Пророк

      Дорезав кинзу, домовой эльф осторожно стер с мокрого лезвия прилипшие кусочки зелени. Уловив в ноже свое отражение, Ладан несколько секунд завороженно смотрел в свои искаженные металлом глаза. Эти глаза не были глазами предателя. Лучше умереть, чем предать хозяина. Так его всегда учила мама.       Звук шагов по каменному полу эхом разносился по всему коридору. Я шел вперед, рассеянно уткнувшись взглядом в коричневую мантию Джозефа Сингера. Двое авроров следовали за мной, держась чуть позади, по бокам. Обвинение в нападении и последующим похищении Северуса Снейпа пульсировало в висках молчаливой яростью. Стоило мне сделать хоть шаг вперед в нашем расследовании, узнать о таинственном ритуале с пророками и кентаврами, как меня тут же прижали к стенке. Подставить меня, найдя при этом идеальную причину исчезнуть из Хогвартса незамеченным. Обречь на допрос под сывороткой правды, который скорее всего закончится для меня психиатрическим отделением Больницы Святого Мунго, если у них такое имеется. Чисто и безупречно. Мы свернули в другой коридор, неумолимо приближая допрос. Поднялись по лестнице, сделали еще один поворот. В лицо мне ударило рассветное солнце, заставив меня сощуриться. Как будто казнь на рассвете, ей-богу. По сути, различий было немного. Эйвери. Буквально через пару минут я войду в кабинет и расскажу то, что неумолимо приведет к твоей смерти. Магии, чтобы хотя бы попытаться сбежать с боем, у меня не было. Один из авроров предупредил меня, что применил противоаппарационное заклинание, так что, если я захочу переместиться, меня размажет по всему Хогвартсу. Физически противопоставить что-то трем тренированным аврорам я не мог. Мог попытаться, но это явно только ухудшит мое положение. От мысли, что Эйвери держат где-то в подземелье, допрашивая или просто пытая для собственного удовольствия, к горлу начала подбираться тошнота.       В кабинете Дамблдора меня встретили волшебники Ордена Феникса в перемешку с аврорами: тут был сам директор, Роу, Флитвик с Квирреллом и седой аврор, которого я видел впервые. Альбус выглядел задумчивым; сцепив руки в замок перед собой, он медленно переводил взгляд с Сингера на меня. Роу не спускала с меня беспокойного взгляда. Неизвестный седой аврор в аккуратной белой рубашке сидел на стуле у небольшого стола возле окна, сжимая в руках черный кожанный чемоданчик, и даже не поднял глаза на вошедших. Флитвик с Квирреллом, не отрываясь, напряженно смотрели на меня, и если в глазах профессора заклинаний читалась тревога, то Квиринус всем своим видом выражал фразу «Ну и во что ты опять влип?» — Вот и вы. Не поймите меня превратно, мистер Сингер, но я все же обязан спросить еще раз. Это так необходимо? — первым прервал тишину Дамблдор. Один из сопровождавших меня авроров положил руку мне на плечо и настойчиво направил к столу возле окна, за которым сидел седовласый. Видимо, он и был врачом, который будет давать мне сыворотку. — Профессор Снейп был легилиментом, исследовавшим воспоминания потенциально виновного свидетеля. Это достаточно распространенное явление: попытаться убрать легилимента, наткнувшегося на нечто, что реципиент хотел скрыть. Профессор Снейп пару раз просыпался и пытался предупредить о чем-то мадам Помфри, но почти сразу снова терял сознание. Вот вам и мотив. В медпункте ночью они были вдвоем. Когда мадам Помфри пришла утром, оба исчезли, причем найден был лишь профессор Флеминг. — Когда я проснулся, профессор Снейп был еще там, — возразил я. — Я ушел, а когда я вернулся в медпункт, его уже не было на месте. — Есть ли кто-то, кто может подтвердить это? — спокойно обратился ко мне Сингер, присаживаясь в кресло рядом с Роу. Только Арин, подосланная