Бетонные стены воздушного города

Пока мир чужого человека стремительно рушился на глазах, в жизни Кэсси также начались небольшие, но заметные изменения. Шестеренки в голове медленно работали, призывая и побуждая носителя к решительным действиям. «Судьба» — Кэсси не помнил, когда в последний раз так много времени уделял рассуждениям о ней, придавая столь громкому слову действительно тот глубинный смысл, который предписывало ему испокон веков человечество, а не ведя просто пьяные бредни-разговоры, к примеру, с Троем в попытке казаться сведущим в этом вопросе. И доходя в своих умозаключениях едва ли не до сумасшествия и маразма, Форд пытался окончательно и бесповоротно для себя решить, что значит «судьба» в его собственном понимании, и какого исхода на данном этапе жизни он себе желал… И чем усерднее Кэсси старался переживать и проглотить родившуюся в голове мысль, тем в большее сомнение он погружался. «И как узнать, действительно ли это твоя судьба? И что будет, если я ошибаюсь?» «Получается, на какой отчаянный шаг я бы не пошел — заведомо обрекаю себя на провал и риск?» Кэсси не находил себе места уже неделю, душевные терзания и внутренние: метания от одной мысли к другой, от одного «хочу» к другому не давали покоя ему ни днем, ни ночью. В конечном счете, сокрушительно сдаваясь с поднятыми руками, Форд, проснувшись в пятом часу, первым делом кинулся к чистому листку бумаги, собственноручно подписывая себе приговор и толкая на новую веху, призванную в корне изменить его жизнь. «Если риск потери неизбежен — мне нужно лишь решить, о чем сожалеть: о сделанном и его результатах или о не сделанном и его последствиях» — мысль, пришедшая в голову, ободряла и вселяла надежду. «Сколько еще я буду смирно сидеть, боясь выползти из своей зоны комфорта?» — философствовал журналист, спеша на работу. «Чтобы что-то обрести, от чего-то необходимо отказаться», — решительно заключил он, заходя в пустой лифт с яркой табличкой на дверях «Massword». Все внутри клокотало и потряхивало от одного единственного «Я смогу, у меня все получится», когда створки открылись, рука предательски сжала аккуратно сложенный втрое листок — заявление «по собственному». Этим утром Кэсси планировал отказаться от насиженного и обогретого места в «Massword» и променять его на путевку, как казалось ему, в лучшую жизнь с табличкой «Мэй». В планах без пяти минут бывшего журналиста числился переезд в Швейцарию на новое место учебы его девушки — предложение, которое так боялась упустить ее семья, Мэй с подталкивающего одобрения Форда приняла еще две недели назад. «Вдох-выдох», — скомандовал Кэсси, заходя в рабочий кабинет и сталкиваясь с целой бурей различных эмоций в его стенах: Пак что-то нервно и бегло надиктовывала редактору с таким выражением лица, словно вот-вот потеряет сознание; Холлинг неподвижно сидел в своем кресле, не отрывая прикованный к начальнице взгляд даже для того, чтобы поприветствовать вошедшего коллегу. — Что за черная аура витает в воздухе? Элис положила трубку, выхватывая из рук редактора исписанный листок, и пряча в сумку. — Сегодня ночью на Саманту и Ларса было совершено покушение — оба в тяжелом состоянии в больнице, мне нужно ехать. — Я с тобой, — спешно добавил Холлинг, подрываясь с места. Много времени, чтобы переварить сказанное Пак, Кэсси не понадобилось, спрятав заявление вглубь выдвижного ящика в своем столе, он молча последовал за Троем и Элис. «Кажется, с уходом с работы придется повременить». *** Вся компания из трех человек, услышав краткий, хаотичный, лишенный некоторой хронологии рассказ Ларса о случившемся ночью и накануне на тв-шоу, пребывала в легком шоке с примесью Троевского «нихуя себе прокатился с личным водителем». — Повезло еще, что попался не какой-нибудь тяжеловес, и в руках его оказался деревянный стул, а не нефритовый, так бы снесли тебе голову, как секирой, и сидели бы мы сейчас в месте похолоднее, — тарахтел Холлинг, не в силах совладать со своим резко скакнувшим эмоциональным давлением. — Я уже понял, что из всех присутствующих, ты за меня сильней всего переживаешь, — насмешливо признал Ларс. — Чувак, тебе явно не идут разноцветные тени, а еще ты их носить не умеешь — вон, все осыпались, умоляю, смени визажиста, — «осторожно» намекнул Трой на фиолетовое марево вокруг левого глаза и скулы на лице журналиста, облаченного в больничную одежду. — А вот выбритый висок — прям тренд сезона, правда, не этого, но тебе очень идет, — широко улыбаясь, пытался подбодрить тот. — Ночью была повязка на полголовы, а сейчас отделались марлей и кусками пластыря, надеюсь, они справятся со своей задачей, и пробоина больше не будет течь. Элис, осторожно поглаживая Эванса по голове, нахмурила брови. — Как же ты меня напугал, бедствие ходячее, — мягко начала она. — Когда Кори позвонил, я всерьез подумала, что забирать мы будем, как минимум, половину тебя. — И какую бы ты предпочла? — поднимая глаза на начальницу, заигрывающе спросил он. Ларс был искренне благодарен всем присутствующим за то, что те не разводили панику, не нагнетали и без того достаточно мрачную атмосферу. «Обошлось без «Драма Квин» в коллективе», — довольно заключил парень. — Врач сказал, тебе частично отшибло память, но твой рассказ достаточно детализирован, — вмешался Кэсси. — Все события в комнате перемешались, и ощущение, что я что-то упустил, до сих пор не покидает. Мне сказали, что даже после удара я находился в сознании, но не помню ничего из того, что было до него и, тем более, после. — Понятно. Какое-то время в палате звучали еще весьма логичные вопросы, каждый пытался усмирить свое любопытство в различных аспектах произошедшего, и когда напряжение спало до отметки «можно не волноваться», Кэсси, оторвавшись от экрана телефона, настойчиво привлек к себе внимание: — Что же, подкинул ты