дорогая

Билл переживет Мэйбл. В отличие от нее самой. Диппер считает, что Мэйбл просто везучая. Ей повезет сегодня так же, как и вчера, позавчера, неделю назад, месяц и год. - Забываешь желать удачи своей сестренке. У Сайфера статичная манера не здороваться, шептать ядовитые колкости, плести Горгоновы козни и скрипеть камерой Лейц. У Сайфера много подкошенных систем по строению. Сайфер сам по себе сломан. Потерянная кукла потерянных детей в открытом космосе. Раздробленные экзопланеты, потертые газовые гиганты, разорвавшиеся звезды с маленькой «з» и кодировкой Вольфа – Райе. Одуванчики в его груди – будто эти самые спектральные шары. Тысяча маленьких мерилл-звезд* Пайнс перенимает каплю безразличности от Билла. Билл – это безразличие ко всему существующему в степени чувственности и контакта. Билл – это веер эмоций ко всему космическому, разрушающемуся, живущему. Билл – это просто странность. Диппер слишком долго смотрит в чужие глаза и слепнет для мира. Немножко забывается. Забывается до той степени, что пропускает то едкое слово в квадрате, цедящее за собой ворошность данных на бумаге. «Мэйбл мертва». А дальше статистичность причин остановки сердца. Глупо сказать, что это все не миксома. Мэйбл не идет рак сердца. Но если у тебя нет денег, то ты ничего не можешь. Пайнс была еще тем везунчиком, протянув так больше года. Люди столько не живут. Внутри девочки билось будто второе сердце. При вскрытии в морге на ребрах заметили тонкие резцы. Мэйбл драло изнутри. И это ее и спасало. Четырнадцатое октября – не самая лучшая дата. Даже если в нее сдыхаешь. У Пасифики вянут цветы на голокостной руке. Радиуска чернеет полностью. И графа с именем Стивен Роджерс подписана ее тонким почерком. Чернила размазаны слезами. Нортвест отнюдь не плачет. По врагам не рыдают. По друзьям не скулят побитой собакой. Диппер не приходит на похороны. Пайнс просто знает точный код расположения «4-16-4» ее могилы и ничего больше. Мертвых не жалеют. И все хорошо. Мэйбл не пережила Билла. Но успела пережить малышку Лил. Сказки рассказывать больше некому. Зато Билл переживает Мэйбл не на один десяток лет. Сайфер не терпит жалости и помощи на свою сторонную долю. Однако изредка позволяет Дипперу вывозить себя из четырех стен прогорклости и своемирья, недолго катая по двору пансионата при больнице. Изредка блондин поднимается с коляски и пытается стоять. Сделать шаг. Будто маленьким ребенком от полугода, первые семь шагов по небу и воде. Колени у парня дрожат. Он сводит ступни, косолапя. Говорят, Сайфер сможет ходить. Выйти за пределы своей заперти после сброса собаки под грузовик. Билл до сих пор смеется и казится, изображая гримасу умерщвления. Ни черта хорошего в нечеловечном Адамовом ребенке нет. Диппер хочет кинуться помочь. Только слышит противный скрежет и невскрытую ругань. Билл-ребенок – отвратительная вещь. Пайнс не знает его взрослости, но уверен, что эта едкость с каждым хроносным моментом все язвительнее дерет чужое сердце. Пайнс с какого-то хрена уверен, что Сайфера нужно лишить прекрасного одиночества, сунув под бок себя. Хэй, у нас же одинаковый ворох одуванчиков, не замечаешь? Спустя месяц, Пайнс лишь может предполагать, каким образом так выходит, и что вкачивали Биллу, он делает несколько шагов. И более менее ровно стоит. Ветер дует с востока, огибая Землю. Ударяясь о высотки Нью-Йорка, скарбливаясь о Кордильеры, срывая кепки в Орегоне. Дипперу уже четырнадцатый год, он очень взрослый мальчик и готов решать очень взрослые дела. Правда, убивать он еще не готов. Смертельный список пуст. - Билл… Мальчик-созвездие, - по