Пророк

      Открыв потрепанную черную тетрадь на середине, Малфой старательно вывел несколько коротких слов. Страницы тетради впитали в себя чернила, не оставив и следа. Выдохнув от напряжения, Малфой начал ждать ответа.       Закинув руки за голову, я задумчиво созерцал потолок больничного крыла, вдыхая холодный и влажный утренний воздух. До выяснения деталей моего состояния, я все еще оставался здесь, в Хогвартсе, под защитой и наблюдением Ордена Феникса. Как потенциально опасного сумасшедшего, меня поместили в комнату-изолятор, которая прилегала к больничному крылу и использовались последний раз наверное во время последней магической войны — так тут было пыльно, когда я первый раз вошел сюда около недели назад. На Хогвартс будто бы снова обрушилось странное, ложное затишье; по крайней мере оно казалось таким из моей небольшой камеры. Уроки прорицания, естественно, я больше не вел. Насколько я мог понять из разговоров с мадам Помфри, разочарованный Дамблдор избегал упоминаний обо мне, как огня, как в принципе и большая часть преподавательского состава и Ордена Феникса. Один раз ко мне заходил Флитвик, бодро сообщивший мне, что оно и к лучшему, и я наконец смогу полноценно отдохнуть и развеяться; один раз — седой аврор, коловший мне сыворотку правды, с которым мы весьма дружелюбно поговорили о жизни, преподавании прорицания и том, что я нагородил во время допроса. Больше я никого не видел, обмениваясь новостями только с мадам Помфри и людьми Сингера, которые заходили, чтобы потыкать меня волшебной палочкой и убедиться, что я не сбежал и не оставил вместо себя оборотня. Камень, как и Снейпа, так никто и не обнаружил. Сам Цербер со своей командой прочесывали лес в попытках найти Тальваров или взглянуть на того самого небезызвестного Лесничего. Стоит ли говорить, что все их попытки пока что заканчивались ничем? Кентавр с дредами так и остался загадочной историей нашего небольшого разведотряда. Все, что мне оставалось — сидеть в уединенной комнате и ждать вердикта. Неделя походила на медленное погружение в мой маленький персональный Ад. Не знаю, кто придумал сажать психически нестабильных людей в изолятор, но отсутствие полноценной связи с внешним миром расшатывало еще пуще, также как и понимание того, что выпустят меня отсюда, по всей видимости, еще очень и очень нескоро. В этом обществе у меня больше не было ни статуса, ни перспектив. Изредка я вспоминал переулки отдаленных районов Лондона, сумасшедших наркоманов, городивших что-то себе под нос и пытающихся уцепиться за руки брезгливо отдаляющихся прохожих. Теперь и я был среди их числа в магическом мире — непонятным религиозным фанатиком. Прояснять что-то кому-то было бессмысленно и опасно, да и оправдываться не хотелось. Не знаю даже, что было хуже — презрение или липкая, приторная жалость к «сумасшедшему». Лежа на кровати, я уже почти что механически гонял туда-сюда одни и те же мысли, что приходили мне в голову каждый раз, когда я отпускал контроль и давал сознанию спокойно дрейфовать. Социальная изоляция и давящая безысходность от невозможности сказать правду, из-за которых я задыхаясь просыпался ночами, не вставали ни в какое сравнение с тем, что в этот самый момент где-то в подобной же ситуации находилась и Эйвери, разве что ей было куда, куда хуже. Я не получил ни одного вразумительного ответа на всю ту кипу беспорядочных писем и записок, что я написал ей лично, каким-то дальним друзьям семьи и менеджерам книжных магазинов, с которыми она работала. Добраться до дома я не мог, учитывая последние обстоятельства, да и вряд ли это что-то бы мне дало, учитывая, насколько осторожно и продуманно действовали ее похитители. Сказать, что я был демотивирован, значило не сказать ничего. Единственный член моей семьи, человек, который встретил, выходил и обучил меня многому в этом мире, находился невесть где во власти Темного Лорда. Тот факт, что пока у меня еще не было видений касательно ее смерти, как-то не особенно успокаивал. Слабая надежда, что она все еще жива, будто бы держала меня за горло, погружая в