И всё-таки я верю, что по-настоящему что-то значу для тебя. На тех, кого не принимают в расчёт так не сердятся.
— Госпожа, Вы разве не собираетесь на праздник? Вздрагиваю, слишком глубоко погружена в мысли. Отрываю взгляд от созерцания хрупкого племени свечи и поворачиваю голову в сторону Гюльшах. Пару мгновений молча смотрю на неё, словно перевариваю услышанную фразу, как будто мозг отказывается понимать смысл вопроса. Зябко поджимаю плечи, посильнее кутаясь в теплый платок. Собираюсь ли я на праздник? — Нет, не собираюсь, — тихо, но уверено отзываюсь я. Служанку такая категоричность смущает. Но Гюльшах кивает и делает шаг назад. Что и никаких увещеваний? Никаких попыток переубедить? Гюльшах и промолчит? Я почти удивлена. — Но, Госпожа моя, — она всё-таки качает головой и шагает обратно. — Что скажет Валиде Султан? А Повелитель? Валиде будет огорчена таким неуважением, возможно расценит как оскорбление. Хотя если, например, сказать, что я плохо себя чувствую это сразу снимет с меня вину. А Повелитель? А Повелитель, надо полагать, моего отсутствия и не заметит. Или по крайней мере его оно совершенно не озаботит. — Извинись перед Валиде Султан и скажи, что я неважно себя чувствую и, чтобы не портить праздник, решила остаться в своих покоях. По сути я даже не вру. Я и правда чувствую себя неважно. Вопрос только в том, что именно у меня болит. О Аллах, как же это было унизительно! Стоять там в примерном ожидании первой жены, пока он проехал мимо, не обратив даже взгляда. Не мог же он не заметить! Все сопровождавшие его заметили. Заметили меня и заметили отсутствие реакции Султана. Это оскорбительно. Ужасно, ужасно оскорбительно! Настолько, что хотелось взвыть. Чем я заслужила такое обращение? Одно дело, когда он демонстративно на прощании в покоях не подал руки, совсем другое, лицам вне гарема показать, что я для него никто. Что титул Баш-Кадын и наличие сына ничего не значат. Я ничего не значу для него. Унизительное неуважение. Хотелось ворваться к нему в покои и кричать. Кричать так громко, чтобы он наконец понял какую боль причиняет мне. Кричать, пока он не вспомнит свою хрупкую маленькую Бахарай, которая не побоялась прийти к нему под страхом казни, которая осмелилась обмануть его сражу, которая не бросила его в самые темные его дни. Морщусь. Я — черкесская княжна. Я — женщина Султана великой империи. Я — мать старшего наследника династии османов. Я не могу вести себя как неразумное, обидчивое дитя. Я должна вести себя в соответствии со своим положением. Должна. Должна! Должна ли? Почему бы не поддержать свой порыв, почему бы не высказать всё, что я думаю? Встать! Сейчас же встать и привести себя в порядок. Нужна я ему или нет — не имеет значения. Я — Баш-Кадын Султана Сулейман Хана. И он не изменит этого, как бы не хотел. Я резко сажусь на постели, отбрасываю ткань, которой укрывалась. — Гюльшах! Служанка спешно появляется передо мной в ожидании указаний. — Помоги мне собраться, праздник вот-вот начнется! Хатун довольно улыбается, кажется, её радует перемена моего настроения.***
— Отдай Мехмета служанке, Хюррем. Валиде мягко указывает на рабыню, готовую забрать ребенка. Но рыжеволосая не торопится исполнять просьбу Валиде. Хафса недоуменно приподнимает брови и, на удивление, отступается. Хатидже тактично опускает взгляд. — Что-то не так, Хюррем? — учтиво спрашивает Бейхан. Султанша даже слегка поворачивается к славянке, ожидая ответа. — Я и сама справляюсь с Шехзаде, спасибо, — едва размыкая губы. Бейхан лишь пожимает плечами. На счастье наложницы ребенок на её руках молчит. В противном случае терпения у султанской семьи значительно бы поубавилось. Потому сестра султана переводит свое внимание на наложниц. Главные покои гарема сегодня преобразились: Валиде изменила пару предметов интерьера, кое-что убрала, дабы освободить место для танцующих и музыкантов. Приятная музыка заставляет Бейхан вспомнить праздники в Манисе, когда, оказавшись в далеке от столицы, они все впервые почувствовали себя на мгновение спокойными и счастливыми. — Где же мой