нам работенки, нужно возвращаться в отдел — Томас нас уже обыскался, — Форд бегло продемонстрировал дисплей с высветившимся СМС и, попрощавшись, быстро вышел за дверь. «Странно, ни одного пропущенного звонка», — заключила Элис, но все же последовала примеру подчиненного. — Что случилось? — спросил Холлинг, когда вся троица собралась в коридоре. — Кажется, я понял, чего не помнит Ларс, если вообще был в курсе всего этого, — Кэсси развернул на экране статью. — Вышла сегодня утром в формате «веб», издательство «Secret Edition» (лидер «Большой тройки»). В ускоренном режиме ознакомившись с содержанием статьи, Пак почувствовала, как волосы на голове встали. — Такими темпами к вечеру наберется дохриниллион просмотров, и эту армаду критиков уже будет не остановить, — заключил Трой. — Должны ли мы вмешаться? — Кэсси испытывающе смотрел на Пак. — У тебя есть идеи? Через полчаса на официальном источнике «Massword» в электронной версии журнала вышла статья: «Эксклюзив: На менеджера Кори Уаилда и журналиста, бравшего у него интервью, было совершенно покушение». *** Ларс остался в палате один. В обед, когда больничная еда отказывалась проталкиваться в глотку, отложив ложку на поднос, взял в руки телефон. «Пак сказала, что Кори сообщил ей обо всем, но при этом со мной ни словом не обмолвился. Как это понимать вообще?», — пальцы уже стучали по клавишам, набирая сообщение и тут же стирая его. «Я ведь могу и позвонить, чего как маленький?» — он приложил телефон к уху — послышались долгие гудки. Трубку взяли не сразу. Сухой, обезличенный голос резанул по ушам: — Прости, я сейчас не могу говорить. Ларс ясно расслышал, перед тем как отключились, — на том конце провода плакала девушка. «Он с сестрой? Нелегко, наверное, ему сейчас приходится», — Эванс до конца не осознавал, почему в такой ситуации жалел не себя и не Саманту, а именно Кори. Ненадолго отложив всю инициативу, брошенную на поиски причин, почему Уаилд целенаправленно отдалился от него (ведь было ясно как божий день, если у того нашлись минуты для звонка Пак, нашлись бы и несчастные секунды, чтобы отправить короткое СМС), журналист пошел сам себе на уступки и написал первым: «Я не вовремя, будет возможность — набери». Но Кори не набрал ни в этих сутках, ни в следующих. *** На третьи сутки изолированного от мира нахождения в больнице Ларс уже был готов лезть на стены: ни телевизора, ни привычной пахоты или развлекушек на ноутбуке, даже телефонные разговоры по расписанию (в первые же сутки после выпуска статьи в «Massword» среди знакомых журналиста не осталось и души, кто бы не знал о случившемся). Все действия строго регламентированы и направлены исключительно во благо пациента, чтобы ускорить процесс выздоровления, привести в норму потрепанный организм. И ведь с этим не поспоришь, — стало значительно легче. Получив вечером в личное двадцатиминутное пользование свой мобильный, Ларс набрал номер мамы — семья уже успела отойти от шока и успокоиться (сын едва уговорил родителей убрать на место «тревожные» чемоданы и сдать билеты на самолет). — Кстати, хотела тебя спросить, — под конец разговора, опомнилась мама. — Как поживает тот мальчик? — Смотря, о ком ты говоришь, — ничего не понял журналист. — О Кори, удивительно, что после той жуткой истории он вместе с лицом не сменил еще и имя. Ларс оцепенело стоял, продолжая гипнотизировать взглядом фикус в горшочке — впрочем, цветок на это никак не реагировал. — Откуда ты знаешь об этом? В статье ничего подобного не говорилось, — вязкая слюна отказывалась смачивать вмиг пересохшее горло. — В вашей, может, и ничего не говорилось, а вот в другой… Сына, весь Интернет уже третьи сутки только и гудит об этом бедном мальчишке и его семье. — Подожди секунду, — не отключаясь, Ларс свернул окно исходящего вызова и открыл поисковик, вбивая короткий запрос «Кори Уаилд статья» и открывая первую ссылку. Беглое глотание предложений за предложением отозвалось в голове болью, перед глазами, словно недостающие части, вспыхнули потерянные в памяти детали: «Так Кристоф подразумевал под третьим актом вот это?» — Мам, — позвал Эванс, не переставая держать телефон перед глазами, — мальчик, о котором ты говоришь, — дойдя в тексте до подробного описания момента убийства главы семьи, журналист отказывался верить своим глазам, но неоспоримые доказательства в виде орудия преступления и обстоятельств, включающих столь знакомые детали, говорили об обратном. Словно в кинотеатре смотришь старую пленку, наперед зная каждую деталь, каждую мелочь. — Мам, ведь это тот самый мальчик, на помощь к которому мы пришли? И ее ответ больше не имеет значения. Потому что все — финишная прямая. И Ларс проносится в горящей машине, без права ударить по тормозам, не подготовленный к такому исходу, оглушенный, словно ударом ладони по ушам. До звезд в голове. До ебучих растрескавшихся на острые заточенные осколки деталей реальности. Ни собрать, ни склеить. Только свалить все в одну большую посудину и на огонь до предельной температуры, до однородной массы, до кипения. А после разом, еще не остывшее, залить в голову. Осознание ударяет в виски шаровой молнией, а ощущение, будто все время бежал с закрытыми глазами, накрывает следом. И Ларс не знает, что лучше… Сколько плюсов от его неосведомленности? Сколько минусов? И что теперь делать, как быть? А выход всего один, за поворотом, мигает фарами, словно подзывая к себе: «Разберись во всем, Ларс. Утрамбуй лишнее в пакеты для мусора и выкинь. Сам. Собственноручно докопайся до правды!» *** В больничной одежде далеко не уйдешь, не уедешь, склад «Бесхозные вещи», расположенный на первом этаже, оказывается как раз кстати. Меня еще не выписали, но заведующая об этом ни сном ни духом, что играет мне на руку. Успокаивая бешеное сердцебиение, приводя без устали бьющийся пульс