Твои речи - манок птичий. На костер восхожу вслепую. Ты богически неприличен, А я тушью полотна рисую.
Новая квартира Чимина не такая уж и огромная, какой её себе представлял Тэхён, гораздо меньше предыдущей. И почему-то на редкость уютная и обжитая, несмотря на то, что брат предан стенам офиса. Какой-то неведомый талант превращать камни в деревья с должным перфекционизмом корпя над интерьерными замыслами. Тэхёну выделена спальня напротив комнаты Чимина: справа санузел, слева гостиная, кухня, дальше по коридору - кабинет, в котором Тэ нежеланный гость. Чим, сидящий за ноутбуком, смотрит на вхожего с придиркой и мягко указывает на выход. Крайне занятой, вечно вдумчивый. Даже завидно, что не умеет отвлекаться и не расслабляется до тех пор, пока себе того не позволит. Воспитатель из него пока не слишком удался. Он надеялся, что будет попроще, и Тэхён не станет смотреть на него, как на единственного спасителя, он просит слишком многого, хотя и попросту молчит. Они оба совсем не такие, какими были в детстве, и всё же - крайне похожие. Тэ преданно обнимает ночами одеяло или плашмя лежит на животе, Чимин гордо спит на спине или боку, просовывая руку в прохладу царства под подушкой. Мечтатели, но без фанатизма. По крайней мере со стороны Чимина. Те розовые облака рассеялись, путаются у щиколоток. Чимин по-настоящему повзрослел, он переключает мультики на новости экономики и искусства поутру, пьёт кофе без сахара, терпеть ненавидит сладости и держит в холодильнике диетическую пищу, на которую Тэ не прекращает морщиться. Его гардероб стоит дороже, чем любые суммы, какие Тэхён успел подержать в руках. Ему все меньше хочется шутить, глядя на то, каким замученным выглядит Чим после душа, когда напрочь смывается отшлифованный образ. Внешне всё тот же красивый парень, его опора и лучший друг, а глаза, лишенные свойства лгать, в принципе, говорят о том, как всё страшно заебало. Столько стараний ради будущего и стираемое под чисту̀ю «сейчас». — У тебя вообще выходные бывают? — удивился Тэхён, сонно взглянув на вошедшего субботним утром Чимина: тот оставил блокнот на вчерашних посиделках. — Очень редко и почти никогда, — полушепотом ответил тот и, чмокнув Тэ в щеку, подоткнул одеяло. — Спи-спи. Разговаривают понемногу, шутят, и Чим в беседах болтается между нотациями и заботой, а Тэхён воспринимает близко к сердцу. Потому что оно у него, наверное, вместо ушей. Забавное анатомическое строение. Кто-нибудь должен его вскрыть и разобраться. Недовольство Чимина откладывается в буфер и обязательно выйдет боком. От безделья Тэхён мается - не то слово, а Чимин предлагает одно собеседование за другим и потрясающе стойко держится, когда не застает Тэхёна вечером первый раз, второй и замечательный третий. Тайна его побегов видится в простом сопротивлении обстоятельствам, подростковом недолеченном бзике. А у Чимина падает папка из рук, через секунду она же влетает в стену. Что-то выходит из-под контроля, раздается озверелый выдох и удар кулаком по столу. Шитый на заказ пиджак сдирается, как надоевшая шкура, бросается на кресло. Сам Чимин опускается на пол и прислоняется спиной к книжному стеллажу. На что и зачем зарабатывать такие деньги, впахивать за троих, если не можешь удержать рядом даже брата? Если после работы не с кем перекинуться и парой-тройкой слов? Улыбнуться некому. Кому Тэхён преподносит нежность, кому и чем отзывается, откуда у него новые джинсы и деньги, в целом, если родители не спонсируют? Нелепая догадка, вызвавшая несуразный приступ смеха. Тэхён, который рдеет даже от фото с обнажёнкой - и подрабатывает проститутом? Бред сумасшедшего. Но выяснить следует, не спросить, а именно выдрать правду с кишками, как бы потом сложно ни было.***
