Стучи в ту дверь, за которой тихо, Где уже отгремели бои и салюты. И жди у порога со стертым штрихом, К счастью открыто - всего на минуту.
Убедившись, что мать заснула, Чонгук заварил полуночный чай и нарезал сэндвичей. Еще немного посидит за поиском работы - и точно спать. Звонков в домофон в такое время он явно не ждал, поэтому трубку снял настороженно. — Кто там? Он затаился, распознавая дыхание. — Я. Знаю, что не вовремя, но… пожалуйста. — Вовремя. Он открыл ему без лишних разговоров, дождался на пороге. Тэхён выглядел измученным и брошенным, как какой-нибудь новорожденный щенок, каких оттаскивают от матери на помойку. Расспрашивать его о том, что стряслось? Не надо. Вряд ли он забрел для исповеди. Пришлось ввести его в прихожую за руку, помочь снять промокший бомбер и тяжело вздохнуть: к концу прогулки Тэ застала непогода. — Там моросит… — тихо пояснил он, как будто это его вина. С чёлки льётся вода. Чонгук и не заметил, что творится за окнами. — Как из ведра моросит, видимо, — заметил он. — Да ерунда, — Тэхён скинул чавкающие кроссовки и обмер, когда ощутил руки Чонгука на своей талии. Его колотит. И от того, что от Чонгука веет жаром, и от резкой смены температур. — Жесть. Сохнуть в этом даже не надейся, — серьёзно заключил он и кивнул на дверь позади. — Пойдем. Комната Чонгука небольшая и завалена вещами, закрыта темными шторами. В ней нет порядка, но и захламленной её тоже не назовешь: одежда с глажки - по стопкам, а та, что вытащена, накинута на пуфик, спинку кресла и изголовье кровати, застланной серым покрывалом. В уголке что-то вроде рабочего места: стеллаж забит книгами и справочниками, над полукруглым столом висит анатомическая карта и таблица Менделеева вперемешку с семейными фото на цветных кнопках. Подав полотенце, Чонгук заглянул в шкаф и пробубнил что-то о чертях, ломающих тут ноги. И Тэхён оттаял, вспомнив, зачем они пришли. Когда Чонгук обернулся, поздний гость обнимал себя за плечи, пряча обнаженный торс. — Я не очень-то часто раздеваюсь при ком-то другом. Чонгук надеялся, что Тэхён сделает это в ванной, а потому смутился не меньше, заставил себя смотреть в пол. — Извини… Впрочем, не вижу причин стесняться. У тебя красивое тело, — Чонгук не глядя протянул ему зеленую фланелевую рубашку с черными штанами и носки, вышел из комнаты, на ходу добавляя: — Душ отсюда налево. Потом жду на кухне. Через пятнадцать минут, как следует отогрев бока, Тэхён робко сел за стол и, распаренный, всё еще тяжело дышащий, пролепетал: — Спасибо. Что бы я без тебя делал. — Не знаю. Я не любитель рассматривать альтернативы, — Чонгук ставит перед ним тарелку с супом и коробочку кимчи, последнее, что удалось отыскать на дне кастрюли и холодильника, потому что с позавчера некогда стоять у плиты. — Поешь. Тебе сейчас нужно согреться. А потом есть чай. И даже корица где-то завалялась. — Да я не… — Хочешь. Ешь, я сказал. Чонгуку заметно неловко из-за того, что нечего больше предложить, стыдно за грязную лампочку в круглом абажуре, за батарею выставленных пустых бутылок вокруг мусорного ведра под мойкой. И много чего еще. Но он таков, каков есть, и Тэхён должен видеть, к чему стремится. Да и в качестве друга он хоть раз обязан побывать в гостях. Друга ли? Пока он молча уплетал ужин, Чонгук прикурил и занялся дальнейшим изучением колонки «работа» в газете. Тэ посмотрел на него как-то трогательно, но близко к «жалко». — Интернета нет уже давно, как ты понимаешь, — Чонгук счёл нужным прояснить ситуацию, хотя прекрасно понял, что от него хотят услышать. — Мне нужно уплатить по счетам: просрочил полгода. Или нас выселят в общагу в двух кварталах отсюда. А воду, свет и газ не отключают только потому, что Джихё прописана инвалидность. Я предоставил приставу свидетельство о том, что её могут снять со стационарного лечения, вот почему так важно, чтобы дома