в норму, натягиваю улыбку пошире и маску сосредоточенности и спокойствия на лицо — пара-тройка брошенных фраз о здешней обстановке и как бы ее ни хотелось покидать, мол не отдохнул до конца, не наспался вдоволь, и получаю даром в безлимитное пользование выстиранные носки, кроссовки, черную водолазку и джинсы — не совсем по погоде, но не к месту сейчас возмущения. Все вещи оказываются по размеру, даже слишком, — водолазка безжалостно липнет к телу, утягивая каждый миллиметр. Ловлю на выходе такси и успокаиваюсь только тогда, когда узнаю, что от больницы до места назначения всего двадцать минут езды — поздним вечером дороги оказались без пробок. *** Указательный палец без устали монотонно ударяет по тачпаду, обновляя открытую страничку в браузере. Глаза бегло скользят по раз за разом появляющимся новым строчкам — комментарии пользователей отличаются друг от друга размером, и лишь изредка — сутью. Одно предложение умудряется в два счета побить своего гигантского, состоящего из абзаца-двух, предыдущего комментатора-конкурента, резко и метко ударяя в самую глубь и без того израненного и восприимчивого сердца. Кори не помнит, давно потеряв счет времени, сколько он сидит, неотрывно углубляясь в чтение горы флуда, точек зрения и псевдоистинного личного мнения о происходящем читателей статьи на официальном сайте издательства «Secret Edition». За первые сутки, в которые Уаилд еще даже не подозревал о случившемся, устремляя все свое внимание на куда более важные вещи, счетчик с комментариями превысил отметку в десять тысяч. И эта цифра возросла вдвое, когда на следующий день, уставший и лишенный всякого оптимизма, Кори вернулся домой, открывая первое попавшееся сообщение из папки «входящие» в телефоне (впрочем, контекст остальных не отличался) и переходя по ссылке. Эмоционально выжранный и опустошенный, он не сразу поддался нахлынувшим чувствам: волнению, беспокойству, бессилию или даже злости, — по той простой причине, что ни одно из них не смогло так быстро пробить барьер, который в попытке оградить несчастную психику от еще большего стресса, возвел организм. Бессонная ночь в переваривании происходящего. Ранний подъем, сопровождающийся чашкой кофе и пачкой овсяного печенья, под аккомпанемент безликих голосов в голове, озвучивающих самые популярные комментарии. *** 1. [+7,683, -662] И пусть не модель, но без вмешательства пластического хирурга дело не обошлось. Не смог остановиться на шраме и решил перекроить все лицо. Посмотрите на его детскую фотку — невооруженным глазом видно насколько он непохож на самого себя теперь… 2. [+6,799, -1190] Мать укокошила мужа электро-ножом, представьте только, сколько кровищи было повсюду. Если мелкий мальчишка это видел, не могу и помыслить, как это шарахнуло по его психике. 3. [+5,861, -884] Если задуматься, это же какая драма: две покалеченные судьбы, ведь оба мальчика так или иначе лишились родителей, и если малыш-Кори обладал поддержкой своей влиятельной и обеспеченной семьи, то у малыша-Кристофа никого не было (еще и эта болезнь), он однозначно имел меньше шансов на выживание. И никакие проблемы с психикой из-за различных травм детства здесь ни при чем. Тот, кто богаче — всегда счастливее. 4. [+5,590, -177] Как тяжело жить в мире коррупции и нечистых на руку людей. Результат этих семей — полное отчаянье, толкнувшее каждую на такие безнравственные поступки, калечащие жизни других. Думаю, на их месте многие поступили бы так же. 5. [+4,005, -507] Офигеть… 6. [+1,989, -104] Автор — будущий псих и чудовище с чужим лицом, а его родственники, сотворившие ТАКОЕ с простыми работягами, на долю которых выпало несчастье, — звери. Сомневаюсь, что бизнес в компании Уаилдов-старших пришел к успеху через полянку одуванчиков. *** Чем ниже опускался Кори, прокручивая ленту с комментариями, тем больше и быстрее теряли здравомыслие и рассудок пользователи, превратившись в упертое стадо, гнувшее в сторону только своей точки зрения, идущее напролом, бунтующее и негодующее от одной только мысли, что с ними кто-то может быть не согласен, пытающиеся переманить всякого, кто хоть немного колебался, кто лишь каплю не был уверен в собственном мнении. И заходя в эти недра безликих высеров, Уаилд кожей ощущал всю полноту ненависти к себе, варящуюся и бурлящую в головах реальных людей. Не слыша и не замечая ничего вокруг, Кори так и просидел на полу, протирая уличными штанами ковер, игнорируя нарастающую ноющую боль в пояснице, через раз немеющие от пережима вен согнутые в коленях ноги и усталость от постоянного напряжения в глазах. Есть не хотелось абсолютно — черный молотый отлично заменял все приемы пищи, наполняя желудок. Говорят, если выпить за раз слишком много кофе, можно отдать концы… Кори был готов и к такому исходу. Ровно до того момента, как входная дверь разразилась от череды настойчивых ударов — такой грохот сложно игнорировать, когда ты почти сутки находишься в абсолютной тишине. Пришлось, превозмогая себя, идти открывать. — Ты чего не берешь трубку? — запыхавшийся Ларс, тараня плечом хозяина, залетел в квартиру, как ураган. Кори, проигнорировав журналиста, так и остался стоять лицом к двери. — Твоя следующая книга о зомби? — совсем не так он планировал начать разговор, но разве с этим странным типом, разгуливающим по городу в мантии в жаркий летний месяц, что-нибудь и когда-нибудь шло по плану? — Зачем ты пришел? — голос, лишенный эмоций, звучал настораживающе. — Обычно, когда люди задают подобный вопрос, они выказывают возмущение, удивление или в конце концов восторг, обрадовавшись гостю с табличкой «я пришел, хоть вы не звали». Прости, не уловил твоей невидимой эмоциональной реакции, слишком умело маскируешься под трупа, так к какому типу отнесем твою? — Ларс возмущенно добавил. — И может, наконец, повернешься ко мне лицом? — Я