По белому холсту

Топтать ботинками снег, шагая в неизвестном направлении, легче, стоит только вспомнить истории о мертвых городах — опустевших, разрушенных, забытых. Будь сумка тяжелее, поход превратился бы в пытку. Но Имс предпочел взять с собой лишь самое необходимое, а не все подряд, начиная ложкой и заканчивая запасной парой обуви. И дело было не в том, что вторых ботинок у него не нашлось или веревка была куда полезнее куска дерева, которым привычно мешать похлебку и есть, а в том, что он собирался вернуться. Желание достичь цели поможет двигаться вперед, когда сил уже не останется, именно оно будет заставлять бороться. Время близилось к полудню, а Имс с каждой минутой уходил все дальше и дальше от селения. Места вокруг еще трудно было назвать незнакомыми — то тут, то там встречались известные тропинки и пни давно срубленных деревьев, низкие кустарники, застарелые насечки на стволах и разноцветные пятна мха, приспособившегося к низким температурам. Но полная воспоминаний прогулка закончилась так же быстро, как свежий хлеб на прилавке неподалеку от пекарни. Услышав хруст за спиной, Имс оглянулся. Точнее, уставился на белку, застывшую на ветке и внимательно наблюдающую за ним глазами-пуговками. — Такая маленькая, а шуму наделала больше, чем маленький ребенок, — фыркнул он и разжал пальцы, выпуская рукоятку ножа. Осторожность никогда не бывает лишней. Никогда. По мере движения вперед снег становился все более рыхлым, массивные ветки не позволяли оглядываться назад, а макушки елей, уходящие высоко вверх, казалось, царапали небо. Пахло хвоей. Безукоризненная белизна и свежий воздух напоминали о том, что называют стерильностью. Во всяком случае, Имс всегда именно так представлял себе идеальную чистоту и уверен был, что запах она имеет точно такой же. Где-то между вторым и третьим привалами, наблюдения и размышления собрались воедино. Пришло осознание того, что за шесть часов пути на глаза не попалось ни одно живое существо. Да, десяток белок и следы, которым уже несколько дней, если не больше — это вполне хорошо, но как же птицы, лоси или хищники? Что должно произойти, чтобы лес погрузился в тишину? Было ли разумным решение остаться здесь на ночь или следовало вернуться обратно и поставить в известность остальных? А если вернуться, то какова вероятность, что его не примут за труса и не скажут, что искал он недостаточно старательно? Не сочтут ли рассказ оправданием неудачи? Засунув руку в карман, чтобы согреть окоченевшие пальцы, Имс наткнулся на какой-то предмет и хмыкнул, вспомнив о необычном подарке Мол. До темноты оставалось не так много времени. Следовало, пожалуй, остановиться, поесть, подумать о ловушках и о том, кто в них может попасть, а не о пустоте вокруг — первое впечатление бывает обманчивым. Заприметив упавшее дерево, он добрался до него, кинул сумку в снег и достал кусок солонины, припрятанный отдельно от остального пайка. Мясо было вкусным. Вкусным настолько, что отблагодарить Ариадну нужно будет как следует — или рыбы для нее наловить побольше да посвежее, или раздобыть какой-нибудь сувенир родом из леса. Разделавшись где-то с третьей частью куска, Имс перебил соленый вкус на языке вкусом хлеба, смахнул крошки и снова полез в карман, на этот раз доставая компас и устраивая его на ладони. Подняв крышку, он взглянул на буквы и стрелки, вращающиеся по кругу: — И как ты поможешь мне не заблудиться? Что-то подсказывает, что насечки на деревьях надежней, но если дубина Кобб обошелся без них, то и я смогу? — глупым Дома Имс не считал, ленивым тоже, но прекрасно знал, что временами даже самые простые вещи приходилось рассказывать ему по нескольку раз, а иногда разбирать по косточкам, начиная с самых основ. — Не торопиться. Подождать, когда стрелка остановится. Синяя покажет на север. На север идти лучше? Не мясо, так шкуры. Шкуры лучше, чем ничего, — закончив свой монолог, он взглянул в ту сторону, куда указывала половина стрелки, выкрашенная в синий цвет, и довольно хмыкнул. — Как знал, куда идти.

