Бетонные стены воздушного города

Март, 2009 год. Больничные стены, воздух, пропитанный запахом хлорки и аналита, продавленная тучным телом прошлого постояльца скрипучая кушетка, на ее углу покоится остывший завтрак — вряд ли к нему сегодня притронутся. Первый день весны, проведенный в этом месте, для супругов и их ребенка уже не станет отрадой. — У вашего сына болезнь Пертеса — остеохондропатия тазобедренного сустава. — Ему всего четырнадцать… — попыталась оправдаться мать, стараясь держать под контролем свои эмоции — слезы готовы вот-вот навернуться на глаза. — Это достаточно молодое заболевание, ему подвержены дети в возрасте от четырех до четырнадцати лет. Кристофу нужна операция. И я хочу вас сразу предупредить, период восстановления может занять до четырех лет, мальчику потребуется все ваше внимание, ваша поддержка. — Не разговаривайте так, как будто меня здесь нет. Это мое тело — обращайтесь ко мне, когда говорите о нем. — Кристоф! — в сердцах прикрикнул отец. Мать же тяжело вздохнула, опуская веки: «За что это все с нами?» Кристоф был поздним и единственным ребенком, долгожданным и горячо любимым. Месяцы на сохранении, тяжелые роды, с самого раннего детства родители держали руку на пульсе — любая, даже самая легкая простуда, превращалась в головную боль, а теперь такое… Ноябрь, 2009 год. — Больничными счетами уже можно подтираться, — хмуря брови, мужчина отправил в урну очередную бумажку, ее текст за долгие месяцы зазубрен наизусть, меняется только сумма — она продолжает неизменно ползти вверх. Кристоф лежал на животе, нацепив на нос очки и вставив в уши наушники, записывал надиктованный пропущенный в школе материал: учительница в прошлом месяце ушла в отпуск по уходу за ребенком, а заменить ее пока было некому. Он не слышал, как злой отец, вернувшись с работы, распалялся во весь голос на кухне, не жалея голосовых связок. Только когда на пол приземлилась тяжелая кастрюля с супом, а грохот не остался незамеченным, Кристоф окрикнул отца: — Что там у тебя? Что-то упало, ты не ударился? А в ответ только отборный нечленораздельный мат. Парень так и не смог понять, что же так сильно раздосадовало мужчину, отчего он не мог унять свой гнев, отыгрываясь на всех предметах, что попались под руку на кухне. Следом за кастрюлей полетела посуда, звонко разбиваясь. — Папа? Папа, что случилось? Подойди! — мальчик сорвался на крик, пытаясь сползти с кровати, но, неловко поставив руку, свалился на пол. В ушах зазвенело. А на том конце квартиры мужчина, без устали колотя посуду, продолжал игнорировать сына. Собирая последние силы, задавшись целью выяснить причину такого срыва, Кристоф стал ползти на кухню, отталкиваясь одной ногой от пола, стараясь не обращать внимания на болезненные ощущения. Мужчина сидел на полу, усердно ударяя руками себя по голове. — Что случилось? Что-то с мамой? — первая проскользнувшая мысль в голове Кристофа заставила сердце бешено заколотиться, причиняя еще большую боль, чем в нижней части туловища. Отец отрицательно покачал головой, поднимая глаза на сына. Дети всегда хорошо чувствуют эмоции. И Кристоф читал в глазах мужчины многое: обиду, бессилие, злость и отголоски нахлынувшего сумасшествия. — Меня уволили, — набравшись храбрости, признался Пол. — Проклятое семейство Уаилдов! Я десять лет работал на их горелую компанию, пережил не один кризис. И вот так меня вышвырнуть? Даже причину не объяснили. Нас давят со всех сторон, пытаются сломать, но я не сломаюсь. Не хочет зажравшийся начальник, чтобы я на него работал? Ха. Больно надо. Сынок, поверь мне. Мы не пропадем. Я обязательно найду работу в сто, нет в тысячу раз лучше! — мужчина еще долго что-то говорил, обида, скопившаяся в нем, дала трещину, потоком выливаясь наружу. Июнь, 2012 год. Физиотерапия, массажи, гимнастика, медикаментозная терапия — под пачки с лекарствами выделена целая полка, названия такие, что язык сломается