брат-Повелитель? — она поворачивает голову к матери. — Полагаю, его задержали дела, — отзывается Валиде, доля напряжения в её поведении не ускользает от внимания дочери. Султанша уже собирается поинтересоваться отсутствием Весенней Розы, как Ага объявляет о приходе Падишаха. Его появление значительно оживляет обстановку. Рабыни начинают танцевать куда старательнее, улыбки сверкают всё ярче и сам воздух почти искрится. Оживает и Хюррем. Хмурое выражение лица тут же сменяется лучезарной улыбкой, и влюбленный взгляд устремляется на Падишаха. Бейхан невольно задумывает о том, что рыжеволосая быть может и вправду любит её брата. А ещё вдруг осознает совершенно отчетливо: что так привлекает Сулеймана. Он назвал её смеющейся, приносящей радость, и она этому соответствовала: яркая, теплая, заметная. Она светиться в его присутствии, проявляя такую очевидную радость от встречи с ним, что невольно умиляешься. Махидевран же была воспитана иначе, её изначально растили как дочь князя. Иногда Бейхан казалось, что Сулейман просто боялся, что Гюльбахар окажется сильнее, мудрее, величественнее. Ведь легче любить женщину, которая не нравится твоему окружению, чем ту, перед которой преклоняется Империя. В первом случае ты борешься с предрассудками людей, которых твоей властной повелительной рукой всегда можно заставить молчать. Во втором же приходится бороться в первую очередь с собой, а как выиграть у самого себя, не проиграв? Бейхан замечает, как тепло он здоровается с Хюррем и как словно случайно выпускает из виду факт отсутствия своей жены. Султанша едва сдерживает усмешку. С самого момента появления черкешенки он словно играл с ней в игру, в которой никогда не мог определиться победитель. Махидевран была слишком гордого нрава, чтобы признавать поражения. Она скорее закроется в себе, покажет полное равнодушие, но не уронит достоинства на людях. Империя её обожает не только за красоту, люди уверены, чтобы она истинная госпожа. А вот взбалмошная и бесконтрольная Хюррем такого радушия не получила — народ видел в ней разлучницу. А Бейхан тактично молчала о том, что думала сама на этот счет, поскольку помнила, что Сулейман не только её брат, но и Повелитель. Сулейман перенимает с рук рыжеволосой своего сына. И на мгновение пропадает для всех собравшихся. После стольких потерь он снова держит на руках здорового и крепкого мальчика. Дворец наполнен голосами детей. Он невольно оглядывается в поисках старшего сына. — А где Мустафа? — мужчина поворачивается в сторону своей Валиде. — Он в детской вместе с детьми Бейхан. Я предлагала и Мехмета туда отвести. Сулейман снова возвращает всё свое внимание ребенку на руках. Малыш притих и слабо улыбается, заставляя Падишаха мира отражать лучезарную улыбку. Он жестом подзывает служанку и передает ей ребенка. На этот раз Хюррем не протестует. — Что ж, раз мы все собрались, — Бейхан едва заметно приподнимает брови, кажется, удивляясь его избирательной слепоте. — У меня есть для вас новость… Мужчину прерывает звук открывающихся дверей. Сюмбюль Ага заметно нервничает, слегка смущенный ситуацией. — Повелитель, Валиде Султан, — привычно растягивает обращения евнух. — Махидевран Султан пожаловали… Валиде жестом велит ему пропустить госпожу. Хатидже неуверенно наблюдает за матерью, замечая её напряжение. Валиде лишь быстро бросает в сторону своей рыжеволосой невестки предупреждающий взгляд, стремясь сохранить спокойствие. Бейхан же довольно улыбается, ей всегда нравилась компания Весенней Розы. Кажется, даже музыка почти затихает. — Повелитель, Валиде Султан, — молодая женщина низко склоняется. — Прошу простить мне моё опоздание. Красивая. Единственная мысль, проскользнувшая в сознание вместе с появлением Махидевран. Это какой-то способ его… что? Что она хотела эти показать? Как он должен на это отреагировать? Это платье… «Всё очень просто, Сулейман. Я люблю тебя, мой Шехзаде». Он всё ещё помнил мягкость бархата в своих ладонях, когда, обнимая, прижимал её к себе. Она была тогда тем единственным, что заставляло держаться. Его сильная малышка-Барахай. Хафса