Встречайте меня в Палермо В панаме и на чемоданах. Толкуйте дотошно неверно, Мне всё досталось по плану.
Прежде чем Чимин позволил себе расслабиться в купели пенного джакузи, ему прикурил любезный стафф и, подмигнув, оставил наедине со своими мыслями. Вытягивать тонкую сигарету и отдавать телу почести за сотворенные труды – у Чимина одна из приятных традиций, проводимых в спа по пятницам. Странно. За целый день – ни звонка, ни привета. Вот бы снова испробовать той ненависти и желчи, вот бы преисполниться чувством выполненного долга, бури сожалений. Посмаковать бы яд на языке или даже посмотреть на охватываемое злостью лицо. Но нет. Юнги неожиданно молчком и носу не кажет, не озарил редакцию своим святейшим ликом, не закатил скандал. Не в первый раз. Это фатальное телесное наваждение случилось у них далеко не впервые. Чимин прекрасно помнит школьные годы, когда он с четырнадцати бегал за старостой дисциплинарного комитета, помнит, как подгибались у него коленки от его апатичного взгляда, как дурнело и выворачивало от случайных или не совсем прикосновений. Чимин не мог знать, чем обернется его тяга и преследование. По-хорошему, он мог бы встречаться с любой девочкой, какую бы выбрал, но, надрачивая дома на образ Юнги, его точеные ладони, костяшки, суставчики, линии губ, пришел к выводу, что уже не сможет. Девочки отошли на второй план, а на первом проявился Мин Юнги во всём своем величии. Несговорчивый и строптивый, напыщенный и отталкивающий, высокомерный аж до тошноты, но его прилежно стриженые волосы, выглаженная форма без единой складочки – Чимину впали глубже, чем в душу. Жаль, что Юнги уже тогда отличался немереным талантом ханжи и менял шкуры. Чтобы привлечь внимание предмета вожделения и постоянных эротических фантазий, Чим, к ужасу преподавателей и родителей, расстался с образом ботаника, перенаправив усердие на шалости и хулиганство. Поначалу порыв его напугал, но после стал прельщать, окупаясь голосом Юнги и его присутствием. Пытаясь в себе разобраться, Чимин ставил на «влечение», скатывающееся к почти мазохистскому. Ему хотелось, чтобы Юнги с ним что-нибудь сотворил: избил, отругал, связал и мучил. Несколько месяцев Чим всячески нарывался, выбивая наказания отказом от правил, ввязываясь в драки. Юнги наказывал административно и холодно, отталкивая от себя и делаясь примерным парнем с нестираемой блядо-ухмылкой, горькой, как пепел. Хотя многие знали, каков он на самом деле и за стенами школы, как эффектно он впадает в неприятности и легко от них уходит, а многие старшеклассницы шептались о его горячей невъебенности и надевали юбочки покороче. Юнги смотрел на них поверхностно, но цепко, выписывал цветные штрафные стикеры и лишь счастливым назначал встречу в своем уютном кабинете – кладовой нераскрытых тайн, укрытых пафосом. Туда Чимин стремился целый год, мозолил глаза, надоедал, а в выпускной год Юнги, на мартовской линейке, и не удостоился быть вспомненным. Чим обратился с приветом, а Юнги не знал, как зовут назойливого парнишку, пожал плечами и двинул мимо, показушно задев плечом перед дружками. И у Чимина вдруг отпало желание пытаться ему понравиться, самодовольному и бессердечному. Да, он не обязан помнить всех, кого наказывал, но Чимин надеялся. И надежда притупила ему чувства, вытравив вожделение и поставив вопрос ребром: нравится или не нравится. Чим пришел ко второму варианту, занялся учебой и кружком журналистики, вдоволь побывав в образе плохого парня, образе, который ему совершенно не к лицу. В противовес противному старосте, он не менял масок радикально, и оставался утонченным интеллектуалом повсюду, перестал терзать себя на тему неравенства и невольно тем самым его подчеркнул. Они разные пташки с разных веток. В скором времени, как это часто бывает, когда давно не стараешься кому-то понравиться, а тем самым остаешься самим собой, срабатывает закон Мёрфи, той самой подлости. Остывшего Чимина начало