Побег успешен. Четверг хмурый. Тэхён достает со дна стакана льдинку и раскатывает по ладоням до лужицы. В долгоиграющем монологе Юнги искренне охуевает с того, что Тэхёна выселили к какому-то там брату и отобрали любимое дело. — Забей на них. Перебесятся и дадут послабление. А если нет, устроишься на работу. Ты же умный парень. — Тэхён взглянул на него с укором. — Ладно. Гарвард бы запорол. Ну, красивый уж точно. Пробьешься. — Красота не решает. — Ты точно с этой планеты?... Эй, не вешай нос. Я буду подкидывать деньжат. На предков тоже не дуйся. У них своё видение. Смотри-ка, человека нельзя вылепить по подобию, — Юнги ударился в рассуждения. — Та же самая простейшая фигура всякий раз получается у меня новой. Из-за разных штрихов и настроения. Ты не такой, каким они тебя представляли, и с этим трудно мириться. Скорее всего, они вообще хотели девочку. — Обхохочешься, хён. — Думаешь, ты один такой? Вот я один, а таких как ты - пруд пруди. — Иди ты! — Тэхён запустил в него скомканной пачкой из-под чипсов. — Выпендрежник хренов. — Я гедонист, — Юнги поднялся, чтобы величаво расхаживать по периметру, — ловлю кайф от жизни и охотно вскармливаю слабости. Потому и силён. А тебе не яйца мешают, а воображаемая идея, будто они дают привилегии. Мы все в жопе, поголовно. Поколение карнавальных финтифлюшек. Не хочешь - не делай, хочешь - тоже не делай. Ничего тебе за это не будет. Тунеядец ты только гипотетически. Пускай жизнь под откос и ставь хэштег «вечная юность». И заебись. Так всё правильно сразу, по чести. Хён непростой человек, не слушающий ни совесть, ни окружающих. Общение с ним следует ограничить, но не пресечь. Так затягивает. Вечерняя прокрастинация, на которую они взбираются, выпивая и потихоньку повышая градус, стелет дорожку к забвению. Отключаются проблемы, капѐль в мозгу, мнения. Они словно поднимаются по винтовой лестнице, и Тэ слушает экскурсию о смесях и гранях, шорохах и застывании глины, срезании лишнего и достижении идеальных пропорций. Юнги гладит его руки, плечи и настойчиво дышит в шею, унюхав по опыту, что Тэхёну незнакома страсть, не довелось разделить плотской привязанности. Это ненароком странно включает заглушенные инстинкты, сходит фантомом давнишнего недо-обладания. Но Тэхён мягче и менее осторожен, ничего не стоит напоить его и сделать немножечко больно, потом уверять, что так рождается постоянство. Подкупающая наивность. Ретушь лиц. Как художник, Тэ набирается опыта, как человек, заметно подсаживается на хрипловатый голос и фигурные речевые обороты. Он впадает в легкую степень отчаяния от бездеятельности и не пробует противиться искушению, разрешая скульптору исследовать изгибы. Им лучше не заигрываться в зависимость. Заминка. Руки прочь. Юнги не уверен, полегчает ли. Много хорошего, не меньше плохого. В Юнги нет золотой середины, он качающийся маятник, взрывающийся здесь и там. Совместный досуг их не лечит и не калечит, но доставляет кайф. Разрядка эстетически от самых простых явлений. То, как Юнги водит языком по нижней губе, поигрывая со штангой, как щелкает зажигалкой и скидывает пепел, шевелит губами, раскатывает пальцами пластилин для макета и иногда тянет пальцы Тэ за суставчики, вымазывая за компанию. Тэ не научится, но сам процесс действует на него гипнотически. Юнги - его волхв, надругавшийся над совестью. Тэхён от рождения подобен абсорбенту, он впитывает атмосферу, интонации, сходы лавин и мельчайшие сколы, световые переходы. Для любителя он слишком хорош и подаёт вдохновение невольно и молча, чуть ропща. Задетое самолюбие в нем ноет изо дня в день. Он так и не пошел на раут, Юнги отнесся наплевательски. — Жаль, — сказал он. — С другой стороны, хули там делать. Весомая разница между изречением брата: «Ты идешь и точка». Тэхён забил и отключил телефон. Перекат по дивану, ноги на спинку, а изречение вверх тормашками. Так смешно выглядит: Юнги будто курит в пол, и дым наверняка попадает в преисподнюю. — Я слышал, на той вечерухе будет некий Пак Чимин. Тэхён целился и попал. «Бабах». Юнги принял удар, вытянул ноги в своем удобном кресле и пожал плечами. — Еще бы не было. Знаешь его? — Читал статьи. Довольно интересный стиль. — Ага. Недотраханной суки, — добавил Юнги скабрёзно и с жаром приложился к бутылке вина, которую они решили разбить на двоих. И Тэхёна поразила неприятная мысль. Что между Юнги и Чимином могло быть и, быть может, еще есть - чувство. Сложнее ненависти и