обыкновению еще и мясной мешок без мозгов, - мнет в руках край футболки алого цвета. Кровь будет отстирать проще. Не белое. Сайфер смотрит на него укоризненно. Где-то там, под сплетенными тряпками – одеждой, под выгнутостью ребер, ворох одуванчиков. Завявших, пораженных паразитом, сгнивших. Отвратительно желтых. Но Пайнсу четырнадцатый год, это звучит куда лучше, чем просто тринадцать. Он готов решать слишком взрослые дела. Но еще не готов убивать. Однако носит футболку одного из красных цветов. Как подступить к вопросу – неизвестно. Мальчик-созвездие говорит прямо и в упор: - Ты моя родная душа. У меня точно такие же одуванчики под ребрами. Диппер говорит все это в потоке ветра, быстро и неразборчиво. Но Биллу удается понять все. Только Сайферу будто плевать. Потому что на действительности ему без разницы в более грубой форме. Б и л л у С а й ф е р у л и ш ь б ы ш е п т а т ь я з в ы в с е р д ц е Д и п п е р а П а й н с а. Сайфер рассказывает хреновые сказки. Малышка Лил плачет, льет слезы в коробке морга. А Лизи падает в могилу неспокойной душой. - И что? Диппер не знает, что ответить. Он ожидал улыбки в свою сторону. Облегченного и хоть каплю счастливого взгляда. На крайний случай под одним процентом объятия. На ноль целых и одну миллионную он ожидал поцелуй. Хотя бы смазанный, в судорогах, в уголок губ или щеку. Но Билл – это просто конкретизирование отвратительства, безобразия и ублюдочества. - Предлагаешь мне любовь до гроба – отличную долю эндоморфинов, из которых вытекает поцелуи в каждую свободную минуту, объятия до вдавливания грудины в позвоночник, секс по пятницам, отнюдь не в лице закона, и что-нибудь еще слащавое? Щеки у мальчика-созвездия алеют, он вжимает голову в плечи и машет руками: заткнисьзаткнисьзаткнись. Только Сайфер и дальше несет обоюдный бред. Взрослые мальчики должны уметь слушать взрослые слова и взрослые смыслы. - Не стесняйся. Это все то, что ты бы мне сказал. Только отнюдь в приличной форме для понимания: ялюблютебя. Только я тебя – нет. И не реви в подушку. Никуда не денешься. Все равно после будешь бегать собачкой и срастешься, будешь пытаться добиться своего… … и может у тебя получится. Билл говорит грубые слова. Билл говорит скипяще и безразлично. В нем лишь саркастичность и что-то такое обоюдно черное, поглощающее. Он – лишь скопление знаний – называет все цвета спектра, - но не чувства. Если бы только Пайнс не тешил себя, что внутри блондина есть что-то хорошее. Забившееся в угол, ждущее кормящей руки. Сайфер не избавляется от исландского акцента, и «р» лишь придает большее безобразие и резкость его речи. «и может у тебя получится». Сердце Билла бьется бесшабашно, постоянно цепляясь за ворох подохших одуванчиков, корежась. - Может быть, тебе повезет. Сайфер никогда ничего не обещает. Кроме смерти и дыры бантаблеком. Дипперу четырнадцатый год – это все те же тринадцать с хвостиком, он твердит себе в голове, что должен любить Билла. Слишком любить. И уметь ждать. Пока он ставит рамку ожидания себе в год. Через триста шестьдесят пять дней Билл встает с коляски. И может покинуть стены пансионата при больнице. **** Пайнсу четырнадцать, ровно и твердо. Это уже пятнадцатый год. Ему кажется, что теперь все будет прекрасно. Биллу шестнадцать, и возраст – это пустые цифры, отжитие на количестве пройденного по орбите планеты Земля. Мэйбл нет уже больше года. И Дипперу как-то негрустно. Он щурится Солнцу, улыбается Сайферу. У них двоих статичное начало на «С». Мальчик-созвездие хвостиком следует за своим вторым куском души – ворохом таких же одуванчиков. У Диппера