раньше, чем выговоришь; когда-то безупречная кредитная история уже больше двух лет с головой опущена в отборное и густое дерьмо — не отмыться, не убежать. Все, все это повторяется по кругу, адской каруселью на бешеной скорости проносится не где-нибудь вдали, а перед глазами, заносит, опоясывает. Попробуй, поведи взглядом следом — свернешь шею прежде, чем успеешь понять, что ты — эпицентр этого аттракциона. Вдали мелькает яркий луч — надежда, не едва уловимая, не призрачная, а такая ощутимая и такая настоящая. Три года упорной борьбы приносят кровью и потом выстраданные победы — Кристоф встает на ноги, уже не опираясь на оба костыля, ограничивается тростью, постепенно начинает забывать ту боль, мешавшую спать ночами. Вот только почему привкус победы такой горький, заставляет сердце выбивать гулкий ритм, сжиматься при взгляде на свою жизнь, утекающую сквозь пальцы? Утекающую мимо? Из школы с горем пополам удается выпуститься, набрав к концу последнего года обучения скорость, вот только инертного движения не хватает, чтобы смело вместе с остальными перешагнуть намеченный рубеж — вопрос о получении высшего образования приходится отложить, даже не предприняв попыток для поступления. И причина этому вторая карусель, второй механизм, запущенный однажды с единственного пинка… И уж ему-то инерции хватает, чтобы нестись так же остервенело, сметая своим порывом все на пути. — Отец, ты опять пил? — Тебе показалось, сынок! — Ты можешь поделиться со мной, я же вижу, как ты не щадишь себя, — Кристоф смотрел на мужчину. За эти без малого три года отец хорошенько сдал позиции, про вещи в таком случае говорят: истрепались, износились, выцвели и потеряли былую форму — то же самое сын мог сказать про своего отца. Пережевывать в голове эту мысль раз за разом, глотая и снова отхаркивая, чтобы начать по новой. — Я обязательно тебе помогу, я уже нашел себе подработку, даже из дома выходить не надо — онлайн курсы для школьников. Ты же знаешь, что с физикой и химией у меня никаких проблем отродясь не было, пришло время воспользоваться своими мозгами и помочь тем, кто ни черта в ней не шарит. Платить, конечно, будут немного, я же не профессиональный репетитор, но если занять все свободное время — за месяц выйдет приличная сумма. — Я всегда знал, что ты настоящий мужчина и сможешь о себе позаботиться. — И о вас с мамой, отец, когда придет время, я тоже… Я обязательно позабочусь. Кристоф положил руку на сутулые плечи отца, похлопывая. В этот жест вкладывалось столько невысказанной любви и благодарности к родителю… От мужчины чувствовался едва уловимый запах спиртного, ставший за последний год своего рода одеколоном. Даже фруктовая жвачка не перебивала запаха. Раньше такого не наблюдалось за ним. Раньше он держался. Но стоило только сменить четвертую за год работу, как все пошло под откос: нервы, как натянутая в руках тетива, не выдержав напряжения, лопнули. Пол злился и метался, как загнанный зверь, всем в округе крича: Уаилды не дают ему проходу, перекрывая кислород, куда бы мужчина не подался. Окружающим его гнев начинал казаться таким оправданным, таким праведным, что желающих возразить не находилось. И Пол, сам того не зная, капля за каплей наполнял море ненависти своего сына к этой фамилии и к ее носителям… В Кристофе день за днем что-то ломалось, перестраивалось на новый лад. И эти изменения оказались настолько незаметными, что в какой-то момент жизни заменили внутри мальчика главную жизненную артерию… Июль, 2012 год. Яркое солнце светило в окно, шторы колыхал приятный теплый ветер, где-то во дворе шумела поливо-моечная машина — припозднилась на пару часов от ежедневного графика. Кристоф, широко зевнув, потер заспанные глаза. Он уже полчаса валялся в кровати, усиленно уговаривая себя подняться и выполнить утренние процедуры — мочевой пузырь давило от скопившейся жидкости. Встать получилось с трудом — мышцы ломило