Случается, что мелкое препятствие может помешать достижению великой цели. © Александр Дюма. Три мушкетера
Талиг, Оллария. 390 год К.С. 4-й день Осенних Молний.
— Её Величество ожидает вас. Вдовствующая королева Алиса предпочитала уединение в обществе своего Малого Двора, изредка приглашая кого-то в зеленую гостиную. Эр Август говорил, что последней каплей стало изгнание из Олларии герцога Эпинэ, верного друга королевы. С тех пор эрэа Алиса сама заточила себя в четырех стенах, предупредив невысказанные желания недругов. Ей оставили несколько комнат и небольшой сад, примыкающий к ним. Малый Двор сократился до особо верных дам, остальные трусливо бежали, будто могли подхватить страшную болезнь под громким названием «мятежница». — Присаживайтесь, дитя мое. В свои семьдесят лет эрэа Алиса выглядела превосходно, и когда-то прекрасные черты лица сохранили свое очарование, пусть и подернулись сеточкой тонких морщин. Мягкий голос королевы ненавязчиво обволакивал, располагая к себе и не допуская ослушания. Катарина прошла в гостиную, за ней мягко закрылись двери, пути назад не было. Робко улыбнувшись, она присела в кресло рядом с хозяйкой комнат. Под пристальным взглядом хотелось слиться с обстановкой гостиной, стать изящным креслом или же миниатюрным столиком. Она невольно задержала дыхание, и уставилась на свои сложенные на юбке руки. Только бы не начать теребить вышивку на платье, как бывало в детстве. В этой комнате королевой была только одна из них, и, увы, не Катарина. Она ощущала себя маленькой девочкой, застигнутой строгим ментором за неподобающим занятием. — Признаюсь, я рада, что мой сын женился на вас, а не на этой… Магдале Эпинэ. Катари позволила себе поднять глаза и взглянуть наконец на королеву Алису. Она ожидала увидеть неприязнь на её лице или же деланное равнодушие, но никак не улыбку. Тонкие губы Её Величества приоткрыли ряд ровных белых зубов, удивительно хороших, не смотря на возраст их обладательницы. А что собственно она ожидала увидеть? Заостренные клыки закатных тварей из старых сказок? Ещё утром, только получив приглашение от вдовствующей королевы, она попала в плен собственных страхов. «Фердинанд» — такая тема беседы представлялась ей наиболее вероятной. Вспоминать о первой брачной ночи не хотелось, и уж тем более рассказывать о ней королеве. — Я… благодарю вас, Ваше Величество. — Нет-нет, вы не можете знать какой была Магдала. Мне было бы искренне жаль сына, свяжи он свою жизнь с ней, — королева глубоко вздохнула и ещё более внимательно посмотрела на Катарину, — Но мы избрали вас, моя дорогая, тихое, кроткое и очаровательное создание. Август уверен, что мы не прогадали… — собеседница излишне резко подалась вперед, на её лице появилось придирчиво-задумчивое выражение. — Катари, я ведь могу вас звать просто Катари. Разумеется, когда мы наедине. — Да, конечно. Эрэа Алисе не требовался ответ, она знала всё наперед. Вглядывалась в молодое лицо юной королевы, чуть сморщив носик, отчего по когда-то красивому лицу разбежались новые складочки морщин. За их краткий разговор Катари периодически казалось, что она могла просто молчать, изредка кивая, и этой видимой покорности было бы вполне достаточно её собеседнице. Какой была Магдала Эпинэ? Дерзкой? Недостаточно покорной или же просто наивной и слишком открытой? Мать рассказывала о ней немного, юная невеста была отравлена, герцог Эпинэ винил в несчастье кардинала. Катари верила этому, и даже не думала, что может быть иначе. И лишь познакомившись со вдовствующей королевой усомнилась. Властный голос в мягкой, ласковой манере мог заставить пойти даже на убийство. Нет-нет, она ни в коем случае не обвиняла эрэа Алису в намеренном отравлении бедняжки Магдалы. Достаточно было нескольких случайно оброненных слов, двусмысленного намека на грани шутки, или же оговорки. Кто-то из преданных, до сих пор преданных королеве людей, мог счесть это за призыв к действию. Нет Магдалы — нет непокорной невестки, всегда можно подобрать ту, которая устроит всех. Катари мысленно молила Создателя ниспослать ей милость в виде симпатии эрэа Алисы и не дай Леворукий по глупости или случайности оказаться в числе её недругов. — Вы слишком красивы для моего сына и достаточно хороши для королевы. Из-за дальних дверей, ведущих во внутренние комнаты Её Величества, послышался звук приближающихся шагов. С минуты на минуту их уединенной беседе придет конец, в душе Катари облегчение тесно сплелось с сожалением. Королева Алиса выпрямилась и едва заметно повела плечом, затем она чуть наклонила голову к другому плечу. На мгновение её взгляд показался хищным, излишне цепким, но вскоре смягчился. — Приходите ко мне вечером, Катари. Я разгоню этих трещоток, что зовутся моим Малым Двором, и мы сможем побеседовать подольше. — Но… — И не говорите мне, что этим вечером мечтаете полюбоваться на очередные попытки моего сына выказать себя мужчиной, не поверю, — Алиса позволила себе короткий смешок. Не насмешку, а скорее смесь уверенности в своих словах и легкого сожаления. — Отказа я не приму, дорогая моя. В девять вечера я жду вас в голубой гостиной. — Я буду рада составить вам компанию, Ваше Величество. — Алиса… наедине зовите меня по имени.***