***

Теперь, зная, что путь ведет на север, Имс время от времени останавливался, сверял направление движения и бодрее шагал вперед — десяток километров по рыхлому снегу всего-то за пару часов. Даже если ночью будет снегопад и цепочку следов заметет, дорогу обратно получится найти. Положение, изначально кажущееся безвыходным, на самом-то деле таковым не являлось — запасов было достаточно, сил хватало, оставалось только найти место для ночлега, расставить ловушки, собрать кору и еловые иголки, а там и дрова подыскать, чтобы тепла хватило до утра. К белкам, уже не привлекающим внимание своими прыжками с ветки на ветку, добавились зайцы. Странно, конечно, учитывая, что встречались они в местах потеплее, но какая разница? Может, это какой-то новый вид? Главное, чтобы мясо не было странного цвета, пахло правильно и не отдавало тухлятиной. Силки, пара капканов из веревок и ловушка для кого покрупнее — на удачу. Для первой ночи достаточно. Может, на здоровенную тушу не повезет, зато на обед или на ужин будет что-нибудь свежее и горячее. На подходящую пару деревьев Имс наткнулся как раз вовремя — небо темнело, да и вокруг едва ли было лучше. Он повесил сумку на короткий сучок, достал топор и, мысленно поблагодарив себя за практичность, огляделся по сторонам. Быть в лесу не так уж и плохо — строительного материала пруд пруди, а в хорошей ночлежке остановиться можно и на обратном пути. Выбрав из срубленных веток ту, что потолще, Имс подогнал ее по размеру так, чтобы помещалась между деревьями, а с подветренной стороны расположил другие, заполняя пустоты мелкими веточками, хвоей и кусками коры, сверху засыпал все снегом — для маскировки и чтобы ветер не беспокоил. Еще несколько веток стали навесом и небольшими стенами, построенными по тому же принципу, а остатки хвои и всякой мелочи стали полом. Наспех, не без импровизации и кое-какой халтуры, но ночлег был готов — внутри холодновато, конечно, зато тихо. В нескольких метрах от порога Имс соорудил кострище — вырыл яму, выложил ее камнями, которые нашлись в зарослях неподалеку, засыпал хворост вперемешку с пожелтевшими иголками и сухой корой, которую сам соскоблил, и, повозившись еще немного, разжег огонь. Тонкие струйки дыма поднимались вверх, тлеющие комки мха передавали тепло дальше, а там появились и языки пламени, перекинувшиеся на подброшенные дрова. С ловушками забот оказалось куда меньше — не зря Майлс тратил время, силы и запас ругательств на обучение Имса. Столбики были вырезаны, веревки натянуты, узлы завязаны. Все на нужных местах — вблизи зарослей кустарников и относительно свежих следов на снегу. Одна только поднимающая ловушка крепилась к гибкому деревцу, ожидая момента, когда кто-нибудь запнется о натянутую бечевку и будет трепыхаться в воздухе до тех пор, пока острое лезвие не перережет глотку или нож не воткнется в бок, раздвигая горячую плоть, давая волю багряно-красным каплям, пачкающим снег. Не то что бы Имс убивал все живое, что встречалось на пути, или любил убивать, нет. Так уж сложилось. Простая аксиома: если ты не охотник, значит добыча. Никаких исключений из правил. Следить за ходом времени было трудно, но момент, когда все вокруг поглотит ночь, был уже не за горами. Только снег останется серостью под ногами, ловящей редкие блики света от костра. Закинув сумку под навес, Имс подтолкнул ногой куски коры, унесенные ветром за порог, и кинул несколько веток на съедение огню. Задняя стена оказалась действительно прочной — ни единого намека на сквозняк или хоть малейшее движение холодного воздуха, поэтому, скинув на пол выделанную шкуру, хорошо справляющуюся с ролью плаща, Имс сел поудобнее и достал паек, приготовленный к ужину. Разделавшись с куском мяса, вырученным у Ариадны за рыбу, он растопил немного чистого снега, процедил его через тряпицу, вскипятил и выпил, по привычке заев хлебом. Странно было осознавать, что день подошел к концу. Мыслей в голове толком не осталось, а если и проскальзывали какие, то больше походили на воспоминания о том, например, как Майлс возвращался домой, рассказывал о прошедшем дне и делился важными новостями. Таким было большинство вечеров. Бывали еще одинокие, но даже тогда за стенами кипела жизнь — кто-то шумел, кто-то ругался, кто-то смеялся или плакал. В этом отношении лес больше напоминал вакуум, где темную пустоту наполняли лишь редкие звуки, источником которых были мелкие зверушки. Имс повернулся лицом к костру, подложил руку под голову, накрылся плащом, почти закутавшись в него, и достал компас. Стрелка все так же показывала в ту сторону, куда уходил ветер. Завтра путь продолжится и, если повезет, то не будет метели и температура не упадет до критической отметки, ведь первая половина зимы крайне редко бывает по-настоящему суровой. Будучи сытым и вполне удовлетворенным, Имс сам не заметил, как задремал, а, когда проснулся, даже не сразу смог понять, как долго был в забытье — ветки еще не до конца прогорели, но новые уже можно было закидывать, чтобы с утра подогреть себе завтрак. Должно быть, прошло немногим больше часа. Лениво перевернувшись на спину, он зевнул и прикрыл глаза. До слуха сначала донеслись шорохи, а затем едва различимый писк на несколько голосов. Наверное, белка попала в ловушку, трепыхалась, душила сама себя, отчаянно стараясь