накаливать чужое внимание, он укалывался о него повсюду: начиная со школьных коридоров, оканчивая туалетными кабинками, будто какой-то незримый дух паранойи растекся по карманам всех одежд. Юнги было не до учёбы, он слонялся и бил баклуши, не особо надеясь сдать вступительные в университет и даже не предполагая, видимо, куда-либо поступать. Он не знал Чимина, Чимин не знал его, но однажды Юнги открыл глаза очень вовремя. Или нет. Его дремоту на подоконнике раздевалки кто-то прервал: Чим обувался и нечаянно уронил кроссовок, потому что его качало из стороны в сторону из-за высокой температуры. Картонный случай. Судьбоносный. Борьба с мыслью – подняться или забить. Когда холодная ладонь Юнги легла на кипящий лоб, Чим поднял воспаленные глаза, убитые удивлением. — Как вулкан, — послышался выдох, но кислород кончился почему-то у Чимина. Не спрашивая, Мин отвел несчастного в медкабинет, хотя тот и рвался домой, ссылаясь на то, что уже отпросился. Юнги придерживал младшего за плечи, делая хуже и хуже, возвращаясь в устоявшуюся жизнь Чимина не частично, а смертельными дозами. По дороге они не говорили, и только после вколотого жаропонижающего Чим услышал, как Юнги благодарит медсестру и хлопает по краю кровати, приговаривая: «Слышь, не болей, чувак». Не то чтобы он был крайне заботлив или совершил героический поступок, но с того момента Чимина снова прижали сомнения и мысли, он перестал спокойно спать по ночам и с недюжинным упорством возмущался презрительной теперь идеей отдаться человеку, которого едва знает. Настал период, в который они присматривались и притирались дистанционно, выходя из-за тылов и доказывая понятие о неслучайной случайности. Разговоров не наступало, благодарностей – тоже. Чим не считал себя обязанным Юнги, а тот не взыскивал. Игра выглядела честной и порядочной, но кто-то из них начал догадываться о том, что безразличие между ними лишь кажется, не более. День, когда они заговорили по душам, стал для Чимина переломным. И случилось это в долгожданном душном кабинете, не примечательном и не таком уж и сказочном, как воображалось. Разве что, на полках встретилось две-три скульптуры, на которые Чим подумал: «Купленное». Как ни странно, Юнги не просто запомнил его имя, а еще и повторил в довесок несколько раз, приглашая выпить холодного кофе и обсудить кое-что любопытное. Заинтригованный, но не потерявший гордости, Чимин дал ответ на следующий день и, задвинув свои планы, явился на ковер. Они поговорили о школьной скуке, об искусстве и поэзии, темах, которые Чим не мечтал разделить с собеседником вроде хамоватого лицемерного хёна. Тут они замолкли, словно уступив место для прелюдии разбушевавшимся за окном цикадам, начали обводить взглядами потолок, затем заметили нечто интересное напротив. Вот что занимало бесконечно, вот что подтачивало терпение. И были отставлены чашки. Ветер пропитался духотой, последний лёд на дне стаканов обратился водой, лопасти вентилятора резали плотный воздушный кисель. Обстановка складывалась в слагаемые определенной тишины, обособленной специально для двоих. Они как-то синхронно ослабили узлы галстуков, и Чимин вяло попросился уйти, но его не отпустили, захватив запястье, надавив пальцами на взбунтовавшийся пульс. Юнги притянул его ближе, и случилась фантазия наяву, с нажимом и упоительно нежно. Испугавшись, они отстранились, снова посмотрели на влажные губы. Чим зарделся, Юнги тяжело вздохнул, точно пресытившийся допустимой нормой. Единовременно сошлись, зажглись в одном поцелуе. Чимин перестал бояться, подпуская руки Юнги, доверительно передавая себя его хватке. Первый поцелуй оставил неизгладимые впечатления. Как и предполагалось, Юнги взял пальму первенства во всём, перекроив в руках очередную жертву, к какой возымел честь прикоснуться. Это он научил Чимина расслабляться так, чтобы сводить боль к минимуму, он прощупывал его изнутри мокрыми пальцами и оставлял засосы, вылизывал его кожу