***
В Хогвартсе стояла тишина — повисла тяжелым облаком над башнями и коридорами, поглотив веселье и смех, витавшие здесь ещё два дня назад во время Святочного бала. Двери в Большой зал были распахнуты настежь; внутри собралась вся школа. Тобирама мимолётно переглянулся с Минервой и посмотрел на Альбуса, пытаясь оценить, готов ли он. — Дамблёдорр, — к ним шагнула дожидавшаяся в холле вместе с Каркаровым мадам Максим, облачённая в траурную мантию. — Знайте, мы ско’гбим вместе с ‘Огва’гтсом. — Благодарю вас, Олимпия, — грустно произнёс Альбус, — за добрые слова поддержки. — Такая трагедия, — вставил Игорь, глаза которого лихорадочно, панически блестели. — Вашу страну ждут ужасные времена… — Которые вы будете рады пересидеть в своей школе, да, профессор Каркаров? — проговорила Помона сквозь стиснутые зубы; её скорбь отступала, сменяясь воинственностью. Игорь взглянул на неё с возмущением. — Я не собираюсь оставаться… оставлять студентов в стране, где вот-вот начнётся война! — Как и я, — произнесла Олимпия и, плавно шагнув ближе, взяла руки Альбуса в свои. — Но это вовсе не означает, что мы не окажем помощь в бо’гбе. — Говорите за себя, коллега! — отрезал Каркаров. — Дурмстранг не станет впутывать себя в чужие проблемы! Повернувшись к нему, Олимпия смерила коллегу-директора взглядом, которым могла бы одарить весьма неприятную на вид тварь. Помона и вовсе, судя по лицу, собиралась высказать нечто более чем неприятное и скорее всего нецензурное, но Филиус мягко коснулся её локтя и покачал головой. — Пойдёмте в зал, — дипломатично предложила Минерва; если она и хотела впиться в Каркарова когтями, вида не подала. — Ученики ждут. Потеснив с дороги Каркарова, Тобирама двинулся вперёд, к Большому залу, и профессора потянулись за ним, держались рядом — в этот момент Второй Хокаге впервые почувствовал себя частью их группы. «Членом стаи», — всплыла ассоциация. Студенты были притихши, если и переговаривались, то шёпотом, однако стоило преподавателям и директорам войти, все голоса смолкли, и повисло молчание. Вглядываясь в лица учеников магическим глазом, Тобирама увидел на многих скорбь, приметил покрасневшие и опухшие глаза, обратил внимание на руки, сжимавшие чужие, на касания плеч — попытки поддержать, поделиться теплом с теми, кому тяжелее, кто воспринял новость хуже. «Общее горе объединяет», — в который раз удостоверился Тобирама в простом постулате, известном ему с самого раннего детства; так жили его клан и деревня, лишь так выживали. Внимание привлёк стол Слизерина, настроения за которым отличались от тех, что царили на большей части зала; здесь скорби было мало, куда больше — растерянности, тревоги, предвкушения. «С этими будет больше всего хлопот», — подумал Второй. Его решением было запретить студентам на этих каникулах покидать Хогвартс, возвращаться домой — Минерва, неожиданно поддержавшая идею, быстро оформила всё так, будто делается это ради безопасности учеников. Отчасти и в этом заключалась правда, хотя на самом деле, конечно же, целью стало не допустить детей до источников пропаганды противников; стоит ли упоминать, что попадающая в стены замка почта, разумеется, теперь подвергалась внимательному изучению. Как раз это не понравилось Минерве, выступавшей за права и свободы, но Тобирама сумел донести до неё, насколько целесообразна такая политика. За неполные двое суток, прошедших со Святочного бала, они практически превратили Хогвартс в изолированный мир — хорошее начало. Вместе с Минервой, Помоной и Филиусом Тобирама занял привычное место за столом преподавателей. Иностранные директора опустились в кресла по бокам от трона директора Хогвартса, однако сам Альбус остался стоять посреди возвышения. Его взгляд скользил по залу, полный тревоги и скорби, но и любви ко всем этим детям, отчаянного желания сделать мир, в котором они живут, лучше. Альбус и правда в некоторых своих порывах напоминал Хашираму. — Есть много того, что я хочу, даже должен сказать вам сегодня, — начал он негромким, но слышным во всех углах зала голосом, — однако в первую очередь попросить вас вспомнить товарища, которого мы потеряли, — он посмотрел на гриффиндорский стол, где, вопреки обыкновению, было тише всего. — Все знали его как Мальчика-Который-Выжил, многие — как блестящего ловца сборной Гриффиндора. Те же, кто был знаком с Гарри близко, прекрасно знают, каким добрым юношей, преданным друзьям, искренне любящим наш с вами Хогвартс, он был. Я хочу, чтобы все встали сейчас и подняли бокалы в честь Гарри Поттера. В Большом зале заскрипели отодвигаемые скамьи и стулья. Тобирама встал вместе с остальными и поднял кубок, наблюдая. Все без исключения повторили за Альбусом слова: «За Гарри Поттера», хотя некоторые слизеринцы — без особой охоты. — В тот страшный вечер двадцать четвёртого декабря мы понесли большую потерю, которая надолго оставит след в наших сердцах, — продолжил