не звал тебя, — Уаилд развернулся к Эвансу, тут же встречаясь с его «разукрашенной» физиономией — здесь удивления автор скрыть уже не смог. — О, это ты еще в первый день меня не видел — скажи «спасибо», что опухоль с рожи быстро съехала — не понравилось, видать. Ларс опустился, чтобы расшнуровать кроссовки. Пальцы так и замерли в паре сантиметров, останавливаемые пресным голосом хозяина квартиры. — Не спеши, я не приглашал тебя. Ты должен быть в больнице. Могут начаться осложнения. — Если хочешь меня выпроводить, не маскируйся за заботой. — Я не… — Ты, как раз, да! — Ларс выпрямился, раздраженно убирая кроссовки на стойку для обуви. — И я никуда не уйду, пока ты все мне не расскажешь. Какое-то противное чувство псевдогероизма настигло Ларса в тот момент, когда Кори бросил на него пустой, неосмысленный взгляд: «Зачем спасать человека, который не нуждается в помощи», — и тут же нахлынула злость от мысли: «А вот мне и Саманте его помощь была очень нужна, и, кажется, я единственный, кого обделили даже намеком на ее попытку». «Так. Стоп. Сам сюда приперся — никто не звал, а значит, нечего разводить полемику», — мысленно потушил вспыхнувший бунт гордости журналист, собираясь пройти дальше вглубь квартиры, но настойчивый крик в спину остановил на половине шага. — ПРОШУ ТЕБЯ, УХОДИ! — вновь широко распахнутая дверь. И полные решимости глаза напротив. — Я же сказал, хер тебе. По слогам повторить? — Мне нужно побыть одному, давай встретимся в другой раз, — Кори накрыл руку Ларса своей, когда тот подошел к двери в попытке закрыть ее, и настойчиво сжал. — У тебя не получится меня выпроводить, сколько я буду еще с тобой бороться? — произнося эту фразу и захлопывая дверь, журналист даже не догадывался, что через секунду она обернется против него. Сам не улавливая момента, Эванс сцепился с парнем, заходящимся в истерике, которая только начала набирать обороты. В коридоре поднялась самая настоящая возня — месиво из тел и попадающихся на их пути вещей. Одному хотелось сделать как можно больнее, обидеть и побудить свалить подальше отсюда, оставив наконец в покое и позволив медленно добить себя чувством вины и безысходности. Второй же лелеял надежду усмирить бунтующее тело, порой пропуская скользящие слабые удары. Сил явно не доставало для чего-то большего. Или же желания. Набросившись на Кори со спины, Ларс скрестил руки на его груди, сжимая будто в тисках, волоком протаскивая вглубь квартиры брыкающегося парня, роняя по дороге торшер и высокую, предназначенную для декорации вазу. — Пусти, — выбиваясь, Уаилд больше случайно, чем специально заехал рукой Эвансу в лицо — белые вспышки-звезды не заставили себя долго ждать, на мгновение вышибая воздух из легких и лишая ориентации в пространстве. Благодаря секундной заминке Кори успел вырваться, но не надолго: настойчивый противник поймал свою «жертву», схватив с пола брошенный еще вечером кожаный ремень, заломив руки за спину, скрещивая на уровне поясницы, делая вид что не слышит протестующее шипение, обмотал его несколько раз вокруг кистей. — Куда бы тебя пристроить? — буксируя на себе Уаилда, не перестающего сопротивляться, Ларс бегло оглядел комнату, подмечая новую деталь интерьера — кованную кровать, что стояла в дальнем углу на обманчиво опасном расстоянии от витражных окон. Дотащив до нее Кори, вминая его лицом в покрывало, Эванс закинул ногу на высокий матрац и, накрывая плотнее своим телом автора, обхватывая в кольцо рук на груди, залез на кровать, утаскивая парня к железной витиеватой черной спинке. Игнорируя пыхтения и сдавленные матюги в свой адрес, сбрасывая подушки, Ларс усадил на их место Уаилда, пристроив свободный конец ремня за кованной решеткой, зафиксировал надежным узлом. — Хуй выберешься теперь, — в сердцах, стараясь нормализовать сбившееся дыхание, пригрозил журналист, усаживаясь прямо на Кори, машинально или все еще из-за опаски получить новый удар, сжимая бедрами его ноги. — Фух, что-то я выдохся, никаких сил на тебя не хватит, а мне они еще понадобятся для разговора. — Я не буду с тобой разговаривать, — Кори шумно сопел, втягивая носом воздух. К лицу прилила кровь, волосы разметались и всклочились, на шее и на руках от встречных ударов-мазков сияли красные полосы. Ларс в ответ цепко схватил взбунтовавшегося парня за острый подбородок, настойчивым нажатием, заставляя посмотреть на него. Глаза в глаза. — Приди в себя уже, ребенок! — Уаилд хотел что-то ответить, но рука журналиста сильно сдавила челюсть, лишая всякой возможности. — Я пришел, чтобы ты рассказал мне свою историю! Чужими версиями я сыт по горло. Кори продолжил смотреть своим убийственным взглядом, мысленно разражаясь в ругательствах на Ларса за то, что вот так просто заявился к нему; за то, что заставил так глупо и по-детски сорваться; за то, что связал и начал допытываться до вещей, о которых он не хотел говорить. Эванс же терпеливо ждал, когда истерика автора окончательно схлынет, уступая место новым эмоциям, куда более предрасположенным к беседе. И в своей правоте журналист не сомневался — нужно было лишь немного потерпеть. Он никуда не торопился. — Ты ел сегодня? — заметив полупустую кружку с коричневыми разводами, стоящую рядом с ноутбуком, Ларс решил на время сменить тему. Кори отрицательно покачал головой — сейчас автор дышал куда более размеренно и спокойно. Отлучившись ненадолго, журналист вновь занял прежнее положение на ногах притихшего автора. — У тебя в холодильнике мышь сожрала всю еду, осталось только это, — Эванс продемонстрировал в руках связку из трех бананов. — Охуительный из меня добытчик получился? Фрукты нужно срочно спасать, поиграем в обезьянок? Ларс отломил один банан и раскрыл — воздух насытился аппетитным запахом. — Так странно кормить взрослого человека, у которого нормально функционируют руки, но