были все условия. По сути, это и фикция, и правда одновременно. Может быть, Тэхён догадался сам. Что тут гибло и страшно, а он со своими раздорами на этом фоне выглядит оскорбленной кошкой, чуть замоченной дождем. Здесь кипят страсти, и происходят ежедневные пытки. В глубине квартиры раздался шум, и Чонгук, резко потушив сигарету, подхватился с места. Его не было долгих десять минут или больше, он выходил с тазиком и тряпкой, шумел в районе уборной. Тэхён пока вымыл за собой посуду и разлил заварку по чашкам, попробовал сэндвич. Чон вернулся несколько раздраженным, но больше уставшим, точно толкал поезда, постоянно слетающие с рельсов. — Не обращай внимания, — утешил и скривил рот, присаживаясь. — Вкусно? — Очень, — похвалил Тэхён. — Не моё дело, можешь меня ударить. Но ты не пробовал лечить мать…? — Пробовал, — спокойно ответил Чонгук. — Три раза она ложилась в клинику и все три раза сбегала. Кто на себе поставил крест, тому под него и лечь. Давай не будем о грустном, ладно? Кивнув, Тэ притих, затем взялся вслух читать отмеченные Чонгуком вакансии. Красные овалы загорались на разнорабочих, грузчиках, помощниках по хозяйству… И чем ниже по черно-белым строкам, тем сильнее Тэхёну хотелось завопить и разругаться. Чонгука позабавило его прискорбно-озлобленное выражение лица. — Ну, с профессией доктора пока не ладится, что сделаешь. — Ты не можешь бросить учёбу. — Могу. Мне решать. — Где гарантии, что ты потом восстановишься? Удивительно, как его волнует, что с ним станется. Значительно. Взглянув исподлобья, Чонгук дёрнул газету на себя, чтобы исключить источник переживаний. — Где гарантии, что с небес на меня рухнет манна небесная? Не будь ты таким наивным, Тэхён, посмотри на то дно, где я нахожусь, — Чон всплеснул руками. — Дело не в том, что я сдаюсь перед трудностями, а в том, что это единственный способ их преодолеть. Пересидев унылое молчание, Тэ наконец-то поделился случившимся, но Чонгук не счёл это за великую ошибку. — Чимин не сможет обижаться долго. Тут, в общем-то, не на что. Если между вами с Юнги реально искры не пробегало, всё наладится. — Неуместно смотреть с надеждой, но Чонгук не отследил, сколько её вложено. — Он переживёт, поверь. Он знает вас обоих и то, на что вы способны. Так что… Не парься. Кто-то из нас не должен париться, понимаешь? Иначе сложно, Дюймовочка. Он упростил задачу и прикрылся улыбкой. Тэхён испытал несказанное облегчение, точно всё закономерным образом облеклось в элементарные формы. Только Чонгук мог сказать ему всё, что нужно и донести послание между строк безобидно. Беседа до трёх, без жертв, с постоянной сменой тем. Калейдоскоп всякой всячины, отборные шуточки Чонгука, гримасы Тэхёна, общий сдавленный смех. На душе похорошело, покрылось цветущими бутонами. Сойдясь во мнении, что час поздне-ранний, подходящий для успокоения потяжелевших век, они направились в спальню. Тэ улегся на краешек кровати, пока Чонгук разбирался с бумажками на столе. Вернее, делал вид, что разбирается, чтобы не начинать разговоров и не уплотнять пространство до интимного при чистейшем сознании. Несколько минут он наблюдал за тем, как Тэ дремлет и просыпается, смотрит сквозь космические туманы и невольно облизывает губы, как будто замазывает невысказанное. Например, укоры и предложения о помощи. На удивление - таковых не поступает. Всемогущий сон одолевает его, скрутив калачиком у стены, и Чонгук гасит свет, чтобы поместиться рядом. На спине. На боку… Вкусный запах его же шампуня. Постель наконец-то не холодная, не пустая. Еще не полудрёма, но ощущение плавленой реальности. Размытые колебания воздуха от горящего огня, хотя горит только в груди, а потом внизу живота, и приходит тонкое угадывание того, что затылок Тэ как пшеничная шапка, что на его перекрутившейся рубашке съехали швы, и дышит он медленно и ровно. Раз и два… Раз