ко мне марионетка. — Нет, — соврал я после короткой паузы. — То есть алиби у вас все же нет, — спокойно подвел итог Джозеф. — Профессор Дамблдор, мы говорим о вопросе государственной безопасности, и это моя работа — изучить все возможные версии. Это просто безобидный допрос, с которым мы покончим очень быстро. Если ему нечего скрывать, конечно. Доктор Барклай? Неразговорчивый врач разложил на столе маленький черный чемоданчик. Внутри, в плотной черной вате была зафиксирована ампула и небольшой шприц. Похоже, сыворотку правды мне собирались колоть. Перед глазами почему-то встали картины смертельных инъекций, которые делали преступникам. — Господа, — обратился Сингер к двум аврорам, сопроводившим меня сейчас. — Благодарю за вашу помощь. Можете подождать снаружи. Видимо, к допросу допускались лишь непосредственно участники расследования, как из Министерства, так и из Ордена Феникса. Меня попросили закатать рукав мантии, и холодные пальцы врача в белых латексных перчатках быстро закрепили на мне специальный ремешок, чуть повыше локтя. Я смотрел на свою тяжелеющую руку и медленно шевелил пальцами, до сих пор будто бы не веря в происходящее. Минуты тянулись бесконечно, будто бы часовой механизм мироздания оказался залит чем-то вязким. Я услышал слабое журчание набираемого в шприц прозрачного снадобья. Барклай отложил пузырек обратно в чемоданчик и выпустил из шприца лишний воздух. Я сжал кулак. Игла мягко вошла в набухшую вену, и я почти мгновенно почувствовал разливающееся по телу тепло: оно распространилось по руке, проскользнуло вверх, окутало голову и, в конце концов, прошлось волной по остальному телу, до самых кончиков пальцев. На секунду мне показалось, что я опьянел, хотя сознание все также оставалось ясным. Аврор прикрыл шприц ваткой, извлек его из вены и сразу же прижал ее плотнее, после чего положил использованный шприц в чемодан и заклеил ватку пластырем. Я сжал руку в локте. В кресло передо мной пересел Джозеф Сингер. Он как обычно устроился нога на ногу, сложив руки замком на колене. — Итак. Как вас зовут? — подождав с полминуты, наконец задал он свой первый вопрос. Несколько мгновений я молчал, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Несколько секунд все было нормально, но после в голове начало нарастать давление, будто бы где-то в черепной коробке появился тяжелый металлический шар, медленно, но неотвратимо увеличивающийся в диаметре. От неожиданности я неловко схватился рукой за голову, будто бы это могло помочь унять нарастающую боль. Меня одолела коротковременная паника, связанная с тем, что я не понимал, как убрать чертов шар. — Меня зовут Александр, — услышал я наконец свой собственный голос. Фраза будто бы сорвалась с языка сама собой. С каждым повисавшим в воздухе словом давление в голове утихало, сменяясь пьянящей легкостью и мягким покалыванием в конечностях. Это нехорошо. Заткнись. Заткнись. — На каком факультете вы учились? Я молча смотрел в глаза сидящего напротив Сингера. Прикусив внутреннюю часть щеки, я прилагал максимальные усилия, чтобы сконцентрироваться на этой боли. Интуитивно я понимал, что чем больше я буду говорить, чем больше приятного покалывания будет разливаться по моему телу, тем сложнее будет сдерживаться с последующими вопросами. Если я скажу хоть что-то не то, — а это обязательно случится — то больше никогда не увижу Эйвери. Давление в голове вновь нарастало. Очертания предметов начали расползаться, будто бы я снял очки; пришлось несколько раз моргнуть и сконцентрироваться, чтобы собрать картинку воедино. — Вы слышали мой вопрос, профессор? На каком факультете Хогвартса вы учились? Каждый запрос будто бы вдвое усиливал давление в моей голове. Я