fornax

С признания прошло несколько месяцев. Чонгук думал, что их общение довольно сильно изменится, думал, они постоянно будут говорить друг другу о своих чувствах и ревновать к каждому лайкнувшему фотографии на их страничках в социальных сетях. Но, на деле, ни черта не изменилось. Они все так же шутили, перекидывались картинками да музыкой, переписывались на парах и отправляли фото в любой подходящий и не очень момент. Жизнь продолжала течь своим чередом. Хотя, все же, будет ложью, если не упомянуть несколько изменений. Вроде тэхеновских сердечек в сообщениях в небывалых количествах и более откровенных фотографий. Тэхен — кто бы сомневался — начал традицию с этими гребаными фото, отправив как-то себя после принятия душа в одном полотенце на энном месте. Гук тогда сказал, что у Кима ни стыда, ни совести, но коллекцию свою пополнил. Тэ просек фишку. И стабильно раз в день Чонгук яростно материл парня, стараясь отвлечь себя мыслями о мертвых котятах — чтоб наверняка. Чон чувствовал, как тот гаденько хихикает где-то в другой части Кореи. Со временем подобных снимков стало больше. Со временем притронуться к Тэхену хотелось все сильнее. Чонгук не единожды доводил себя до оргазма, вспоминая чересчур соблазнительного Тэхена, буквально анимируя эти чертовы фото в своей голове, добавляя звук тэхеновского голоса, чуть искаженный памятью. Чонгук чертовски сильно хочет конец учебного года, чтобы перевестись в сеульский институт, чтобы поближе к Тэхену, чтобы любить его на расстоянии вытянутой руки. Но пока довольствуется дрочкой на фотографии Кима. Тот и не против. Просит ответные фото. И Чон даже думать боится о том, что Тэхен на него так же реагирует. Однажды, правда, верхние пуговицы рубашки расстегивает, воротник руками пошире раздвигает, чтобы ключицы было видно лучше, губу нижнюю закусывает, фотографирует себя такого и отправляет парню. Живот аж сводит в ожидании ответа и хоть какой-то реакции — старался ведь. Тэхен в ответ присылает себя, сидящего на своей постели. Ноги в коленях согнуты, по бокам от него расположены. Из одежды на нем видны лишь какие-то теплые полосатые носки и длиннющая футболка с дурацкой отзеркаленной надписью. На голове беспорядок из смятых, видимо, от долгого лежания на подушке, крашенных в рыжий волос. И взгляд такой мутный, а пухлые губы приоткрыты. Чонгук мысленно воет, но игру сворачивать не собирается, лишь правила ее принимает. Чонгук азартный до ужаса и проигрывать не любит. Расстегивает рубашку полностью, рукава закатывает до локтей да полы ее в разные стороны тянет. Встает с насиженного места, подтягивая узкие черные джинсы с огромными дырами на коленках, хватается одной рукой за пряжку и снимает себя так, чтобы лица не было видно. Лишь напряженный пресс с переплетениями вен ниже, венозную руку и накаченные бедра. Отправив, снова остается в нервном ожидании и уже легком возбуждении. То ли еще будет. Ответа нет долго, хоть сообщение и прочитано. Чонгук начинает волноваться и даже почти — почти — готов позвонить Киму, чтобы узнать, все ли в порядке. Пока Тэхен молчит, Чонгук успевает стянуть с себя рубашку и даже расстегнуть ремень со штанами, походить по комнате туда-сюда и, наконец, подлететь к мобильному, когда слышит звук уведомления. Фото, как назло, грузится слишком долго. Гуку кажется, что он сходит с ума. А после ему лишь остается открывать и закрывать рот, словно рыба, без возможности даже вдохнуть. Потому что Тэхен на небольшом экране мобильного идеален, совершенен, невероятен. Тусклый свет падает желтой полосой на часть лица, один глаз прикрыт, а второй словно в душу заглядывает из-под густых ресниц, губы поблескивают от слюны; верхняя чуть приподнята, а нижняя