другого выхода нет, — Эванс поднес к губам Кори фрукт. — Так в чем проблема? Просто развяжи меня — я успокоился и могу поесть сам. — Не хочу. Ларс собирался еще добавить: «Успокоился он? В психушке тоже так говорят, а потом снова беги за смирительной рубашкой и не одной», — но не знал, как Кори воспримет шутку, и решил промолчать. Уаилд не чувствовал голода ровно до первого куска, медленно пережевывая и наслаждаясь ярким вкусом, старался даже не думать о том, что все это время питался кофе. За добавкой он потянулся сам. — Может, тоже поешь? — предложил Эвансу. — Почему бы и нет. После «съедобной» паузы напряжение в воздухе разрядилось — Ларс еще никогда так не радовался какой-то несчастной связке бананов. Когда настало подходящее время, он, наконец, спросил, что хотел: — Судя по твоему состоянию, ты уже успел заучить статью наизусть? Кори неоднозначно пожал плечами, глядя куда угодно, только не на спрашивающего, давя в себе легкую панику и неловкость. Понимая о чем предстоит разговор и отчаянно желая его избежать. — Ты ведь знаешь кто я? — вопрос прозвучал слишком громко в погруженной в тишину комнате, и Ларс убавил децибелы в голосе. — Да. — Как давно? — Узнал сразу, как увидел. Ты не сильно изменился с нашей последней встречи, в отличие от меня, — Кори старательно прятал взгляд, и журналист не спешил нарушать его уединение. Он и без того сидел на ногах автора, и вторжения в личное пространство было более чем достаточно. Ларс отчаянно желал хотя бы таким образом быть ближе к нему в этот момент. — Почему не рассказал мне? Побоялся? — осторожный вопрос. — Не посчитал нужным. Хотел сначала узнать тебя ближе. — И как, узнал? Надеюсь, сейчас с этим не возникнет проблем. Кори, я все еще жду, что ты мне все расскажешь. И снова этот взгляд глаза в глаза — немой диалог, длительный, но без видимого результата, а чтобы он был, нужно желание обоих. Но в данный момент одна из частей пазла то и дело намеревалась отвалиться в сторону, уходя от контакта. — Но я, правда, не хочу, если ты видел статью, там все написано — мне больше нечего добавить. Помещение вновь стало наполняться негативными флюидами — одно неосторожное движение, и перепад напряжения поднимет все на воздух. Ларс в очередной раз был вынужден действовать осторожнее, идти почти вслепую, прощупывая рыхлую почву на наличие мин. — Лицо… Ты как-то обронил фразу, что оно не твое. Как много ты исправил? — Почти все. Кори склонил голову, прячась за волосами, побоявшись, что Ларс начнет разглядывать его куда более пристально. Но журналист не смотрел. Специально не смотрел. — И стало легче? — Нисколько. — Почему? — Не понимаю, — Кори, насколько ему это удавалось, пожал плечами. — Когда делал, казалось, что отпускает, но как только не осталось того, что я мог бы изменить, все вернулось на свои места — чувства захлестнули волной. Словно я все это время бежал на месте. — От чего? — банальные и местами вопросы «в лоб», без которых невозможно было обойтись. — От себя. От Нее. От того, кем бы мог стать, — Кори говорил медленно, разбивая предложения на короткие фразы, а те, в свою очередь, обрывал на слова с длительными паузами. Полная луна и яркие звезды уже давно заняли свое место на небосводе, помогая тусклым светом череде встроенных в навесной потолок маленьких лампочек освещать комнату. Ларсу хотелось выйти на балкон, полной грудью вдохнуть свежий воздух, наблюдая за видом ночного города, на мгновение забыться, но единственное, что он действительно сейчас мог, — продолжать вести этот трудный, едва поддающийся контролю разговор. Желание разобраться во всем самому и хотя бы отчасти помочь запутавшемуся Кори оказалось превыше собственных желаний. — Думаешь, такое передается по наследству? — Не исключено. — И в семье твоей матери случались похожие инциденты? — Не думаю. Поднятая левая бровь — классическое выражение удивление на лице Ларса. — Никогда не спрашивал у бабушки с дедушкой, у родных Вивиан? — Мы не общаемся. Я не видел их лет с тринадцати. Так решили мои новые родители, так будет лучше для меня. — Почему же? — В их присутствии я всегда плакал, а после отъезда отходил очень долго, замыкаясь в себе на несколько дней, а то и недель… Бабушка слишком похожа на Нее. Пазл за пазлом Ларс складывал в голове картинку, внимательно следя за деталями и стараясь не упустить ни одной из виду. Сейчас он как никогда был рад тому, что по профессии являлся журналистом и всем сердцем любил это дело — обретенные навыки были как нельзя кстати. — Семья, что тебя забрала… — Ричи — старший брат моего отца, на нем сильнее всего сказалась его смерть, и он вызвался стать моим опекуном — это был единственный шанс сохранить и удержать то, что осталось от младшего. А потом… Я начал меняться, все больше и больше походить на Нее… Ларс перебил Кори, едва тот успел закончить. — «Она», «нее», «ее» — одни местоимения, почему ты никогда не называешь ее мамой? — слишком резкий напор журналиста в мгновение зарядил утихнувший гнев Уаилда. Брошенный пристальный взгляд стал первым сигналом. — Потому что не могу перебороть себя… Она — чудовище из моих самых страшных кошмаров, мое подсознание слишком извратило ее образ. Ларс попытался успокоить Кори, сам не ведая того, как совершил ошибку, все ближе подталкивая автора к новой истерике. Но большая проблема заключалась в том, что журналист был до чертиков прав. И где-то в глубине души Уаилд осознавал, но отказывался это принимать. — Это не твоя вина — взрослые допустили ошибку, когда вычеркнули мать из твоей жизни, словно со старой пленки стерли все хорошее о ней, углубив ненависть за потерю брата, сына. — Я сам все стер! — Нет, Кори. Ты был слишком мал, перенесенный шок не сказался бы на тебе так сильно, поступи твои родственники иначе. Она ведь твоя мама… — Ларс сжал его плечи, встряхивая. — Им