какое-то странное оцепенение. Выполняя условия похитителей, я получал немного ложного спокойствия, хотя они совершенно не обязаны были выполнять свою часть уговора. Волей-неволей я начинал делить каждое свое действие на то, что бы им «понравилось» или «не понравилось», и каждый раз, когда действие попадало под вторую категорию, меня снедала тревога. Почти все мои сны, о которых я мог вспомнить, были кошмарами, в которых ее начинают присылать по кусочкам, пока наконец дело не доходит до ее головы в коробке, которая шмякается в мою тарелку прямо посередине завтрака. Накрыв лицо ладонями, я потер глаза, пытаясь как-то унять вновь накатившую тревогу. Сев на кровати, я нащупал на прикроватной тумбочке очки — те самые запасные очки, которые прислала Эйвери, — и переместился на пол. Сделав триста пресса подходами по пятьдесят, я развалился на полу и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул воздух, прикрыв глаза. Пора было брать себя в руки. Шантаж на то и шантаж, чтобы давить психологически, заставлять сомневаться и бездействовать, чего никак нельзя было делать. Следовало делать что-то, но делать очень и очень аккуратно. Помимо похищения Эйвери, теперь я обрел статус безумца, что еще сильнее сужало мою и без того небольшую сферу возможностей в Хогвартсе. Орден Феникса наконец мог списать меня со счетов. Расследование, которое мы вели на пару с Квирреллом, вряд ли продолжится в том же самом формате, в котором оно было до этого, учитывая, что я не мог рассказать ему ни про ритуал, ни про Эйвери. Да и неясно, будет ли у него желание продолжить расследование, учитывая все то, что он услышал на допросе. За все это время я так ничего от него и не услышал. Сев на полу, спиной к окну, я окинул взглядом большие металлические часы над дверью. Опять остановились, еще ночью. Это были вторые сломанные часы за несколько дней. Не нужно было быть нативным пророком, чтобы правильно истолковать этот академичный символ. У меня заканчивалось время, и все, что мне оставалось — сидеть в этой чертовой комнате. Подцепив забытый под столом красный мячик, по размерам не больше теннисного, который мне невесть откуда притащил Карр, я начал бросать его об стену и ловить, за неимением другого способа занять руки. Что же мог значить тот ритуал, ради скрытия которого рискнули провернуть похищение? На нем были похищенные пророки и кентавры, обе стороны нещадно выпотрошенные. Как я неоднократно повторял ученикам на своих уроках, кровь пророка может усилить только другая кровь. Значит, наверное, Кровавый Пророк — это пророк усиленный кровью других пророков. Но на кой черт он мог понадобиться Темному Лорду? В очередной раз словив мячик, я задумчиво уставился в стену. Флеминг не должен был выжить после этого тайного ритуала, не должен был попасть в Хогвартс, не должен был вспомнить о нем. Никто вообще не должен был узнать об этом, ведь то, что в нем были равноценно задействованы как волшебники, так и кентавры, значило, что виновата во всем какая-то третяя сторона, разжигающая войну для отвлечения внимания. Исчезновение камня, исчезающие бывшие пожиратели и воспоминание о ритуале — вот три вещи, по сути своей, являющиеся косвенными доказательствами участия во всем этом Темного Лорда. Утаивая информацию о ритуале, я по сути своей становился осознанным пособником Темного Лорда. Обменивал жизнь Эйвери на жизни людей, которые он заберет, вновь придя к власти.       От тяжелых мыслей меня отвлек стук в дверь. Солнце неумолимо клонилось к закату, а я все также сидел на полу с мячиком среди вытянутых теней, отбрасываемых мебелью. Мадам Помфри никогда не стучалась, как и авроры Сингера, так что, похоже, у меня был посетитель поинтереснее. Я знал, что это крайне маловероятно, но больше всего мне хотелось, чтобы за дверью оказалась Эйвери, чтобы с ней все было впорядке. Снова и снова на ум приходили слова Сивиллы Трелони из странного полусна-полувидения, слова о том, что от косяков прошлого так просто не избавишься. Оказавшись здесь, я стремился быть достойным человеком, и забота об Эйвери была