Альбус, когда все вновь заняли свои места. Голос директора окреп, наполнился решимостью; Тобирама догадался, что Альбус собирается сделать. — И я считаю, вы имеете право узнать, как Гарри погиб. По залу прошла волна, но не шёпота — напряжённого удивления, ожидания, смешанного с опаской. Хотя информация о случившемся не разглашалась, хотя министр Фадж лично запретил что-либо рассказывать студентам до того, как Министерство проведёт своё разбирательство случившегося, по школе, как и всегда, ползали слухи. Так что дети были готовы услышать: — Гарри Поттера убил лорд Волан-де-Морт. Тишина сделалась абсолютной. На лицах были написаны шок, неверие, ужас. — В Министерстве магии не хотят, чтобы я сообщал вам это, — сказал Альбус без подтекста — лишь сообщал факт. — Возможно, ваши родители будут в ужасе от того, что я сделал — либо потому, что не захотят верить в возвращение Волан-де-Морта, либо потому что считают вас слишком юными и незрелыми для подобных тем. Но я убеждён: правда в любом случае предпочтительнее лжи, а пытаться представить смерть Гарри несчастным случаем было бы оскорблением его памяти. Не в силах стоять смирно, он переступил с ноги на ногу, сделал лёгкий жест руками — слабая тень обычного его радушного распахивания объятий всем и каждому. — Каждый гость этого зала, — произнёс Альбус, задержав взгляд на учениках из Дурмстранга и Шармбатона, — будет с радостью встречен здесь всегда, в любое время. Помните, мои друзья: в свете возрождения лорда Волан-де-Морта мы сильны настолько, насколько мы едины, и слабы настолько, насколько разъединены. Лорд Волан-де-Морт славится способностью сеять раздор и вражду, проникая в наши умы и сердца, околдовывая, завлекая на сторону зла… Альбус тяжело вздохнул; он не сказал прямо, но многие в зале поняли, о чём идёт речь — об участии Северуса Снегга в произошедшем с Гарри по школе также ходили слухи. — Мы можем бороться с этим, — продолжил Дамблдор, — создавая прочные связи, основанные на дружбе и доверии. Различия в наших традициях и языках несущественны, если у нас общие цели, а сердца открыты друг другу. Я уверен — и никогда ещё я не хотел бы так сильно ошибиться, — что впереди нас ждут мрачные и тяжёлые дни. Некоторые из присутствующих в этом зале уже пострадали от рук лорда Волан-де-Морта. Многие семьи были разрушены. Два дня назад погиб ваш товарищ… — его голос охрип под конец, и Альбус сделал мимолётную паузу прежде, чем закончить: — Помните тех, кого мы потеряли по вине лорда Волан-де-Морта. Держитесь друг за друга, чтобы его тёмная воля не коснулась вас.***
— Сказать им правду было верным решением, — произнёс Тобирама, когда позже вечером они вдвоём сидели в кабинете директора. Делегации Шармбатона и Дурмстранга отбыли, студенты Хогвартса вернулись в общежития, и школа встретила ночь с её умиротворяющим спокойствием. — Очень надеюсь, это так, — ответил Альбус со вздохом и устало откинулся на спинку кресла, невидяще глядя на огонь, плясавший в камине. Фоукс, чудесный феникс Дамблдора, сидел на подлокотнике его кресла и время от времени издавал мелодичные звуки, бальзамом разливавшие в душе целебное тепло. — Сейчас наша цель — не дать никому забить головы ученикам ложными трактовками нынешних событий, а также подготовить контрдействия, чтобы перекрыть Волан-де-Морту кислород, — сказал Тобирама. Он знал, что для этого нужно делать, вновь был в своей стихии, которую попытался отринуть, соблазнённый размеренным спокойствием безопасного бытия. Конечно, Изуна был прав: шиноби созданы для войны — отрицать это было бы глупостью. — Мы соберём Орден Феникса, — в голосе Альбуса по-прежнему не было ни уверенности, ни запала; все оставшиеся после похорон Гарри силы он употребил на речь перед учениками. — После попробуем придумать, что делать. — Это нельзя откладывать, — жёстко сказал Тобирама, не собиравшийся давать ему время впадать в депрессию и апатию. — Сегодня же разошли письма. И ещё, — добавил он, дождавшись слабого кивка Альбуса, — назначь меня новым деканом Слизерина. — Что? — Альбус так удивился, что слегка встрепенулся. — Аластор, ты серьёзно? — Предельно, — сухо кивнул Второй. — Из всех прочих студентов именно слизеринцы скорее всего будут подвержены влиянию наших противников, на стороне которых находятся родственники части учеников этого факультета. Чтобы не дать врагу использовать этих детей в качестве своих агентов в замке, мы должны привлечь их на нашу сторону, но кроме того — внимательно контролировать, — он задумался, в конце концов всё же озвучил: — Особенно меня интересует Драко Малфой. В глазах Альбуса промелькнуло неодобрение. — Только не говори мне, что хочешь использовать мальчика, чтобы добраться до его отца… Тобирама не ответил — это пока ещё было на уровне плана. Сегодня Альбус принял его недоговорки, и вскоре они распрощались — обоим нужно было всё обдумать и отдохнуть перед новым броском.