спастись, а остальные вокруг лишь шумели, но уже никак не могли помочь. Агония. Подобие милосердия и желание остановить мучения заставили Имса подняться, чтобы помочь. С добычей иначе не поступают. Огонь получил добавки и загорелся ярче, но не настолько, чтобы осветить все вокруг. Идти предстояло вслепую, доверяя больше собственным ушам и ногам, чем глазам. И Имс доверял тому, что слышал, потому что с каждым шагом звуки становились громче. Писк превращался чуть ли не в самый настоящий крик перепуганного животного, а затем все разом смолкло. Имс оступился, почувствовал, что падает, и уцепился пальцами за ветку, упирающуюся в бок. Уцепился и зашипел от боли, чувствуя, как сухие иголки царапают кожу и впиваются в ладонь. Казалось, даже кровь выступила. Или это растаявший снег? Различить на ощупь было совсем непросто. — Черт! Надо было надеть рукавицы, — выругался Имс и застыл, забыв о раздражающей боли, не приносящей ничего кроме неудобства. В той стороне, где он ставил силки и ловушки для белок, елей не было. Были заросли какого-то кустарника и несколько деревьев, стоящих на приличном расстоянии друг от друга. Но елей не было. Сосен и пихт тоже. Неподалеку впереди послышался шум, привлекший внимание. От темного бесформенного пятна на горизонте отделился какой-то силуэт. Это мог быть лось или кто поменьше, но проблески красного цвета сбивали с толку. В памяти тут же всплыл старый рассказ, точнее детская сказка, о смертоносных светлячках, обитающих в глуши. Но откуда бы у светлячков взялось тело? Ведь именно это Имс и видел. Он принял бы тень за человека, вот только движения были слишком резкими, животными. Картину дополняло низкое утробное рычание, от которого все внутри сжималось. Ни топора под рукой, ни веревки. Только нож. Да, дела были плохи. Имс шагнул назад в надежде сделать это как можно тише, но хруст сломанной ветки разрушил ночное безмолвие и испортил попытку остаться незамеченным. Когда он взглянул вперед, там никого не было — ни единого намека на движение. Показалось? Или силуэт исчез, почуяв еще кого-то живого поблизости? Но мысль о миновавшей угрозе оказалась преждевременной. Неслабый удар пришелся по затылку и мир перед глазами поплыл — кровь пульсировала в голове, а с губ невольно сорвался хрип. Что-то полоснуло по спине, раздирая тулуп и рубашку под ним. Имс чувствовал, как нечто, похожее на когти, прошлось по телу и принялось терзать его, словно какой-то кусок мяса. Затем остановилось. В затишье все происходящее казалось сном, абсурдной игрой воображения, только боль была реальной. Имс морщился, стонал, но не мог пошевелиться — его изначально лишили возможности дать отпор, а сейчас на сопротивление не было сил. Каждое нервное окончание буквально изнывало, кричало от боли. Снег был холодным, обжигал лицо и руки, забивался под воротник, таял и ледяными струйками стекал к груди. Сверху донесся знакомый рык, но уже более тихий и угрожающий. Когти впились в бок, и это самое нечто перевернуло Имса на спину. Ярко-красные светящиеся в темноте глаза уставились на него, но лицо не принадлежало животному, напротив было почти человеческим, испещренным морщинами, перепачканным в свежей крови и застарелой, уже засохшей. Тонкие губы кривились в усмешке, а зубы, чересчур острые, напоминали зубы хищника. Зрительный контакт длился несколько секунд, но глаза незнакомой твари оставались неподвижными, без единого намека на осмысленность. Длинные когти медленно прошлись по лицу и теперь сомнений в том, что это именно когти, не осталось. Кровь попала в рот, и ее вкус на губах ощущался противоестественно, солено, по-настоящему отвратительно, но Имс мог только терпеть, чувствуя, как когти со щеки соскользнули сначала к груди, а затем горячие пальцы стиснули горло. Уже не особо важно было от чего предстоит сдохнуть — от удушения или от клыков твари, которая оказалась не такой уж выдуманной и явно ничего общего не имеющей со светлячками. В какую-то секунду яркие глаза, казалось, стали меркнуть, но Имс не понимал из-за чего, не понимал происходящего, а лишь вспоминал уверенность, с которой покидал родной дом, только сейчас понимая, что не был готов ко всему. Ко многому, да. Но не ко всему. К вспышке огня поблизости, например. Или к тому, что испуганный скулеж сменит угрожающее рычание. К удивительно жалким звукам добавился громкий свист, за которым последовала еще череда вспышек. Красные дикие глаза исчезли, вместе с ними исчезли и когти, но в ушах так и стоял хруст снега, заглушенный ударами собственного сердца. Огонь поднимался по веткам ели, сухие иголки горели на удивление легко, вспыхивали одна за другой. Имс с трудом поднес руку к лицу, провел пальцами по щеке и только сейчас осознал, что это действительно кровь, смешавшаяся с холодными каплями. Двигаться было больно, но пламя с дерева легко могло перекинуться на одежду, а в сгорании заживо приятного мало. Перекатившись на бок, Имс застонал и рухнул на живот, лицом уткнувшись в чей-то ботинок. Он хотел поднять голову, увидеть все своими глазами, понять, что это не галлюцинация, не бред и не какое-нибудь предсмертное видение, но не мог — шее, похоже, тоже неслабо досталось. — Я бы на твоем месте не двигался, — совершенно спокойно сказал обладатель ботинок. — Лежи, как лежишь, иначе сдохнешь.