и жаловался на то, что не может без него, он похищал его из дому, вонзаясь жаркими ночами в податливое тело и обманывая совместными грёзами о безоблачном будущем. Оказывается, Юнги продал душу дьяволу за то, чтобы лепить так, совокупляясь с процессом и создавая из пустой мыслеформы - действие. Разглядывая скульптуры, Чим видел рельефы первозданного, монументальность Фидия, нечаянную нежность Антонио Канова, трогательный реализм Родена и целую наследственную болезнь Эпохи Возрождения, тоску по недостижимому идеалу. Конечно, работ у Юнги накопилось не так уж и много, некоторые из них, маленькие, по его же словам – пьяный бред, пестрящий очевидными ошибками в пропорциях. Чимин не видел огрехов в них так же, как и в Юнги. А порой, застывая верной Музой за плечом Творца, он понимал, что влюбляется всё больше. Правда, своенравный скульптор упорно не хотел запечатлеть его юность, тратить минуты на болтологию, куда-то ездить без надобности и вообще «встречаться». Укрепившись во мнении, что если Чимину нужно – пусть он-то и действует, Юнги отношения не вёл, но и не уклонялся. Возвышенность Юнги не отличалась устойчивостью и часто прерывалась типичными «тусовками» с людьми, которых Чимин знать не знал. Волшебное умение быть гениальным творцом и катастрофическим распиздяем некоторым дается проще простого. Позже статус «вместе» обрел странное положение висячего моста, по которому стало нереально ходить из-за страха полного провала в бездну. Юнги то уходил, то снова возвращался, а Чим терпел, сколько мог. Всё окончательно лопнуло в тот вечер, когда он застал хёна в постели с женатой парой на олимпе оргазмов. Чимин не стал слушать оправданий, просто забрал вещи и вместо возведения китайской стены посредством упреков, провел карандашную линию. Пунктиром. И с того дня он больше не может делать Юнги безусловно «хорошо», устроившись саблезубым критиком, дерущим до кости неугодных и бездарных. Юнги не считается для него «бывшим» или «иногда нынешним», они просто не могут сойтись и не в состоянии друг от друга оторваться. По углам их комнат развешаны куклы вуду, в которые важно регулярно втыкать иглы. Их гармония повязана на историях о кнуте и прянике, о взбесившихся ионах. У беспредельной ненависти и бешенства иногда появляется лицо, и оно Чимину ничуть не нравится. Уставая спорить о том, кто из них худший бес, Чим, бывает, залегает на дно, по нескольку недель вынимая старые иглы и готовя новые. Где-то подсознательно жажда быть наказанным остро перевоплотилась в мотив вести игры на выживание и унижать. Унижать, чтобы чувствовать себя целым.***
Разговор с менеджером вогнал Юнги в уныние. Раз работы нет, нет и зарплаты. И в качестве отработки за убытки от несостоявшегося выезда ему наказали побыть репетитором у сына важного клиента. «Он тоже лепит, и уж не знаю, как это возможно, но выбрал в учителя тебя, поэтому не криви рожу, а берись за дело. В субботу он явится». Выбора не предоставили, пришлось соглашаться. Плюсы виднелись, да и Юнги давно не пробовал себя в роли преподавателя. После таких отвратных новостей его пуще прежнего подрывало закатать Чимина в асфальт, но он вовремя передумал – заметив парня, сидящего на бордюре обочины. Депрессивного настроения у Юнги и так хоть отбавляй, да и вообще, не его проблемы. Но он снова вмешивается в естественное течение вселенского процесса, а потому паркуется и идет пихать парнишку в плечо. — Ты чё тут тоскуешь? — он протянул ему сигарету, и пшеничная голова замотала строго отрицательно. — Ну, как хочешь… Здоровый образ жизни, видимо? Молодец. Присев рядом, он задымил и представился, услышал невнятное: «Ким Тэхён» и присмотрелся к его смазливой физиономии, стройной фигуре. Хорошенький – не то слово. И выглядит как-то знакомо, прям до боли. Но нет, Юнги с ним точно не спал. — С работы меня выгнали, за опоздания, за то, что я неосторожный и приношу одни неприятности, — горячо признался Тэхён спустя