— Вы улыбаетесь, — сказал он. — И вы так спокойны? Почему вы не кричите? — Я кричу, — возразил Гребер. — Только вы не слышите.
За окнами снова глубокая ночь. Небо темное-темное, уже который день над Стамбулом нависают грузные тучи и осыпают снегом каждого, кто решится выйти на улицу. Снегопад не прекращается вот уже третьи сутки. Во дворце жутко холодно. Покои обогреваются камином, он дает достаточно тепла, чтобы согреться физически, а что делать, если мерзнешь морально? Свечи уже давно погашены. Но я не тороплюсь ложиться в постель. Если раньше ночами меня мучали кошмары, то теперь я просто не сплю. Уже не плачу и не закрываю рот ладонью, чтобы никто не услышал. Просто не сплю. Сон словно обходит меня стороной. Или же это я обхожу его. Потому что на самом деле боюсь увидеть во сне Сулеймана, боюсь увидеть его рядом со мной, боюсь, что мне приснится наше прошлое. Боюсь, что, когда проснусь и пойму, что это сон, станет лишь хуже. Я устало прикрываю глаза. Зябко обнимаю плечи и поджимаю под себя ноги. Я сижу на тахте, рядом с окном. Там кромешная тьма. Протяни руку и замерзнешь, потеряешься. Мне не страшно, я уже привыкла к этому ощущению. Прошел месяц. Целый месяц, с того момента как довольная Гюльшах влетела в мои покои и рассказала во всех красках неприятный инцидент в покоях русской рабыни. Повелитель так и не в курсе событий, ибо Хафса Султан приказала всем молчать, мол, это ужасный позор. Черная змейка холодом скользнула по сердцу. Я могла бы рассказать! Выдать эту никчемную рабыню со всеми её глупостями. Но я смолчала, и не потому, что мне стало её жаль или же доброе начало во мне победило, нет, вовсе нет. Просто Сулейман бы не поверил. Я бы выставила себя совершенной дурой. Он больше не доверяет мне. Он меня больше не любит. А вот Хюррем пользуется его любовью. Дрожь пробегает по коже. Ей он сразу поверил, что я могла покуситься на жизнь его дитя. Правда, по гарему прошел слух, что Валиде Султан таки говорила с сыном, только по другому поводу. Женщина хочет выдать Хатидже замуж. Будто бы бедняжка мало выстрадала. Сколько у нее уже было мужей? Три? Четыре? Я не помню точной цифры. И все эти старики скончались, оставив совсем юную Султаншу вдовой. Я бы не пожелала своей дочери такой участи. Если бы она у меня была… Хотя может все это лишь слух, пташки гарема не устают судачить и придумывать небылицы, словно работы им мало. Слуги каждый раз со страхом смотрят на меня, когда им нужно сообщить о том с кем на этот раз Сулейман проводит ночь. Как будто бы меня это касается, и я хочу это слышать. Сколько раз просила молчать. Это совершенно ненужная информация. Но мое пожелание видимо пропускают мимо ушей, раз за разом мучая меня подробностями. Эту ночь Сулейман проводит с Хюррем. Позавчера это была Гюльнихаль. Противно. Я потираю виски. Голова раскалывается. Бессонные ночи и постоянное нервное напряжение дают о себе знать. Я поднимаюсь на ноги и прохожу к постели. Снимаю платье, освобождаясь от тугого корсета, и накидываю легкие ночные одежды. Ныряю в блаженную прохладу кровати и надеюсь забыться сном. Но только долгожданная нега окутывает меня, как за дверями разносятся крики. Пронзительный вопль. Затем топот. Вопль повторяется. Глухой удар, словно мешок муки спустили с лестницы. Я открываю глаза. Снова кричат, кажется, зовут лекаря. Я хмурюсь и зову прислугу. Хатун открывает двери и склоняется. — Найди Эллу, пусть та узнает, что там происходит… Служанка скрывается. Я же вновь опускаюсь на подушку. Быть может, это подождет до утра? Надеюсь, что да и снова проваливаюсь в сон. Голова все еще болит, но царство Морфея, точно спасение, я на мгновение забываю обо всех бедах.***
