Вне контроля, нон-стоп И грубо. Помню сугубо Личное. Руки-жгуты и губы. Неба потоп. Безразличие.
Беспробудное изуверство - все эти игрища. И никому ненужное. Юнги побаловался, подышал пламенем в щеку, а затем сграбастал Тэхёна, втемяшил в стену и, вжав колено в пах, больно потянул за пряди, вынуждая цепляться за себя в изгибе. — Нравится такое? — Хён… — Раскраснелся и ноет. — Хён… — Что стряслось, идиот? — Юнги уже почти не злится, потому что понимает: где-то здесь кроется тысяча и одна причина. — Я отпускаю тебя сейчас, и ты даёшь мне гарантию, что не станешь глупить, — и его губы мягко прожимают на ушко шёпот: — Потому что если я тебя трахну, обратного пути уже не будет. Тэхёну, может быть, и хотелось. Особенно вначале, особенно в те минуты, когда они подолгу рядом. Ослабевая, он успокаивается, кивком головы рисуя смирение. Так много работы, пресыщенной страшными картинками, много того, с чем Тэ еще не сталкивался. И для взросления немного опыта в этом якобы не помешает. — Вот это ты зря, — усмехнулся Юнги, усаживаясь на табурет и рыская по ящикам стола в поисках штормящих сигарилл. — Не спорю, гипотетически удовольствие ты получить должен, но потом станет мерзковато. Будет немного жаль, что не сберег задницу для того, кто тебе действительно придется по душе. А с девственностью… ну, сам понимаешь, чеки я назад не принимаю и вообще - не всевышний. — Но и я не девочка, — заметил Тэ, подходя. — Там-то у тебя затянется, — Юнги опустил взгляд на округлые бёдра и тыкнул в эпицентр клетчатой рубахи. — А вот здесь вряд ли. Ты хочешь поговорить об этом, Тэхён-а? Садись. Он выдвинул для него дряхлый стул, похожий на детский, и Тэхён, усевшись, превратился в ясельного ребенка. Разговор занялся нескоро: Юнги раскурил тяжелую табачную ересь, и Тэ снова засмотрелся им, подзабыв, что его так подъедало изнутри. — Я постоянно жаловался и ныл, — начал он. — Всегда. И мне жаль, что я не могу повести себя иначе. Вот знаешь, я на всех работах держался отлично, я мог что-то делать и как-то себя проявлять, но моя мечтательность, рассеянность, всё то, что людям кажется таким милым, а меня бесит - постоянно мешали. — Обвиняешь себя? — Юнги сел перед ним на пол и, раздвинув колени, оперся о них для удобства локтями. — Молодец какой. Юнги забавляет то, как он снова алеет, и как мнёт губы, усложняет ритм дыхания и невольно посылает туманный контекст. Юнги бы прописал одно лекарство: влюбись и потеряй голову, если свои проблемы настолько забодали. С Музой хочется платонической эротики, даже не обоюдной: пусть смущается. — С одной стороны, — скульптор провел пальцами по суставчикам замершей ладони, — ты долго прятал себя в куклах, теперь некуда вкладываться. С другой, твоя новая работа высасывает много сил. А ты остаешься ни с чем. Ты из тех, кому нужна постоянная поддержка. Чудом сдержался, чтобы не добавить: «и хороший трах». Было бы неуместно посыпать сложившееся доверие иронией. — Кстати, почему бы не проводить время с братом? Ты говорил, вы близки. Не хочешь нас познакомить? Сделав страшные глаза, Тэ помотал головой. — Ни к чему. — В таком случае, не вижу причин, по которым ты ошиваешься здесь чаще, чем я тебя зову, — он поднялся и отряхнул пыль с зада. — Если, конечно, я тебе всерьез не нравлюсь. И раз уж он зацепил эту тему, Тэхён на подходящей волне присмотрелся к нему повнимательнее, чтобы оценить, в какой части пульсирует больше. Не особенно-то хёну и нужно напрягаться, чтобы выглядеть расслабленным и крутым, подать себя сексом во плоти. Тепло улавливается ниже живота. Оттого, что Тэхёну нужен опыт. Но выше - пусто. Только лакомое удовлетворение самолюбия - кому-то да нужен, а чувства мнимые. — Прости. Нашло. — И нашло по̀шло. Тебе повезло, что мне бес в ребро не бьёт. Но будешь должен за мои тормоза. Позже скажу, чем отдашь. Посидев еще немного и не захотев остаться на ночь, Тэ попрощался и побрел домой, избрав самый долгий путь. Таким, бесцельно бредущим по тротуару и пинающим камушки, Чимин и высмотрел его из машины. Пришлось останавливаться и идти следом. И хотя пребывание брата в знакомом районе отозвалось каким-то отлежавшимся подозрением, Чимин гораздо больше заволновался о другом. Об убитом виде, о том, что Тэхён снова пытается отмолчаться. Догнать его не составило труда. Сухо поздоровавшись, Тэхён расспросил о том, какими судьбами нынче все дороги ведут к нему. — Такими. Когда закончится этот детский сад? — Чим втянут в вечерний променад. — Ты перестанешь на меня дуться? В любой момент можешь бросить работу. Выход есть всегда. — Я вёл себя, как придурок, да? — Вдруг сменил тему, взглянув крайне задумчиво. — Извини. — Брось, Тэхён. Со мной тоже нелегко, я же знаю. Все время встреваю, лечу тебя, стараюсь быть хорошим братом, а получается паршиво. Тихий смешок. Негласное примирение, признание ошибок. Наконец-то полегчало. — Как далеко ты собираешься увести меня от машины? — Чимин потянул его за рукав. — Давай возвращаться? У меня в баре запрятана бутылочка «Шато латур»… — За воссоединение? Как два взрослых мужика? — просиял Тэхён. — Двое интеллигентных мужчин, — предпочел поправить Чимин. Но под громкую музыку интеллигентно вышло не вполне, они дали волю эмоциям, кричали в караоке, устроили безумные пляски, предались воспоминаниям и детским играм. Как Тэхён не выболтал про Юнги - он потом и сам удивится, зато Чимин о нем выдал всё, как на духу. На тот момент Тэхёну хотелось брата жалеть и гладить. Кажется, они выпили больше, чем намечали и поэтому Тэ так и отключился между кресел, уткнувшись в уроненную подушку, а Чимин долго путешествовал по квартире, задевая дверные косяки, пока не осознал, что ему необходимо приложить голову к чьему-то плечу. А плеча нет. Он то ли охмелел настолько, что взял телефон, то ли элементарно истосковался. И набрал номер, последний в списке. -Xxx- Зачем бы ему вообще здесь быть? Срочный вызов. Экстренная помощь.За гудками следует уверенный блядо-голос, и Чим снимает очки, протирая уставшие веки: — Пол третьего ночи, если не ошибаюсь. У меня одна рука занята эскизом, чем занята твоя? Чимина прошибает на пот, он по-сучьи выдыхает в трубку: — Сдиранием этикетки с бутылки, которую ты подарил. — Оу. Как всё плохо, mon chéri*. — Ты не мог бы… — Чимин пожалеет, обязательно пожалеет потом, что идет на поводу у слабости. — Не мог бы подъехать? Да, прямо сейчас, твою мать. Тело его горит и просится. Что он плёл вдобавок к сказанному, забывается на лету. Причесавшись и почистив зубы, Чимин брызнул на вздымающуюся жилку парфюма и, качнувшись, улизнул за дверь, прямиком в проклятое ночное путешествие. В просторном салоне, пахнущим хвойно-сладким освежителем, блестят голодные глаза. Наглость вполоборота, чеширское довольство, статическое электричество. Он только что покурил, и потому Чимин слизывает не кисловатый виноград, а острую вишню, а поцелуй становится глубже, дыхание усерднее. Требовательное прикосновение к талии, ошалелый бит сердец. Они теряются в руках, забивают костяшки в жалкой борьбе, переваливаясь на заднее сиденье. Чимин не даёт Юнги покоя, зарывая пальцы в его волосы, и трётся о пах, забираясь сверху. В нервном припадке избавляясь от брюк, не теряют ни секунды, и