Жатва

      Дикон являлся самым необычным эйнхерием в своей когорте. Он был необычен из-за того, что являлся как раз самым обычным воином. Многие бойцы, носившие золотую броню, имели от рождения переданный дар. Кто-то с младенчества ладил с лошадьми, им не приходилось тренироваться на ипподроме. Кто-то великолепно стрелял из лука и чуть ли не с пяти лет попадал в цель со ста шагов, кто-то гениально сражался на мечах, да так, что в бою становился смертоносным вихрем.       Никаких подобных умений у Дикона не было. Мало того, он был четвёртым сыном в своей семье. Его старший брат в двенадцать лет гнул подковы, второй его брат в этом же возрасте метал копьё с такой силой, что пробивал дикого вепря насквозь и пригвождал его к земле. Третий его брат, тоже в двенадцать лет был быстрее ветра. Догнать его никто не мог. Три старших сына были гордостью отца. Они подавали надежды, да ещё какие надежды.       Дикон же отличился тем, что в двенадцать лет вылетел из седла, заработал тяжёлое сотрясение и чуть не умер. Ему полгода нельзя было подниматься из кровати, за это время он перечитал все мамины книжки по садоводству. Двое старших его братьев уже пошли служить в имперский легион. Третий брат готовился служить в кавалерии, а он не мог трёх шагов сделать без того, чтобы его не вырвало.       У парня была хорошая семья, от него никто не отказался, и отец, несмотря ни на что любил его, но только и жалостью доконать можно. Всё оставшееся детство Дикона прошло под лозунгом: Ты слабый, ты не сможешь, у тебя не получится. — Дикон пытался бегать рано утром, чтобы развить выносливость. Отец, видя каким измотанным тот возвращается с пробежек, вздыхал и говорил: — Сынок, оставь попытки. Твои братья сильнее тебя. Травникам тоже ученики нужны. Зачем ты так? — Когда-нибудь я надену золотую броню. — Отвечал упрямый мальчишка. — Твои братья талантливее тебя, но и они ещё не удостоились. Куда уж тебе. — Я добьюсь!       В семнадцать лет Дикон сбежал из дома и вступил в первый легион эйнхериев. Этот мальчишка удивлял командиров, вызывал уважение у сослуживцев и восхищение у девушек. Парень не обладал никакими талантами, не отличался особой выносливостью, но имел завидное упрямство, несгибаемый характер и железные моральные принципы. Он до кровавых мозолей стирал себе руки, тренируясь с копьём и мечом, но не жаловался. Он устраивал себе марафоны с полным вооружением и мешком с продуктами, он часами пропадал на ипподроме. Не нашлось ни одного нечестивого языка, смевшего утверждать, что Дикон не достоин быть эйнхерием. Все видели, насколько мальчишка хочет быть гвардейцем. Он ни разу не струсил в бою, он ни разу не обидел слабого. Он, казалось, был воплощением гордости, мужества и благочестия.       Так прошло пятьсот лет. Его старшие братья были неплохими воинами, и всё так же подавали надежды, а он удостоился золотой брони, как и хотел с раннего детства. Теперь в своей жизни он признавал только один постулат: Ставь перед собой цель и добивайся! Дикон стал одним из сильнейших воинов своего легиона. Теперь он был сильнее и ловчее всех своих старших братьев вместе взятых. Спокойный и выдержанный молодой человек привлекал внимание не только всех служанок, но и девиц куда более знатных, но сердце его оставалось холодным. Он видел приземлённость прислуги и пустоту и фальшь знати. Все бы очень удивились, что этот суровый воин, закалённый в стольких битвах мечтает, как юный романтический юноша. Мечтает о своей единственной, с добрым и нежным сердцем. О самой доброй, самой хорошей и самой милой. Он всегда смотрел вокруг, искал её и пока не находил, увы.

***

      Когда Один Всеотец объявил о том, что опальному принцу Локи нужен сторож, часть эйнхериев пришла в недоумение. Зачем нужно стеречь это убожество? Что он вообще может без своей магии да ещё и без ног? Решения Одина никто оспаривать не собирался, но, пока воины прикидывали, кому доверить это дело, Дикон вызвался сам: — Я не подведу, Всеотец. — Он опустился на одно колено. — Встань! — Властно приказал Один. — Я верю тебе, Дикон. — Один всегда помнил наиболее отличившихся воинов. — Готов служить. Какие мои полномочия. — Уточнил круг обязанностей эйнхерий. Он был напряжён. Он же был на том пиру, он слышал, как Локи кричал про яд. Столько отчаяния было в голосе, когда он умолял Тора не пить. Дикон не верил, что Локи виноват. Он хотел послужить и бывшему принцу в последний раз.       Будучи справедливым, Дикон прекрасно помнил, что против Асгарда Локи не воевал никогда. Если Локи был и виноват, то только в том, что в погоне за амбициями напал на чужой мир. В предательстве его упрекнуть было нельзя. История с изгнанием Тора и попыткой его убить не вылезла за пределы королевской семьи. Друзья Тора молчали по сей день.