— Султанша… Махидевран Султан, просыпайтесь… Госпожа моя… Мягкий голос Эллы доносится, словно из-под толщи воды. Я не хочу просыпаться. Но приходится. Девушка настойчива. Я вспоминаю прошедшую ночь. Что-то случилось в гареме. А я уснула так и не дождавшись известий. Элла хоть и выглядит, как и всегда спокойной, но на лице отпечатывается ужас. — Что там произошло? — тут же спрашиваю я, потирая ладонями лицо, и вздыхаю, придется вставать. — Гюльнихаль Хатун, — меня так и подбрасывает, потому что голос у Эллы надломлен. — Этой ночью она кричала… её отравили… всё лицо и шея в ужасных ранах и язвах… А самое главное… Дворец кутается в прохладные покрывала снега и ночи так, что слуги бегают, зажигая светильники для света и хоть толики тепла. Этаж фавориток необычайно тих. Занята лишь одна комната, та в которой поселены Айше Хатун и новое увлечение Повелителя — Гюльнихаль. Девушки особо не разговаривают, точнее первая бы и не против, но очередная одалиска в руках Султана вовсе не горит желанием общаться, совсем наоборот лежит, уткнувшись взглядом в стену, и витает в своих удручающих мыслях. — Гюльнихаль Хатун, — разносится обволакивающий, точно патока голос Нигяр Калфы, молодая женщина прикрывает за собой двери комнаты и довольно потряхивает свертком, в котором находится та самая меховая накидка — подарок Султана для Гюльнихаль. — Это тебе! — улыбается Калфа. — Хюррем Хатун передала с извинениями, говорит, пусть это станет для вас шагом к примирению, это тот мех, что тогда остался в её покоях. Одалиска буквально загорается от счастья. И в восторге разворачивает упакованную в ткань накидку, тут же надевает её на плечи и, улыбаясь, гладит мех. Калфа добродушно улыбается и покидает комнату, у неё сегодня ужасно болит желудок, видимо постоянные нервы, недосып и вечные поручения из-за которых служительница гарема не успевает даже поесть нормально, все-таки сказываются на организме. А фаворитки укладываются в постели обе довольные и счастливые, они пережили еще один день в этом змеином логове, чем не праздник? Но если бы все было так хорошо. Когда время переваливает за полночь, Нихаль просыпается от ужасного жжения в области шеи. Жмурится, тяжело дышит и в конце концов прикасается руками к тому месту, где так больно. То, что чувствуется под прохладными пальцами заставляет напрячься, и девушка вскакивает с постели, подбегая к зеркалу. Вопль ужаса разрезает спящую залу наложниц. Хатун кричит и крутится у зеркала в полном шоке и страхе, нижняя часть лица с одной стороны почти до самого виска, также как и шея и вырез груди покрыты мелкими кровоточащими язвами, ранками, нарывами, что ужасно болят и жгут кожу. Айше боится даже подойти к подруге, лишь прикрывает рот ладонью, в шоке не соображая, что делать. Наложницы уже давно поглядывают на этаж фавориток, а бедная Мария в панике выскакивает на балкон с криками и в попытках найти помощь. Кто-то, услышав крики, тут же побежал за лекаршей, другие убежали будить Дайе Хатун и Сюмбюля Агу. Гюльнихаль же мечется по площадке этажа фавориток. — Пожалуйста, помогите, пожалуйста! — то кричит, то спадает до шепота. Проходит к лестнице в желании спуститься и, быть может, хоть там ей смогут помочь? Но жуткая боль затмевает глаза, глотать больно, дышать больно и тягучая боль стягивает низ живота. Фаворитка Султана не удерживается на ногах, и никто даже не успевает понять того момента, когда бедняжка уже летит по лестницы, падая на пол точно мешок. Когда приходит лекарь и проснувшиеся служители гарема, то находят бедняжку уже без сознания лежащей на полу подле лестницы. При помощи стражников обессиленное тело рабыни вносят обратно в комнату и тут же выгоняют всех зевак, отправляя рабынь спать. Дайе расспрашивает Айше, и та в страхе выкладывает все, что знает. — Пришла Нигяр Калфа, принесла мех, сказала это от Хюррем и вот ночью она просыпается с криками и этим, — девушку