знал, что нужно сделать, чтобы убрать его — ответить на чертов вопрос, но если я сделаю это, то уже не смогу остановиться. Я приоткрыл рот, чтобы осторожно вдохнуть воздуха. Казалось, еще одно движение — и в моей голове что-то лопнет. Во рту я ощутил привкус крови от прокушенной щеки. Нельзя говорить. Нельзя. Пусть подозревают меня хоть в том, что я Темный Лорд — лучше так, чем дать ей умереть. У них все равно нет никаких прямых доказательств. — Это безобидный вопрос, профессор, — заметил Сингер, чуть приподнимая бровь. — Что вас так сдерживает? Давление вновь усилилось, до темноты в глазах. Похоже, оно увеличивалось пропорционально неотвеченным вопросам. Нельзя было говорить. Нельзя ни в коем случае. Я откинулся на спинку кресла и постарался максимально расслабить мышцы, будто бы это могло хоть как-то помочь. Я представил свежий воздух запретного леса, приятно холодящий мой разгоряченный лоб, холодную воду озера. Я не поступлю как Флеминг. Не брошу Эйвери, где бы она ни была сейчас. — Доктор Барклай? Нам понадобится еще одна доза. Фраза осела в груди давящим чувством безысходности. Стараясь смотреть куда-то перед собой, я слышал, как где-то сбоку врач с щелчком раскрыл небольшой чемоданчик. Резинка от медицинских перчаток дважды щелкнула о запястья, кресло возле меня скрипнуло. Черт возьми, как же тут жарко. Запах медицинского спирта вновь разлился по комнате, и я наконец перевел заторможенный взгляд на свою руку, вокруг которой закрепляли специальный ремешок. Прозрачное снадобье в шприце смешалось с темно-красной венозной кровью, и новая доза препарата медленно проникла в мое тело. Тепло в этот раз сопровождалось невероятной слабостью. Голова кружилась, причем одновременно в обе стороны. Я откинулся на спинку кресла, не в силах усидеть прямо. Врачу пришлось придержать мою руку, чтобы заклеить вену пластырем. В голове не осталось никаких мыслей. — Как вас зовут? — где-то издалека раздался вопрос. В моем застывшем, вязком, даже терпком сознании нехотя шевельнулась какая-то одинокая беспокойная мысль. Я должен был что-то сделать, что-то очень важное, но я никак не мог вспомнить, что именно. Я ощутил страх, даже беспомощность от того, что не могу вспомнить это. Что-то надо было делать… Отвечать на вопрос? Или, наоборот, не отвечать…? Что мне нужно было делать? — Александр, — прочистив горло, наконец нерешительно проговорил я. Стоило мне ответить на вопрос, все сопротивление мгновенно улетучилось. Я рассеянно рассматривал пальцы своей руки, будто бы они были чем-то невероятно интересным. — Хорошо, Александр. Расскажите, на каком факультете вы учились? Вопросы будто бы больше не проходили через ту часть моего мозга, где какое-либо противодействие даже отдаленно могло возникнуть; они просачивались внутрь незаметно, будто бы всегда там были. Сжав и разжав пальцы на руке, я повернул ладонь тыльной стороной. — На факультете химии и биологии, — отупело ответил я. — Простите? — Я не учился в Хогвартсе, — отозвался я, поднимая глаза на Сингера. — Не совсем. В комнате воцарилась тишина. Кто-то со скрипом принял иное положение в кресле, послышалось несколько редких покашливаний. Сингер еле заметно прищурился и положил локти на колени, оторвавшись от спинки кресла. — Вы не могли бы пояснить, что это значит? Что-то вновь забесновалось на краю сознания. Замолчи. Перестань говорить прямо сейчас. Не отвечай на этот вопрос. Заткнись. Заткнись. Заткнись. — Технически, Флеминг учился на Когтевране. Но я — нет. — Вы разве не Александр Флеминг? Хоть это и был вопрос, на который я весьма определенно отвечал с первого дня попадания в это тело, почему-то сейчас он застал меня врасплох. Я не мог ответить точно. Меня окутала