ворох ярких-ярких одуванов с батальной астрой в центре. У Билла завявшие, умершие маленькие звезды с черной пустотой. И любовь Пайнса где-то косится парой слов. «не твое». «не мое». - Хочется той любви? Сайфер спрашивает в усмешку. Издевается. Мальчик-созвездие кротко кивает и н е з н а е т, чего ожидать от своей судьбы. Вместо букетов роз, как принято на свиданках в три цента, Дипперу впечатывают букет прожженных костей. Обмотано подарочной лентой. Внизу бирка с подпиской «Балти был рад стать твоим персональным букетом». Пайнс надеется, что это шутка. Потому что Балти – имя собаки, что сбросил Билл под грузовик. Неискусственно, неподдельно. Юноша чурается и чиркает спичкой в заднем дворе дома. Кладбище животных открывается. Где-то под клумбой тюльпанов жжется крематорий. Дипперу тут между прочим четырнадцать. Он взрослый-маленький мальчик. И какая к черту любовь в его единицу и четверку? Ему только ошметки сжигать и оберегать под своим боком хреновых ублюдков. Никак не «люблю» и «тыгосподимояпара». Пайнс искренне считает, что цветы синхронизированы и все нормально. Биллу шестнадцать и это пора года, где ты сходишь с ума под видом взрослого, либо окончательное застреваешь в собственном мире и дохнешь там. Вены тихо стонут, пальцы дрожат. Сайфер дарит неплохие подарки. Предрождественский подарок: атомные иглы от героина. Герой на героине просыпается где-то под тонкими ключицами. Билл смеется. Долго и протяжно. Он еще хромает и опирается на трость. Таким Билл кажется, будто вырванным откуда-то с века девятнадцати, когда Виктория еще не проскважена пулей. Сайфер ненавидит туманный Альбион и часто рассказывает что-то о психотропике берсерков. У него вечный исландский акцент и редкие ругательства на родном языке. У Диппера наивность вживлена в мозг. Он верит, что Сайфер неплохой такой уж ублюдок-не-ублюдок, просто отвык от мира. Все же нормально. Можно переучить. Переучить появляться ураганом с сумасшедшей фразой в припадке: «еще не сдох, я так хочу увидеть твой гниющий труп. А человечье мясо сладкое на вкус. Советую трескать тебе побольше конфет», что сливалась в одно единое слово. Билл выше. И когда он наклоняется, смотря безумным взглядом: зрачки расширены вантаблековой дырой, а желтая радужка будто бы проглатывается этой чернотой, то страх слизью обтягивает горло изнутри, капая на ворох одуванчиков. Сайфер нервозно дергается и, кажется, однажды так случайно заденет ножом что-то живое. Когда Пайнс осознает страх и безумие своей второй души, то становится слишком поздно. Дипперу пятнадцать и он повзрослел на еще больше. Штука бесполезная. А Биллу лишь еще хуже. Где-то внутри. Ворох цветов гниет, марая кости паразитом. Будто перед смертью. Сайферу смешно. Смешносмешносмешно о гребаной любви. Потому что батальная астра – не дохлые одуванчики. И где-то есть небольшой распад. Мальчик-созвездие чуточку ошибся. Что на всю Вселенную, охватывая точку до Большого взрыва. Билл притаскивает его куда-то на окраину города. Несет пьяный бред о пьяных испанских танцах, хоть и в парне ни капли того спиртового градуса. Все ограничено до примерного нуля, в отрицательную сторону ли. Голое сердце Диппера резво бьется, сминая яркие цветы. Одуванчик узкопластый – редкость красной книги. И умирать немного страшно. Потому что Пайнс боится Сайфера до молитв в ночи. Обшарпанные стены, покоцанные ванные в центрах больших комнат, сгоревшая многоэтажка, где на десятом развеяно два трупа. В углах разбросаны те самые атомные иглы от героина. Только руки у Билла чистые. Чистые как у Арабеллы. Мальчик-Арабелла не колет свою тонкую