Чимин узнаёт, что вышел из дому порядочной блядью в костюме, что это его галстук Юнги оттягивает с голой шеи, потом сдирает зубами с кадыка ком исчезающего волнения. Оттянув шелковистую рыжину, Юнги подсасывает вертлявый язык и пробирается двумя пальцами в промежность. О потолок и стекла побиты локти. Теперь тесно и душно. Чимин безудержно стонет, обнимает Юнги и мелко дрожит, вздыхая от лужицы холодного лубриканта и твёрдого члена следом, продирающегося вовнутрь с ярой охотой. Выгнувшись и вскрикнув, Чимин обнимает Юнги и утыкается губами в висок, подпрыгивает и расчерчивает ногтями плечи, ворошит шевелюру. Всегда, пока он здесь, Чим будет зависим, и будет торжествовать война непонятых приличий. Зажатый в тисках напряженных бледных рук, Чимин двигается сам, беззвучно спрашивая «сколько можно», а Юнги, кромсающий его губы, отвечает: «сколько нужно». И так до бесконечности. Опрокинув Чимина на спину, Юнги крест-накрест подхватывает его под спину и толкается мощнее, выигрывая стон за стоном, успевая отслеживать мокрые ресницы. — Ч…чёрт… — хнычет Чимин, влипая в татуировки. Прекратив размашистые толчки, Юнги двигается медленно, почти не разрывая пространство между, и оргазменная лавина накрывает их поминутно-единовременно. Влажные тела клеятся к скрипучему сиденью, запотевшие окна в отпечатках ладоней. Чимин испачкался, его элегантности - крышка. Он никогда бы не подумал, что они дойдут до возлежаний в авто, что будут трогать друг друга так, словно им поставили таймер на перемирие. И когда зазвенит: волшебство растает, а нежность обратится садизмом. С Юнги спокойно, если молчать и не тасовать воспоминания, притвориться первым-встречным без обязательств. Намучавшись, Чимин молча выбрался из машины, на ходу застёгивая пиджак. Обернулся у самых дверей, оправляя волосы. Нет, он не хотел бы давать надежду, но отнимать её мог бы. Право регулировать повторы остаётся за ним.***
Финансовое положение Чонгука относительно продления медицинской страховки Джихё удалось выправить благодаря взносам благотворительного фонда, который Тэхён атаковал письмами, но так и не признался в принадлежности к делу, зарекомендовав себя анонимом. Он также забрал из родительского дома свои сокровища и сдал в сувенирную лавку всех кукол, кроме двух «миленьких», которые подарил девочке-пушинке. «Пушинка» - Джихё, которой день ото дня лучше не становилось. Снова пожарная лестница, та же полутеневая перспектива, тот же уютный пролет, шелестящий под больничными тапочками. Холодные перила, дымовые полотна. Тэхён отпускает риторику, Чонгук отдаленно, но учится вникать в его странные речи, принимать то, что он играет с Джихё в куклы, которые «выкрал». Его смешная чудодейственность, неуклюжесть, внезапные переключения ребячества на стервозность и обратно, в конце концов, стали восприниматься, как естественность. Чонгук перестает злиться на то, что в палате постоянный посетитель, он свободно приходит в столовую на обед по выходным, когда застаёт дневные смены, и будними вечерами раз в двое суток, согласно графику Тэхёна. Они садятся за дальний столик, из окна которого виднеются кусты розовых азалий и болтают о всякой всячине, которой Чонгуку сильно не хватало: общаться с сокурсниками ему некогда, да и открывается он сложно. Тэхён пробирается под доспехи на ощупь и умело, не давя на больное. Сестра и семья в табу всяческих обсуждений, и остаётся лабуда о шарнирах, сетевых бумах и модных трендах, иногда философичных заскоках и братишке Чимине, который снова ходит хмурый и не обращает на Тэхёна внимания. Тэхён выкладывает Чонгуку всё, что