закусана — Чон не знает, разрешено ли на такое возбуждаться, потому что вылитый ребенок, не иначе. Поза осталась та же, но футболка сильно задрана, виднеется кромка нижнего белья, и чертовски шикарные ноги не остаются незамеченными. А еще голова чуть под наклоном и рука меж бедер собирает в кулачке смятую простыню. Чонгук задыхается. Собственный язык западает куда-то вглубь, перекрывая доступ кислороду. Это просто слишком. Все очень слишком. А в штанах все теснее. Чонгук решил идти ва-банк. Стянул с себя облегающие джинсы и носки, откинул куда-то в сторону. Рука случайно задела полувозбужденный член. Вдох-выдох. Длинные узловатые пальцы сжались на эрегированном органе, вызвав еще один глубокий вдох. Сжатая в кулак ладонь сдвинулась чуть вверх, скрывая собой выглядывающую головку. Свободной рукой Гук разблокировал мобильный и включил камеру. Взяв ракурс, как ему казалось, поудачнее, — съёмка сверху, чтобы снова пол-лица с ухмылкой на губах, напряженное тело, тёмные ореолы сосков, накаченные руки с выпирающим членом из боксеров в одной и проглядывающие мышцы бедер, — ткнул несколько раз на экран, щелкая виртуальным затвором. Тяжело вздохнул, разжав пальцы, отправил парню. Эротика эротикой, но тут уже борьба, дабы один из них — желательно Тэхен — взмолился. Чонгук снова остался в томительном ожидании, на десятки раз пересматривая присланные ему Тэхеном фотографии. Внизу живота непосильно тянуло, а в грудной клетке распалялся пожар от избытка чувств, что Чон испытывал в данный момент. Тэхена хотелось неимоверно, и расстояние между ними нагнетало ненависти к километрам как никогда прежде. Гук покорно ждал следующего сообщения в виде сексуального Кима на фотографии, на которого только дрочить и дрочить, не иначе. Или же текста с мольбой о прекращении происходящих извращений. Но Чонгук не был готов останавливаться. Даже по просьбе Кима. Неожиданный писк телефона заставил дернуться сосредоточенного парня. Руки подрагивали не то от предвкушения, не то от возбуждения. Но, все же, справившись с непослушными конечностями, Чонгук ткнул на не прогрузившуюся фотографию (все-таки фото). На ней Тэхен с задранной до подбородка футболкой, явно закусанной зубами, чтобы не сползала, закрывая собой столь совершенный вид тощего смуглого тела. Лица и ног не видно, зато тазовые кости, выпирающие из-под тонкой кожи, ребра, что можно пересчитать без осязания пальцами, и такие же тёмные кружочки напряженных сосков, как у самого Гука, привлекают все внимание юноши. Кусок лысой кожи на лобке также не остаётся незамеченным. Ким стянул бельё, издеваясь над самообладанием Чона. «Хочу видеть больше», — проносится в его голове. А ещё у Тэхена куча родинок. И каждую хочется сцеловать. Чонгука пробивает на истеричный смех. Все это как-то совсем чересчур. Он пытается понять, откуда парень взялся такой весь из себя невероятный, что просто плакать хочется. Не понимает. Вот совершенно не понимает. В его голове противостоят две мысли: наорать на тэхеновскую мать за то, что та так легкомысленно не предохранялась, давая отцу шанс на оплодотворение и рождение сего исчадия; и ноги ей целовать за этого, черт бы его побрал, Тэхена, что одним своим видом будоражит все нутро у парня. Гук не сдастся, — пускай хочется этого ужасно, — он выиграет эту битву, чего бы ему это ни стоило (многого, если честно). Снова камера на телефоне, снова поиск ракурса. Никак не нравится. Чонгук кладет телефон на крошечный кофейный столик, облокотив о какие-то грязные стаканы, ставит таймер и ложится на диван. Щелчок. Первое фото. Не нравится поза. Таймер. Щелчок. Фото. Не нравится выражение лица. И опять. Слишком много одежды. Но сложно было решиться остаться