Султан кажется ожидает оправданий от невестки, но их не следует. Её взор на секунду обращается к сыну, но Сулейман явно не собирается вмешиваться. — Проходи, Махидевран, присоединяйся, — мягко улыбается Валиде, жестом указывая на подготовленное для неё место. Черкешенка проходит к трапезе, занимая свободную подушку, чуть пониже Бейхан. Сестра Падишаха коротко касается руки Гюльбахар, выражая свое приветствие и поддержку и молодые женщины обмениваются взглядами. — Так что за новости, мой брат-Повелитель? — услужливо напоминает Бейхан. Сулейман переводит затуманенный взгляд на сестру. Ему требуется целое мгновение, чтобы понять, о чем его спросили. Сжимает руку в кулак, стремясь избавится от наваждения. Ах да, новости!***
Вся моя уверенность мгновенно улетучивается, когда я оказывают перед покоями Валиде. Я опоздала и привлеку к себе максимум внимания. Сюмбюль любезно отмечает, что Повелитель уже пришел. Отчего остатки самообладания тают на глазах. Ещё не поздно вернутся в покои? Или.? Соберись, Махидевран! Ты — черкесская княжна. Ты — мать главного наследника династии. Твое законное место там, среди них. Выдыхаю, стремясь сбросить с плеч напряжение. Я прерываю уже начавшийся ужин. Рабыни замирают, склоняясь, бросают на меня неоднозначные взгляды. Бейхан первый луч света, её ободряющая улыбка дает мне возможность шагать ближе, извиняться за опоздание. Валиде радушно приглашает к трапезе. Хатидже коротко кивает. Намерено обхожу взглядом славянку. Мне не интересно знать, как она отреагировала на мое появление. Делаю усилие над собой, чтобы также равнодушно отнестись к Повелителю. — Я рада, что ты всё-таки пришла, — касается моей руки, слегка пожимая. — Я тоже. Искренне удивление заставляет её даже чуть приподнять брови, но она довольно кивает и обращает всё внимание к брату. — Так что за новости, мой брат-Повелитель? Это первый раз, когда я понимаю на него взгляд. Почти удивленно сталкиваясь с его серыми глазами. Он почти вздрагивает, словно смаргивает оцепенение и переключается на сестру. Я подавляю вздох. — Новости касаются нашей милой Хатидже… До этого момента я не понимала цели семейного ужина. Наверное, никто не понимал, кроме Валиде. Теперь всё стало очевидно. Конечно, он захотел сообщить семье в первую очередь. Узнай Хатидже такие вести от гарема… Перевожу взгляд на Султаншу, замечая её напряжение, её загнанный взгляд устремлен на Падишаха. Замуж она явно не собиралась. Да и неужели всего, что она вынесла ради его престола, недостаточно?***
Повелитель вернулся в покои в одиночестве. Он был озадачен. Нет, не сентиментальной реакцией сестры на новость о скорой свадьбе. Единственной кто занимала сейчас его мысли была Махидевран. Когда казалось, что он уже узнал её всю, до самого дна. Когда казалось, что она предала его, когда казалось бы нет никаких чувств… И тут она в этом платье. С ним было связано и другое воспоминание. Наступала осень. Тяжелые тучи всё чаще заволакивали небо. Кони месили под копытами пеструю листву. Он позволил черкешенке чуть обогнать себя, наслаждаясь прекрасным видом. Она словно была рождена для этого. Собственно, ведь и была. Если бы не он, не его необходимость в поддержке Кавказа, не его желание выиграть битву за жизнь у отца, она была бы сейчас свободной и счастливой. Он на миг представил, как естественно она бы смотрелась, пустив коня в галоп, где-то в поле среди горного чистого воздуха, вся такая свободная от развевающихся по ветру волос, до гордого нрава. Не сразу замечает, что она к нему обращается, обернувшись через плечо. Ему нужно несколько секунд, чтобы заставить разум вернутся к происходящему. Он чуть покачивает головой, ловя её озорной взгляд. Он почти уверен, что она пыталась предложить ему маленькое пари. Черкешенка чуть придерживает коня, и тот послушно повинуясь хозяйке замедляет ход. — Здесь недалеко охотничий домик, — замечает молодой мужчина. — И что мне будет, если я приду первой? — улыбается девушка. Его забавляет её абсолютная уверенность в собственных силах. — А что будет, если первым приду