сильнее обычного, на гимнастику времени не нашлось: одновременно хотелось в туалет и мучила дикая жажда. Отец не возвращался домой почти три дня, попеременно работая то в ночную, то в дневную смену. Утро, проведенное в одиночестве, стало для Кристофа своего рода традицией, и ей он отчасти был рад — он мог сам выполнять то, что раньше делали домочадцы, сам занимался разработкой нижних конечностей, сам готовил себе завтрак, сам настраивал себя на грядущий день, задавая только ему желанный настрой. Но этим утром что-то пошло не так… Цепляя ручку холодильника и вынимая двухлитровый пластиковый пакет с молоком, на этот раз с банановым вкусом, Кристоф замер, так и не донеся руку с содержимым до рта. Внимание привлекла записка на дверце, находившаяся там, по-видимому, давно. «Я не прошу у тебя с матерью прощения, не прошу понять меня, но я так больше не могу, я устал от всего этого». Сентябрь, 2012 год. Стоит на коленях, слезы катятся по щекам, за месяцы отсутствия успел обзавестись седыми волосками на темной макушке. Хочется спросить: «Где тебя носило?» — но слова застревают в горле, нервно теребят кадык, собираясь в противный ком. — Прости, прости меня. Я был так не прав, не знаю, что на меня нашло, чего испугался и почему решил так трусливо сбежать, я такой идиот. Ощущение, что меня яиц лишили, когда я успел стать таким мямлей и таким бесхребетным? — Пол распаляется многословной тирадой в свой адрес, не понятно, о чем больше жалеет или, быть может, кого. Кристоф молча наблюдает за развернувшейся сценой: «Разве у меня есть право судить тебя? Разве я могу что-то решать? Позволить или не позволить вернуться обратно — не в моей власти». — Ошибиться может каждый, хорошо, что ты быстро одумался. Ты голоден? Я поставлю чайник. *** Все утряслось, устаканилось. Через две недели жизнь снова вошла в привычное русло, Пол нашел новую работу, на этот раз по оплате соразмерную для человека с его способностями, для человека с высшим образованием и немалым стажем. Никакого унизительного испытательного срока, по контракту даже полагался рабочий автомобиль в личное пользование. Как давно Пол не сидел за рулем собственной машины? Ее еще в 2009 году пришлось продать за гроши — срочно нужны были деньги. Опрокинув в себя два горячих тоста, запивая крепким черным чаем, он выскочил из дома раньше положенного времени. Повинуясь внутреннему порыву побыстрее оказаться на новом рабочем месте, вкусить утраченное ощущение, когда для кого-то ты — ценный сотрудник, когда кто-то испытывает потребность в твоем профессиональном взгляде. Казалось бы, такая простая деталь, а как меняет человека, пробуждает в нем мотивацию и желание сворачивать горы на своем пути. Пробивной былой дух по крупицам начал возрождаться в Поле. Не видя ничего на своем пути, лишь желтую табличку, мелькнувшего вдали автобуса с нужным номером «763», мужчина выскочил на красный свет, оставшись незаметным для проезжающего мимо белого «японца» — вид загородила двадцатитонная фура. Столкновение оказалось неизбежным, капот принял на себя двухметровое тело Пола, лобовое стекло, не выдержав удара, рассыпалось в крошки, а белое покрытие, исчирканное черными полосами, окропила алая кровь. Сердце мужчины перестало биться еще до приезда скорой помощи. 2013–2014 года. Смерть отца заставила оступиться, сделать несколько шагов назад, вернуться заново в пройденный этап и замереть в нем почти на год… Здоровье опять под откос. Нервы расшатаны донельзя. А душевное состояние такое, что ни один человек не способен унять или почувствовать боль, скопившуюся в сердце. От нее не уйти, нет черного или запасного выходов, нет окон, в которые можно было бы выпрыгнуть в попытке спастись от нее. Выход всего один — пройти через все, заново вкушая горький суп из вечной борьбы организма за выживание. Друзья в сети спасают. Отзывчивость, сострадание. Вечно свободные уши. Вместо имен ники, вместо