тоже было тяжело. — Не защищай и не оправдывай их, — хватка ослабла, и он отстранился. — Расскажи, что помнишь о ней. Тебе было двенадцать, достаточно для того, чтобы накопить общих воспоминаний. Разогревая и подготавливая Уаилда, Ларс шаг за шагом подводил его к основной мысли, ради которой пришел сюда: маленький мальчик вновь оказался в беде, и если Эванс увидит, что ему нужна помощь, он непременно протянет руку. — Я почти ничего не помню. Кори до конца не понимал своих собственных чувств, где-то глубоко внутри него, казалось, сидели абсолютно два разных человека: один хотел идти на контакт с Ларсом, открываясь перед ним, как книга, а другой предпочитал оставаться замкнутым, без использованного права оказаться кем-то понятым. — «Почти» не равно «ничего», продолжай, — настаивал журналист, заставляя автора прогнуться под своим напором. — Все воспоминания так или иначе вертятся близко около того дня… Я чувствовал себя чужим в доме. Иногда ее взгляд оказывался настолько холодным и бесчувственным, что я ощущал себя лишним в ее присутствии, словно она презирала меня. Как-то раз я поделился своей тревогой с одноклассником, до сих пор помню слова, которые он произнес: «Знаешь, обычно, когда такое происходит в кино, в середине или в конце сюжета выясняется, что ребенок не родной — приемыш». — И ты поверил? — Не сразу… Все, что тогда творилось в доме очень походило на сценарий фильма. Однажды за обеденным столом я спросил ее об этом: «Мама, ты меня усыновила?» И лучше бы я этого не делал. — Что она ответила, ты помнишь? Где-то вдали показались сигнальные огни самолета, и Кори отвлекся на них. Шум турбин разрезал тишину ночного неба. Множество лампочек моргало попеременно и втягивало в несбыточные мечты: «Как бы я хотел оказаться сейчас на борту, мне даже все равно, куда он летит — знать не обязательно», — проводив красно-синий огонек за пределы видимости, Уаилд сперва расфокусировано, но, спустя минуту, внимательно посмотрел на Ларса — тот по-прежнему терпеливо ждал. — Ни-че-го. Абсолютно ничего. Просто вышла из-за стола и принялась мыть посуду. В раковине стояла пара тарелок, я и сам не раз ей помогал и знаю, сколько времени нужно, чтобы вымыть все. Она проторчала там час — я засекал, — Кори протяжно выдохнул. — История, конечно, душераздирающая, но это не то, что я хотел от тебя услышать — нормальные детские и счастливые воспоминания, судя по хронологическим рамкам в статье, ее болезнь вспыхнула как вирус и сразила тело за считанные месяцы, тебе было двенадцать, а значит, до нее было счастливое и беззаботное, такое как у всех, детство. Кори нахмурился, недовольно смотря на Ларса, — внутри все клокотало, начинало закипать: «Я хотел, я хотел,» — но как ты не понимаешь, что мне ничего не нужно, я ничего не хочу?» — Даже если я помню свои ощущения — это не гарантирует, что сами события свежи в сознании. Думаешь, я не пытался? Пытался. Десятки, сотни, тысячи раз, но на месте этих «беззаботных» лет, словно дыра выжжена там, где фигурирует мама. Будто кто-то забрался в мою голову, нашел фотоальбом и штрих за штрихом закрасил ее лицо и все, что она когда-либо делала. В той жизни остались только я и отец. — Но можно попробовать… — Ничего нельзя! Нельзя! Кори, сорвавшись на крик, начал выбиваться. Дергаясь всем телом, едва ли не как в припадке. Не ожидая такого резкого напора, Эванс едва не слетел с насиженного места. Покрывало съехало на середину кровати, одеяло пошло волнами. Бездействовать, просто наблюдая за бившимся в истерике парнем, он не мог, нужны были решительные меры, пресекшие бы на корню эмоциональную бурю. И журналист догадывался, что помогло бы ненадолго заткнуть Уаилда, погасить огонь и усмирить негодование: схватившись за правую руку парня, оттягивая ворот рубашки, он сомкнул зубы на его плече. Чувствуя привкус солоноватой кожи и запах, данный по факту рождения, и тепло, исходящее от напрягшегося тела. «Три, два, один», — мысленно отсчитал Ларс, плотнее сжимая челюсти, кажется вздрагивая вместе с сидящим под ним парнем. — Блеа-а… Больно, пус-ти, — зашипел Кори, чувствуя, как вмиг покраснели глаза от набежавших слез. Укус оказался действительно сильным, плечо пульсировало и жгло, а след от него угрожал не сойти, как минимум, пару дней. — В следующий раз укушу до крови. Кончай истерить! — злился Ларс, пройдясь руками по волосам. Добившись действиями необходимого эффекта и не собираясь прекращать беседу, продолжил. — Фотографии… У тебя остались фотографии с ней, где вы вместе? Обычно они помогают подтолкнуть сознание, чтобы то перешерстило пыльные коробки в своих закромах, — Кори молчал. — Если, «нет» — значит, нужно найти хотя бы одну. В помещении становилось душно и жарко, Ларсу давно перестало хватать воздуха в этой тесной, местами колющейся водолазке. Становилось дурно и нужно было куда-то себя деть. Он поднялся с кровати, и подойдя к прозрачной стене, растерянно спросил у Кори: — Какое-нибудь из окон открывается? — Дальнее и дверь, ведущая на балкон, — указал парень. Ларс распахнул ее, впуская в комнату свежий разряженный воздух и звуки ночного города, глубоко вдохнул полной грудью, всего на пару секунд прикрыв глаза. Контраст температур вне и внутри комнаты прошелся волной мурашек по разгоряченному телу. Вернувшись к сбившейся постели и сев напротив, Эванс, поддавшись порыву, дотронулся до лица Кори, убрав за ухо выбившиеся пряди: «Так-то лучше. Не стоит прятаться», — неосознанный заботливый жест заставил взгляд напротив смягчиться. — Знаешь, я ведь даже не был на похоронах отца, — через какое-то время, проявляя инициативу, продолжил Уаилд. — Детям не следует ходить на них. Ты должен запомнить отца таким, каким он был при жизни. Слишком рано узнавать, что такое смерть, — нехорошо. — Но ведь я узнал достаточно рано. Встретился лицом