я? Черкешенка задумывается. — Я выполню любое твое желание, — хотя собственно и без выигранного пари она бы исполнила любое его желание. — Тогда, если выиграешь ты, тебе останется только пожелать. Он чуть склоняет голову на бок, наблюдая за её реакцией. Но она сохраняет хладнокровие. — Всё, что угодно? — вдруг интересуется она. — Всё, что угодно, если это будет в моих силах, — отзывается он. Бахарай такой ответ устраивает. Она согласно кивает. Она пришпоривает коня, и тот, легко отзываясь на команду, пускается рысью. Наследник дает ей фору, позволяя себе пару мгновений насладится тем, как уверенно и красиво она смотрится в седле. И только потом Сулейман пришпоривает своего скакуна, быстро уменьшая расстояние до минимума. Дает девушке почувствовать конкуренцию и дух борьбы. Они идут нос к носу, попеременно незначительно вырываясь вперед. За деревьями показывается охотничий домик и наследник, усмехаясь, уверенно пришпоривает своего коня. Но Бахарай не из тех, кто отступает. Они приходят к поместью одновременно. Сулейман смеется, придерживая своего скакуна, тот вертится на месте, остывая после забега. Черкешенка тоже кажется довольной. Эмоции вскипают в крови. Она невольно натягивает поводья посильнее и Рахш с громким ржанием поднимается на дыбы, заставляя наездницу довольно захохотать. Наследник на мгновение замирает в волнении, что конь сбросит её, но тот спокойно опускается и смиренно ждет дальнейших указаний. — Кажется, мы оба победили, — ухмыляется девушка. Кажется, да. Оба. Или только она. Потому что он не может отвести от неё взгляд. В её черных глазах словно зажегся огонь, щеки порозовели от быстрой скачки, тело напряжено. Желание касаться её отзывается почти вещественно на его ладонях. И он первым спрыгивает с седла, успевая оказаться подле неё, успевая обхватить хрупкую талию, задерживая прикосновения чуть дольше положенного. Замечает, как она судорожно выдыхает, теряя ощущение его рук. Стража догоняет их, спешивается, но он коротко взмахивает рукой, запрещая следовать за ними. Всего через минуту они скрываются за дверями охотничьего домика, подальше от внимательных надзирающих глаз. Его руки снова так правильно располагаются на девичьей талии. Она приподнимает голову, смело встречая его взгляд, но на её губах уже не тени улыбки. Как и на его. Дыхание тяжелеет. Прикосновения медленно скользят выше, чувствует вздымающуюся под неровным дыханием грудь. Девушка чуть размыкает губы, нетерпеливо проходится языком по нижней губе. Накрывает его ладони своими, заставляя оторваться от её кожи. Ему на мгновение кажется, что ещё немного и он потеряет рассудок. — Ты ведь выиграл… — в её черных омутах пляшут черти и ему это бесконечно нравится. — Ты тоже. Протягивает руку, хочет вернуть контакт коже к коже. — Так чего ты желаешь, Сулейман? — закусывает губу, и выдыхая. Этого достаточно. Достаточно, чтобы последние капли расстояния между ними растаяли. Прижимает её спиной к себе. — Тебя, — горячее дыхание чуть повыше уха. — А что же твое сокровенное желание? Его ладонь скользит по складкам платья, собирая бархат, касается кончиками пальцев разгоряченной кожи на бедре, тянет прикосновения вверх. — Чего хочешь ты, Бахарай? — Тебя, — на выдохе отвечает она. — Всегда тебя… Мучительно медленно поводит бедрами, прижимаясь к нему сильнее. Это последнее. И ему стоит огромных усилий не разорвать на ней платье прямо в эту секунду. И сегодня, когда они отправились в мастерские. Почему она вспомнила о конных прогулках только сейчас? Он был уверен, что её заденет его равнодушие. Он был уверен, что она покажет протест, что не явится на семейный ужин. Или прилетит к нему со скандалом, или в слезах и будет сыпать обвинениями. А место этого она в этом платье… Он сжимает ладони, чувствуя, как завязывается внутри тугой пульсирующий узел. Потому что он всё ещё помнят каждое прикосновение, каждый рваных выдох, каждый приглушенный полустон и бесконечное пьяное наслаждение в её черных глазах. — Сюмбюль Ага! — евнух незамедлительно появляется в слабо освещенных покоях. — Приведите ко мне…