Cake by the ocean

      В те редкие дни, когда Илье всё же приходилось возвышаться перед очередным возмутителем мира внушительной горой мышц, Наполеону казалось, что он проделывает этот ритуал для пущего драматизма. Прозрачное стекло советских часов "Победа" коротко отсвечивало в тусклом свете одинокой и методично раскачивающейся от любого вздоха лампочки какого-нибудь полуподвального помещения. Курякин прятал их в карман брюк и пока ещё сдержанно уточнял, действительно ли узнику нечего им рассказать. Гораздо чаще ответ был положительным - нечего. Что ж, очень зря! Багровые капли крови на запылённом полу смотрелись неэстетично, вынуждая Соло отвернуться. Он не рискнул бы спорить с Ильёй, будучи в таком затруднительном положении.       Браслет часов не был металлическим — он не мог бы внезапно расстегнуться и повиснуть на запястье, сковывая движения или мешаясь при ударе. Круглый циферблат, самый обыкновенный металлический корпус и истончившийся со временем кожаный ремешок. Они не были особенно выдающимися. Они были памятью. Соло четко помнил целый океан невысказанной благодарности, удивления и чистый восторг в чужом взгляде, когда вернул милую сердцу вещичку в первый раз. Илья не променял бы эти часы ни на какой Ролекс, и дело здесь далеко не в цене.       Наполеон вздрогнул, когда откуда-то из-за спины послышался звук открывающейся двери, сопровождаемый протяжным скрипом несмазанных петель. Он казался таким близким и далёким одновременно: они с Ильёй успели только переглянуться, не рискуя оставаться в неприятном месте и минутой дольше. Трата боеприпасов была исключительно опрометчивой. Наверняка, пришли за их несговорчивым информатором.       Прежде чем приближающиеся шаги затихли у двери, оттесняя напарников к параллельной в поисках выхода, что-то заставило Наполеона обернуться: на запястье упрямо тянущего его в сторону большевика явно чего-то не хватало, однако сегодня он, опаздывая, упустил свой вечный ритуал. Американец был уверен, еще минуту назад из-под рукава куртки напарника поблескивала советская «Победа». Ручка двери медленно опускалась под давлением с другой стороны, пока он скрупулёзно осматривал каждый миллиметр помещения, насквозь пропахшего сыростью и старым тряпьем, подмечая часы у заржавевшей ножки стола. И как только их угораздило сюда попасть?       Курякин внезапно показался таким по-детски растроганным и стеснительным, когда за ними с Наполеоном хлопнула дверь, позволяя перевести дух, собраться с мыслями и решить, о чем именно докладывать начальству. Они оба дышали шумно и часто, прижимаясь к шершавой стене здания спинами и откидывая на неё головы. Соло протянул куда-то вбок — там предположительно должен был быть его напарник — часы, а аккомпанементом к его действию служило: — У тебя что, ещё пара-тройка жизней в запасе?       Парой часов позднее Наполеон удрученно рассматривал лежащие на журнальном столике части часов. Они остановились, видимо, от резкого удара о бетонный пол. Американец ещё долго слышал свист пули, отскочившей от металлической ножки совсем рядом с ним и едва не лишившей его пары пальцев. Злость и шок большевика, сейчас возившегося с минутным трибом*, можно было ощутить даже физически. Парой капель бензина, в которой отмокали винтики, шестеренки и платина, пропахла вся комната. Илья ласково возил беличьей кистью по деталям. Его негромкое «спасибо» вполне могло причудиться Соло. Но не причудилось.       Наполеон упустил момент, когда за всё время совместной работы в их голосах стали проявляться редкие, но такие значительные проблески заботы или волнения, иногда скрытые за ироничными подтруниваниями. Когда во время меланхоличного созерцания городской панорамы они начинали делиться впечатлениями о прошедшем дне или жизни до встречи друг с другом, кажущейся такой далекой, словно прошлой.       Когда остановившиеся часы грелись теплом его ладони ещё несколько секунд, а потом всё-таки перекочевали к законному владельцу, Соло внезапно осознал: ради этого можно сделать многое. А самое главное — то, что он умеет лучше всего.       