непонятная мне самому сумятица. Я будто бы застрял между двух противоположных ответов, ни один из которых почему-то не являлся верным. Или, может, они оба являлись? — Да и нет, — тем временем произнес я вслух. — Что это значит? — Я… не уверен. — Как вы можете быть и не быть чем-то одновременно? Я пожал плечами. — Одна моя часть училась на Когтевране, для другой же Хогвартс существовал только в книжках, — являлись на свет противоречащие друг другу утверждения. — Ага, — медленно отозвался Сингер, слегка наклоняя голову. Он явно ничего не понимал в происходящем. — И c какой частью я разговариваю сейчас? — С другим Александром, — немного помешкав, определило мое отупленное наркотиком сознание. — Расскажите немного о себе, Александр. — Я… исследователь. Я мало что помню о жизни до пробуждения в лесу. С этим миром я впервые столкнулся в книгах. Он был придуман и описан в семи книгах Джоан Роулинг, бывшей учительницей, ударившейся в писательство. Я читал все, что произойдет в нем в ближайшие года. — История нашего мира? — Не столько всего нашего мира, сколько всего магического сообщества. Еще были фильмы, какие-то дополнительные рассказы и статьи, театральная постановка… Много чего было. — Вы говорите о мире так, как будто вы не часть его, — заметил Сингер. — Эта женщина, о которой вы упоминали. Она существует? — Здесь? Нет, мне так не кажется. — А где же тогда, если не здесь? — задал логичный вопрос Джозеф. — В… — я запнулся, не в состоянии закончить это предложение с первого раза. Теперь, после такого количества времени здесь, мой родной мир казался чем-то невероятно далеким и почти нереальным, как история с книжной полки, которую я читал много лет назад. Как же не хотелось говорить этого вслух. — Она находится в другом мире. Сыворотка все же вновь пересилила, и фраза неприятным камнем осела в диалоге. В комнате в который раз повисло тяжелое молчание. Мой мозг работал слишком медленно; единственное, что я мог определить — это то, что произошло что-то нехорошее. — Значит Создатель и Бог этого мира — бывшая учительница из другого мира, писавшая о нем книги. Я все правильно понял? — будто бы стараясь не упустить ни малейшей детали, с серьезным лицом повторил все это Джозеф Сингер. Сознание немного прояснилось, достаточно, чтобы я хоть немного вновь начал осознавать, в какой ситуации оказался. Господи ты боже мой, до чего же невероятный, фантасмагоричный бред. От перенапряжения, тревоги или еще от чего, в мрачной полуулыбке у меня задергался уголок рта. — Вы шутите? — мгновенно уловив перемену в моем настроении, уточнил Сингер. — Нет, как можно, — отозвался я, потирая глаза. — И давно вы стали приверженцем этого, мм… нового витка религии? — Это… не религия. Это правда. Сингер обернулся к коллегам и что-то негромко сказал им. Содержание разговора я так и не уловил, только звуки голосов. Я устало закрыл глаза, пытаясь собрать воедино мысли, норовившие распасться на бессмысленные фрагменты. Раньше я уже прокручивал в голове сценарии того, как оно будет, когда меня выведут на чистую воду. Продумывал яркие и убедительные аргументы в пользу того, что я говорю правду, смягчал острые углы, выдавал информацию небольшими, хорошо продуманными кусками. Ничего из этого уже не имело значения сейчас. Я банально не имел контроля над тем, что говорю, ни к месту озвучивая самые странные и нелогичные вещи. Моя ложь вскрывалась максимально нежелательным и нелицеприятным для меня образом, при чем в самый что ни на есть неподходящий момент. Но это было не главное, о чем следовало подумать сейчас. Если я проболтаюсь о ритуале с пророками и кентаврами, Эйвери придет конец. Надо было как-то обойти этот вопрос, да так, чтобы не вызвать