думает. Его разумное обстоятельное мнение воспринимается авторитетно. Единственное, что Чонгук так и не может взять на веру - это отношения Тэхёна с Юнги. Он чувствует провисание в слове «Муза» и закипает. Впрочем, странно, что они смеются над одними и теми же шутками, потом находят одинаковые песни в плэйлистах, приходят на работу в одном настроении, отбрасывая возможность друг другу надоесть. Способность Тэхёна вовремя промолчать и умение не навязываться вкупе с природным очарованием подтолкнули Чонгука на мысль о том, что они могут сойти за неплохих друзей. — Не хочешь в кино сходить? — Тэ уже доел и подпер кулаком щёку, ожидая, пока Чонгук как всегда тщательно пережуёт обед. — Сегодня вечером. — Только если ты заплатишь, — пошутил Чонгук, и собирался отказать, но Тэхён выпалил: — Конечно! Не вопрос! И с таким горящим энтузиазмом у него это вышло, что отвергать предложение посчиталось жестом почти некрасивым, хотя в прежние разы было фиолетово. — Ладно. В шесть сдаю смену, посмотри там сеансы. После стольких попыток вытащить Чонгука хоть куда-нибудь, такое его быстрое согласие ввергло Тэхёна в восторг. Позволять себе отдых Чонгук абсолютно не привык. Поэтому напряжение и скованность, с какими он обычно не расстаётся, неизменно пришли с ним, но увеличились вдвое, когда Чонгук заметил приближающегося на всех парах Тэхёна. Он привык к синей рабочей униформе, привык к тому, что Тэхён закалывает чёлку серебристыми заколками и потому так сильно смахивает на девчонку. Но тут весьма мужественный парень в чёрных джинсах с драными коленками, в оливковом свитшоте и с уложенными как следует волосами. Конечно, он узнал его, поприветствовал, но заинтересовался тем, как без протеста реагирует на его персону и даже... радуется. Фильм Тэхёну не понравился, он долго бушевал на тему безликих актёров, а Чонгук пил коричный латте и слушал, поддакивая. Они неплохо посидели в кафе, поиграли на самых дешевых автоматах. Чонгук позвонил в больницу, справившись о состоянии сестры, взгрустнул и предложил пройтись. На улице окончательно стемнело. Прогуливаясь по скверу, Тэхён спросил, а не хочет ли Чонгук показать ему, как играет на скрипке. — Я уже почти месяц тебя упрашиваю, ну. — Мне не на чем играть, Тэхён, — нехотя признался тот, — я продал скрипку. Осмысливая сказанное, Тэ затих. Пропасть. К сожалению, и для оплаты учёбы Чонгука он ничего сделать не может. Запросто и по-дружески этот упрямец деньги ни за что не примет. Как часто он о нём думает, заботится… Вообще, как многое случилось с Тэхёном благодаря влиянию белого халата. Пришли те самые изменения, за которые не стремишься получить галочки, те самые, за которые не ждешь похвалы: лишь бы кому-то было хорошо. Тэхён слишком неожиданно подхватил Чонгука под локоть и опасно приблизился. Выдохнув: «Пойдём!», указал на противоположную сторону дороги, где красовалась вывеска музыкального магазина. И хотя покупок позволить они не могли, Чонгук показал Тэхёну отрывок популярной «Eyes, nose, lips», под которую Тэ покачивался из стороны в сторону, сцепив ладони в замок у груди. Звучало душещипательно прекрасно. От его восхвалений и невероятной отдачи веяло теплотой и искренностью, и Чонгук вдруг замедлил шаг до остановки, ненароком свернул не туда, удлинив путь втрое. Тэхён действительно не заметил, увлекшись тирадами, и очнулся только тогда, когда Чонгук заступил на ступеньку непонятной железной лестницы и улыбнулся. Они очутились перед фасадом какого-то здания. — Когда Джихё было шесть, мы ходили сюда смотреть на звёзды. Если мы сделаем для неё пару фото - будет