к лицу с ней, — с какой-то досадой и болью от пережитого в голосе ответил Кори. Эмоции на миг промелькнули на бледном лице. И Эванс едва сдержался, чтобы не прижать к себе Уаилда. В этот момент он почему-то позабыл о том, что еще недавно злился на него или упрекал за что-то… Ему просто было жаль парня. — Я помню… — еще с прочтением статьи в голове Ларса освежились обрывки события и детали того дня, вот только, если лицо маленького мальчика он помнил едва, то от вида матери до сих пор будоражило и бросало в пот. И признаваться в этом Кори он не собирался… — Но тогда у тебя не было выбора, в тот момент просто никого не оказалось рядом, кто бы смог сделать его за тебя. — Отец защищал меня до последнего… — Поверь, если бы твоя мать не была больна, она бы сделала тоже самое! Кори ничего не ответил, молча проглотив сказанное. Ларс дотронулся до поврежденного плеча Уаилда — тот резко дернулся. Пальцы медленно, едва касаясь, обвели бордовые контуры отпечатка зубов. И то ли рука такая холодная, то ли тело настолько под ней горячее… — Что, больно? Так тебе и надо, меньше будешь бунтовать, — усмехнулся журналист, уходя от не к месту появившихся мыслей, убирая руку. — Опиши свою жизнь после тринадцати лет и по сегодняшний день: круг общения, интересы, увлечения. Когда мы познакомились на твоем лице не осталось и тени старой боли и незабытых мук. Значит, этому что-то способствовало. Ощущая в теле непомерную усталость, тянущую в плече боль от укуса и покалывание в кистях рук, Кори все меньше поддавался мысленным угрызениям. И разговору это помогало как нельзя кстати, развязывая обоим языки… Журналист задавал все больше и больше вопросов, а автор смиренно отвечал. — Сестра. Она, сколько себя помню, всегда была со мной. «Моя поддержка и опора» — обычно так говорят про людей, которые внесли большой вклад в твою жизнь. У нас были общие друзья, общие хобби и всего этого было немало. Устану перечислять, если начну. Мы всегда находились вместе. — Как она сейчас? У меня не было возможности спросить, но отчасти я имею представление, как могут обстоять дела. Кори опустил голову, уткнувшись лбом в грудь Ларса. Хотелось просто ощутить чужое тепло. Оба были чертовски вымотаны, оба были на своей невидимой грани. Неосознанно хватаясь сейчас друг за друга, как за спасательные буйки, чтобы не утонуть в этой вязкой жиже. Невольно в памяти журналиста всплывали обрывки из того дня с Кристофом, мог бы он повлиять на ход событий или все было заранее предрешено? Все же мысли Кори крутились вокруг больницы, где лежала Саманта. — Мне кажется, она меня ненавидит, — его плечи задрожали — тому способствовали неудобная поза и выгнутые руки. А еще набросившееся, словно безумное, отчаяние, которое начало вгрызаться в душу вместе с обжигающим чувством вины. — Она не может… За что, если ты ни в чем не виноват? Уаилд неотрывно от груди Эванса отрицательно покачал головой, словно пытался протереть в парне дыру. — Есть за что. Если бы мы не были так близки, если бы Ричи и Абигэйл не взяли меня — все обошлось. — Раны затягиваются, и кости срастаются быстро… — Душевные никогда не затянутся, по крайней мере такие. — Если ты о чем-то недоговариваешь, то самое время… — Она потеряла ребенка, — перебил Кори, — из-за меня. И снова взгляд глаза в глаза. Освещения в комнате хватило, чтобы Ларс смог разглядеть на кончиках его ресниц едва заметную влагу — дрожь в руках Кори усилилась. Боль во взгляде перевалила за разумные рамки. — Ее жизни ничего не угрожает, и это главное. Эмоциональный фон придет в норму, Саманта сильная и со всем справится. Мне кажется, что ты ее недооцениваешь, — попытался успокоить журналист, но его отказывались слушать. На этот раз новая волна истерики захлестнула Кори неожиданно для обоих — комнату озарил сначала едва заметный, выбившийся из глубоких недр в груди смешок, за какое-то мгновение перевоплощаясь в гогот. И то, что Уаилд насмехался над самим собой, Ларс не сомневался. Радужку медленно заполняло форменное безумие и становилось немного дико. — Эй, хочешь закончить свои дни в психушке? — не успев прикусить себе язык, спросил журналист. Ответом ему была вся та же едкая и укоризненная насмешка Кори. — Ты бы видел ее взгляд. Она говорила одно, но ее глаза — совсем другое. Саманта никогда не признается, но она жалеет, что в тот вечер проявила куда большее беспокойство за меня, чем требовалось. Что пошла за этим чертовым Кристофом… Тело под пальцами журналиста трясло и колотило, словно в лихорадке. Таблички «скоро накроет» не требовалось — все было и так запредельно ясно. «Кажется, психом сейчас стану я», — на грани сознания обронил Эванс бессильную мысль, прежде чем его рука скользнула за шею Кори, надавливая и заставляя того поднять голову. Их губы встретились в мокром, судорожном поцелуе, углубить который у Ларса никак не выходило, сколько бы он не пытался: язык лишь скользил по его губам и таранил сомкнутые зубы. — Открой рот, — прошипел он, наматывая волосы на кулак, словно бечевку на катушку. Дергая. Причиняя боль. И заставляя подчиниться. Вжимая его тело в кованую спинку кровати, припечатывая своим и не давая продохнуть. Вибрируя от дрожи в теле Кори, Ларс лишь чувствовал, что хотел целовать его сильнее, не останавливаться. Наталкиваясь языком на такой же податливый и отвечающий на его ласку, царапая мягкую плоть о резьбу зубов, и втягивая внутрь покрасневшие губы, Эванс боялся лишь забыться, потерять контроль и не суметь остановиться — все же он был человеком, а не бездушной машиной, преданно отдающейся поставленной задаче и не более. И по мановению волшебной палочки очищать кровь от выброса гормонов не умел. Отстранившись от Кори, Ларс перевел дыхание — получилось едва. Открытая дверь балкона не спасала. Не спрашивая разрешения и не предупреждая, он стянул с себя