подозрений. Сегодня я раз и навсегда потеряю статус адекватного человека. Следовало правильно разыграть оказавшуюся у меня в руках карту безумия, так, чтобы сосредоточить их внимание на этом и постараться обойти вопрос кентавров. Сыворотка правды, поначалу отшибившая у меня способность думать в принципе, понемногу теряла свою эффективность. Может, если разговор протянется еще немного, я смогу обрести немного больше контроля над тем, что говорю. Наконец, Сингер вновь повернулся ко мне. — Итак, — спокойно продолжил он. — Значит, создатель этого мира писал о нем книги. Что-то вроде слегка подрастянувшейся Библии в семи томах. А вы, значит, спаситель, пришедший поведать нам истину? С Иисусом этого мира меня еще не сравнивали. Похоже, с точки зрения Ордена Феникса и Министерства Магии я был уже абсолютно и бесповоротно поехавшим религиозным культистом. — Боже упаси. Я что, похож на проповедника? Сингер вновь выдержал паузу, вглядываясь мне в глаза. — Нет. На проповедника вы не похожи, — медленно согласился он, будто бы используя это повторение, чтобы тщательнее продумать свой следующий вопрос. — Почему вы не упоминали обо всем этом в допросах ранее? — Как-то не приходилось к слову. К тому же, зачем? Чтобы меня посчитали сумасшедшим? После моих слов, Сингер на секунду переглянулся с врачом, будто бы эти двое одновременно пришли к какому-то негласному выводу. Барклай постучал двумя пальцами по тому месту на запястье левой руки, где обычно носят часы. Чертов дедушка, по всей видимости, был прекрасно осведомлен о временных лимитах сыворотки. — Как бы мне ни хотелось узнать больше, нам, пожалуй, стоит перейти к главному, — кивнув врачу, сменил тему Сингер. Я напрягся, с осторожностью ожидая следующего вопроса. Следовало быть очень и очень осторожным. — Расскажите о ваших сеансах легилименции с профессором Снейпом. — Я ходил на сеансы к профессору Снейпу для восстановления кусков потерянной памяти. — Почему вам нужно было восстанавливать память? — Потому как я очнулся в лесу без памяти о том, как я там оказался. Сингер медленно кивнул. Эти слова полностью сходились с моей «легендой», рассказанное раньше. — Вы сумели восстановить что-то? — поинтересовался он, продолжая осторожно прощупывать почву вокруг самого главного. Это был очень и очень опасный вопрос. Меня спасало лишь то, как он был сформулирован: он касался общего положения дел, но никак не специфичного отрезка. Надо было взять себя в руки и сказать правду. — Немного. По большей части это были старые воспоминания, — наконец произнес я. Теперь все зависело от того, задаст он уточняющий вопрос или нет. Барклай вновь привлек внимание Джозефа, коснувшись запястья. — Когда вы видели профессора Северуса Снейпа в последний раз? — несколько спешно продолжил расспрашивать Цербер. — Сегодня утром, когда я уходил из больничной палаты. — Куда вы уходили? — Я пошел в свой кабинет, чтобы переодеться. — Вы знаете что-то о его исчезновении? — Нет. Когда я вернулся, его уже не было на месте. — Почему вы с профессором Снейпом вообще оказались в больничном крыле? — Мы потеряли сознание во время сеанса легилименции. Сингер несколько секунд задумчиво перебирал пальцами, вглядываясь в мое лицо. — Как это произошло? — наконец поинтересовался он. — Когда я выпал из транса, Северус уже лежал без сознания, из носа у него текла кровь. — Что за воспоминание было перед вашими глазами, когда это произошло? Я выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Сингер спрашивал лишь о последнем воспоминании, а оно, слава Мерлину, было весьма далеко от темы кентавров и странного ритуала в лесу. — Я не уверен, что это было воспоминание. Я видел профессора Трелони. — Профессора