Cake by the ocean

      Тонкие проворные пальцы проходятся по сгибу локтя и скользят вдоль двух крошечных букв на светлой и нежной коже — слегка шершавые и выпуклые, аккуратные и витиеватые, почерк похож на матушкин. Юноша проводил по ним уже миллиарды раз, ожидая, что те сотрутся, как обыкновенное синее чернило, но ничего не получалось. Отец твердил, что бояться нечего, всё в порядке, это происходит практически с каждым в мире. Буквы еще долго будут появляться на коже, образуя имя его родственной души. И чем ближе та будет, тем быстрее они проявятся. А первое прикосновение подарит ему полное имя, остановив процесс.       Илью несколько смущает формулировка «родственная душа»: ему не нужна вторая половинка. Он — почти взрослый, планирующий стать сильным и самодостаточным. Он будет служить своей Родине, станет поводом для гордости своей матери. А невеста — это так, приходящее. Да и кому эта романтика нужна?.. Илья в последний раз проводит кончиками пальцев по буквам, обводит контуры треклятых «Н» и «С», а потом одергивает рукав рубашки, задумчиво глядя на аккуратные белокурые косички Ниночки Соколовой. В третьем часу после полудня их пальцы соприкасаются, когда Илья забирает из её рук портфель, провожая домой. Не она.       Некто на другом конце земного шара, захлопывая том «Войны и мира», думает, что в буквах на его руке есть ошибка. Элен Курагина — красивое сочетание имени и фамилии, так почему же на коже — прописная «И»?       Новых букв нет слишком долго. Проходит не меньше десятка лет, прежде чем хоть что-то появляется снова. Илья успевает смириться с тем, что там, наверху — если вдруг за светлыми рваными облаками кто-то есть, и все люди в его стране глупо ошибаются (это ведь невозможно, правда?) — ему никого не предназначили. Чёрт возьми, он — синоним прагматизма, боец, хладнокровная машина для убийства. Красивая история о единении сердец, души и разума кажется сказкой для взрослых, вымыслом, введением в заблуждение. Не может внезапно случиться так, что среди миллиардов людей есть всего один, подходящий идеально, иначе «долго и счастливо» тоже было бы правдой. Илья столько раз слышал об изменах, лжи и предательствах, тысячи раз — о словах утешения и пожеланиях найти лучше и как можно скорее. Он лично наблюдал, как тускнели буквы на коже матушки после того, как отца сослали в ГУЛАГ, прислушивался к тому, как она заглушала страшные рыдания подушкой и не могла уснуть до самого утра.       Они появляются во время командировки в Люблин. Странное жжение сначала, лёгкая боль — после, и всего пара букв в подарок. Раскаленная солнцем брусчатка греет ступни даже через подошву ботинок, когда Курякин, истуканом остановившись посреди улицы, прикасается к двум округлым «о». Образ Ниночки Соколовой, поправляющей пышную темно-синюю юбочку и белый передник, вспыхивает в мыслях сам по себе. Она уже несколько лет была замужем и растила очаровательную дочь с белокурыми косичками, совсем как у неё самой когда-то. И что сказала бы его первая детская любовь, узнав, что у Илюши Курякина — серьёзного и вдумчивого, отличника, между прочим, — руки в крови по локоть?       У человека, так бесстыдно обчистившего варшавскую галерею, на коже тоже вспыхивает две буквы — «л» и «у». В том, что незнакомка прекрасна, как и он сам, сомнений не возникает. Только кто же она?       Костяшки пальцев привычно саднят, кожа покраснела от точных и отработанных ударов, а мышцы слегка побаливают от напряжения. Но это ничего, даже самые крепкие когда-нибудь ломаются. Железный засов с характерным звуком отъезжает в сторону, открывая путь из одиночной камеры в узкий коридор. Здесь сыростью и влажным металлом пахнет куда меньше, а помещение освещает целых две лампочки — невиданная щедрость. — Перекур, — холодно сообщает Илья в сторону и дожидается кивка, постукивая пальцами правой руки по внешней стороне бедра. Солнечный свет на выходе слепит глаза, будто бы прожигая их насквозь. Служить во благо стране — его долг, методы значения не имеют. Он прислоняется затылком к пыльной кирпичной стене подвала, а потом достаёт из кармана брюк смятую пачку сигарет, выуживая одну, и коробок спичек. Курякин щурится на солнце, рассматривая чистое, без единого облачка, голубое небо. Здесь дышится легко, пока едкий дым не царапает горло, а новые буквы — сгиб локтя. Илья знает уже целых три первых буквы имени своей суженой. К слову, той ещё путешественницы.       Мужчина негромко шипит и проворно, насколько позволяют пальцы первоклассного вора, расстёгивает мелкие пуговицы на ярком цветастом платье очаровательной москвички. Ее имя — Ульяна. Не подходит, но ведь симпатичная, а вечер свободен…       Немецкий язык Илье не нравится категорически — он слишком грубый, резкий, угловатый. Берлин производит аналогичное впечатление, и, честно говоря, ему хочется поскорее справиться с заданием, чтобы вернуться в родную Москву. Говорят, что в доме помогают даже стены. Здесь всё и все — против него. Чувствительная кожа на сгибе локтя горит огнём так невовремя, что остаётся только скрипеть зубами и раздосадованно вздыхать, повинуясь краткому «действуй по обстоятельствам».       Обстоятельства имеют имя французского императора с комплексом роста и смотрят со смесью удивления и восторга, когда Курякин голыми руками хватается за багажник машины, усиленно затормаживая её движение. Человеку в салоне не мешает тянущая боль в мышцах или мысль о том, что удачное выполнение задания под угрозой. Он удивительно уверен в себе и сосредоточен только на раздражающем жжении, распространившемся по коже. Он мысленно перебирает находящихся рядом людей, но в машине только Теллер, чьё имя заведомо не подходит, а снаружи — русский богатырь. Занятно.       Наличие родственных душ как таковых оскорбляло образ жизни американского агента, и дело здесь совсем не в работе и бурном прошлом небезызвестного вора.       Наполеон привык быть свободным, как ветер, а соулмейт, как красиво называли данную в подарок судьбой вторую половинку в США, значил, что ему придётся остепениться и посвятить себя другому человеку. Соло категорически не устраивала нужда вверять в чьи-то руки свою жизнь и время. Он не видел смысла в привязанностях, потому что это создавало проблемы. Родственные души — это… это неправильно!       Однако следующее утро встречает Наполеона мёртвой хваткой на шее, и он, наконец, ощущает, как буквы складываются в имя Ильи Курякина — самого неподходящего и одновременно идеального для этой роли человека во всём мире.       Наполеон Соло до последнего уверен, что никогда не влюбится — он видел так много и впечатлялся так часто, что удивить его больше нечем.       Илья Курякин уверен, что любви нет в принципе, совершенно не подозревая о том, что его мнение может не быть истиной в последней инстанции. Он сопротивляется так долго, как может, отвечая «ты ужасный шпион, ковбой» на «ненавидел работать с тобой, большевик».       И нет ничего удивительного в том, что они так разочарованы и очарованы этим одновременно.