неприязни, значительнее влечения. Не важно. Охватило нечто похожее на ревность единственного ребенка, узнавшего о появлении еще одного предмета обожания. Тэхёна лишали крыши и покровителя. Как бы сильно он не был нужен, один щелчок пальцами с той рыжей стороны, и установившаяся монархия рухнет. И обиднее всего, что ту сторону Тэ очень любит и не посмеет причинить вреда. Но он в растерянности, расшатан по всем шарнирам, по которым уже скучает. Юнги задумался. На губах повисла ухмылка. Раньше такие отвратительные размышления Тэхёна обходили и не цепляли. Но нельзя не признать, что Чимину достаётся лучшее. Работа, возможности, даже мужчина. Как они связаны, чем они дышат друг без друга и иногда - слитно, Тэ узнать не может, блюдет сохранение неразгаданного статуса-кво. Его пребывание конфиденциально. Скорее всего, подробностей знать он не хочет. Возвращение к брату последним рейсом автобуса за двадцать минут до полуночи. В гостиной не выключен свет, комната подогрета для разговора, Чимин крайне серьезен, Тэ предупреждает, что лучшее время для этого - завтра. — Нет, садись. — Попытка уйти. Чимин повысил голос: — Сядь, я сказал! И они говорят и говорят, о том, как важно уже иметь голову на плечах. Тэ пытается сфокусировать взгляд, и Чимин, наконец, подбирается к нему, принюхивается. — Ты что, пьян?... — Неужели он каждый раз приходит навеселе?! — Тэхён, что происходит? — Ничего. — Откуда у тебя деньги? — он трясет его за плечи. — Остались карманные, сколько раз повторять? — Не ври мне. Если бы и остались, ты бы их пропил такими темпами. И джинсы у тебя не самые дешевые. — Подарили. Блядь, всего неделю у тебя живу, а ты уже претензиями оброс, братишка, да еще и палишь мои вещи! И чем ты отличаешься от предков?! Он отпихнул его и вылетел из комнаты, закрыв дверь в свою. Поиграв желваками, Чимин сделал глубокий вдох и выдохнул. Несколько раз, пропуская гнев через фильтр. Снял очки, протер и снова водрузил на нос, подбирая остатки терпения. Злость на себя: на то, что всё катится в пропасть, и лояльные методы не дают результата. Нет, ночь он вытерпеть обязан. Провел её по-скотски, со стаканом виски в кабинете, сидя в сети и катая обличительные статейки. И пусть слова никуда не уйдут наутро, сейчас важно избавиться от ноши невысказанного. Тэхён будет обвинять всех, кто мешает ему разлагаться. И то, что он намеренно выбрал этот путь, сомнений не вызывает. К утру Чимину в голову пришла гениальная идея. Тэхёну стыдно, как собаке, весь день он прячется по дому, избегая Чимина и его прямых обращений, взглядов, звонков. Чимин же не задевает его и словом, когда уходит на работу, и когда возвращается, он кладет дипломант на стол и раскладывает бумаги по стопочкам: взял из архива кое-что почитать на дом. — И долго ты там будешь стоять? Шевельнувшись, Тэхён застыл. Планировал уйти насовсем, но Чимин взял его за локоть и развернул. — Зайди, Тэ. Я не собираюсь тебя отчитывать. Мы оба взрослые люди. Однако, если ты не хочешь быть со мной в контрах до конца наших дней, прими ультиматум, — Чимин достал бежевый конверт, — ты сейчас возьмешь чертову анкету и пойдешь завтра на собеседование, а я не задаю лишних вопросов о твоем образе жизни и сделаю вид, что вчерашнего выступления не было. Тэхён взял бумагу чисто из интереса - посмотреть. Наказания он не боялся, да и тон Чимина такового не предполагал. Пробежавшись глазами по строчкам, Тэ нездорово рассмеялся. — Шутишь? Больница? — Медицинское образование не в приоритете. Им нужен человек в столовую. — Раскладывать пищу насущную? Я не… — Боишься ручки замарать? — усмехнулся Чим и выхватил анкету. — Впрочем, я именно этого и ожидал. Не парься. Можешь идти спать, гулять, что угодно. Шутник из меня не очень, правда? Боже, ну я и понадеялся. Его неожиданная холодность проехалась по Тэхёну сильнее, чем любой крик. И он не заметил, как принял предложение и уже спустя несколько дней примерял синий рабочий комбинезон.***