чем-то вроде доказательства тому, что я не повторяю ошибок Флеминга. И вот, подобно Флемингу, я снова не доглядел за ней. — Эйвери? — почему-то произнес я вслух, по всей видимости начиная уже понемногу сходить с ума. Дверь приоткрылась, и я увидел на пороге Роу. Кажется, она не слышала, что я сказал, а может просто не обратила внимания. — Можно? — поинтересовалась она. В этот раз одежда темноволосой чуть меньше походила на стиль Тринити из «Матрицы»: на Ровене были обычные темные брюки и даже не черный, а бежевый свитер. Впервые на девушке не было перчаток. — Да. Да, заходи, — несколько помедлив, пригласил ее я. Удивительно было видеть Хантингтон в повседневной одежде и вне рабочей обстановки. Не знал, что так бывает. Почему-то я все время представлял, что спит и ходит по дому Ровена тоже исключительно во всем черном, а недостаточно черную одежду она красит перед работой балончиком. Я все также сидел на полу в серой больничной пижаме и крутил в руках маленький красный мячик. Закрыв за собой дверь, Роу подошла ближе. В руках ее я с удивлением заметил книгу. Мадам Помфри не допускала внутрь никаких книг, да и к письмам относилась недовольно, считая, что мне нужен полный покой. — Не самое веселое чтиво, но это единственное, что мадам Помфри разрешила пронести внутрь, — поведала Ровена, демонстрируя мне обложку. 1000 магических растений и грибов. — Спасибо, — искренне поблагодарил я. Читать про магические свойства растений было в любом случае в сто раз интереснее, чем смотреть в потолок. Девушка положила книгу на тумбочку и, за остутствием других вариантов, села на кровать. Держалась она спокойно, но приветливо, что разительно отличалось от всех тех раз, когда я видел ее за работой, где ей частенько приходилось быть решительной и жесткой. Не знаю, было ли это вызвано работой почти полностью в мужском коллективе или последствием случившегося с ее младшим братом в Корнуолле, но подступиться к ней на работе было практически невозможно. Почему-то я думал, что в повседневной жизни она будет тревожнее, неувереннее. Как очень острый снаружи, но на деле мягкий внутри ежик, как тогда, в родовом поместье. Но девушка была совсем иной. Спокойной, что ли. — Не ожидал увидеть тебя здесь, — заметил я, подбрасывая в руках мячик. — Я и сама от себя не ожидала. Но я не могла не проведать тебя. Особенно после того, что произошло на допросе. Поймав мячик, я окинул взглядом комнату, потом себя, потом вновь перевел взгляд на нее. — Как видишь, все неплохо. Твой начальник позаботился о том, чтобы мне достался очень уютный изолятор, в нем даже есть окно. — Мистер Сингер перегнул палку. Он увидел что-то и слишком сильно хотел, чтобы это было правдой, — вздохнув, призналась девушка. — Ему не стоило вот так вот обвинять тебя в том, что первое под руку попалось, просто чтобы допросить под сывороткой. — Не стоило, — подтвердил я, завороженно глядя на шарик в своих руках. Хоть она и была работницей Сингера, Роу, похоже, пришла с миром. После нескольких почти что одинаковых дней в изоляции, во время которых я ел, мылся и спал по часам, а в остальное время бездумно глядел в потолок, снедаемый мыслями об Эйвери, было приятно поговорить с кем-то чуть менее враждебно настроенным. Я отложил мячик в сторону и посмотрел на свою собеседницу. Возможно, где-то вглубине Роу действительно питала ко мне определенную привязанность после всех наших трепетных подростковых переживаний, кто знает. Смесь тонких, трудноуловимых эмоций накрывала меня каждый раз, когда мы пересекались. Интерес, настороженность, старая привязанность, несомненная доля уважения, непонятно откуда взявшаяся ревность к Куиннсу. Несмотря ни на что, она оставалась правой рукой Сингера, а значит могла быть настолько же опасна, насколько опасными были Цербер с Инквизитором. Но до сих пор Роу только и делала, что становилась на мою сторону, рискуя своей должностью и авторитетом. Она помогла мне поговорить наедине с Ироном, напрямую нарушив приказ не спускать с меня глаз. Не рассказала никому о том, что я потерял способности к магии, хоть это