ВЫБИРАЙ

      У меня два хозяина. Точнее, Билл – мой хозяин, а Том – просто его брат. Но он тоже любит меня и чешет мне пузико. Я его слушаюсь. Я вообще послушный и дружелюбный.       У каждого человека есть свой неповторимый запах. Это вроде имени, которое мы, собаки, можем воспринимать через обонятельные рецепторы. Запахи Тома и Билла очень похожи. Иногда мне даже кажется, что он у них один на двоих. Особенно вечерами, когда они вымоются – вместе, затем ложатся в постель – в одну, и слепляются в единую массу, непонятную в темноте, смешивая свои жидкости: пот, слюну и семя. При этом хозяева громко и часто дышат (почти, как я, когда гоняю мячик во дворе) и вскрикивают. Вот тогда они сливаются для меня в одно сплошное, и на большом расстоянии мне трудно их различить. Лишь подойдя к кровати, я могу сказать, с какой стороны находится мой главный хозяин.

***

      Мои хозяева говорят на двух языках. Когда они не одни, их речь в основном плавная, льющаяся. Когда они остаются вдвоём, она становится хрустящей, как орехи, но приправленные липким тягучим мёдом. Мне больше нравится второй язык. Я мало понимаю из человеческой речи. Знаю их имена, потому что слышу это постоянно; знаю то прозвище, которое они мне дали. Ещё знаю несколько слов типа «Гулять», «Кушать», «Сидеть» и т.п. Остальное не запоминаю.       Как-то вечером мы сидели на кухне, я грыз косточку в своём углу, а хозяева разговаривали на своём сладко-хрустящем языке. У ног Тома расположился Скотти. Я не понимал, о чём парни беседуют, но отчётливо ощущал напряжение, повисшее в воздухе, как бывает жарким летом перед грозой. Брат хозяина то ли объяснял что-то, то ли оправдывался и выглядел виноватым. Когда он умолк, в кухне повисла тишина, было слышно лишь моё чавканье, как мне казалось. Я насторожился и перестал жевать, внимательно поглядывая на близнецов. Билл смотрел куда-то в сторону, словно сквозь стену. Вид у него был такой, будто он вот-вот разревётся. Именно в этот вечер Том впервые произнёс то злополучное имя. Я не помню его, оно слишком редко произносится в пределах досягаемости моего слуха. Что-то звонкое, острое, опасное. Рычащее. Ррь... Не помню.       - Билли, прости…       Том протянул было руку, чтобы коснуться ладони брата, но хозяин весь дёрнулся в сторону, избегая этого и как-то нервно сощурив глаза, а затем и вовсе встал из-за стола и ушёл прочь. Я как верный друг последовал за ним, краем глаза отметив, что темноволосый близнец тяжело уронил лицо на руки. В коридоре Билл услышал топот моих лап и обернулся.       - Пумба, иди ко мне, дружок, - он присел на корточки и похлопал по коленям, подзывая меня.       Попытался улыбнуться, но на лице – обида и боль.       Что случилось, хозяин? - я уткнулся мохнатой мордой в его мягкую футболку.       Сердце Билла играло какую-то грустную мелодию.       - Какой же ты тяжёлый, малыш, - пробормотал он, поднимаясь со мной на ноги (он часто это повторяет), но всё-таки донёс до комнаты и завалился на кровать вместе со мной.       Билл гладил меня, из глаз его тихонько лились слёзы, а губы шептали: «Почему он так, Пумба? Почему?». Я не знал, как его успокоить, и скулил вместе с ним. Когда хозяин уснул, дверь приоткрылась, и показалась обеспокоенная голова его брата.       Может, ТЫ объяснишь мне, в чём дело?       Он взглянул на меня, но не ответил.