Смена два через два себя оправдывала: двое суток Тэхён вкалывал, следующие двое бездыханным лежал дома, высыпаясь. Иногда он подменял кухарку на раздаче, иногда помогал посудомойкам, пару раз бегал с подносами и возил тележки с едой тяжело больным, передавая дальнейшие обязанности медсестрам. Тэхён не думал, а действовал, не успевал пожалеть одного, как намокали глаза над другим. Люди-куклы. Ломаются и ломаются, ссыхаются и все поголовно грустят даже с улыбками на лицах. Было некогда и продохнуть, Юнги звонил ему в крайнем огорчении субботним днем и звал к себе, и как раз в этот момент к Тэхёну в лифт зашёл… Чонгук. Он преспокойно встал спиной, приложив папку-планшет к груди, поправил фонендоскоп. — Значит, не приедешь? Выполняешь квест «на слабо». Ясненько, — опечалился Юнги. Хотя эмоции в его тонне сарказма отыскиваются с трудом. — И сколько еще продержишься? — Пока не знаю, хён. Давай я потом перезвоню. Отвожу обед. В зеркальных дверях Чонгук прекрасно видел того, кто стоит сзади. — Говоришь, не сталкер, да? — Мне подвернулась работа и я её работаю, уж извини, — огрызнулся Тэхён. — Совпадение. И они замолкли, вышли на одном этаже и устремились в одну сторону – онкологического отделения. Замялись у одной палаты. — Можешь быть свободен, — сказал Чонгук, перехватывая тележку, — тут мой пациент. — Это моя обязанность, доктор, — настоял Тэ, — позвольте я сам. Он не уступил. Но вся его напускная неприязнь скатилась в никуда, когда они вошли. Мурашки по коже. Блеклые тени, россыпь голубых цветочков на больничной распашонке, и где-то в её глубине призрак девочки лет девяти с бело-голубой кожей. Крохотная тонюсенькая нимфа, выдыхающая на отсчет до последней точки. Замотанная голова - следствие лучевой терапии, большие пытливые глаза, извиняющиеся и скорбящие одновременно. — Оппа? — Да, Джихё, это я. — Привет, — она попробовала улыбнуться и приподняла с постели бледную ручонку. Чонгук пожал её и, показав знак «тише», взял с сервировочного столика тарелку с хлебной кашицей. — Тебе нужно поменьше говорить, не напрягайся. Покушаем? Она робко указала на гостя. — А… он работает здесь. Его зовут Тэхён. Девочка попробовала улыбнуться: рада знакомству, она бы помахала, да сил нет. — При… вет… — поздоровался Тэ едва слышно. В стопке изрисованных листов на тумбе виднелись чистые. — Сделать тебе журавлика? Или розу? — он присел на табурет вопреки грозному выражению лица Чонгука. — Можно… розу? — Конечно! Тэхён ловко мял бумагу, а Джихё кушала и наблюдала. Закончив цветок, Тэ протянул его ей. — Как красиво…! Она так обрадовалась, что задрожали пальчики, закашлялась. Чонгук помог ей лечь удобнее, проверил мониторы с показателями и сделал необходимые записи, чтобы передать лечащему врачу. Он расставался с ней как-то по-особенному, тщательно скрывая то, как ему в не меньшей степени больно. И Тэхён понял. Напоследок Джихё спросила: — Ты еще придешь, Тэхён-оппа? — Разумеется, — ласково ответил он и чмокнул прохладный лобик. Несколько минут они простояли за дверьми, пока Чонгук угрюмо не спросил: — Ты не слишком занят? Пойдем. Не задавая лишних вопросов, Тэхён зачем-то последовал за ним. Они миновали несколько коридоров и выбрались на пожарную лестницу, где вопреки всякой безопасности Чонгук достал сигарету и закурил, оперся локтями на высокие перила. Задний дворик завален тенью, дорожку до мусорных баков пересекли двое рабочих, скинули полиэтиленовые тюки и так же быстро скрылись. — Не знаю, зачем мне тебе это рассказывать и надо ли. Я давно не видел, чтобы Джихё улыбалась, а тут ты со своей розочкой… — он усмехнулся. — Спасибо. Встав рядом, Тэхён пожал плечами. — Не за что. Твоя сестра, верно? — Да. — Вы не очень похожи. — У нас разные отцы. Должно было что-то грянуть, и Тэхён поджал губы, занервничав за обоих. Чонгук держался по-мужски, чересчур взросло. — У Джихё рак мозга на третьей стадии, метастазы растут, облучение ничего не дает. Самое кошмарное: она понимает, что происходит. И при обещаниях о том, что мы справимся, и всё будет хорошо, я читаю в её глазах: «Не надо, не ври мне». Изо дня в день меня убивает мысль, что я не успею окончить мед. А я действительно не успею. Да и что бы я смог сделать? Он горько затянулся и