Трелони? — Да. Это было нечто вроде… галлюцинации. Она говорила что-то о спасении моей души. — То есть, у вас была религиозная галлюцинация? — уточнил Сингер. — Можно назвать это и так, — покладисто согласился я. Сингер вновь бросил быстрый взгляд на врача. Тот медленно покачал головой. — Что же. Нам придется остановиться здесь. В ходе допроса не было выявлено ничего, что потребовало бы повторного допроса под сывороткой, — резюмировал Сингер. Аврор явно был несколько разочарован тем фактом, что не сможет провести дополнительный допрос. — Пока что вам следует посидеть здесь, чтобы отойти от побочных эффектов в присутствии врача. Впервые за последние пару часов я изможденно откинулся на спинку кресла, сделал глубокий вдох и почувствовал свежий воздух в своих легких, заменивший спертый клубок страха внутри. Я не мог поверить, что все закончилось. Я выполнил условия похитителей, и Эйвери, возможно, будет жить. Свежий утренний воздух, поступающий из открытого окна, приятно обдувал кожу, пробегался по волосам, забирался под оттопыренный воротник мантии. Сидя в кабинете директора, я наблюдал за процессом своей социальной изоляции в лицах. Присутствующие в комнате волшебники, не считая врача, методично заполнявшего какой-то бланк, смотрели на меня странно, даже диковато. Все эти взгляды были взглядами людей, которые только что узрели нечто совершенно чужое и пугающее в чем-то до этого обыденном. Различались они лишь оттенками: во взгляде Дамблдора угадывалось разочарование и смятение, во взгляде Флитвика — грусть вперемешку с жалостью, во взгляде Квиррелла — мрачная задумчивость. Роу почти не смотрела в мою сторону, лишь украдкой, стоило мне посмотреть куда-то в сторону, я ловил на себе ее короткие обеспокоенные взгляды. — Сегодняшний допрос принял весьма… непредсказуемый поворот. Доктор Барклай, ваше мнение? — облокотившись на один из столов, так, чтобы лучше рассмотреть всех присутствующих, поинтересовался Сингер, скрестив руки. Цербер действовал по заранее заданному протоколу, но весь его внешний вид, выражение лица, голос и поза выдавали его разочарование. Он явно ожидал другого от этого допроса. Того, что я окажусь Темным Лордом или по крайней мере его пособником, и признаюсь в похищении пророков. Я же оказался самой обыкновенной сумасшедшей гадалкой. Седой врач, только снявший перчатки, осторожно разложил документы по папкам и чинно сложил руки в замок перед собой. — Это всего лишь поверхностное суждение, — тихим, вежливым голосом начал он, — но то, что мне известно из материалов дела, и то, что я слышал сегодня здесь, наводит на мысли о шизофреническом расщеплении сознания, характерном для нативных пророков. Пациент не может отделить свои видения от религиозных галлюцинаций на тему создания мира. Чтобы как-то облегчить этот внутренний конфликт между реальным и вымышленным миром, его сознание оказалось расщеплено на две части. Это идеально вписывается в уже существующие симптомы: провалы в памяти, лунатизм, странные видения, параноидальные идеи о заговорах с участием домовых эльфов. Говоря более простым и понятным языком, это пророческое безумие. Какая ирония. Еще неделю назад я рассказывал учащимся об особом безумии пророков, а теперь и сам оказался среди их числа. — Благодарю вас, доктор. В результате проверки под сывороткой правды с Александра Флеминга снимаются подозрения в похищении Северуса Снейпа, — наконец подвел итоги Сингер. — Однако, в связи с очевидным психическим отклонением, как важный свидетель в деле государственной безопасности и преподаватель Хогвартса, профессор Флеминг должен быть немедленно помещен в изолятор под постоянный медицинский надзор до выявления тяжести и опасности его состояния.