Стоило покинуть покои вдовствующей королевы, как она оказалась под неусыпной опекой своего Малого Двора. Со свадьбы прошло не более двух дней, а Катари уже была под «стеклянным колпаком». Ей позволялось всё и ничего. За каждым шагом обязательно приглядывала услужливая фрейлина или придворная дама. Такое внимание претило и раздражало, к нему сложно было привыкнуть. Она боролась с желанием просто не замечать их, и приходилось занимать одну чтением вслух, а прочих вышиванием. Иногда они музицировали, Катари находила в себе силы благосклонно улыбаться даже когда хотелось прогнать прочь нерадивую девицу с отсутствием слуха и голоса. Но не всё было так плохо, постепенно она начала разбираться в их талантах и озадачивать каждую по мере способностей. К вечеру голова нещадно раскалывалась от их голосов, желания услужить молодой королеве и многочисленных сплетен, которыми фрейлины щедро кормили её бедные уши. Сославшись на усталость, Катарина покинула «трещоток», но даже в спальне её не сразу оставили одну. Пока две дамы помогали ей разоблачаться из дневного платья, третья уже стояла наготове с шелковой сорочкой для сна. До визита ко вдовствующей королеве оставалось чуть более трех часов. Час. Всего лишь час на сон… Как приятно распахнуть двери и выйти из духоты гостиной в сад, вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ночной свежестью и сладким запахом поздних цветов. Тишина, не слышно ни чьих голосов, только мягкое шуршание листвы, потревоженной осенним ветерком. Деревья одеты в золото, но кое-где уже торчат оголенные ветви. С детским восторгом Катари ступает по узкой тропинке в глубь сада, каблучки шелковых домашних туфель с небольшим запаздыванием пружинят от мелких камушков, покрывающих ровным слоем дорожку. Земля немного влажная, наверное, недавно прошел дождь, оттого свежесть ощущается острее. Сквозь ветви деревьев светит серебристым сиянием луна, едва касаясь Катари. Она словно намеренно прячется от этих лучей, уверенно ступает на пожухлую траву, каблучок тут же погружается в землю. Сбросив туфли, она бежит к дереву, холод не замедлил проникнуть через промокшие чулки, но ей всё равно. Дыхание сбилось, локоны рассыпались по плечам в беспорядке, с блаженной улыбкой Катари прислонилась спиной к широкому стволу дерева. Ей было хорошо. По-настоящему хорошо. — Ваше Величество… — тихий мужской голос заставил её вздрогнуть. Взгляд тут же упал на брошенные неподалеку туфли, рядом с ними и застыл незнакомец. Страх едва коснулся её своей ледяной рукой, изгоняя последние крупицы счастья. В отчаянном жесте она приложила руку к губам. Она могла позвать на помощь, за стеной спальни всегда оставались две фрейлины, они непременно услышат её крик. Но она лишь сильнее прижала ладонь к губам, и как завороженная наблюдала за мужчиной. Он был одет во все черное, и волосы его казались под стать одеждам. Ворон? О его дерзких поступках ходили легенды, но что он забыл в королевском саду, в её саду. Её мысли метались от тривиальных идей до самых постыдных. — Ваше Величество, — мужчина подхватил обе её туфельки и выпрямился. Лунный свет высветил в ночи его черты. Русые волосы уже не напоминали вороново крыло, а серые глаза она навряд ли скоро забудет. Святой Алан, Леворукий его подери! Рука Катарины сама собой переместилась к сердцу, а на губах чуть не расцвела облегченная улыбка. Зачем к ней явился герцог Окделл она не знала, но почему-то была уверена, что с ним управиться сможет. — Прошу простить меня, если невольно напугал, — он подошел к ней со своей находкой и преклонил одно колено. Катарине оставалось взирать с интересом за действиями сероглазого рыцаря. Эх, будь ей сейчас пять лет, она бы оценила такой дар иначе, но в свои восемнадцать молодая королева уже понимала, что мужчина не просто так одаривает вниманием даму. — Ах, герцог, я право не ожидала увидеть вас здесь в столь поздний час, — едва слышно прошептала Катари и в деланном