кожу. Он якобы дышит полной грудиной. Хотя дышать то и нечем. И здесь немного веет временем для игр. Мальчик-созвездие боится, что его столкнут со случайного выступа. Сайфер – псих. Псих, которого нужно любить этим извилистым мозгов в двадцать девятой черепной коробке и этим сердцем в выгнутых костях. Пайнс хватается за чужую руку. Жмется к чужому телу. Единожды Билл теплый, отдает чем-то большим по Цельсию, чем тридцать пять. Диппер знает, что от этого парню идти тяжелее: он до сих пор с той тростью времен Виктории. Но уточнение в том, что сегодня тебя не сбросят с от больше трех метров должно быть уверенным хотя бы на девяносто. И в больше, чем процент. - Раньше существовала легенда. Сейчас Билл не кажется в том безумном припадке, когда он кидался на чужие острые плечи мальчика. Но говорит с такой тонкой насмешкой. - Что где-то далеко живет маленький человек, который собирает все порывы грусти, в особенности слезы, и превращает их в звезды. А когда эти звезды падают, то можно загадать счастливое желание. Диппер на шесть часов ночи забрасывает к чертям математику, физику и астрономию. Лишь смотрит в небо и знает, что если Мэйбл не лгала, рассказывая те же самые слова, только своим мягким девчачьим голосом с толикой детской романтики, то ее слез там слишком много. И есть ли смерть – счастливое желание? - Реальность? Пайнс не знает. Сторонность науки не позволяет согласиться со словами парня. Сторонность наивности полностью и обоюдно верит. Сайфер затаскивает их на десятый – последний этаж. И падать будет очень больно. Если только не успеть загадать желание на падающую точку. - Если не хочешь отвечать, задавай вопрос. - Веришь ли ты? - Ни хрена подобного. Этим Билл откровенно насмехается. И глаза его вновь дрожат в нервозности. Взгляд бешено метается. Он до дерущей боли хватается за чужую руку. Останутся следы расплывшейся синей кляксой. - С какого черта же? Сайфер вновь начинает сходить с ума. Если ты практически идеален на глаз физически, то это не обозначит отсутствие монстров внутри, под коркой мозга – вовсе не рак. Мальчик-Арабелла жмет Диппера к стенке. Холодной, неровной, со следами крови, осыпанной белым порошком. Ребра будто втрескиваются в позвонки. Билла нужно бояться. Билла нужно сторониться. Прятаться под одеяло, скрывать голову под подушкой, плакать, звать маму и шептать клятвенной тишине, что так не должно быть. Сайфер будет тем чудовищем из-под кровати. Может даже песочным человеком. И сказки у Билла самые ужасные. С самым плохим концом, где все умирают. Малышка Лил когда-то плакала. Мэйбл оставила бы в живых каждого, переворачивая зло в иное. - Ты же чертов гений, давай, вспоминай, что падающие звезды лишь - отблеск звезды, что давно сдохла. Световые кванты еще не исчезли. Скорость света не так велика. За сколько лет исчезнет свет Проксимы*? Скорость лучей Солнца округляется до трехсот миллионов, с естественным округлением. Восемь с лишним минут до Земли. До Проксимы в двести семьдесят тысяч раз больше, чем до Солнца. Где же ответ, мальчик-гений? У Диппера голова кругом. Билл рьяно сжимает его плечи, будто раздерет сейчас мясо. Под боком, вместо окна, выбоина в стенке, за мелкими двухэтажками виден целый город. Пару шагов и можно упасть вниз. На тридцатку метров, размождая свое тело по ровному асфальту. Самоубийц не хоронят на общем кладбище. Только у Пайнса это не вольная смерть. Мальчик-созвездие лишь болезненно улыбается на момент: а треснет ли плита, на которой они стоят? Слышится крошение бетонного камня. **** Билла нужно избегать. Нужно похоронить хотя бы на время свою