здорово, как думаешь? Она просила коллаж из памятных событий. Ради неё - разумеется, преодолены пролеты в семь этажей и сделаны фотографии, и целая пачка селфи, потому что Тэхён отжимал кнопку раньше, чем они успевали занять удобную позицию. Какие-то из фото Чонгук попросил перебросить себе, поскольку вышло слишком смешно. Он уже и забыл, как звучит его собственный смех, не осложненный болью. Устав, Тэ сел на краешек парапета, вдохнул свежий ночной воздух. Чонгук устроился рядом. Резанул контраст между отзвеневшим пару минут назад шумом и воплощением одичавшей тишины, разбавленной, разве что, безутешным рокотом города. Другая тишина. Слова разбежались, чтобы где-то собраться на совещание и тоже всё тщательно обдумать. Как ни печально, но звёзд почти не видно: в то время, когда Чонгук приходил сюда с сестрой, это здание еще не было оцеплено вереницей фонарей. — Слушай, это же не тучи там? — Тэхён прищурился, поднеся ладонь ко лбу и силясь разглядеть в засвеченном небе неведомые признаки. Они переглянулись, и Чонгук пожал плечами. — Да нет, — махнул рукой он. Не успели они договорить о том, в какой альбом оформить фотографии и где его приобрести, как небо усомнилось в собственной честности и со всей грузностью обрушилось убойным ливнем, изломилось молниями и бахнуло громом. Запаниковав, Тэ кинулся куда-то к лестнице, Чонгук вовремя хватанул его за руку и потянул вслед за собой, под козырек дверного проёма, в тесный закуток, где не развернуться и крайне трудно дышать, а лица оказываются так близко, что путается, где чьё дыхание. Тэхёну приспичило расхохотаться. Беспричинно и крайне душевно, с подхватом второго голоса. — Стоило только Чон Чонгуку куда-то выбраться, как погода сошла с ума! Такая редкость, что вызывает аномалии. И он ухватился за его плечи, не умея справиться с нахлынувшими эмоциями, попутно припоминая испуг от грозы. Вечер для них не заканчивается. Подхватился ветер, и дождь захлёстывает их по щекам, шеям. Хочется сжаться в комочек. Затяжной взгляд глаза в глаза, темнота в пущую темень. Тэхёну вдруг теплее от того, что Чонгук обнимает его, защищая от стихии и подставляя ей спину. Застывшая на губах благодарность не находит своего адресата: Чонгук прижимается к ним, Тэхён впивается пальцами в его горячую шею и не совсем понимает, куда уходит из-под ног сырой бетон, кто вертит дом, из-за чего нападает головокружение. Несколько прижатий с пробой на вкус, дождевая влага. Тэхён с трогательной нежностью запускает пальцы в мокрый затылок Чонгука, и дрогнет: по его губе прокатывается кончик языка, проталкивается в рот и осторожно задевает. Тэ выбивается из ритма, тушуется. — Я не умею… я никогда… Взяв его за подбородок, Чонгук выпалил: — Просто повторяй за мной. И он делает это снова, но настойчивее. Тэхён едва поспевает за ним, находит точку отсчета и ввязывается в долгий поцелуй, неслабый для новичка. Подгибающиеся коленки, сбежавшее сознание. Окутывающий запах Чонгука, смывающаяся трезвость. Лёгкий стон. Руки Чонгука теснее смыкаются на талии. У обоих пылают щеки. Недавний эксцесс с Юнги пробегает на фоне. Правда. Тэхёна колотит от одной фантазии о том, что у них может быть с Чонгуком. Он живо вливается в его объятия, досконально запоминая «Eyes, nose, lips». Они так увлеклись дружбой, что даже не успели заметить, когда все дожди успели собраться в их ладонях.***