Его выдающиеся способности разведчика становились известными нужным людям гораздо позже, чем до них доходила слава красивого мужчины и… первоклассного вора. Сам Наполеон это слово не любил — оно звучало оскорбительно. Он не чувствовал себя Робином Гудом, раздающим награбленное беднякам. Наполеон Соло крал, чтобы заработать или получить эстетическое удовольствие от того, что решался оставить вопреки здравому смыслу.       Илья со своими часами — так и не заработавшими, кстати, — не расставался ни на секунду. По его скромному мнению, ремонт занял бы у часовщика слишком много времени, которого у них не было. Американец не мог деликатно ухватить его за кончики пальцев и завести ненавязчивую беседу, привлекая всё внимание к своей персоне, или поцеловать трогательно выпирающую косточку на запястье, ловко расправляясь с застежкой и продолжая обольстительно улыбаться. За такие маневры человек советской закалки, обзывающий словом «капитализм» всё новое и неизведанное, давно выбил бы ему парочку зубов, из ровного ряда которых состояла та самая «голливудская улыбка».       Стянуть продукт советского производства удалось только единожды и под покровом ночи. Найти достойного знатока часовых механизмов оказалось непросто, однако на следующее утро Курякин обнаружил, что мирно лежащая на прикроватной тумбочке «Победа» снова бодро затикала, отсчитывая секунды.       Говорят, что в тихом омуте водятся черти... Наполеон, рассчитывающий на то, что его поползновения останутся незамеченными, слишком сильно ошибался.       Идеальный случай представился ещё очень нескоро, когда Наполеон успел позабыть о своей идее, довольствуясь лишь редкими проявлениями эмоций напарника. Это не шло ни в какое сравнение с благодарностью во взгляде глаз цвета грозовых облаков. Соло без угрызений совести мог сравнить его с щенком.       Воздух на острове Крит оказался сухим и тяжелым. Он заставлял льняную рубашку прилипнуть к телу, а кожу — болезненно пощипывать. Двухкомнатный номер в отеле был оазисом посреди пустыни. Здесь к лицу, плечам и спине прикасался ласковый поток прохладного воздуха из кондиционера, с высоты седьмого этажа были видны сплетающиеся в лабиринты друг с другом узкие улочки, крыши невысоких домов сочного винного и алого цветов, даже витиеватая набережная и кромки тяжело покачивающихся из-за соленого ветра пальм.       Дверной хлопок прозвучал почти как выстрел, вынуждая Наполеона поднять голову и отвлечься от прослушки: ничего нового о цели узнать не удалось. Молчаливый тип, нет бы выболтать все секреты, позволив им сделать свою работу скорее и насладиться гостеприимным теплом Средиземного моря. Илья даже не кивнул, не бросил взгляд в его сторону. Лишь молчаливо — совсем как их задание, надо же! — снял слишком громко тикающие в наступившей тишине часы, оставил их на комоде гостиной и направился в сторону ванной комнаты. Ему, подумал Соло, просто нужно смыть с себя впечатления не самого лучшего дня, солёный пот и придорожную пыль.       Замок щелкнул, послышался шорох небрежно брошенной на пол у бельевой корзины одежды, а потом — мелодичное журчание воды.       Возвращаться к работе больше не хотелось: взгляд американца так не вовремя зацепился за тускло отсвечивающее стекло советской «Победы». Он думал, что идея фикс прекратила таковой быть ещё около полугода назад, когда Илья надел на руку вновь идущие часы, смущённо улыбаясь. Наполеон знал: красть их сейчас — глупо, другой кандидатуры для обвинений у большевика не окажется, но не мог удержаться от того, чтобы подняться с кресла и обойти журнальный столик. Позолоченный корпус, крошечный винт, самый обыкновенный циферблат, аккуратные буквы на чужом языке и кожаный ремешок. Соло протянул руку, чтобы провести по нему, сохранившему тепло тела, но… На его собственном запястье бесцеремонно сомкнулись длинные цепкие пальцы. — Попался. Я давно замечаю, что ты смотришь на них, как кот на сметану. Знаешь, мог бы и попросить, если так хочется примерить. — От шёпота прямо над ухом по спине пробежался целый табун мурашек. — Я понимаю, ковбой, в США хороших вещей не производят.       Куда ему, красному галстуку, понять, что дело совсем не в часах?.. *минутный триб - деталь часового механизма, выглядит как зубчатое колёсико.