Пф, тоже мне препод века!

— Эй, красотка, давай сфоткаемся! — Коней попридержал, она мне уже обещала! — Заткнись, ублюдок, глянь, как она на меня смотрит! — Эй, эй! — я сдержанно улыбнулась, замахав перед парнями руками в знак того, чтобы они прекратили. — Я никому ничего не обещала. Понимаю ваше рвение, но, пожалуйста, позвольте мне выполнить мою работу. Те что-то начали восторженно щебетать, говоря, что обязательно вернутся ко мне. Я огляделась, не заметив самой отвратительной шишки сие торжества, и присела на корточки, но потом вовсе уселась на пол от бессилия, спиной прислонившись к внутренней стороне барной стойки. Если бы не ответственность и не просьба Макса, я давно всех растолкала. Но одно только грубое слово, и у всего персонала будут проблемы, да и ко всему может образоваться нехилая драка. — Устала, крошка? — я услышала насмешливый низкий голос, точь-в-точь, как у Дмитрия Юрьевича, и, совсем позабыв, что он в больнице, вскочила, больно ударившись головой. Человек, что сказал это, подбежал ко мне, кладя руку на ушиб, а другую на талию, помогая мне подняться. — Неужели так рада меня видеть? «Да не особо», — угрюмо подметила я того самого друга отца Макса. Сказать, что это человек неприятный — значит ничего не сказать. Это две стороны одной монеты — внешность и внутренние качества этого человека совершенно противоположны. Если говорить о качествах, то слова Макса о том, что он лицемер и редкостный ублюдок, абсолютно точная правда. Потому что я до последнего хотела надеяться, что Макс так о нем говорит из-за личной неприязни, но увидев этого человека лично, а также все его окружение, состоящее из молодых мажоров от двадцати до двадцати пяти лет и девушек лёгкого поведения, то моментально убедилась в его словах. Я не могла спокойно переносить то, как они курят траву, как девушки позволяют парням трогать себя, танцевать до ужаса развратные танцы. Что говорить о работе — мне страшно было высунуться из-за барной стойки, ибо ко мне моментально начинали клеиться самым непозволительным способом, и весь цирк, что устроило несколько человек о жалких фото — ещё дикая невинность. — Ох, спасибо, — я на шаг отступила от парня, потому что морально рядом с ним тяжело было находиться. Его наглое выражение лица выводило меня даже больше, чем Дмитрия Юрьевича до примирения. Пшеничные непослушные волосы, стройное и подкаченное тело, ясно голубые глаза точь-в-точь, как у ребёнка, — его внешность совершенно не вязалась с характером. Трудно было сказать, что он человек не очень хороший. Не знаю, правильно ли судить о человеке по его окружению и нахальным привычкам, но ощущения складывались не очень хорошие. — Или все-таки не рада?.. — он сузил глаза, вглядываясь в мою душу, заставив меня застыть от ужаса. Несомненно, я боялась его. Даже если и не его, а того, что будет потом. Что будет с Максом и его клубом. — Очень даже рада, — я улыбнулась, нагло соврав ему. Не могу же я сказать, что, услышав его голос, перепутала с голосом учителя. Стоп, почему я так вскочила, подумав, что это Дмитрий Юрьевич? Хотя ответ не сложный — было бы очень странно, если бы учитель прискакал сюда на одной ноге в гипсе. И ежу же понятно. — А по тебе ведь не скажешь, — он ухмыльнулся, оперевшись боком о барную стойку, засунув руки в карманы. Я похолодела от нахлынувшего на меня ужаса, ведь невозможно понять его намерения. Этот человек оказался умнее и проницательнее, чем казалось на первый взгляд. Что же ему ответить?.. — Я просто немного устала, — еле удалось мне увернуться от его взгляда. Тот моментально смягчился, видимо, ожидая совершенно другой ответ. Однако глаза парня горели чем-то иным. В них горела идея, которая пугала куда больше, чем последствия всего этого вечера. — Может, тебе помочь расслабиться, а? — он приблизился вплотную, прижимая меня к барной стойке. Я рвано выдохнула, пытаясь отдалиться от назойливого парня. Сердце отбивало чечётку, я чувствовала, как краснею. Мне было до чёртиков страшно, ведь намёки были на лицо. — Я очень прошу Вас оставить меня в покое, — я сжала челюсть, скрывая дрожь в голосе. — Да ладно тебе, милая. И почему на вы? Зови меня Саньком или