испуге округлила глаза. По телу прошла вполне настоящая дрожь, промокшие чулки давали о себе знать. Было холодно и зябко, но переминаться с ноги на ногу перед Окделлом она не собиралась. Королева должна оставаться королевой даже стоя в чулках на холодной земле. Он прижал обе туфельки к груди и посмотрел на неё так, что она уже не знала о чем больше сожалеет, то ли о своих озябших ногах, то ли начинает жалеть этого отпрыска Святого Алана. Ведь начал так хорошо, почти дерзнул попросить её ножку, а теперь стоит на коленях, уже на обоих, ни живой, ни мертвый. И кому тут после этого холодно? — Простите меня, эрэа Катарина, все эти дни я не мог забыть вашего потерянного взгляда… там… на площади перед храмом. Вы были тогда так несчастны, что я невольно ощущаю вину за собой. Связать свою судьбу с тем, кого не любишь и никогда не сможешь полюбить это чудовищно. Я сам прошел через это, вынужден был пройти, — его руки сильнее сжали туфли, они смялись под его пальцами с жалобным шуршанием. Катари уже не приходилось играть, она с нескрываемым ужасом и жалостью наблюдала как этот страдалец ломает её любимые туфли. Черные шелковые любимые туфли! — Катари, вы позволите мне так называть вас? — Д-даа… — едва выдавила из себя Катарина и тут же добавила: — Только наедине. — Вы так бледны. Вам всё ещё страшно или вы замерзли? Ночи осенних молний могут показаться обманчиво теплыми, но они предвестники скорой зимы и несут в себе лишь холод. Позвольте, — одна из туфелек удостоилась счастья вновь оказаться на земле, а вторую он продолжал держать в руке. Она всё же не удержалась и переступила с ноги на ногу, теплее не стало. Серые глаза неотрывно смотрели на неё, терпеливо ожидая решения. Холод или гордость? Холод сильнее, Катари решилась. Ведь ничего страшного не случится, если она позволит герцогу обуть себя. Только обуть, ничего более. — Буду вам благодарна, герцог. — Эгмонт, — поправил он. — Эгмонт, — приняла эту игру Катари, немного приподняв юбки она вытянула правую ножку и терпеливо ждала пока… Ух… герцог позволил себе задержать пальцы на её щиколотке и медленно обвел подушечкой большого пальца выпирающую косточку. От места незатейливой ласки по телу разбежалось тепло, с губ Катари сорвался вздох. Будто не замечая реакции королевы он занялся левой ножкой, в этот раз его пальцы пробежались чуть выше щиколотки. Вторая волна тепла не замедлила накрыть её с головой. Герцог играл с ней, в этом не было сомнений, соблазнял, мягко, ненавязчиво. Ему ли не знать, что король немощен в постели. Должно быть весь двор судачит об этом. Третью ночь Его Величество покидает покои королевы излишне поспешно, умело распаляет её, виновато смотрит и уходит. — Катари… Она и не заметила как он поднялся. Стало труднее дышать, герцог был слишком близко, буквально нависал над ней, опираясь одной рукой о ствол дерева. Его теплое дыхание касалось её полураскрытых губ. Нет! Она закрыла глаза и резко повернула голову, губы Окделла прошлись по её щеке. Бежать было некуда, позади дерево, впереди потомок Святого Алана. — Прошу вас, герцог… Эгмонт… Я не могу… Я… — вспомнив уроки матушки она подумала о самом грустном что было в её жизни и на глазах тут же выступили слезы. Он отшатнулся, приятное тепло сменил ночной холод и Катари едва не попросила его вернуться. — Я не должен был… Катари, прошу простите меня если сможете, но рядом с вами я теряю голову. Приоткрыв глаза, она позволила себе взглянуть на растерянного Окделла, в этот момент он был похож на мальчишку или же всему виной луна, исказившая его облик. Как бы она хотела, чтобы на его месте стоял Лионель, только он бы сейчас целовал её… — Нет-нет, Эгмонт, я благодарна вам за всё, но прошу вас уходите, пока кто-то не застал вас здесь, — она молитвенно сложила руки, и вложила во взгляд такое отчаяние и тревогу, что он просто не мог устоять. Даже на матушку это иногда действовало. — Я так боюсь за вас… — Катари, вы… вы святая… — в искренности его слов не приходилось сомневаться. Быть может к «святой» он будет относится с большим трепетом и не станет по ночам врываться в личный сад с признаниями. Убедившись, что незваный гость наконец-то оставил её одну, Катари перевела дух и с улыбкой взглянула на полную луну. — Бедняга Эгмонт, он должно быть действительно поверил в вашу святость. Интересно, что он скажет, услышав историю о рябиновых бусах? От неожиданности она аж подпрыгнула на месте. Голос раздался откуда-то сверху. С дерева? Катари подняла голову и столкнулась взглядом с черными глазами второго гостя. Казалось, сердце пропустило удар. — Ли…?