минуту и оттопырил губу. — А тебе какое дело? Езжай, куда ехал. — Ишь, какой дерзкий. Не вижу вокруг тебя друзей или готовых помочь… — Юнги заметил, наконец, на соседних коленях испачканное платьице в оборках. — Дюймовочку потерял, что ли? Тэхён горестно улыбнулся и поведал о том, что случилось пару часов назад. Ему не смешно, куклы для него – лучшие друзья. Юнги смекнул, что если так, то всё очень плохо. Они как-то странно переглянулись, как будто знали, к чему приведет разговор и эта встреча. Юнги вспомнил, что по пути в офис перед светофором едва успел увести машину, чтобы не наехать на какого-то зеваку. И если бы не цвет волос, отразившийся в боковом зеркале, Тэхён бы легко забылся. Тот лишь раскрыл рот в ответ на признание, и резко поднялся, затаив тяжкую обиду, разочаровавшись не только в этом неудачном дне, но и в заведомо грядущих на целые года. — Мне очень жаль, правда, — Юнги сглотнул и похлопал его по плечу, приободряя. — Надо внимательнее быть! Джульетту свою ты еще соберешь в другой реинкарнации, а вот тебя врачи латали бы куда дольше. Есть хочешь? Поговорим о сути вдохновения и ситцевых платьицах. И то ли потому, что так не хотелось домой, то ли потому, что Юнги оказался единственным, проявившим внимание и заботу в трудную минуту, тем самым скрасив образ злодея, Тэхён согласился поесть за его счет и поболтать. Он позволил себе беззаботно сесть в машину к незнакомцу, отключить мобильный и всю дорогу до кафе воображал, что он несносный анархист, ломающий систему привычных дней. Он так устал от обыкновенных затертых будней, что готов на безрассудные подвиги. В кафе они раззнакомились довольно быстро. Юнги, правда, не сказал, какое положение занимает в обществе. Слово за слово, и Тэхён вместо кофе пробует коктейль, потом еще один, охотно соглашается «покутить». Следующая станция - бар, полуголые люди, культурный шок, невероятный шум. Тэхён вцепляется в Юнги, тот ведет его к бару, отслеживает с хитрым прищуром рюмку за рюмкой и платит, заговаривая зубы. И вот Тэ уже в чужой квартире, прощупывает реальность, хлопая ресницами в прохладной мастерской. — Красиво, — сказал он, разглядев обнаженные фигуры танцующих девиц, бегущих мальчиков и египетских кошек. — Даже очень… Как давно ты этим занимаешься, говоришь? Он икнул и пошатнулся, схватился за полку. Юнги побледнел, поддержал его и смекнул, что Тэхён не просто не из непьющих, а в принципе никогда не выпивал. Божий одуванчик. Юнги так приятно кого-нибудь портить, слов нет. — С детства. Сначала был пластилин, баловство, потом художка по отцовскому велению. Более-менее серьезные вещи у меня вышли лет в тринадцать, наверное – вылепил маме цветы в вазе на день рождения. Потом увлекся настолько, что без этого уже никак. Правда, у меня некоторые проблемы, — Юнги подвел Тэхёна к незаконченной скульптуре: человеку, заламывающему руки спиралями. — Не могу сосредоточиться. Не катит и не прёт. Знакомо, бывало такое? Тэхён закивал и вдруг ухватился за живот, горло, как-то страдальчески посмотрел на Юнги, и тот понял, что к чему. После рыданий и стенаний в уборной, посиневший Тэхён был уложен на пурпур кровати, а Юнги занял место рядом, осмотрел его тело из чисто профессионального интереса. Правда, сон его был краток: в пять утра он подхватился от невыносимого желания… лепить. Около полудня он обнаружил себя за рабочим столом, слева нашел миниатюрный макет. Это было порванное платье без человека внутри. Сказалось влияние Тэхёна, а получилось весьма недурно. Обрадованный, Юнги воспрянул духом, и тут же раздался звонок. За порогом апартаментов стоит высокий серьезный брюнет и придерживает лямку рюкзака. Повисшее напряжение снял спокойный голос определенно уравновешенного человека: — Я ваш ученик, если вы вдруг забыли, хённим. А ему палец в рот не клади. Хорош. Юнги аж присвистнул, впуская его кивком. — Как звать? — Чон Чонгук, второй курс художественной академии, — безо всякого энтузиазма