и серьезное нарушение безопасности. Пришла проведать меня тогда, когда меня объявили опасным сумасшедшим. Что бы ни происходило раньше между этими двумя, они все же в каком-то странном смысле оставались близкими людьми. — То, что ты говорил тогда, на допросе… — начала было Роу, но тут же остановилась в нерешительности, будто бы не зная, как закончить это предложение. — Это правда? — Смотря что. — О создании этого мира и… всем подобным. — Я похож на религиозного фанатика? — уточнил я, поднимаясь на ноги и облокачиваясь спиной на подоконник. Было приятно наконец размять ноги. — Нет, — покачала головой Роу. — В том-то и дело, что не похож. Помнишь, как мы достали немного сыворотки на последнем курсе Хогвартса и решили опробовать ее на себе? — Припоминаю. — Еще тогда тебе как-то удалось обойти ее действие, причем дважды. С тех пор я иногда возвращалсь мыслями в тот день. Гадала, как ты это сделал. — Некоторым тайнам лучше остаться тайнами, — туманно ответил я. Было немного неловко присваивать былые заслуги Флеминга и строить из себя загадочного парня, но следовало плыть по течению. Даже если Роу и пыталась лестью вытянуть из меня, как я это сделал, я действительно просто не мог ничего сказать ей, потому как не помнил ничего из этого. Ровена улыбнулась, глядя куда-то перед собой; вероятно, вспоминала прошлое. Ее улыбка была мягкой, теплой и просто невероятно контрастировала с холодом и жесткостью повседневной Роу, немного сбивая с толку. — Почему ты пришла именно сейчас? Роу поднялась с кровати, неторопливо обогнула ее, сунув руки в карманы, и встала возле одной из стен, на которой я, кажется, нацарапал что-то от скуки еще несколько дней назад. — Я долго не решалась, особенно после всего того, что случилось. У нас никогда не было каких-то обязательств друг перед другом, и ты и я иногда исчезали без предупреждения, но никогда так надолго. После того, как ты очнулся в лесу, ты ни разу не посетил… наше место. Я поняла, что это все, и приняла это. Девушка сделала паузу, вновь глядя куда-то перед собой. За эти несколько секунд она вновь будто бы вернулась к тому моменту времени, вспомнила все эмоции, которые пережила тогда. Я молча слушал, чуть склонив голову. Наконец, Хантингтон продолжила свой рассказ. — Все изменилось пару дней назад, во время допроса, когда ты сказал, что… в определенные свои состояния ты не можешь вспомнить какие-то вещи… Определенные состояния, которые позже, похоже, классифицировали как "раздвоение личности". — Я поняла, что я, возможно, поспешила с выводами. Но, опять же, с тобой никогда не бывает все ясно на сто процентов. Зная тебя, и сыворотка правды далеко не является надежным методом. Наконец, девушка обернулась ко мне, все также не вынимая рук из карманов. — Если ты действительно не помнишь меня так хорошо, то все, что я наговорила тебе сейчас, должно быть звучит бессмысленно. Но я хочу, чтобы ты знал, что, что бы ни происходило, ты всегда можешь положиться на меня. Некоторое время я молча смотрел на нее, не зная, как и отреагировать. Она действительно оказалась между двух огней, работая на крайне непростой должности с Сингером, но при всем при этом стремясь сглаживать углы и по возможности помогать мне, даже несмотря на то, что получалось, что я ее бросил. — Я очень ценю это, — наконец сказал я, все еще несколько сбитый с толку. Девушка сделала еще несколько шагов ко мне, сокращая разделявшее нас расстояние. Я почувствовал движение воздуха, окутавшее меня неуловимыми сладковатыми запахами. Темноволосая была почти на голову ниже меня ростом. Остановившись, девушка подняла на меня глаза цвета крепкого черного чая. Облокотившись одним плечом о раму окна, я смотрел на нее в ответ. Поднявшись на носках, девушка поцеловала меня в губы. На несколько мгновений я будто бы растворился, поплыл куда-то, наслаждаясь поцелуем. Головокружение, тепло, слабость в конечностях… с одной стороны, все это напоминало трогательное время первых подростковых влюбленностей, с другой — поднимало весьма свежие воспоминания о двух дозах сыворотки правды. Когда