и два… Рука Чонгука сползает с его волос к шее, оглаживает плечо и срезает контуры по талии. Вздрагивание. Провалившиеся в глотке комья. Чонгук почувствовал сбитый пульс. Он разворачивает пострадавшего, осторожно взяв за плечо. Всё потому, что он здесь. Близко. Так нельзя и можно. По-взрослому, беззастенчиво и несмотря ни на что. Слишком слабое освещение, паранормально звенящая тишина, как долгое эхо после отыгравшего в зале рояля. Тэхён часто моргает, вслепую карябает пальцами по твёрдому прессу, по надувающейся ширинке. Они немы. Мимы. Поцелуи не мимо. Точно в цели, по губам и чувственно, с прижатием на долю секунд и проникновением в теплоту рта. Чонгук прижимается к нему тесно и угрожающе близко, сжимает ягодицу, и Тэхён инстинктивно закидывает ногу ему на бедро, скрещивая их в странном соитии нагретых конечностей. Полураздетые, полуживые, задевающие друг друга бессовестно и горячо. Плаксивый стон и грубый, синхронно парящий высоко-высоко. У Тэ плохо получается, Чон берёт всё на себя. Сосредоточиться невозможно, всё кругом колется и жжётся, а рука Чонгука - подумать только, какая большая и сильная - растирает их плоть. Соприкасаться там фантастически приятно. Тэ хватается за его предплечье, предпринимая попытку остановить, беспрерывно стонет, но Чонгук не прекращает, ускоряя темп, подминая его под себя. Тэхён для него так красив, так бесподобен и недостижим. Хотя бы на одно мгновение, пока он здесь. Насладиться, увековечить в памяти тени на его скулах, вздернутый подбородок, шёлк кожи, заслушать до дыр его пронизывающий голос. Последнее, что остаётся, чтобы не умереть от стыда… Только что было видно. И вдруг пущая темень: Тэхён кладёт дрожащую ладонь Чонгуку на глаза и хрипит куда-то вскользь по щеке: — Не… смотри… на меня… я… И с продолжительным стоном, опаянный дрожью, обхватывает Чонгука, затягивая тканевые солнца на его футболке. Подхваченный оргазмом, он отчаянно проламывается через желание спрятаться, но жадно целует Чонгука в шею, ключицы, делясь пожаром щёк и натруженным дыханием. Чонгук пачкает ему оголившийся живот и стонет сдержаннее, сжав челюсти и оттягивая за волосы. Жалостливо вздохнув, Тэхён размазал влагу по их губам и прикусил остроту верхних линий. Он зарыл пальцы в чёрную шевелюру и решил, что признается каждому волоску. Признается в том, что ему обещанное время не нужно. Вот же оно, растаяло между ними и вдыхается металлической стружкой. Всё это грязь грязью вынянченная напряжением, но счищенная лезвиями, отфильтрованная, пропущенная через мясорубку и мякотью улёгшаяся на рёбра, вмазанный в пупки бальзам. — Чонгуки… Да. Он видит цвет его слов. Бордовый, как вино или алые отравленные яблоки. Всего лишь цвет покусанных губ. Избитый сердечный ритм. Медицина бессильна. У Тэхёна одержимость идеей вылепить из Чонгука куклу и лишить шарниров, чтобы не дать уйти. Кому из них пришло бы в голову сойтись на почве разряженных эмоций и разных ступеней, тянуться навстречу, уже не имеет значения. Разум отключен. На спор с проблемами, против всего, что вгоняло в вечную мерзлоту, изо дня в день сбивая с ног. Именно в этот миг, когда Чонгук держит Тэхёна в объятиях, прижавшись губами к его лбу, он чувствует, как отходит давление стен, спадают железные оковы и что-то перекатывается от запястья к запястью. Он слышит, что у Тэхёна развивается предельная степень доверия и именно сейчас тот влюбляется в него еще больше допустимого. За недожатые сантиметры, за раскатанные по коже чувства, бережливые прикосновения. Не так важно, что он теперь сделает, важно - как. Разрешить ему трогать, где хочется и получить то же в ответ. В нём всё кричит: «Первый, ты первый…», зажатость, переходящая в порывы, постепенно раскрывающаяся чувственность. Чонгук даёт ему найти на своём теле столько гладкости, крепости, сколько никому еще не позволял, ищет разгадки на его плечах и изгибах. Через ткани, где-то плывущие из-под пальцев. И этот пыточно-нежный осмотр, когда они боятся выпустить лишний вздох, оканчивается поцелуем в ямочку меж ключиц… Тэхён засыпает у Чонгука на груди, успевая сплести пальцы. Он действует, словно колыбельная. Ирреально, но они оба знают, что это им не приснилось.***