признался студент и отвесил бездушный поклон. Сначала Юнги решил угостить его кофе и немного пообщаться. Во время их беседы за поздним завтраком, великолепно поставленная речь Чонгука вдруг оборвалась, и взгляд безотрывно устремился в одну точку, размыв зрачки вдвое. В проеме кухни застыла Афродита. Юнги затылком почувствовал взрывающийся воздух и обернулся. Там показалась шаткая Муза. Тэхён, обернутый полотенцем, вопрошает, почему он вообще в него завернут, который час, что было вчера, и не стала ли Земля плоской за ночь. Присутствующих он будто не заметил, уселся на стул и запричитал о невыносимой головной боли. Чонгук смотрит на него с явной неприязнью и переводит недвусмысленный взгляд на старшего, как-то случайно толкает языком в щеку и гадливо ухмыляется. Нет, этот парень точно рубит фишку. А Юнги попивает кофе и старается объяснить, что так-то и так: Тэхёну было плохо, одежда его испортилась, потом он принялся её стирать и попутно обернулся в полотенце хозяина квартиры. — Да, ты довольно хамоват для гостя, — заключил Юнги почти сурово, но затем смягчился. Его ситуация совершенно не смущает. — Чонгук, это мой знакомый – Тэхён, он вчера немного перебрал. Тэхён, это мой ученик - Чонгук. Тэ взглянул на него и замялся. Чонгуку показалось странным то, что у парня могут быть такие утонченные черты и такие пушистые ресницы, что он вообще тут существует и нарушает законы мироздания. — Короче, можете не обращать друг на друга внимания. О том, сколько они знакомы, Юнги умолчал: не хотелось бы портить Тэхёну и без того загубленную в глазах студента репутацию. Поэтому, любезно указав Чонгуку на мастерскую, Юнги отвел Тэхёна в душ, помог прийти в норму, отпоив стаканом апельсинового сока. — Благодаря тебе у меня открылось второе дыхание, — сообщил он ему и порекомендовал все же отзвониться родственникам. — Беспечный ты жутко, конечно… И да, у меня к тебе созрело деловое предложение. — Какое еще…? — Тэхён явно сожалел о содеянном, падая на руку. — Я буду платить тебе за вдохновение. Тэхён и забыл, что потерял работу, что значит – автоматически потеряно и уважение семьи, где мало кто принимает его страсть к куклам и платьям. — Нет… Не-ет, — потянул Тэ, ужасаясь и взмахивая руками. — Я на такое ни за что не пойду! — Не подумай чего лишнего, эй, — Юнги отвесил ему подзатыльник. — Сегодня я прям вижу, что ты абсолютно не в моем вкусе, поэтому просто будешь приходить и иногда со мной тусоваться. Когда я попрошу. По рукам? А потом я помогу раскрутить твоих кукол. Что-что, а решать подобные вопросы в угоду себе Юнги явно умеет. Тэ всё же не дал окончательного ответа, попросив время на размышления, и Юнги отправился к заждавшемуся подмастерью. Как только Тэхён включил телефон, тут же раздался звонок Мистера Интуиции. — Тэхён! Ну наконец-то! Где тебя носит?! Тэхён, честно, понятия не имеет, выглядывает из окна: площадь не видна, зато доказательство потери в пространстве очевиднее некуда. — Братишка, я так рад, что это ты позвонил, а не мама… — Тэ начал перебирать журналы на кухонной стойке. — Скажи спасибо, что я тебя выгородил, сказав о твоей незапланированной ночевке у друга. Так что с тобой? Что стряслось вообще?! Журнал открылся на статье с Мин Юнги. Тэхёна встряхнуло. — Слушай, Чим, давай я тебе дома всё расскажу. Сводный брат Тэхёна – человек серьезный, целеустремленный и уже многого достигший. А еще Тэхён минуту назад осознал, что он связался с тем самым Мин Юнги, которого Чимин терпеть не может. Вчера Тэхёну не думалось, что известные скульпторы подбирают неудачников по обочинам, он был так расстроен, что не задумался ни на миг, напоровшись на знакомое имя, а уж вечером ему было и вовсе плевать, с кем он сошелся. И что самое странное, Тэхёну Юнги не кажется таким уж мерзавцем, каким его расписывает брат. Да, меркантильный, эгоистичный и пошлый. Но не ублюдок. И на волне этого диссонанса, он решает пока не говорить Чимину правду.