испарил густую завесу дыма. Тэхёна будто спустило с небес на землю, он и так давно разочаровался в справедливости бытия, но в этот момент совсем поник и ощутил усталость, в которой невольно испачкался. Разве он просил…? Заметный контраст с Юнги, который не делится проблемами и пребывает в мире эфемерном и полном удовольствий. Чонгук не метался в панике, не роптал на судьбу, он принимал, как данное и уже успел закостенеть. Ему некого обвинять, он взял на себя ответственность за жизнь младшей сестры и объяснил в довесок, что матери не видно в больнице потому, что она тонет: пьёт, пьёт и снова пьёт. — Поэтому я не люблю ночевать дома. Вообще туда возвращаться. Одно время матери было безумно страшно, а потом она нашла успокоение. Литры за литрами, и сидит безработная, замученная… А я в семнадцать, как раз в пору сдачи экзаменов, с Джихё по врачам. Отцы? Отцы отдали концы. Мой побежал заграницу за смазливой певичкой, а Джихё гол, как сокол и вообще не признает её дочерью, скот ебаный. Тэхён позволил себе коснуться плеча Чонгука. — Выходит, вы с ней одни… — Выходит. Не подумай: я не жалуюсь. Он осторожно снял его руку и посмотрел с подтекстом: «Не надо меня жалеть». Поделился не для этого. Просто… — Накопилось. Извини, если загрузил. — Всё в порядке, — растерянно пробормотал Тэ, но всё в абсолютном беспорядке. Наблюдение за пичужками, перескакивающими с ветку на ветку. До лета рукой подать, но стоит вернуться внутрь, и бетонные стены, несмотря на красочность, навалятся всей тяжестью и вгонят в зимнюю апатию. — Вот только одного не понимаю: причем здесь Юнги? Зачем ты его обманывал? Воздух всколыхнулся. Чон встал вплотную, искреннее сердито глядя Тэхёну в глаза. Он слишком хорошенький, напомаженный, заслащенный, катается, как сыр в масле. И, боже, какой наивный! Ресницы что наклеенные, приоткрытый рот, готовый охнуть в изумлении в любой момент. — Я собирался его обчистить, потому что у меня нет денег на дальнейшее лечение Джихё. Вот и вся причина. Можешь рассказать ему, если захочешь. Мне также нечем платить за обучение в будущем семестре, и денег у меня в принципе не водится. Я подрабатываю игрой на скрипке и не всегда потому, что мне это нравится. Выпалив всё, как на духу, он замолк, иссяк. И вместо мыслимых вздохов, резкости, Тэхён бесконечно просто обнимает его. Прощая и прилив ярости, и стачивающее отчаяние. Обнимает покрепче, сводя ладони на полотне белого халата. Ничего страшного. Всепрощающее участие. И никаких обвинений в слабости. — Я бы не смог так, — сказал он почти шепотом. И если раньше Чонгук думал, что поступал в корне неправильно, то теперь он в этом уверен. Несмотря на взрастающее смущение, Чонгук не распустил объятий. От Тэхёна приятно пахнет, у него бархатистая кожа и милая родинка на кончике носа. Он раздражает, но в то же время действует, как хороший анальгетик. — Мне пора. И уходил он от Тэхёна в смятении, надеясь, что они будут сталкиваться как можно реже. Тэхён думал так же. Он не готов к трудностям, но еще долго не мог сойти с места, лелея какое-то объемное исчезнувшее тепло.***
После смены Тэхён всё-таки поехал к Юнги, нашел его в мастерской и с вялой ухмылкой потряс пустой бутылкой из-под вина, пригубил еще полную. В нём собралась усталость, мысли сочлись мнимой ношей. — Не вздумай меня осуждать, я пью, потому что это моя амброзия, — смывая глину в раковине, сказал Юнги и присмотрелся к Тэ. — Что, работа не волк? Выглядишь паршиво. Напольные лампы замерцали. Приблизившись, Тэхён обхватил мокрые еще ладони Юнги и приложил к своей талии. По монолиту посыпались трещинки. По запястьям полыхнула чужая кожа. Глаза Тэхёна застилает туман, Юнги бьется об оголенные провода и пробует отступить, но Тэхён стелется по его рукам и явственно горячо дышит в шею. — Ты не хотел бы… Предложение обезумевшей Музы сильно давит на пах, он наталкивается на Юнги и соблазнительно закусывает губу, как будто тоже чем-то вдохновленный. Или напуганный, сквозь стекло кричащий: «Помоги мне, хён, забери это». Юнги нужно выбрать: забрать всё или же оставить маленький целый кусочек.