поцелуй закончился, я понял, что впервые за какое-то время наконец умудрился расслабиться. Моя голова была очень тяжелой и очень пустой. — Я так скучала, — услышал я приглушенный голос Роу. Я все пытался сфокусироваться на ее лице, но никак не мог. — Ты можешь быть откровенен со мной. Ты пытался обмануть действие сыворотки? — еще тише поинтересовался у меня вкрадчивый голос. Пальцы девушки коснулись моей щеки. — Нет, — услышал я уже свой голос, будто бы отдельно от себя. Время будто бы замерло, существовали лишь разрозненные фрагменты ее внешности: куда-то ускользающие черты лица, заостренные тенями от оранжевых лучей закатного солнца, темные пряди, спадающие на лоб, ее тонкие пальцы на моей щеке, ее мягкий чарующий голос. — Ты знаешь, где сейчас находится философский камень? — Нет, — покладисто отвечал я. Если она просто попросит меня — я признаюсь ей в чем угодно. Ее рука проскользила от виска вниз, по щеке, пока наконец ее пальцы не замерли на моих губах. — Ты находишься в сговоре против Министерства? Какого... какого, на секундочку, черта тут происходит?! Стоило этой короткой мысли искрой пробежать по затухающему сознанию, как пелена будто бы спала у меня с глаз, и я жестко перехватил Роу за запястье. Наваждение треснуло и распалось также быстро, как и появилось. Другой рукой схватив девушку за плечо, я с размаху впечатал ее спиной в стену возле окна. От удара спиной девушка с глухим звуком выдохнула воздух. Темные пряди разметались по лицу. Я не мог словами передать обуявшую меня в тот момент ярость. Надеюсь, это было больно. — Какого черта это сейчас было? — отчеканил я, сильнее сжимая ее плечо. Карие глаза на секунду столкнулись взглядом с моими, и девушка распалась на серую дымку, в буквальном смысле просочившись между пальцами. Я попытался перехватить ее, но лишь зачерпнул руками пустоту, развеяв остатки густого пепельногого дыма. Обернувшись, я увидел Роу в нескольких метрах от себя, в противоположной стороне комнаты. — Совсем потерял былую сноровку, — заметила она уже в дверях. — Так даже неинтересно. Единственный вход в изолятор захлопнулся, оставляя меня наедине с коктейлем беспорядочных эмоций. Из груди у меня вырвался короткий, спертый выдох, чем-то напоминающий сдавленный смешок. Еще несколько мгновений — и я разобью окно в помещении. Вот же маленькая, наглая, циничная, беззастенчивая, беспринципная, продажная тварь. Какой же я идиот, что недооценил ее. Я ни секунды не забывал о том, что она правая рука Сингера, не забывал и о словах Квиррелла, но ей и не нужно было мое полное доверие. Достаточно было улучить момент и наложить чары, и я был достаточно глуп, чтобы подпустить ее близко. Ч-черт. Неудивительно, что она была любимой девушкой Флеминга, особенно учитывая, какой бессовестной циничной сволочью был он сам.       На следующее утро за завтраком у меня снова был посетитель, оторвавший меня от мрачных размышлений о вчерашней встрече, которую я то и дело перебирал в голове половину ночи, отжимаясь и качая пресс. Сидя на подоконнике, я приветливо помахал Квирреллу рукой, на которой красовался белый магический браслет сумасшедшего. После моего допроса под сывороткой нам не удалось перекинуться больше, чем десятком фраз. Меня поспешили засунуть в изолятор, в то время как Квиринус, будучи местным специалистом по безопасности, был обязан присоединиться к расследованию исчезновения Снейпа. Я был невероятно рад снова его видеть. — Я смотрю, ты наконец нашел свое место в жизни? — с интересом разглядывая выложенные камнем пустые стены и потолок, заметил Квиринус, закрывая за собой дверь. — Пошел ты, — беззлобно отозвался я, опуская ноги на землю. С посетителем полупустое угловое помещение казалось еще меньше, чем оно было на самом деле. Помимо кровати, прикроватной тумбочки и пустого стола здесь, в целом, ничего больше не было. Подойдя к прикроватной тумбочке, Квиринус взял в руки покоившийся на ней одинокий пыльный томик. — Прикладная травология от профессора Спраут: 1000 магических растений и грибов. Тебе здесь, должно быть, очень весело. — Вся