абсолютно нагим. Потому Гук снова включил таймер, улегся на узкую мебель, приспустив нижнее белье, чтобы ягодицы были видны, но не полностью. Лег на правый бок, повернувшись влево, собирая кожу в небольшие складки. Одну руку уложил на бедро, чуть сжав, а вторую — перед собой. Голову откинул на декоративную подушку, дабы было видно адамово яблоко во всей его красе на длинной шее; рот приоткрыл, словно в немом стоне. Звук затвора. Чонгук, в надежде на хороший кадр, вскочил с дивана, в два шага преодолел расстояние до столика и взял телефон в руки. Кадр действительно вышел отменным. Ухмыльнувшись, он тут же отослал его Тэхену. И вдруг заметил одно непрочитанное сообщение: «Позвони». Чон не знал, как реагировать: то ли это можно считать за мольбу, то ли еще что. Совсем неясно. Он еще несколько раз вчитался в сообщение, прежде чем пришло новое. «Просто, блять, сейчас же позвони». Чонгук начал нервничать. А возбуждение даже в этот момент не спадало. Пальцы, державшие телефон у уха, подрагивали. Во рту пересохло. Волнение буквально накрыло волной. Когда в динамике прекратились гудки и послышался шорох, Чонгук неосознанно задержал дыхание. Вымолвить хоть слово, произнести любой звук было непостижимо трудно. Но молчать вечность они же не могут, так? — Привет? — неуверенное на выдохе сиплым голосом. Прозвучало это как чертов стон. Снова какие-то шорохи. А потом… А потом Чонгук слышит тихий и протяжный скулеж. В животе все скрутило от догадок о происходящем на том конце провода. — Тэхен? — еле выдавил из себя Гук снова, — ты в порядке? Неожиданно все стихло. Совсем. Тишина показалась Чону действительно звенящей. Он прижимал телефон к уху все сильнее, будто это поможет расслышать хоть что-то. — Гук, — как-то совсем мягко и практически беззвучно (но парень все равно дернулся, потому что слух напрягал как только мог). — Да? Пальцы одной руки заскребли по внутренней стороне бедра. Чон старался игнорировать то, как его тело отзывалось на его имя, произнесенное Кимом, иначе как-то стыдно и даже перед собой не оправдаться. — Гук, — снова повторил Тэхен, но уже каким-то шелестящим шепотом. — Да? Тэхен, да, я тебя слушаю, — протараторил Чонгук, кусая щеку изнутри от нетерпения. И через молчаливое мгновение добавил, — только не молчи, прошу. Тишина, перебиваемая шорохами, продлилась еще какое-то время. А потом снова: — Гук, — выдохнул Тэхен, — ты такой сексуальный, Чон Чонгук. Сердце, казалось, остановилось и вдруг забилось в разы быстрее. И Чон просто не знает, как должен реагировать. Ему типа приятно, это типа вау, но он сейчас явно не намерен говорить о том, каким совершенством уродился (в любое другое время — пожалуйста). — Я–, — обрывает себя на полуслове, не зная, что собирался сказать, — ты тоже, Ким Тэхен. И снова гребаное молчание. В этот раз негромкие вздохи были отлично слышны. — Что ты делаешь? — каждое слово приходилось вытаскивать из себя наружу тисками. Мобильный лежал на плече, прижимаемый к нему ухом. Пальцы с короткими ногтями врезались в чувствительную кожу. — Чонгук, — протяжно, — я хочу тебя. Чон сглотнул влагу, скопившуюся во рту. Он не знал, что на это можно ответить, кроме как «я тебя тоже», поэтому просто промолчал. — Представляю, — продолжил Тэхен, не дожидаясь ответа, — как ты скользишь ладонями по моему телу, — стон, — стискиваешь кожу до красных пятен. И грубо целуешь. У Чонгука сбившееся дыхание и, кажется, сердечный приступ. Как Ким может говорить такое, не смущаясь? — Твой язык буквально трахает меня в рот, а зубы сжимают нижнюю губу в кровь. Хриплый выдох. Он представляет. Он видит эту картину перед глазами. Он чувствует фантомную тэхеновскую кожу кончиками своих пальцев, а губы пылают