Он так и знал, что рано или поздно тайное станет явным, проклюнется наружу в самый неподходящий момент. Хватило трёхсекундной тишины, чтобы Юнги понял: там распадается Чимин, и сейчас же с треском развалился их едва устоявшийся мирок. Перезвон ему не дал результатов, да и не стоило стараться. Достучится до него он теперь нескоро. Чимин уже давно не тот доверчивый мальчик, которому можно было намотать на уши километры лапши или оставить без объяснений. Огорчение довольно быстро перешло в апатию. Желание творить забилось мусором и стало просвечиваться сквозь стеклянное горлышко бутылки. Во всём виновато бытие, гробящее под своей танковой массой беспомощных людей. Юнги вообще никогда не хотелось становиться бунтарём. Художником, скульптором, творцом, но не падлой, которая трусливо семенит прочь от неприятностей, от всего, что делает больно и нарушает привычный устрой гедониста. Объявленный перерыв, какой растянулся на года, вдруг перекрылся чёрной плёнкой заплесневелого трупа. Возможно, их отношениям давно конец. И был только секс, секс и еще раз. Чимин искусно отыгрался, отплатил так, что Юнги по-настоящему опасается, а не остыл ли он к нему настолько, что уже не зажжешь. Ненормальное расставание, вытянувшее последние нервы. Надо иметь достаточно крепкие яйца, чтобы уходить без возвратов и растягивания любовной жвачки. Юнги казалось, что он силён, но оказывается - слабак, вляпался по самые уши. Чимин перегнул его через колено и отходил по заднице безо всякой жалости. За всё то, что терпел раньше. Наверное, так и должно быть, достойное наказание. Совесть уже и без того заждалась возмездия. Подвернулся и удобный случай. Оборвали, перерезали и прижгли. Пуповина их связи отпала, тот гнилой отросток, тащивший вниз. Юнги переоценивал значимость своей роли для Чимина. Самообман? Недурно. А в дураках сразу трое. Интересно, как Тэхёну удалось перещеголять брата в хитрости и держать их союз в секрете? Проныра. Наивный, сладенький, но в попытке защититься вертеться умеет. Обвинять его, впрочем, не за что. Он хотя бы признался. Лучше поздно. А Чимину поди и докажи, что ничего такого не было. Поверит? После всех походов Юнги налево, кучи партнеров, участия в оргиях, многочисленных загулов? — Какая же несусветная ебола, прости господи! — простонал Юнги и ухватился за голову, чтобы она не раздалась вширь от распухающих извилин. Столько мыслей разом не накатывало со времен сессий в университете. Или Юнги нарочно их глушил. Но сейчас… Сейчас-то и алкоголь не в помощь. Не берёт, сука. Поэтому прогулка по улице в поздний час считается нормальным и предугаданным исходом. Ни извинения, ни записки под дверь Чимину не нужны. Даже разговор не достанет. Так уж вышло, что его джентльменская натура подчинена выдуманному кодексу чести: если к тебе идут с огнём, набирай ванну дополна и засекай пять минут, затаив дыхание. Он лучше утонет, чем еще раз поступиться гордостью. Жаль, Юнги не заметил раньше, но не жаль, что вёл себя по-скотски. Тоска ноет аппендицитом. Над Юнги властен некто свыше, подрезающий его стеком так же скрупулезно, как он поступает с глиной. Вдохновение не совсем вернулось, но деться некуда – и Юнги сел за лепку. Он делал ошибки, винил свои ставшие вдруг корявыми и непослушными руки, совершал ритуальные нервные перекуры и время от времени позванивал Тэхёну, у которого голос звучал наркотически воодушевленно несмотря на то, что он фактически в изгнании. В него вдохнули жизнь, когда никто и не ожидал. И только к