Настроение Юнги стремительно падало. Полоса невезения открылась чёрным фоном. Сначала конференция с каверзными вопросами от журналистов и бьющим под дых Чимином, с этой рыжей сукой, которая пользуется популярностью и прекрасно знает, что Юнги не выдаст того, как они жарко трахаются. Юнги невдомек, что сжимает ему глотку, почему он молчит и не уподобится сопернику. Потом угроза расторжения контракта с ведущим агентством и галереей. …Тэхён приходит, и квартиру заливает цветами и бабочками, с волос льётся радужный свет. На вопросы отвечает долго, потому и объяснять приходится в два раза дольше. — Слушай. Еще раз не въедешь, я к психиатру запишусь, — Юнги смотрит на него исподлобья. — А? — «Ч». Чон Чонгук, полагаю, — находит ответ Юнги. — Давай, танкист, руби фишку. Артхаусный «Фестиваль живой скульптуры», в котором принимают участие мастера с работами, созданными с натуры. И как ты понимаешь, я выбрал тебя. Это напополам искусство, напополам порно. — То есть…? Мне нужно… — Раздеться. — Нет. Категорично. — В таком случае, поступим следующим образом… — вмазав стакан холодного кофе, Юнги причмокнул. — Уговоришь Пак Чимина побыть моделью - снимаю с тебя должок. Если нет, я пойду к твоему брату и расскажу ему всяких гадостей. О том, что это один и тот же человек и высказать страшно. Особенно на волне полного отсутствующего присутствия. Тэхёну действительно сложно сосредоточиться. Позавчера его жизнь круто перевернулась. А еще он заработал насморк и забавно шмыгает. — Я обязан участвовать, Тэхён. И если я не возьму гран-при, то моё агентство, которому я сколотил состояние, представь себе, даст мне от ворот поворот. Они меня вышвырнут, как «не отвечающего требованиям представителя». Я им и так крови попил, видите ли, репутацию попортил. Твари неблагодарные. — Но ты ведь и правда… — Я попросил бы, — рыкнул Юнги, драматично заломив руки. — Так что? — Не знаю… Я точно не смогу. У меня, возможно, отношения. Первые. — Возможно? Он тебя в переполненном лифте к стенке прижал, что ли? Компенсацию попроси лучше, от отношений одни проблемы. Да, они с того вечера и не виделись, Тэхён взял отгул, Чонгук даже не позвонил. Чёрти-что. Выяснять смелости не хватает. Но тянет к нему жёстко. Отмазки не прокатывали, Тэхён жаловался на то, что у него много работы. — А если я дам тебе столько денег, сколько хватит на открытие собственной кукольной лавчонки? — сверкнул глазами Юнги. — Своя мастерская, своё дело. Возьмём гран-при: замутим без проблем. Получишь всё в качестве благодарности за вдохновение. — Но вы же с Чимином в контрах, он ни за что не согласится. — Звучит так, будто ты его хорошо знаешь, — подловил уверенность в голосе Юнги и принялся мять из пластилина шарик. — Конечно, он не согласится. О том и речь, глупыш. Я содержал тебя и снабжал, когда было трудно. Всего лишь разок помоги хёну, не козлись. — Честно говоря, Чимин и есть мой брат. Гонг. Окаменев, Юнги недоумевающе вперился в Тэхёна. — Заебись шутка. Я оценил, — он вяло посмеялся и насторожился. — Серьёзно? — Да. Пак Чимин мой сводный брат. И мне всё равно, расскажешь ты ему о том, что между нами было или нет. Юнги нащупал позади кресло. — Ты извини, у меня избыток охуина в крови, так что я присяду, пожалуй. Если бы в тот вечер он не остановился, то вышло бы настолько убого - трахнуть брата Чимина, что и в страшном сне не приснится. Теперь можно понять все увертки, уклончивые и размытые ответы, нелепицы и крайнее возмущение на данный момент. — Найди другого натурщика, вот и всё, — посоветовал Тэ. — Ты не понимаешь, балбес, — Юнги закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. — Я не могу работать с тем, кого не хочу. Иногда малейший слабый порыв или минутная глупость прошлого выживают и с какой-то невероятной прытью добегают до настоящего, обрушиваясь с потолка на плечи.