так, будто действительно целуется с парнем. — Ты на секунду отстраняешься от моего лица, чтобы перейти поцелуями на подбородок и линию челюсти. Чонгук хочет взять все в свои руки, потому что не привык быть тем, кто поддается на провокации. Это он должен вести, а не его. — Я спускаюсь поцелуями ниже, — голосовые связки, казалось, совсем не хотели слушаться. Гук не узнавал своего голоса, — останавливаюсь у шеи, проведя по ней языком до мочки уха и снова вниз. Говорить подобные вещи было чертовски трудно, тем более слыша периодические тэхеновские стоны. Появилось желание просто заткнуться и вслушиваться в эти приятные звуки, а не пороть чепуху, что картинками всплывает в сознании. Но парадокс в том, что нужно продолжать говорить, дабы услышать Тэхена. — Мое, — Чон прокашлялся, пытаясь избавиться от чего-то, что сжимало глотку изнутри. — Мое дыхание опаляет тебе ключицу. Руки стянули тесные боксеры, и одна тут же обхватила налившийся орган, смазывая с уретры каплю смазки. — Тэхен, — неожиданно для самого себя снова подал голос Чон, — тебе хорошо? В ответ он получил лишь протяжный стон. Из-за него пальцы, обхватывающие член, сжались сильнее, вырывая из уст Гука шипение. — Ответь, Тэ, — Чонгук был непреклонен, — тебе хорошо? — Да, — невнятное и еле слышное из-за шорохов и сбившегося дыхание. Слышать это было невыносимо приятно. — Тогда представь, как я усадил тебя к себе на колени. Ты сидишь примерно так же, как на тех фотографиях, только верхом на мне, — почему-то Гук сам все это прекрасно видел и ощущал: горячая смуглая кожа, тяжесть чужого полуголого тела, шумное дыхание в самое ухо. Это было настолько потрясающе, что начинало ужасать. — Тэхен-а, у тебя же есть смазка? Ответа не было с минуту, но Чонгуку сейчас это время показалось вечностью. — Есть. Ладно. На самом деле, он не ожидал положительного ответа. Черт возьми, у него есть гребаная смазка. Она у него есть. Господи. Только бы не начать представлять, для чего ему она нужна. Иначе Чонгука разорвет изнутри от переполняющих чувств. — Будь хорошим мальчиком и повторяй все действия, что я озвучиваю, — по голосу было сложно понять, но он выдавил это из себя кое-как. — Я выливаю на руку гель и хорошенько размазываю по пальцам. Несколько раз были слышны хлюпающие звуки, что дали Чону основание полагать: Ким выполняет все так, как он и сказал. — Завожу руку тебе за спину, — пальцы сжимаются на основании члена, чтобы — не дай бог — не кончить раньше времени от одних лишь картинок в голове, — и кончиком среднего пальца обвожу сфинктер. Смазка холодит кожу, да? В ответ мычание напополам с шипением. Лицо Гука озаряет какая-то до боли садистская улыбка. Кажется, он входит во вкус. — Слегка надавливаю на него, — у самого уже нервы на пределе. — Не сжимайся, а то больнее будет. Из динамика звучит удивленное «как ты..?», но договорить не успевает. — Ввожу палец по одну фалангу. Гук пытается вжаться в мобильный ухом, чтобы услышать как можно больше и отчетливее, но не слышит ровным счетом ни-че-го. Свободной рукой он проводит по лбу, собирая влагу и немного зачесывая липкую челку назад. — Проталкиваю глубже. Он входит довольно легко, — Чон не смог сдержать ехидной улыбки. — Стенки сильно пульсируют. Ты горячий, Тэхен. И внутри, и снаружи. Со стороны Кима, наконец, послышалось протяжное «Гук». И Чонгуку показалось, что голос парня сейчас как мед: вязкий, сахарный, тягучий. Теперь просто жизненно необходимо заставить его стонать во весь голос. — Ты начинаешь насаживаться сам в нетерпении, — послышалось прерывистое дыхание, — а я подставляю еще и указательный палец. Развожу их внутри на манер ножниц, сгибаю несильно. Вдохи-выдохи Тэхена все больше походили на