концу недели до Юнги дошла простая мысль: можно взять и приехать к нему на работу, явиться едва ли царственно, но всё еще держа нос по ветру. Тэхён как раз сдал гору посуды и снял перчатки, когда старшой кивнул ему на служебный выход и сказал, что его просят на «свиданку». Тэ вскинул брови, предполагая, что шутка половинчатая, а слух вряд ли мог разнестись так быстро. Итак, он ожидал увидеть Чонгука, хотя тот и должен был быть на собеседовании. — Привет, — Юнги вяло помахал ему и сунул руки в карманы. — Я не стал заходить с парадного, выловил вашего уборщика… Он осёкся, потому что Тэхён встал в позу, сложив руки на груди. Показалось, что всё-таки дико обижен, но вдруг широко улыбается и даёт понять, что между ними нет места разногласиям. — Да брось. Я еще по телефону тебя заверил, что всё в порядке, — он обнял его и приятельски похлопал по спине. — А по тебе видно, — просиял Юнги и расслабился. — У Чонгука, значит, живешь? — Уже как три дня. — М-да, много. Не надоедай ему сильно, нахлебник. — Тэ пихнул его в плечо. —Ладно, сожитель. Может сгоняем на обед в кафешку? Тут рядом. Я сто лет ни с кем не разговаривал по-человечески. — Без проблем. Только переоденусь. За трапезой время пролетало незаметно, разговорились, от психологии отношений перешли к ерунде вроде плохого лезвия бритвы Юнги. На щеке значился порез. Поразительная внимательность Тэхёна никак не вязалась с его рассказами о восхитительном Чон Чонгуке. Юнги так и не понял, встречаются они или нет, но их начало удивительно напоминает ему о собственном прошлом. — У вас сейчас самое лучшее время. И Тэ опустился с небес на землю, отпил чаю и помрачнел. Не лучшее. Страшное и туманное, а они просто улавливают какие-то микрочастицы и мгновения. И мать у Чонгука психованная пьяница, которая в первое же утро, застав сына в постели с парнем, изрыгнула: «Пидор!» и с той минуты ни слова в их адрес не проронила. Тэхён возвращается в условный дом только с Чонгуком, который перехватывает его у метро, но никак не в одиночку. Тяготы Чонгука Юнги не сильно взволновали: найдется еще сотни таких страдальцев из неблагополучных семей, с больными родными, требующими ухода, малоимущих и попросту заёбанных. — Ну да, нелегко ему. Но ты нюни не распускай. Станешь жалеть – турнёт тебя тут же. Так же будет, если попробуешь встрять и подсунуть ему помощь. Проморгав, Тэхён обратил внимание на баристу, весело украшающего вишенкой коктейль. Выразительно. — Ты уже вмешался, да? — не удивился Юнги и покачал головой. — Но он, видать, не прочухал. Чистенько сработано, дай пять. Тэхён зачем-то дал и пустил смешок. Так уж вышло, что у них с Юнги вынужденная дружба, хотя неискренней её назвать язык не повернется. Значит, и говорить можно откровенно, чтобы хён округлил глаза и начал возмущаться. — Нет ли у меня лишних денег? Я похож на банкомат, по-твоему? Мне сейчас проценты за невыплаченные кредиты накрутят и буду палец сосать. Или ты думаешь, что я зарабатываю свои лямы? Хер там. Агентству уходила большая часть прибыли от работ, выставок... А без пиара тоже не продвинешься – рекламщикам давай на лапу, журналистам. Искусство теперь тоже рынок, купля-продажа, а карьеру, как и везде, можно построить лесенкой между ног. — Ты же не так построил, надеюсь? — хмыкнул Тэхён. — Судя по тому, что я безработный, как видишь. — А тот мальчик, который ходит к тебе на репети… — Тэхён прищелкнул пальцами. — Ну вот же, точно! Чонгук может преподавать скрипку! — Он, может, именно этого и не хочет, умник, — устало выдохнул Юнги. — А тот мальчик хотел под меня лечь, чтобы избавиться от влияния отца, так что мы разбежались. Короче, не складывается. Вот если есть карта судьбы, то на моей задница в полный рост, да еще и с бантиком, типа красиво, но радоваться нечему. Ты вон даже универ не закончил, а ходишь невъебенно счастливый, в чём секрет? — Да