другая литература показалась мадам Помфри слишком подозрительной. Как и мои часы, мои записи, ножи и кофе. — Столовые ножи и кофе? Эта женщина знает толк в безопасности. — Одна ее пациентка сошла с ума из-за того, что пила слишком много кофе. Мадам Помфри не хочет, чтобы я пошел по ее стопам. — Нет, конечно, она абсолютно права. Сначала ты пьешь кофе, потом не спишь по ночам, а потом и люди начинают пропадать. Я усмехнулся, с долей грусти подумав, что Квиррелл попал в самую точку. От разговора меня отвлекло хлопанье крыльев и упругие потоки воздуха, бившие в спину. Я как раз обернулся, когда на подоконник приземлился Карр. Точнее, сначала подоконника коснулась небольшая корзинка, накрытая полотенцем, за которую из последних сил цеплялся мой питомец. Я благодарно потрепал ворона по голове. — КАРР, — оповестило о своем прибытии уставшее создание. Слетев с корзины, он сделал несколько кругов по комнате, все пытаясь найти, куда бы ему пристроиться. Ни клетки, ни стула, ничего даже отдаленно напоминающего жердочку в комнате, к сожалению, найдено не было. Ворон приземлился на подставленный мною локоть, немного помял когтями больничную рубашку и, издав на прощание разочарованное «КАРР», вылетел в окно. Корзинка была заполнена кексами, печеньем и булочками, несколько из которых, похоже, уже были опробованы Карром в качестве комиссии. Каждый свободный уголок был щедро засыпан какими-то сладостями. Сбоку была приткнула записка с пожеланиями о скорейшем выздоровлении от третьекурсников Пуффендуя и Гриффиндора. Я невольно улыбнулся. Работа учителем Хогвартса — это, наверное, самое удивительное, что я делал в свой жизни. Щелкнув пальцами, Квиринус перенес откуда-то две кружки кофе. Поставив корзину на стол, удобно расположенный возле подоконника, я взялся за свою еще не успевшую остыть кружку, с наслаждением вдыхая запах запрещенного напитка. Квиррелл расположился на кровати. — Твои ученики спрашивают о тебе, — поведал он, кивая на корзину. — Я говорю, что ты подцепил безумие и стал заразным. — Безумие? Какое безумие? Я Иисус этого мира, ты разве не слышал Сингера? — отозвался я, выуживая из корзинки кекс. — Ты разве не… — Иисус, — с каменным лицом перебил я. — Ты… — Иисус! Квиринус не сдержал смеха. Я широко улыбнулся. — Иисус, Иисус. Ты только не нервничай, — отозвался он. Сделав еще глоток кофе, я принялся за кекс. — Если серьезно, то я здесь не только для того, чтобы поить тебя кофе. Я хотел лично передать тебе кое-какие последние новости. С завтрашнего дня, когда уладят всю бумажную работу, тебе официально будет разрешено выходить отсюда и ходить по замку. Ты был признан психически больным, но вменяемым. — Серьезно? — не поверил я. Если честно, я уже морально готовился к тому, что останусь в изоляторе на веки вечные, так что эта новость не на шутку взволновала меня. Одна эта фраза будто бы влила в меня некоторое количество жизненных сил. — Абсолютно. Врач, с которым ты говорил, сказал, что ты психически нездоров, но не агрессивен, прекрасно отдаешь себе отчет в своем безумии и не впутываешь это в свою работу, так что под должным наблюдением ты вполне безопасен для окружающих. Болен, но вменяем. — Болен, но вменяем? Что это значит? — Это значит, что ты пострадаешь от всех чудесных последствий социальной стигматизации психически больных людей в нашем консервативном магическом обществе, но при этом не сможешь использовать свое состояние как отмазку в суде. — Звучит неудобно и бессмысленно. — Еще как! Зато ты больше не обязан сидеть в изоляторе. Не беспокойся, припадки безумия среди преподавателей Хогвартса — это не то, чтобы редкость. Попробуй найди здесь кого-нибудь без эксцентричных повадок. Из-за нехватки кадров среди преподавателей истории магии иногда выкапывают такую полуразложившуюся ветошь, что она половину урока рассказывает об истории, а еще половину — как командовала битвой при Ватерлоо. Похоже, мне все же не придется провести остаток жизни в изоляторе. Хоть я теперь и нежелательное лицо, у меня будет хоть какая-то свобода. Мое настроение, пребывающее где-то