детскую любовь. Сайфер должен повзрослеть и очнуться от своего ненормального психоза. Очнуться от этих сжиганий книг. Мальчик-Арабелла сжигает пару книжек Бредбери на градусе, указанном в обложке. Крошит в пепел Диккенса. Бережно и любовно кидает Дойла и честно хочет вернуть черные листы вместе с Кэроловской Алисой. Все на том же кладбище животных. Только под другим кустом. Где земля еще не опалилась серостью. Кому-то нужно плакать по убитым героям. И танцевать вальс на их костях. Очнуться от этих чертовых свиданок за три цента в наркопритонах, заброшках, стрипбарах и небывалом дерьме. Дипперу пятнадцать, он вновь чувствует себя ребенком и не хочет видеть весь тот ужас, что помножен в Готэме. Очнуться от этих дрянных поцелуев. Билл не целуется – лижется. Больно кусает, размазывает кровь и слюни. Похабно смотрит и что-то шепчет про: «это же та твоя любовь трехлетней давности. Мэйбл тебе бы позавидовала». Пайнс хочет пластануть по чужой щеке, оставить алый след, лучше: выбить несколько зубов. Девочка с голокостной рукой забывается в ворохе памяти, но слова о ней немного режут сердце. Как когда-то ее резала миксома. Очнуться от объятий с выдранными костями. Мальчик-Арабелла сжимает худое тело в своих руках до хруста. Он впивается руками в межребрее, загибая фаланги у сердца. И будто хочет распотрошить все одуванчики под винным градусом. Если любовь такая, Диппер хочет отлистнуть время назад, когда Мэйбл еще рассказывала сказки в холле, и не подходить к тому больному ребенку. Если все это сон, то лучше проснуться. Только Пайнс знает, что это не получится. Он не Алиса. Алиса научилась забывать вещи Страны Чудес. А мальчик-созвездие – нет. Диппер начинает пропадать. Он закрывает за собой каждую дверь, на замок, на ключ, приставляет стул под ручку. Он выключает телефон. Он затыкает уши, слыша звонок в дверь. Он ничего не говорит матери, когда та смотрит вопрошающе в глаза. Он старается пропасть от этой любви. Билл говорил, что все может быть. Билл говорил, что некоторые надежды не оправдываются. Билл говорил, что случается все. И Билл вскользь говорил, что эта любовь – штука привычки. Это смешно. Пайнс глушит смех в подушке. Сайфер сходит с ума и немного заражается чем-то от Диппера. Мальчик-созвездие мечтает о чем-то более обычном, как у всех обычных людей: с реальной и нормальной долей романтики. С тем, как когда-то рассказывали мать и Мэйбл, насмотревшись дешевых фильмов. Диппер понимает, что Билл – это чертова ненормальность. Его можно только приручить, но не исправить это сумасшествие. В полночь кто-то стучится в дверь. Пайнс не маленький ребенок, но он не чувствует себя взрослым. Пайнс знает, что этот кто-то – Билл. Статичный ублюдок. Мальчик-созвездие хочет все ему сказать в лицо. И ни черта не получается. Сайфер врывается тем самым восточным муссоном. Имение свойства: возвращение. У него вновь припадок. Мальчик-Арабелла лишь хочет прохрипеть в лицо пару слов и врезать нож в чужое бедро. - Что, уже несчастлив? Билл психом кидается на чужие плечи, виснет. Взгляд его бешено метается. Тонкие пальцы до хруста продирают ребра сквозь футболку. Одуванчикиодуванчикиодуванчки. А после Сайфер сметается восточным ветром. И не возвращается. Ни через год. Ни через два. Мерилл-звезд* - WR 124 (Merrill’s Star, V* QR Sge, GSC 01586-00411, Sh 2-80) — звезда класса Вольфа-Райе, которая находится на расстоянии 15 тысяч световых лет от Земли в созвездии Стрела. Проксима* - или Проксима Центавра - ближайшая к нам звезда в космическом пространстве, относится к звездной системе Альфа Центавра. если не считать Солнце.