в душу. — Точно? — тихо уточнила она, позволяя касание и взгляд. — Точно-точно. Я люблю тебя. Девушка прижалась к Глебу, обхватывая его талию непослушными, чуть подрагивающими руками. — Пошли, заберем вещи и домой. Пиццы закажем, посмотрим любимые фильмы, — Фара умел успокаивать, как никто другой. *** — Наташа! — звонкий оклик просочился сквозь наушники прямо в тот момент, когда закончилась одна песня, но не началась другая. Именно в эту секунду тишины Герда, разглядывающая в витрине невероятно притягательный костюм, услышала имя, останавливающее её от необдуманных глупостей. Но обернулась она не поэтому, а скорее интуитивно, как любой человек, услыхавший резкий короткий звук. Картина, развернувшаяся напротив дверей ресторана, в какой-то степени оглушила Герду. Она поняла, как чувствует себя рыба, выброшенная из глубин реки взрывом динамитной шашки. Красивая Наташа, красиво успокаивающий её Глеб. Нет, Герда не слышала слов, она стояла далековато, да и наушники стянуть не успела, во все глаза глядя на пару. Просто, все было понятно по жестам. Объятие. Картинка словно созданная для объектива фотоаппарата. Неподдельная искренность, нежность, видимая на расстоянии и невооружённым глазом. Сознание Герды фрагментировалось, улавливая происходящее кадрами. Наверное, от испытанного потрясения. Молодые люди уже вернулись в ресторан, оставив улицу пустеть, а девчонка все еще стояла на месте, будто примерзнув к тротуару, тараща в пустоту глаза. Сердце билось заполошно, способность мыслить здраво более или менее возвращалась медленно. Не было слез, сухие ресницы не дрожали. Незамеченная Герда сумела отвернуться только по прошествии пары минут. Шаги будто не ее ноги делали. В голове было пусто до белого шума. Она не улавливала, как сменялись в трек-листе плеера песни, звук несся мимо, не касаясь очистившегося до кристального состояния разума. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы четко понять: Герде в жизни Глеба отведена роль лишь игрушки на не очень-то продолжительный период.