Изгой

      К Рождеству половина Хогвартса опустело. Большинство учеников уехали на рождественские каникулы. Кто-то — к семье, кто-то — к друзьям. Перси же остался коротать долгие зимние вечера в замке. Несмотря на то, что миссис Уизли прислала ему сухую записку и уточнила, приедет ли он на Рождество, слизеринец отказался. Он сам не дурак, все прекрасно понимал. Присутствие Перси не желательно и нежеланно, да и сам мальчик хотел бы как можно дольше избегать контакта с семьей. Он представлял себе тот ряд неловкостей, которые могут произойти. Одно дело — учиться в одной школе со старшими братьями и совсем другое — находиться со всей семьей под одной крышей, где уж ты точно никуда не денешься, рано или поздно с кем-нибудь да столкнешься. От самого письма веяло какой-то холодностью, притворностью, а приложенный к письму свитер (какого-то непонятного болотного цвета, с буквой «П» посередине) был связан будто бы через силу. Раньше, изделия Молли Уизли согревали душу, а письма создавали ощущение уюта, любви и дома, где тебя всегда ждут. Но теперь все изменилось. Просто кардинально перевернулось с ног на голову. Казалось бы, еще вчера Перси был горячо любимым сыном, мальчиком, подающим большие надежды. Он был именно тем типом людей, что непременно заставляли бы матерей испытывать распирающее чувство гордости, отцов облегченно выдыхать, зная, что у тебя есть умный и надежный помощник, а братьев и сестер не сомневаться в нем ни на секунду, и, может быть, из-за всех сил стремится быть похожими на него. В этом не сомневался никто. Однако, стоило. Перси-то оказался с изъяном. И пусть он не понимал до конца, что именно в нем было неправильно, ему хватало просто знать, что он — ходячее разочарование. Что он — позор семьи. А в школе ко всему прочему и изгой, позор, на этот раз, факультета. Признавать правду было горько. Перси всегда был белой вороной в семье. Но он никогда не сдавался, наивно полагая, что поступление в Хогвартс, поступление в Гриффиндор, сделают его намного ближе к ним духовно. Перси просто надоело ощущать себя другим. Он верил, что когда натянет на себя золотисто-бордовый галстук, станет более Уизли. Сумеет самореализоваться и заставит семью гордиться собой. Перси скривился от этих мыслей. Его взгляд упал на болотный свитер, и на мальчика накатила тошнота. Этот свитер бы в топку пламени и жечь не переставая, жечь до основания. Так, чтобы ни нитки не осталось от этого сухого, из чистой формальности связанного подарка. Да-а-а, свой первый учебный год Перси представлял совсем не так. Теперь миссис Уизли усиленно делает вид, будто ничего не было и все как раньше. Не было никакого распределения, не было Шляпы с ее роковым «Слизерин!», не было Перси с плотно завязанным изумрудным галстуком на шее. Эта наглая, очевидная ложь сквозила в каждой скупой строчке. И запах от письма тоже был незнакомый, лживый — такие вежливые письма пишут друг другу совершенно чужие люди, только вынужденные их писать из необходимости. Держать такое письмо было неприятно. Глаза отчего-то краснели, чесались и дергались от каждого выведенного слова, как от удара. А руки так и тянулись придать эту писанину беспощадному огню. Побелевшим тонким пальцам было мучительно прикасаться к пергаменту. Он казался шершавым, отвратительным, грязным. Хотелось отдернуть руку прочь и начисто забыть содержание, скинуть с плеч неподъемную тяжесть. Только не получится ни у Перси избавиться от невидимых оков, ни у миссис Уизли притворяться долго. Все, расходимся. Нить безвозвратно порвана. Диалога не будет. И как раньше — тоже не будет. Впрочем, Перси успокаивало вот что: большинство слизеринцев, в том числе и его соседи по комнате, уехали на каникулы, а это значит, что все это время никто не будет его доставать. Это был единственный плюс сложившейся ситуации. Рождество Перси ожидаемо встретил в компании книг.

***

Еще был Чарли. Перси помнил отлично, что день рождение Чарли — в ноябре. Эта мысль засела внутри его сознания сильной головной болью, подобно осадку в хитроумном зелье, степенно опускающемуся на дно колбы. И не выветрить ведь, и не вытравить. Так и будет висеть в горле острым комом, который и проглотить нельзя, и не выплюнуть. Только жить с этим. Адаптироваться. У Перси была странная привычка: готовить подарки заранее. Подарок Чарли был с ним и теперь, а слизеринец не представлял даже, что с ним делать. Подарить? Перси представлял эту картину слабо. Наверняка Чарли посмотрит на него хмуро, сумрачно, его лицо скривится от чувства неловкости. Он сухо кивнет и поспешит уйти как можно скорее — не дай Мерлин кто-нибудь увидит, что он яшкается со своим чудковатым братцем. Отвратительно. Перси в очередной раз почувствовал себя жалким. С чувством нарастающей тревоги он вертел в руках коробку в пестрой праздничной обертке, в которой таилась толстая книга о драконах. С драконами у Чарли были особые отношения: брат сразу же потянулся к огнедышащим созданиям и навсегда воспылал к ним беззаветной нежной любовью. Если бы Перси был бравым гриффиндорцем, он бы, конечно, нашел способ. Он бы нашел в себе смелость посмотреть в лицо брату, поздравить и вручить свой подарок. Перси поступил бы открыто и честно, несмотря на то, что убежать обратно хотелось бы до дрожи в коленях. Это было бы лучшим решением. Но проверку не прошел. Не смог. Несколько раз порывался пойти и застывал у подножия лестницы, отыскав в толпе знакомое лицо. Неуверенно обнимал себя руками и разворачивался, уходил поспешно, чувствуя, как покрывается красными пятнами. Перси поступил по-другому, в глубине души ненавидя себя за трусость. Он лишь подбросил книгу Чарли, но вместо заготовленной открытки приложил записку, на которой Перси как можно корявей вывел «От доброжелателя». Пусть его брат никогда не узнает о личности «доброжелателя», так будет лучше. Не волнуйся, Перси. Не узнает.