собачьи, когда та, устав, сидела с высунутым языком. А еще наперебой звучали стоны и мычание, да так низко, что возбуждением сводило все чоновское тело. Держаться правда было тяжко. Рука плавно заскользила по члену, задерживаясь у мошонки, чуть перебирая ее длинными пальцами. Затем снова вверх, стирая большим пальцем каплю смазки с головки; оттягивая крайнюю плоть. Если прикрыть глаза, начинало казаться, что это Тэхен вытворяет с ним подобное своими божественными руками. — Я прижимаю тебя к себе сильнее. Губами прохожусь по шее, прикусываю нежную кожу; свободной рукой сжимаю твою ягодицу, — глотку словно скрутило чем-то тугим — говорить было трудно. Невероятно. — Тебе приятно? — Да-а, — с очередным стоном. — Я стал резко вводить пальцы в отверстие, стараясь найти нужный угол проникновения, — собственной рукой Чон водил по органу все быстрее, прикусывая губу от разрывающих ощущений и собственных фантазий. — Дай знать, когда тебе будет совсем хорошо. Это «хорошо» так приелось, но, казалось, словарный запас уменьшился до минимума, не давая более или менее красочно оформить свои мысли. Если глотку сжимало тисками, то грудную клетку драло изнутри, а живот скручивало в узел. И все это в голове отдавалось каким-то взрывом огромных масштабов, фейерверками, ядерной войной и подобным. Чонгука от одного лишь звучания голоса Тэхена вело. От одной лишь фантазии о нем. Он засел где-то у него под ребрами, въелся в мозг и явно нескоро собирался покидать. — Чон–, — обрывается на полуслове, устанавливая тишину на какое-то мгновение, — Чонгук. Мне совсем. Совсем хорошо. Тэхен звучит так уязвимо сейчас. Он никогда прежде не был столь открытым для Гука. В груди защемило. В паху потянуло сильнее. — Тогда я вставляю третий палец и трахаю тебя тремя, — слышишь? — тремя пальцами. Снова прерывистое дыхание и стоны, разбивающие сознание Чонгука вдребезги. Он все резче надрачивал себе. Ощущение, что он чертов эксаудирист, не отпускало. — Мокро целую тебя, пытаясь заглушить стоны. Но ведь и ты, и я понимаем, что это невозможно, так? — Чон усмехается, когда слышит громкий вскрик. — Пока мы целуемся, я добавляю четвертый палец. Звуки из динамика уже больше походили на невнятные выкрики. — Твой член трется об меня при каждом толчке, но я и не против. Нервы на пределе. Терпение заканчивается. Рука ускоряет темп. — Вдалбливаюсь в тебя так сильно, насколько способен. И все. И они пропали. Тэхен, не сдерживаясь, стонет, мычит, кричит, кажется, даже пытается что-то сказать. Хлюпанье также доходит до ушей Чона. Чонгук сдержанно вторит ему, шипя и закатывая глаза в удовольствии. В такие моменты неземного блаженства в голове крутятся признания в любви. Но Гук не дурак, он понимает, что не время и не место. Здесь это ни к чему. Лучше просто наслаждаться происходящим. А вот приехать к Киму хочется все сильнее, и это желание уж точно ничем не сдержать. Тэхен стонет поистине сладко и тягуче, даже берет на пару октав выше. Он явно на пределе. И вдруг шум: шорохи, звук удара и незабываемое «Чон Чонгук» из уст Тэ. А потом тишина. Чонгук делает последние движения рукой, кончает себе в кулак и чуть на покрытый испариной живот. Перед глазами все крутится, вертится, а в голове громыхают те самые фейерверки. Когда он приходит в себя, отойдя от оргазма, на него тут же нападает смущение пополам с дикой измотанностью. И надо бы позвонить Тэхену. «А лучше написать», — подсказывает подсознание. «Ты в порядке?» Ответ приходит довольно быстро: «Да. Просто уронил телефон, пока кончал на фантазию с тобой. Он не выдержал такого потрясения». Чон смеется. Тэхен не исправим. Пишет: «Мы опробуем твои фантазии летом». В ответ: «А пока не хочешь повторить в скайпе?»