Ты пойдешь со мной

– Ты пойдешь со мной. – Я пойду с тобой. – Будешь мне сыном. – Давно ты так решил? – Ну, никем другим ты больше не захочешь быть. Это я уже понял. – Ты сдался? Меня это удивляет. – А что еще я могу сделать? Она отравила тебя своими миазмами. – Она научила меня… – Научила? Чему? Чему такому она могла научить тебя, чему не мог научить я? – Приятию. Теперь я принимаю свою судьбу без возражений. – Она сломала тебя, Чарльз. Сломала твою волю к жизни. И я убью ее за это. – Ты убьешь ее не за это. – Да, ты прав. Я убью ее за то, что она убила тебя. А потом ты пойдешь со мной. И будешь моим… кем захочешь. – Скорее, ты пойдешь за мной. Они не так беспомощны, как ты думаешь. – Считаешь, меня это остановит? – Нет, не считаю. Но я не возражаю. Все равно, я буду ждать тебя. – Она придет раньше меня, я уверен. – Плевать. Она научила меня всему, чему могла. Больше мне нечего делать рядом с ней. – И значит, ты пойдешь со мной. – Я пойду с тобой. ~ Ночной Нассау казался вымершим. Ни огней, ни веселых гуляк, возвращающихся из таверны, ни стука колотушки какого-нибудь завалящего сторожа. Только темнота, ветер, дующий с моря, и шум прибоя. Введенный губернатором комендантский час в связи с необъявленной, но вполне реальной войной с пиратскими силами, соблюдался жителями неукоснительно. Удивляться этому не приходилось. Любого, кто попадался в этот час на улице, военные, патрулировавшие город с десяти вечера до пяти утра, без всяких разговоров волокли в тюрьму. А там уж, как кому повезет. Кого, проверив и слегка поколотив для острастки, отпускали, велев больше не попадаться страже на глаза. А кого и отправляли в подвалы форта, откуда можно было выйти только через суд, который не всегда был благосклонен к тем, кто еще недавно входил в славное пиратское братство и наводил ужас на мирных жителей окрестных островов. Эдвард Тич быстро шел по главной улице Нассау прямо к дому губернатора, не привлекая к себе внимания, но особо и не скрываясь. За ним, на расстоянии вытянутой руки, молча двигались несколько мрачных фигур, закутанных в плащи и платки по самые уши, так что видны были только глаза – острые, суровые, внимательные. – Его сняли вечером и пока еще не похоронили, – от стены дома, стоявшего напротив бокового входа в резиденцию губернатора, отделился человек. Его шепот тонул в шуме волн, доносившихся с берега, но Тич слышал каждое сказанное им слово очень отчетливо. – Где он сейчас? – Гатри велела перенести его в сарай, тот, что с другой стороны форта, подальше от греха. Мало ли, вдруг найдутся охотники использовать его похороны, как повод поднять бунт. Так что закопают его на рассвете. Еще до того, как закончится комендантский час. – Она тоже там? – Пока я следил, не выходила. Но сейчас, может, уже и ушла. – Сомневаюсь, – покачал головой Тич и ощупал нож, пристегнутый к поясу рядом с любимой саблей. – Она не упустит шанса получить удовольствие. Сколько охраны? – Всего пара человек стоит, мается. Покойник – он и есть покойник, не убежит поди. – Но форт охраняется. – Да, на стенах обычный наряд, чтобы не привлекать внимание. – Хорошо. Значит, начали, – Тич коротко кивнул и взмахом руки привел в движение всю группу, которая моментально разделилась, растворяясь в темноте. У каждого была своя роль, каждый знал, что ему делать и когда. Обоих охранников они уложили синхронно и тихо. Тич медленно приоткрыл дверь и заглянул в щель, осматривая обстановку. Сарай, явно служивший строителям для хранения инструментов, был почти пуст. В дальнем от двери углу валялись кирки, лопаты и мастерки. А посреди сарая в мрачном молчании стояла Элеонор Гатри, почти нависая над тем, что казалось грудой тряпья, лежавшей перед ней на грубо сколоченном дощатом сооружении. Свет от свечей, расставленных по комнате и углам стола, окрашивал ее лицо красным, а длинные черные тени, расходившиеся крестом по стенам, придавали картине вид настолько зловещий, что человеку менее целеустремленному стало бы страшно. Но Эдвард Тич шел сюда, чтобы произвести совершенно конкретные