если бы я знал, — пожал плечами Тэхён. — Я весь сплошной секрет. Юнги прыснул. Пропадают таланты легко и просто. Кто-то закапывается сам, кому-то хорошо помогают, третьи вообще до конца дней не в курсе о своих способностях. У Тэхёна резко сменились приоритеты после работы в больнице. Ему больше не хочется посвящать жизнь одним куклам, закрываясь за шторой «моя единственная страсть». — И что у нас дальше? Я держусь за Чонгука, а ты? — А я за соломинку, — Юнги показывает на таковую в стакане латте. — Сказать начистоту? Я собираюсь до поседения капать твоему брату на мозги, пока он не сорвется, чтобы со мной поговорить. — Вы оба на редкость упёртые. Могли бы сойтись по-нормальному. — Могли бы. Даже втроем. Впрочем, и Чонгука зови, хорошо получится... — Извращенец, йа! — Тэхён запустил в него комочек салфетки. Хотя бы посмеялись от души, взаимно отпустили грехи. — Я рад, что мы знакомы, хён. Юнги приложил пущенную салфетку к глазам. — Ой, извини, пиздёж в глаз попал... Шучу. И я того же мнения. А еще слава богу, что мы не переспали. И действительно. То, чего не случилось, имеет куда большую ценность. После звонка Чонгука и сообщения о том, что его вряд ли возьмут на место грузчика, потому что на складе какая-то путаница с устройством в целом, Тэхён осмелился предложить ему встретиться и обсудить назревший вариант.***
Глядя в зеркальные двери лифта, Чимин поправил галстук и взглянул на часы. Девять ноль-ноль. Тютелька в тютельку на рабочем месте. Двадцать второй этаж, полностью арендованный интернет-изданием. Чимин вежливо и бодро приветствует всех встречных и сворачивает в отдел редактуры. Справа дверь кадровиков, за которой слышится смех. У них всегда весело, конечно, но Чимину почудилось, что на этот раз чересчур. Он остановился, приосанился, напуская важности… И дверь распахнулась, засветив нагловатую ухмылку и официальный чёрно-белый костюм, красный галстук. — Вау. Сам босс. Чёрт меня подери, как повезло! — Юнги протянул ему руку без надежды на ответное рукопожатие. — Ты… что… здесь делаешь?! — выдавил Чимин и закусил губу. — Временно заменяю. Услышал, что у тебя секретутка в отпуск ушла, а я как-то подрабатывал по делопроизводству. Разберусь. Ну и раз уж мы давние знакомые, как не помочь? Гляжу, у девчонок из кадрового просто повальный недотрах, шуточки по Фрейду пошли на ура. Степени возмущения Чимина нет предела. Явился так запросто, без приглашения, и после того, что сделал. Какое-то форменное выблядство. На висках проступила испарина. Как он не хотел видеть его здесь, как он… Чувствует то же самое и глубже в обратном порядке, как-то сдерживает порыв разораться и вмазать ему в челюсть. — Подработать решил? Что ж, скатился. Поздравляю. — Можешь наваять обличительную статейку, как умеешь, а для фоток я даже попозирую. Вот только, — он встал вплотную и выдохнул ему на ухо: — тогда я расскажу и покажу, как мы обычно веселимся. Он демонстративно вытащил из кармана телефон и показал. Фотографию, на которой Чимин спит в его кровати. А потом следующую. Селфи, где они лежат рядом. И фото, где Чимин в чужой душевой, и ту, что сделана из-под руки, когда Чимин натягивает брюки… — Подонок, — шипит Чимин, багровея. — Только для тебя, и не благодари, — усмехнулся Юнги, и Чимин, рьяно развернувшись, молча направился в кабинет. Пришлось кричать ему вслед: — Э, кофе сделать? А минет? Люди в коридорах пораженно оглянулись на него. — Чё уставились? Работайте. Хотел же без насмешек и сарказма обойтись, быть мягким и даже извиниться, но повёл себя как обычно. Идиот. И за стол секретарши садится злым, цепляет со стола её овальные очки и кладёт ноги на стол. — Скатился, блядь, — передразнил недавно услышанное. Затрезвонили оба телефона. На рабочей почте завал писем. Юнги нужно уточнить, что и как, но зайти к Чимину труднее, чем прыгнуть сальто-мортале.