передергивает на последних словах. — Что за мех? — хазнедар гарема говорит строго и четко, она и сама боится. Что будет, когда Султан узнает о произошедшем? Они и так скрыли от него случившееся в покоях Хюррем, а тут вновь фигурирует её имя. — Вот он! — Айше хмурится и приносит ту самую накидку. Дайе подзывает лекаршу и просит осмотреть мех, после пары незатейливых операций та констатирует, что на этой вещи яд. Фаворитка отбрасывает накидку, а лекарь осматривает её руки. — Сюмбюль, нужно найти Нигяр, и пока ни слова ни Валиде ни Падишаху, не стоит их беспокоить. Ведь девушка поправится, госпожа-лекарь? — Боюсь, Дайе Хатун, вам придет сообщить о произошедшем. Девушка-то при помощи Аллаха выздоровеет, но кожа на шее и в районе груди безнадежно испорчена, останутся страшные шрамы… — И это все? Отправим её потом в старый дворец или еще куда, словно в первый раз! — Ага отводит взгляд, а лекарь поджимая губы сообщает самую страшную новость. — Дело в том, что Хатун была беременна, — точно ушат холодной воды обрушивается на главных слуг гарема. — При падении с лестницы у бедняжки началось кровотечение, и она потеряла дитя. Полагаю, Повелитель обязан об этом узнать… — Молчите, о Аллах, пока молчите, никому не слова, вы единственная кто знает об этом, и ты Айше, пока никому не слова! — приказывает хазнедар и торопливо удаляется, нужно сообщить Валиде. Ради Аллаха, ну, неужели этой неугомонной было мало! Я чувствую, как холодок бежит по спине. Что? Она что? Была беременна? Тяжело выдыхаю. — Погоди, Элла! — я поднимаю растерянный взгляд на служанку. — Ты не ошиблась? — Что вы, Госпожа, никто об этом пока не знает, я услышала разговор Валиде Султан и Дайе Хатун, Госпожа приказала всем молчать, ибо Падишах не должен об этом ничего узнать. Я хмурюсь. С одной стороны она права, потому что и правда не стоит ему об этом знать. Валиде, как мать, пытается уберечь сына от лишнего расстройства. Но с другой стороны, он как Падишах должен знать, что творится у него во дворце, да и как отец имеет право узнать о случившемся. Ведь говорила же Ибрагиму! — Хорошо, и ты молчи, не слова никому, никто не должен знать, что я владею этой информацией. Понятно?***
Мустафа крепко держится за мою ладонь, целеустремленно глядя вперед. Мой маленький задумчивый львенок. Я тонко улыбаюсь. Сегодня на занятиях у него что-то не получилось, или правильнее сказать, получилось, но не так хорошо как он бы того хотел. И характер Сулеймана не дает ему отступить и довольствоваться малым. — Все хорошо, мой лев? — интересуюсь я, мягко пожимая его маленькую ладонь. Шехзаде не сразу поднимает на меня свои карии глазки. Рассеяно кивает, и только потом заговаривает. — Мама, а у тебя все всегда получается? Я тихо вздыхаю. Если бы, дорогой, если бы. — Конечно же нет, — пожимаю плечами, глядя на сына. — Для того чтобы что-то получилось, порой требуется не одна попытка и даже не две, а может и не десять, но упорный труд непременно приведет к цели. Мальчик опускает голову, поджимая губы и снова задумывается. — То есть если сразу не получилось не значит, что все потеряно? Изумленное лицо сына снова обращено ко мне. — Естественно, мой лев, это значит, что нужно ещё поработать, — улыбаюсь ему. Мы поднимаемся по лестнице, направляясь к покоям Валиде. Мне интересно как Госпожа поступила с Хюррем. Если бы она все рассказала Падишаху о случившимся, то все бы об этом судачили. А раз гарем молчит, то проблему Хафса Султан решила иначе. Что ж тем лучше для Повелителя — раз уж он не знал о беременности своего увлечения, то о потери этого ребенка можно умолчать; да и Шехзаде Мехмед не потеряет мать, что тоже не может не радовать, даже если его мать Хюррем. Одна из служанок входит в покои, дабы сообщить о нашем приходе. А мы с Мустафой остаемся