***

      Дикон заступил на свой пост раньше, чем Локи доставили в эти покои. Комнаты Локи теперь размещались на втором этаже. Достаточно высоко, чтобы не залезть в них беспрепятственно, но достаточно низко, чтобы разбиться на смерть, если Локи посетит идея самоубийства.       Воин молча наблюдал за тем, как слуги принесли и небрежно поставили в углу спальни вещи Локи. О том, чтобы разобрать всё по шкафам и разложить по полкам никто из них не позаботился. Потом пришёл королевский лекарь. Он приказал закрыть окно тяжёлыми ставнями и занавесить светонепроницаемыми портьерами. Тут Дикон не выдержал и спросил: — Дозволено ли мне будет знать, зачем это нужно? — У него светобоязнь после яда. Если здесь не будет темно, он ещё и ослепнет перед смертью, — пояснил лекарь. — К тому же организм его слишком ослаб. Ему нельзя простужаться, ему нельзя никаких резких ароматов, ему нельзя испытывать нервных стрессов. — Это точно? — Дикону казалось неправильным, оставлять кого-то в тёмной, непроветриваемой комнате. — Не знаю. Я так думаю, но я же его предупредил обо всём, так что у тебя проблем не будет ни в каком случае. — Дикон вздохнул. Из разговора было понятно, что Локи никто не собирался лечить. Наверное, его можно было выходить без магии, но никто не стал связываться. Лекарь ушёл, а ещё через два часа слуги принесли носилки, на которых лежало тело с головой укрытое одеялом. Они быстро переложили его на кровать и ушли, а Дикон заступил на пост.       Сначала у него была шальная идея поговорить с Локи, но он решил дать бывшему принцу время выплакаться. Всё-таки то, что случилось с ним, было даже слишком. Когда пришла служанка, Катарина, Дикон был очень рад, хоть и не показал этого. Он боялся, что прислуживать принцу придётся ему, а он этого делать не умел. А потом за больным нужен уход, а он воин, а не лекарь.       Девушка ему понравилась, когда она вся бледная выскочила из покоев опального принца, он увидел, что она больше испугалась не грубых слов, а того в каком состоянии Локи был брошен. Решение пришло не сразу, парень Дикон был обстоятельный. Он решил понаблюдать за ситуацией и если что, взять её в свои руки. Хандру и уныние он не любил никогда, и если Катарина не окажется лицемеркой, то можно будет попробовать облегчить участь страдальца.

***

      Катарина оказалась очень старательной и исполнительной, хотя с Локи было очень тяжело. Она уже третий день прислуживала ему. Это было нетрудно. Он ничего от неё не требовал, ничего не просил. Судно приходилось выносить один раз в день. Пару раз зашёл лекарь, бегло осмотрел страдальца, прицокнул языком и, уходя, прошептал ждавшей за дверью служанке. — Не переживай, скоро он избавит тебя от своего присутствия. — Катарина задохнулась от ужаса. При ней так просто списывали ещё живого аса. — М-может вы сделаете что-нибудь? — робко спросила она. — А что я могу? Без магии он умрёт, так что…. — и лекарь ушёл, а Катарина села и заплакала. — Расскажи мне всё, — потребовал Дикон, и Катарину прорвало. Она рассказала, что за все три дня Локи ни разу не вылез из-под одеяла, не съел ни крошки, а пил только воду. Что последний раз он даже не кричал на неё, как в первый день, а просто высунул руку и указал ей на дверь. — А он ведь не синий, — тихо плакала она, — и чёрных когтей у него нет. Почему они его бросили? Он ведь во сне королеву звал, а потом заплакал, я же слышала. Это ужасно. — Она сидела и всхлипывала, а Дикон думал, какой же она ещё ребёнок. — Иди спать, я сегодня сам всё сделаю. Завтра тебе вставать в три часа утра. — Почему? — Ты будешь плакать или попытаешься помочь ему? — Дикон смотрел ей в глаза. — Я попробую помочь, — слёзы стали высыхать. — Нет, не попробую. Я помогу, но вечером я отнесу поднос. Не надо его тревожить, ладно? — Ладно, — ответил Дикон.

***

      Когда вечером Катарина понесла ужин, Дикон встал так, чтобы ему была видна часть спальни с кроватью. Он увидел его случайно. В тёмных, душных комнатах, куда не проникал ни один луч света, казалось, нечем было дышать. Тот, кого все считали монстром, лежал, накрывшись с головой одеялом. Судя по тому, как тряслись его плечи, он плакал. Нужно было что-то делать. Дикон решил дать ему эту ночь, а с утра нужно было действовать.