Сашечкой, а лучше, — он нагнулся, выдыхая прямо в мои губы, — или зайчиком. Я был бы очень даже не против… — Александр, — рыкнула я, всё ещё сдерживая себя, — пожалуйста, отойдите. У меня сегодня очень много работы. Я устала. — А я говорю: давай расслабимся, а? В такой… тихой обстановке? — он схватил меня за руку и потащил в сторону комнаты для персонала. Кинув меня на стоящий напротив двери диванчик, он захлопнул двери, повернув забытый в скважине ключ и повернулся ко мне, стягивая с шеи и так растянутый галстук. — Ну что, крошка, отдохнём? — парень волком кинулся ко мне, раздвигая коленки и ложась на меня прямо между ног. Рваные и грубые поцелуи, жадность в движениях, он мял меня, словно мягкую подушку. Все мои толчки и попытки отбиться никак не спасали, просто потому, что он был слишком силён. Раздался стук в дверь, а потом и голос моей подруги: — Лер, ты там? Чего закрылась? Заказов много! , Макс негоду… — Марина, спаси! — крикнула я, но потом меня грубо заткнули жадным поцелуем. Меня трясло, слёзы смешались с кровью, что шла из прокусанной губы. — Лера?! Что, что там…? — Пшла вон, не мешайся, — остервенело выкрикнул Александр, разрывая мою блузку и, увидев женское сокровище, гадко ухмыльнулся. Я пыталась отдышаться и вырваться, но он собой прижал меня к дивану. — Послушай, крошка… Не надо вырываться, — он хмыкнул, оторвав пуговицу на штанах и пытаясь с меня их стянуть, — вы все подо мной ходите. Ни ты, ни твой идиот-начальник — ничего мне не сможете сделать. — Лера?! — я услышала испуганный голос Макса и неразборчивое щебетание Марины. - Мааакс! - мой голос сорвался на визг, и, поняв всю ситуацию, парень стянул с меня штаны, рукой зажав горло и придавив к диванчику. - Сучка, я же сказал тебе заткнуться! - воздуха становилось слишком мало, и мои руки машинально пытались отодвинуть тело парня. Но попытки были тщетны. Меня поглотил настоящий животный ужас, дрожь во всём теле и страх за невинность, которой могли лишить в сию же секунду. Александр начал расстёгивать ремень, как раз тогда, когда послышались звуки выбивания двери. Макс не успеет, я должна действовать сама! Срочно! Мои глаза метались по маленькой комнатке, и не было ничего, что могло спасти меня в эту секунду. Но на глаза попалась ваза, та самая старенькая, что дарили персоналу на восьмое марта. Пригодись же, чудо! Я коленкой ударила парня, задев, видимо, по самому нежному, и рукой ударила по полке, ожидая, когда же ваза упадёт на Александра. Тот снова прижал меня, и я с последней надеждой смотрела на то, как крутится эта ваза, но... Она осталась на месте. Звуки выбиваемой двери усилились, как через пару секунд ворвался разъярённый Макс. Он подбежал к насильнику оттянув его за шиворот и кинул в совершенно другой угол, успев ударить прямо в лицо. Пока тот пытался очухаться, Макс снова наносил удары один за другим, с такой яростью, что мой страх начал усиливаться. - Макс! - вбежала Маринка и замерла от картины. - Макс, прекрати! - Отойди! - он повернулся к нам и я ахнула: глаза, пылающие страшной яростью, и капли крови на лице. - Макс... - позвала я его, не осознавая того, как по моему лицу бежали слёзы и капали на ноги, - Макс, пожалуйста... Ведь, проблемы... - Тебя, чёрт возьми, заботят проблемы из-за этого ублюдка?! - он встал и подошёл ко мне, наклоняясь, - он сейчас тебя чуть не оттрахал на этом диване, тебя это не волнует?! Я осела от его слов, как тело затрясло от другого страха. Истерика, что бушевала внутри, вырывалась наружу, которая остудила пыл начальника, что принялся меня успокаивать. Он был так прав... Они отвели меня к кабинету Макса, где Марина приводила меня в порядок. В этот вечер я больше не выходила в зал. Да и не к чему было: вечеринку завершили за час, до её официального конца, и я боюсь представить, что будет с Максом и его клубом. Но сейчас я не могла думать об этом: всё ещё пребывая в истерике, я лежала, свернувшись в кулёк, на диванчике в кабинете начальника и пыталась отойти от всего произошедшего. Я боялась думать о завтрашнем дне. Я боялась теперь ещё больше, чем до этого дня - дня, что поселил во мне страх перед мужчинами и чувство, что заставляло меня жить.