действия за крайне ограниченное время. И ему было некогда читать мистические знаки и погружаться в адские ужасы. Ему нужно было тело. Тело Чальза Вейна. И еще ему нужна была месть. Дверь негромко скрипнула, впуская внутрь его и ветер. Пламя колыхнулось, и тени заплясали по стенам свой демонический танец. Гатри с трудом оторвалась от созерцания останков своего бывшего любовника и повернулась. Выражение ее лица почти не изменилось. Только глаза слегка расширились, выдавая удивление и, вероятно, страх. Но сказать этого наверняка он не мог. Читать по лицу Элеонор Гатри было бессмысленно даже в лучшие дни и при ярком свете. – Я ждала тебя, – произнесла она негромко. – Это вряд ли, – от улыбки Тича веяло могильным холодом. – Иначе здесь был бы более многочисленный почетный караул. – Ты любил его, я знаю. – Еще бы тебе не знать. Ты сильно постаралась, выдавливая меня отсюда восемь лет назад. – Он выбрал сам, – по руке Элеонор пробежала судорога, словно она хотела дотронуться до лежавшего перед ней тела, но передумала. – Конечно сам, – Тич жестко усмехнулся, шагая к столу. – Что еще мог выбрать наркоман в самый разгар ломки? Но твое влияние было не безгранично. И ты знала это. Иначе не пошевелила бы и пальцем, чтобы выставить меня отсюда. – Без тебя нам стало проще, это правда, – кивнула Гатри, отступая чуть дальше. – И можно было вертеть им, как угодно, используя в своих целях, да? Слово капитана Вейна весило много, – пальцы Тича коснулись костяной ручки кинжала. – Ты никогда не играла честно, Элеонор Гатри. – Он, все равно, любил меня сильнее. – Он пропах тобой насквозь, это верно. Так и не смог выдавить из себя твой яд. Но кого из нас он любил сильнее, это большой вопрос. – Чарльз ответил тебе на него восемь лет назад. Даже несмотря на то, что ты спас его, что ты был его первым, он все равно ушел ко мне, – голос Элеонор креп по мере того, как она говорила, а взгляд быстро перебегал от двери к собеседнику и обратно. – И он снова ушел от тебя, как только представилась возможность. – Считаешь, что победила, убив его? Задавать-то этот вопрос больше некому, – тихо произнес Тич, извлекая нож. – Не радуйся, женщина. Я забираю его с собой. – Зачем? – Гатри попыталась сделать шаг в сторону, так чтобы стол оказался между ней и ее врагом. – Какой тебе прок в его останках? – Он заслужил покой, и я прослежу, чтобы он обрел его. – Он отправился в ад за все, что причинил мне и другим. И ты будешь следующим. – Ты отправишься туда первой. Тич двигался невероятно быстро для своего огромного роста и комплекции. Каждый, кто хоть раз видел его в деле, знал о ловкости и мощи Черной бороды. Мгновения не прошло, а он уже стоял за спиной Элеонор, острое лезвие кинжала холодило ее горло. – Можешь не ждать, сюда никто не придет. – Тебя схватят и казнят точно так же, как и его. И ты тоже будешь висеть между небом и землей в назидание другим. А птицы будут клевать твои глаза! – Мои глаза – моя боль. Смотри сюда, – он ухватил ее за волосы, склоняя голову в сторону лежавшего на столе тела. – Смотри на то, что натворила, пока твои еще открыты. Это последнее, что ты видишь. Элеонор попыталась крикнуть, но из горла ее вырвался только влажный булькающий звук. Сталь сверкнула и ярко-алая жидкость брызнула на серую ткань, служившую саваном Вейну. Тич отбросил ее тело подальше от себя, и она с глухим стуком рухнула в угол, судорожно затряслась, прижимая руки к ране, из которой резкими толчками била кровь, прошипела что-то неразборчивое и, спустя несколько секунд, затихла. Он не смотрел на нее. Теперь все его внимание было сосредоточено на том, кто лежал на столе, завернутый в старую дерюгу с головы до ног. – Ты пойдешь со мной, Чарльз – прошептал он, сгребая сверток на руки и отправляясь в путь. Тич уходил в сторону моря, не скрываясь и не оглядываясь. Он знал, что его никто не увидит. В этот предрассветный час все свободные руки в Нассау занимались тушением пожара, внезапно разгоревшегося в губернаторской резиденции ровно двадцать минут назад одновременно с трех сторон.