Жатва

      Когда Локи остался в лазарете один, он понял, что вот теперь конец. Слёзы медленно потекли по его щекам. Целитель решил, что это от того, что даже приглушенный свет раздражает его глаза. — Послушайте, вам нельзя быть на свету. У вас совсем ослабло сердце, а поскольку магией вы уже не владеете, любая простуда будет для вас смертельной. Резких ароматов тоже лучше не вдыхать. Пейте. В губы уткнулась бутылочка с зельем. Судя по вкусу это успокоительное. Интересно, зачем? — Последняя новость, вы больше не сможете ходить.- Голос целителя пустой, равнодушный. Он не испытывает и тени сочувствия, а только профессионально выполняет свою работу. — Я знаю, — тихо говорит Локи и накрывается с головой одеялом. Что не гнётся, то рано или поздно сломается. Так же и Локи, он долго держался, старался делать вид, что ему всё равно. Он смеялся, когда Один отнял у него магию, он хохотал, когда его толкнул эйнхерий. Тот, к слову, злодеем не был. Испугался едва ли не больше самого Локи, он не привык, что младший принц настолько хрупок. Он сам схватил его и доставил к целителям, но тогда у Локи была поддержка. Фригга приходила к нему, убеждала каяться, но он не реагировал на уговоры. Какой смысл? Разве это что-нибудь изменит? Нет. Разве это кого-нибудь вернёт? Тоже нет.       Единственный раз он поступил по велению своего глупого сердца. Он заподозрил яд в бокале и попытался остановить брата. Ведь как бы то ни было они росли вместе. И у него получилось. Он ведь даже не хотел ни благодарности, ни почестей. Он просто не хотел, чтобы Тор выпил яд. В итоге последний, кто в него верил, отрёкся от него. Фригга ушла. Ушла навсегда.       Тишина воцарилась в лазарете. Изредка она прерывалась стучанием столового ножа, которым целитель шинковал травы для лекарств и позвякиванием склянок. Локи лежал под одеялом и вспоминал всю свою жизнь. Он никогда не ценил то, что имел, и в этом была его вина. Он развязал войну, и от этого тоже нельзя было уйти, но братоубийцей он не стал и точно не собирался.       Где-то в глубине души он рассчитывал наладить отношения с братом до более приемлемых, но тот оттолкнул его. Теперь его ничего не держало на этом свете. Он молчал два дня и две ночи. Он отказывался принимать пищу. Его и не пытались уговорить, как он опасался в самом начале. Целитель просто стал давать укрепляющее зелье, Локи послушно глотал горькую, мутную жижу, а однажды не выдержал и попросил: — Убей, а. — Нет. Вы что, Один рассердится. — Стало понятно, что милосердия ему не положено. — Тогда дай яд или бритву, я сам управлюсь. — Нет. Нет. — Лекарь был напуган и, судя по всему, не тем, что пациент хочет себя убить, а возможной реакцией Одина.