терпеливо ожидать. Чуть поворачиваюсь, окидывая взглядом гаремный дворик и общую спальню рабынь. Девушки кажутся притихшими и занятыми работой. Привычный гомон сегодня в разы тише. Видимо случившееся с Гюльнихаль наложило свой отпечаток. — Махидевран Султан, Шехзаде Мустафа, — служанка приклоняет колени. — Валиде Султан ожидает вас. Я подталкиваю сына чуть вперед, проходя следом за ним. Но как только он видит бабушку, то летит к ней, совершенно забывая, как должен вести себя в соответствии с правилами. — Мой внук! — женщина смеется, обнимая мальчика. Она напряжена, что-то волнует её. Неужели Султанша не нашла выхода из сложившейся ситуации? — Махидевран, — женщина кивает. — Присаживайся. Проводит рукой, приглашая. Я склоняюсь, и только потом следую на предложенное место. — Ты голоден, Мустафа? — Валиде улыбается, чуть склоняя голову на бок, заглядывая внуку в глаза. — Да, — честно признается малыш. Женщина с добрым укором переводит взгляд на меня. — Я только что забрала его с занятий, Валиде… — поясняю ситуацию, хотя Госпожа и сама все понимает. — Дайе! — раздается звучный голос Султанши, легко перекрывающий мой. Она дает пару указаний по поводу обеда и хазнедар гарема удаляется. Мустафа становится значительно веселее за беседой с бабушкой и трапезой. Он быстро забывает свои неудачи, но уверена, завтра он все исправит. С мягкой улыбкой я наблюдаю за сыном, наверное этим и привлекаю его внимание к себе. Он сводит свои бровки, и придвигает ко мне тарелку с лукумом. — Попробуй, мама! Сегодня он особенно вкусный! — детская непосредственность подкупает. Я не могу ему отказать, потому и беру кусочек, продолжая улыбаться. В конце концов мы и Валиде заражаем позитивом. В этот самый момент открываются двери. Поворачиваю голову с сторону вошедшего и тут же понимаюсь на ноги склоняясь перед Падишахом. Улыбка почти пропадает с моего лица. Я стараюсь оставаться равнодушной. Мне кажется, я так давно его не видела. Вечность? Или целых две? С того момента, когда мой лев приходил к нему с рисунком, я больше не имела возможности лицезреть повелителя. Мустафа тоже склоняется, но потом с криком «папа-а-а» бежит в объятия отца. Полагаю, он не ожидал нас здесь встретить. И разговор с Валиде у него кажется готовился серьезный. Но Мустафа сбивает весь его строгий настрой. — Лев мой, — повелитель поднимает сына на руки, улыбаясь встрече. А следующим взглядом он удостаивает меня вниманием. Чувствую как сердце пропускает удар, и едва успеваю склонить голову, удерживая непринужденное выражение лица. Чувствую себя маленькой и глупой девчонкой, что прибыла холодной осенью в Манису. — Матушка! — мужчина опускает сына на пол и Мустафа тут же оказывается рядом со мной. — Ты совсем перестал заходить, сын мой, — замечает она и обнимает своего единственного сына, похлопывая его по спине. — Я был очень занят, Валиде, — пресекает разговор на эту тему, я хмурюсь. Кидает еще один взгляд на нас с Мустафой, но выйти не приказывает. А я чувствую себя побитым щенком, который улучил момент посмотреть на хозяина. — Что у вас произошло с Хюррем, почему Мехмед у кормилицы? — тихо спрашивает он у матери. Женщина приподнимает брови, но отчитываться не собирается. — Лекарь сказала, что молоко кормилицы пойдет Шехзаде на пользу, Хюррем здесь не причем, я забочусь о здоровье наследника. А, так вот каким образом она наказала Хюррем. Забрала дитя. Это жестоко. По отношению к ребенку. Мальчик расплачивается за ошибки своей матери, но едва ли ему действительно лучше в дали от неё. — Папа-а, а когда мы погуляем с тобой? Ты обещал! — я дергаю сына за руку, заставляя отступить на шаг, но львенок стойно делает шаг обратно. Он влезает в разговор, чего, конечно, не следовало делать, да и по совести сказать, нас с ним не должно было присутствовать