лиц аватарки. Но это лучше, чем ничего. В начале 2014 года удается найти работу, совмещая большую ее часть на дому. Пособие, выплачиваемое государством, и заработанные гроши позволяют держаться на плаву. Кажется, жизнь постепенно начинает налаживаться, приобретать смысл. Май, 2015 год. Четыре пропущенных от мамы приводят в замешательство, перезваниваю на «рабочий» номер, дожидаясь, когда длинные гудки сменит голос по ту сторону динамика. Секунды, безумно долгие секунды. Она никогда не звонила в это время. Трубку поднимают со второго вызова, женский незнакомый голос вещает, нет, скорее требует моего приезда, диктует адрес больницы, в которую ее госпитализировали, и, дежурно прощаясь, сбрасывает. *** Такой знакомый и ненавистный каждой клеточкой моего тела запах забивается в ноздри, щекочет, заставляет вбирать его, одновременно пропитывая собой одежду. На белоснежной кушетке, вытянувшись в полный рост, лежит она — мама. Прикрытые веки — ни следа от косметики, пушистые темные ресницы едва заметно подрагивают, под глазами залегли крупные морщины, паутинкой тянутся к поседевшим вискам, нос и губы скрывает кислородная маска. — Мама, я так скучал, — сжимаю ее непривычно тоненькую кисть. Полгода назад ей диагностировали рак легких — диагноз, как гром среди ясного неба. Веки подрагивают, сжимаются плотнее, а затем медленно, словно их тяжесть непосильна, поднимаются. Встречаемся взглядами, и хоть губы скрывает маска, я чувствую — она улыбается. Блеск в глазах нельзя назвать здоровым, но он лучше, чем его полнейшее отсутствие. — Прости, меня так долго не было рядом, — сухими губами припадаю к ее ладони. — Не нужно было оставлять тебя, — прикрываю глаза, склоняясь ближе и лбом утыкаясь в ее плечо. И нужен мне был этот лечебный санаторий? Нужна была эта профилактика? Полгода назад врачи утвердили диагноз, лечение завершено на сто процентов, а значит здоров, хоть на Луну лети. Незаметно для меня, поддевает маску пальцем, посаженным голосом произносит: — Никогда и ни о чем не нужно сожалеть, Кристоф. Не выдерживаю, слова больно бьют, всхлипываю, как десятилетний мальчишка, не поднимаю головы, чтобы она не видела зареванные раскрасневшиеся глаза. Готов вот-вот зарыдать во весь голос от обиды и досады, но что-то держит. Февраль, 2017 год. Зябкий ветер скользит по едва начавшим отрастать волосам, забирается за шиворот, заставляет кожу покрыться мурашками. Посреди поля, усыпанного белыми плитами, стоит Кристоф, вокруг ни единой живой души. Охрипший, сорванный в крике на днях голос, медленно восстанавливается. Слова даются тяжело, но молчать уже нет сил. — Они сломали нас, уничтожили, растоптали в пыль. У меня отняли все, чем я так сильно дорожил, что заставляло держаться за этот мир. Отец, если бы ты был жив, твое сердце не выдержало при взгляде на нашу теперешнюю жизнь. Ты нашел правильное время, чтобы уйти. А я остался… Мама говорила, что нет смысла в существовании, когда сердце прогнило, когда мысли настолько черны, что тонешь в них, как в мазуте. Но знала ли она, что в моей груди давно выросла черная дыра, и она поглощает все проблески света, не оставляет выбора. Мама… — взгляд Кристофа неотрывно устремлен на белое надгробие. За каких-то два года болезнь высушила тело и высосала все жизненные силы, оставив после себя лишь бездыханную оболочку. Руки непроизвольно сильнее сжимают букет живых гербер, шелест обертки под пальцами. — Пыль? Я обещаю, что стану той пылью, что попадет в глаза в самый неподходящий момент, лишит зрения, заменит собой все, такую пыль не смоешь водой из-под крана, от жжения на роговице и болезненных ощущений не спасут частые взмахи ресниц. Я обещаю. Опускаясь на одно колено, склоняя голову в приветствии, Кристоф оставляет на земле цветы, укладывая рядом с надгробием с надписью, значение которой отдается в груди выжигающей дыру болью: «Поговори со мною, мама» Габриеле Ригель 1962-2017.