***

      Ещё через два дня у Локи стала постоянно кружиться голова, и он решил просто спать. Так он и стал проводить всё время. Опоённый укрепляющими зельями, которые давали снотворный эффект, он даже не помнил, как его перенесли в другие покои. Локи понял, что что-то не так, когда услышал чужие, незнакомые шаги рядом с собой.       Он не желал никого видеть, шаги больно отдавались в ушах громким стуком. Это была служанка, как она выглядела, его не интересовало. Зачем лишний раз утруждать себя, выпутываясь из ставших неподъёмными одеял. Да незачем. Можно подумать, что он не знает, что увидит. Обречённость и равнодушие на лице служанки.       Он отсылал её, и только когда дверь в комнату закрывалась, вылезал из-под одеяла, пил воду и уползал обратно. Он решил уйти. Нож достать не получилось, яда не дали, поэтому принц решил уморить себя голодом и до этого утра ему это неплохо удавалось. Тело слабело, просыпался он всё реже, правда сны были сплошь кошмарными и он часто плакал.       Локи услышал шаги в своей комнате. Это была не служанка, не лекарь. Судя по-всему, в комнату вошёл тот воин, что караулил у его дверей. Служанка тоже, впрочем, подоспела. Её лёгкие, неторопливые шаги он тоже отличил. — Норны великие, — протянул воин, — ну и вонь. Локи напрягся. Воин отошёл от кровати. Послышался треск срываемых занавесей, стукнули распахнутые ставни, и хлопнула створка окна. Сначала одна, а затем и вторая. Послышался уверенный голос: — Катарина, голубушка. Поставь нам купальню, дай свежего белья. Пока его высочество будет занят, нужно перестелить кровать и подать завтрак. — Хорошо, — ответил немного робкий голос. — И, пожалуйста, завтрак не в постель, а, как и положено в столовую комнату. — Хорошо. На какое-то время воцарилась тишина. Локи чувствовал, что его рассматривают, наконец он подал голос: — Уйдите. — Нет, ваше высочество. Не уйду. Вылезайте из-под одеяла. — Нет, — прозвучало глухо. Тогда Дикон, особо не церемонясь, просто сдёрнул тяжёлое одеяло с бывшего принца.       Локи вздрогнул, глаза заслезились. В комнате было слишком светло, так ему казалось. На самом деле было только три часа утра. В спальне царил густой синий сумрак, но отвыкшие от света глаза слезились всё равно. — Зачем? Зачем?! Зачем!!! Так много света! Слишком много воздуха! — Закрывая глаза ладонью правой руки, левой рукой Локи пытался нащупать одеяло, чтобы снова забиться в свою нору.       Катарина, вернувшаяся сказать, что ванна готова, ахнула. На принца было больно смотреть. Худое, измождённое тело, бледная, казавшаяся сероватой кожа. Подбородок зарос недельной щетиной, волосы свалялись. Даже при открытом окне в комнате стоял тяжёлый запах пота, мочи и лекарств. Запах тяжелого больного. — Не надо! Не надо! Не надо! — орал Локи. - Дайте мне уйти спокойно, уберите свет. Я не хочу ослепнуть! Я…. — Дикон даже ни слова не сказал, просто пережидал, когда Локи прекратит истерику. Тот внезапно смолк и тонкими руками ощупывал лицо, как будто удивляясь: — Не ослеп, — отстраненно заметил он, — а лекарь сказал, что от света я ослепну.       Тут он посмотрел на воина, стоявшего в его покоях, и не знал, что происходит. В глазах этого эйнхерия не было отвращения, брезгливой жалости, праздного любопытства. Там читалось что-то такое, чего Локи не видел в свой адрес очень давно. — Лекарь видел вас три с половиной раза. Как он мог утверждать, что вы ослепнете? — Локи впервые не знал, что ему ответить. — Сейчас я несу вас в купальню, потом бриться, завтракать и спать. Это ясно? — Дикона не интересовал ответ. Он пытался разбудить в Локи эмоции. Хоть какие, хоть злость и ненависть, панику, сожаление или смех. Хоть что-нибудь человеческое. — Зачем всё это? — спросил Локи пустым голосом. — Я же умру скоро? — С чего вы это взяли? — Так лекарь сказал. Да и все этого уже ждут, наверное. — Я скажу ужасную вещь, — тихо сказал Дикон, — всем всё равно. Они бросили вас здесь, списали и забыли. Но надо жить! Мы эту жизнь любим, она не платит нам взаимностью, увы, но жить надо. Локи задумался над словами этого эйнхерия, а потом тихо спросил: — А как бы ты поступил на моём месте? — Так же как и вы, сказал бы про яд. — Да не на пиру, — тихо ответил Локи, — а в койке, без магии, ног, надежды? — Ему был так важен этот ответ, и Дикон серьёзно сказал: — Выжил бы. Чисто из принципа. Не умер бы на зло всем. Ладно, больше дела. — Дикон подошёл к Локи, закинул его руку себе на шею и поднял его из кровати. Голова Локи тут же закружилась от голода, шока и свежего воздуха. Он повис на плече у воина и даже не пытался сопротивляться. — Как тебя зовут? — Локи проявил любопытство. — Дикон, ваше высочество. — Локи в ответ только горько хмыкнул и сказал: — Какое же я тебе высочество, ты же знаешь, что я теперь никто. Меня лишили всех привилегий, а ты… — Локи снова затрясся. — Да, это правильно, — они уже стояли перед исходящей паром купальней, — вы больше не принц, не маг, не член семьи Одина. Но скажи мне тогда, кто меня лишил чести воина? — Дикон, не церемонясь, сорвал с него пропотелую одежду и уложил в небольшой бассейн с чуть горячей водой.       Вода ласкала измученное, уставшее тело. Аромат трав радовал, такого бальзама Локи раньше не использовал. В воздухе разливался чуть горьковатый запах. Дикон не комментировал его действий, за что трикстер был ему благодарен. Он вдруг понял, что очень-очень хочет жить, а ему предстоит конец даже не во цвете лет, а в юности. Подступили слёзы, Локи пытался сдержаться, но не смог.       Закрыв лицо ладонями, он рыдал как маленький. Дикон молчал, понимая, что нет таких слов, которые облегчат душевную боль одинокого существа, но есть возможность выплакаться…       Когда через два часа Дикон вынес Локи из купальни, Катарина едва не разрыдалась. Принц был очень худой, но хоть стал походить на себя прежнего. Волосы, промытые и расчёсанные, снова были уложены. Щетина сбрита, а запавшие глаза прояснились. Дикон посадил его в кресло, Локи со вздохом придвинул к себе чашку, посмотрел на Дикона и прошептал: — Спасибо. — Надо бороться, ваше высочество. Надо бороться. Что бы ни было, но один союзник у вас уже есть. — Спасибо, Дикон. — Локи даже не сказал, а выдохнул эти слова.       Катарина с восхищением рассматривала Дикона. Перед ней стоял предмет её девичьих грёз. Сильный, мужественный и добрый воин. Сердце её быстрее забилось, но она не успела ничего понять или спросить, как Дикон сказал: — Сейчас всем отдыхать, а затем мы распакуем ваши вещи, ваше высочество. Локи не ответил, а только улыбнулся.