при этом разговоре. — Хоть сейчас, лев мой, — он кивает матери, кажется её объяснение его устроило и протягивает руку сыну. — А мама? — тут же спрашивает мальчик. О Аллах, я на мгновение прикрываю глаза, силой воли заставляя себя сохранять спокойствие. Мужчина поднимает на меня свой взгляд. Но не успевает ответить. Двери открываются и в покои влетает Рафие, маленькая султанша на мгновение замирает, оценивая ситуацию. Склоняется, кажется, слегка смущается количеству человек в комнатах. Оборачивается, когда в покоях появляется служанка. Понимая, что её догнали и почти поймали девчушка бросается к нам. Ко мне. Почти прячется за меня, вынуждая взять её на руки. — Это кто тут у нас такая маленькая проказница? Рафие Султан? Сбегаете от служанок? — ухмыляюсь я, покрепче перехватывая трехлетнюю малышку, а она со смущенной улыбкой прячет лицо у меня в волосах, обнимая за шею. Поворачиваюсь, ловя взгляд Валиде Султан. Женщина тепло улыбается, её позабавило появление внучки. Служанка извиняется, но её уже не слушают. Повелитель коротко вскидывает руку и девушка тут же удаляется. Зато в покоях наконец появляется слегка запыхавшаяся и раскрасневшаяся с прогулки Бейхан Султан. Молодая женщина, улыбается замечая собравшуюся компанию. — Повелитель, — склоняется она. — Матушка! — проходит ближе к нам и переводит взгляд на меня. — О, ты поймала нашу маленькую пропажу! Это проказница сбежала от служанок, так сильно торопилась к бабушке, но кажется нашла себе другую жертву для объятий. Да, Рафие? — султанша аккуратно поглаживает девочку по спине, треплем волосы на макушке и ребенок отзывается, переставая прятаться. — Ну что, отпустишь Махидевран? — спрашивает она, но девочка отрицательно качает головой и продолжает перебирать пальчиками моё ожерелье. — Къясивое, — тихо замечает девочка, заставляя меня улыбаться. — Нравится? — переспрашиваю я. — Очень, — насколько раз кивает и поднимает на меня взгляд. — Ты тоже къясивая. Я буду такой же къясивой, когда выясту? — Иншаллах, ты будешь самой прекрасной девочкой на свете! — отвечает за меня Валиде. А я поднимаю взгляд на Повелителя. Он молчит. Отстраненно наблюдает и молчит. Я поджимаю губы, опускаю взгляд. И тоже молчу. Потому что мой голос будет дрожать. Перевожу взгляд на Мустафу. Он улыбается, кажется ему нравится эта семейная идиллия. Мне тоже нравится. Особенно девочка на моих руках. — Говорят, когда Всевышний посылает женщине дочь, это значит, что она достойна повторения, — поворачиваю голову на голос Валиде, стараюсь улыбаться. Кажется ещё мгновение и мир начнет расплываться за пеленой слез. — Верно, матушка, — легко поддерживает беседу Бейхан, забирая дочь к себе на руки. И незаметно пожимает мою руку в знак поддержки. Я выдыхаю. Она понимает. И переводит разговор в другое русло. Мустафа рад снова оказаться в центре внимания семьи, хотя стойко выдержал и его отсутствие. Я украдкой поднимаю глаза в потолок, поправляю волосы стараясь незаметно при это смахнуть непрошенные слезы. — Мы же всё ещё идем гулять? — с надеждой спрашивает львенок, обращаясь к отцу. — Идём-идём! — отвечает он. — Матушка, сестра… Я сдержанно молчу и преклоняю колени. Но кто я такая чтобы со мной прощаться. Мустафа так рад прогулке с отцом, что забывает обо всём на свете. За ними закрывается дверь. А я так устала, что у меня нет никаких сил на бурную реакцию. У меня нет сил даже вдохнуть, не то, чтобы разрыдаться прямо здесь. Единственно, что хочется сделать — сбежать отсюда. Потому что как только я повернусь, увижу сочувственный взгляд Валиде Султан, а это последнее что мне сейчас нужно. Что-то внутри в этот момент с жалобным всхлипом погибает. Смею предположить это была надежда. На её место приходит опустошение и удивительное спокойствие. Я сдаюсь на милость судьбе.