на уровне плинтуса после разговора с Роу и последующей бессонной ночи, начало вновь несколько подниматься. — Поздравляю тебя и все такое, но все же должен спросить: ты что такое нес под сывороткой правды? — Квиринус наконец озвучил вопрос, который он просто должен был рано или поздно задать. Я неопределенно пожал плечами. Он ведь и так все слышал. Каковы мои опции? Сказать, что я путешественник из другого мира, или признать, что я сумасшедший? Пути вроде два, но результат будет в любом случае один. — Люди пока что поделились на два лагеря. Орденовцы считают, что ты тронулся после похищения и сеансов легилименции, так что за тобой следует неустанно следить и максимально огородить от собраний и дел Ордена. Министерские в основном думают, что ты как-то взломал механизм действия сыворотки правды, и гадают, как же ты это сделал. — И какой позиции придерживаешься ты? — поинтересовался я. — Разве я говорил бы тебе что-то из этого, если бы решил максимально огородить тебя от дел Ордена? — вопросом на вопрос ответил Квиррелл, доедая печенье. — Я понял. — Нет, мне интересно другое. То, как ты это провернул, — наконец добрался до сути Квиринус. — И зачем. — Что провернул? — продолжал уворачиваться от расспросов я. — Брось это. Ты не похож на религиозного фанатика самостоятельно выдуманного культа. — Эй, не оскорбляй мою новую религию. — Ладно, дело твое, — отозвался Квиринус, поднимая вверх согнутые в локтях руки и раскрытыми ладонями. — Развлекайся как тебе заблагорассудится. Видел бы ты разочарование Сингера, который столько времени ждал удобного предлога допросить тебя. Ему придется оставить тебя в покое, ведь официально ты пострадавший от похищения кентаврами пророк, у него больше ничего нет на тебя. — Ох, если бы это было так, — хмыкнул я. — Что ты имеешь ввиду? — Вчера ко мне заходила Роу, — начал я, вновь ощутив пробежавшее по телу легкое раздражение. — Она пыталась выяснить, не знаю ли я чего о философском камне и не состою ли случайно в заговоре против Министерства. — Что, вот так просто пришла и спросила? — не поверил Квиринус, поднимая брови. Я коротко пересказал концовку нашей вчерашней встречи, опуская прямую речь и прочие подробности, его не касавшиеся. — Один поцелуй — и ты поплыл, как от двойной дозы сыворотки правды. Как мало тебе нужно, чтобы потерять голову, совсем засиделся тут в одиночестве, — усмехнулся преподаватель защиты, как обычно, не упустивший возможности подцепить меня. — Звучит как прием, часто используемый вейлами. Человек впадает в состояние транса и начинает говорить от чистого сердца. Ничего сложного, обычные волшебники тоже могут такому научиться, хоть у них эта магия работает не так эффективно. Я использовал его пару раз. — Она, по всей видимости, тоже. — Слушай, я конечно понимаю, что у вас с Ровеной уже лет десять как тянется ваша своеобразная игра в «аврора» и «преступника», и ты не подумай, что я осуждаю — е$%@тесь как хотите, мне без разницы, что вас там заводит. Но последнее время ты далеко не в лучшей своей форме, а она возглавляет твое дело вместе с Цербером. Короче говоря, мы тут самую малость посреди чертовски, мать твою, важного расследования, и я очень надеюсь, что оно не будет разрушено из-за твоих похождений. Ох ты господи, значит то, что произошло вчера — совершенно естественно для отношений Флеминга и Роу? Какая милая у него, однако, девушка. Вся под стать ему, видимо. — Не беспокойся об этом, все под контролем, — отозвался я, стремясь придать голосу некоторой уверенности. Чем больше я узнавал подробностей о жизни Флеминга, тем больше гадал, сколько еще всякого скрывалось в прошлом этого парня. — Уж надеюсь на это. Ладно, у нас есть дела поважнее. Я заглянул в запретную секцию в библиотеке на днях, поизучал вопрос с Кровавым Пророком. Встав с кровати, Квиринус принялся неторопливо расхаживать по комнате, сунув руки в карманы. — Узнал что-то интересное? — поинтересовался я, наблюдая за его перемещениями. — Немного. Кровавые Пророки прошлого были безумными, кровожадными и властолюбивыми волшебниками, жизнь которых обычно была яркой, но очень короткой. Они пили кровь других пророков, чтобы усилить свои способности и видеть больше. Я побледнел и невольно коснулся рукой подбородка, вспомнив о металлическом привкусе, с которым я проснулся на гранитной плите. — Ты живой? — уточнил Квиринус, приподнимая брови. Остановившись возле одной из стен, он прислонился к ней спиной и мгновенно будто бы врос в нее, скрестив на груди руки. В том, как он передвигался или даже просто стоял на месте, было нечто расслабленное, не спешащее, но при этом почти что монументальное. — Да, в порядке, — отозвался я, пытаясь подавить приступ тошноты. Опасаясь сболтнуть что-то лишнее о ритуале, я поспешил перевести разговор на другую тему. — Есть новости о Северусе? — Нет. Он исчез с утра. Был короткий сбой в охранных заклинаниях, во время которого он вполне мог трансгрессировать куда-то. Северус отлично разбирается в защите от темных искусств, ему по силам было найти лазейку. Это было тогда, когда я говорил с Арин. Вряд ли у Северуса хватило бы времени переместиться из замка, похитить Эйвери, вернуться, заколдовать девочку, дать ей прядь волос, отправить ко мне и снова исчезнуть. Значит, как только Северус понял, что я вспомнил про ритуал, он сообщил об этом какому-то пособнику, который мгновенно среагировал, похитив Эйвери и тем самым заткнув меня. К тому же, он явно как-то использовал Драко Малфоя, которого я поймал у него в кладовке. Не знаю, как он смог это сделать, но я практически вырубился, ощутив ту же невероятную усталость, что обычно накатывала на меня под конец сеансов легилименции. — У него есть пособник в замке, — озвучил я свой вывод. — Наверняка. Но откуда ты знаешь? — Да так, есть некоторые мысли. Тот же Драко Малфой. Помнишь, я рассказывал о зелье в кладовке, которым он травил домовых эльфов? Я чуть не поймал его тогда, — начал пояснять я, и тут же остановился, вспоминив об одном из недавних видений. Драко и тетрадь. Тетрадь и Драко. Им могли управлять при помощи крестража. — Это всего лишь наводка, но нужно обыскать спальню Драко Малфоя. — Слизеринская спальня мальчиков? Зачем она тебе? Хочешь выгулять свой костюм пастора, начать понемногу закладывать столетние традиции своей новой церкви? — У него может находится один из крестражей Сам-Знаешь-Кого. Несмешливая улыбка быстро исчезла с лица преподавателя защиты, Квиррелл в мгновение ока посерьезнел и нахмурился. — Крестраж? — медленно повторил он, внимательно вглядываяь в мое лицо. — Что ты знаешь о крестражах? — Очень немногое. То, что они существуют, и то, что их использовал Темный Лорд, — неопределенно отозвался я. — В той истории, с Корнуоллом, это ведь тоже был крестраж? Квиринус сидел без движения, с абсолютно не меняющимся выражением лица. Глаза его застыли, глядя вникуда, как было и в прошлый раз, когда была поднята эта тема. — Да, — наконец коротко сказал он, не добавив, впрочем, ничего сверх этого. — Нам повезет, если этот артефакт контролирует одного только мистера Малфоя. Крестражи очень жадны до внимания. Расскажи-ка, откуда ты сам узнал про все это? — Наткнулся в какой-то старой книге, еще давно, — соврал я. — Ночью у меня было видение о Малфое и тетради. Сложив это с тем, что произошло в кладовке, я решил, что это стоит проверить. — Я-ясно, — медленно протянул Квиринус, не сводя глаз с моего лица. Судя по интонации, мою ложь раскусили, но решили оставить все как есть. — Я проверю младшего Малфоя и попробую разговорить эльфов. Учитывая твое положение, тебе пока что лучше побыть в этом расследовании штабом и не шляться лишнего по спальням молоденьких мальчиков. Я вновь невольно взглянул на браслет у себя на руке. Оставалось только гадать, какое количество невидимой слежки помимо него висело на мне сейчас. Лучше было не делать ничего подозрительного в первые дни своей свободы. — Выше нос. Завтра ты уже сможешь выходить отсюда, но не забывай, что ты под наблюдением, — повторил мои мысли Квиринус. — Мне следует вернуться к работе. Может, за ночь вспомнишь еще что-нибудь интересное из какой-нибудь старой книжки. — Удачи.