водолазку за ворот и отбросил на кровать — мимо, проехавшись по покрывалу, та оказалась на полу. — Не рассчитал… — Что-нибудь еще снимать будешь? — не удержался Кори, покусывая опухшие, влажные губы. — Подумаю об этом позже, — Ларс улыбнулся, машинально касаясь растопыренной пятерней волос и тут же зашипел от боли — голова затрещала. В висках, словно отбивал каждый удар сердца, верещал колокол. — Блять! — он зажмурил глаза, упуская из виду обеспокоенный взгляд. Кори никогда не был эгоистом, как бы не силилась утверждать обратное Саманта, но поймав себя на мысли, что успел совсем позабыть о самочувствии журналиста, углубившись в свои проблемы, Уаилду стало тошно. «Необходимо реабилитироваться, знать бы как?» — Обязательно сходи подстричься, иначе растеряешь всю свою привлекательность. — Прям уж «всю»? — Ларс бросил на него заискивающий взгляд. — Синяки на лице тоже смущают? Кори отвел взгляд, с напускным интересом следя за происходящим снаружи, словно за пару минут там что-либо могло разительно измениться. Но Эванса это не остановило — он чувствовал, что ему было необходимо выговориться. — Я давно поймал себя на мысли, что испытываю неподдельный интерес к тебе как к человеку, симпатию как к личности, и если ты хочешь, чтобы эти чувства я начал испытывать к тебе как к мужчине, ты должен подпустить меня ближе. Сейчас ты закрываешься, прячешься, словно это что-то может изменить. Но я уже ввязался во всю эту неразбериху и хочу понять тебя. Но не смогу этого сделать, если ты продолжишь тянуть одеяло на себя. Кори, нет нужды справляться с этим в одиночку. Я могу, по крайней мере, выслушать. Разве тебе не нужен еще один человек на твоей стороне? — Если ты каждый раз будешь приводить меня в чувства таким способом, — язык вновь скользнул по губам, будто проверяя, не показалось ли, — я могу и привыкнуть. — Пусть так… Но не сгущай краски и не превращай всю ситуацию в драму. Я понимаю, что люди горазды раздавать направо и налево советы другим и терять способность мыслить трезво в собственных проблемах, но ты ведь в конце концов мозговитый автор распиздатых и расчудесных книг, включай голову и действуй рационально. — Что ты хочешь еще от меня услышать? Мне казалось, что я уже все выложил. — Все, кроме одного: ты не сказал, как будешь действовать, разгребать завалы заблуждений в чужих головах? Или ты хочешь забросить все и пустить на самотек? — Я об этом не думал. А если признаться честно, планировал отдаться течению. — Ну и слабак! — упрекая Кори в собственном бессилии, взвыл Ларс. — Что, скажешь снова, что не это хотел от меня услышать? — Схватываешь налету! — Эванс резко подался к Уаилду, и тот, не зная куда деться, чувствуя как руки обвили его талию, зажмурился и вжался в холодную спинку. — Хочешь сказать, тебе понравилось сидеть на привязи? — Ты о чем? — открыв один глаз, с опаской смотря на журналиста, спросил он. — Развязать тебя хочу. А ты о чем подумал? — насмешливый взгляд и улыбка на разукрашенном лице, смотрелись не так, как Ларс себе представлял. — Решил, снова укусишь, вот и приготовился. — Мазохист? — Не то что бы… — То есть, предрасположенность все-таки есть? — журналиста забавляла эта ситуация — хоть какая-то разгрузка. Складывалось впечатление, что до этого он успел сменить профессию и стать детективом. Уж больно долго он мучил своего недоподозреваемого или свидетеля, словно тот находился на допросе. — Прости, кажется, я слегка перегнул палку, — освободив руки Кори от оков ремня, он аккуратно провел подушечками пальцев по затекшим запястьям, легко надавливая, массирующими движениями добирался до локтей и спустился обратно. — Тебе не помешало бы размяться, пройтись, — Ларс отстранился, вставая с кровати, протянул руку, чтобы помочь Уаилду подняться. *** Спустя час, утомленные разговорами, мысленным авралом и неразберихой в голове, Кори и Ларс вышли подышать свежим воздухом на балкон. Ограждение из толстого прочного стекла в высоту едва доходило журналисту до груди, облокотившись о него и высунувшись за борт, он едва не лишился рассудка — голова пошла кругом, огни ночного города заплясали перед глазами. Эванс опустился на прохладный деревянный пол, глубоко втягивая носом воздух. — Эй, тебе плохо? — обеспокоенный голос прозвучал над самым ухом — Кори присел рядом, внимательно бегая глазами по выглядящему болезненно лицу. — Переоценил свои силы, — откровенно признался Ларс. В третьем часу ночи после такого выматывающего и эмоционально напряженного дня, организм начал бунтовать в полную силу. — Можем и тут посидеть, так даже интересней, — Кори похлопал по полу. — Мне не хватает моего прошлого балкона. На этом сидеть не так страшно — высота ощущается иначе. Полную луну не закрывало ни единое облачко — небо было чистым. Ветер совсем стих, а температура успела опуститься до отметки «прохладно» для людей, один из которых сидел в футболке, а другой без. После длительного разговора для обоих все более менее прояснилось, стало понятней. Казалось, этой ночью журналист и автор окончательно сблизились. Ларс уже не испытывал неловкости в его присутствии, голова не заходилась от странных мыслей, вроде «Разобрался ли Кори в себе и своих чувствах. И если да, что собирается с этим делать?» — И насколько оно прочное? — Эванс постучал по стеклу, прислоняясь к нему лбом и чувствуя спасительную прохладу. Место соприкосновения медленно немело, словно кто-то вколол анестезию. — Я уж испугался, что ты головой решил попробовать, — прыснул в кулак Кори. — Не пугай так больше. — Сбрендил? Я, по-твоему, самоубийца два раза за неделю мозги сотрясать? — Кто тебя знает, — пожал он плечами. Кори приблизился к стеклу, коротко вдохнул, задерживая в легких воздух, и медленно выдохнул — то мгновенно запотело. Света, исходящего из квартиры, было достаточно, чтобы Ларс разглядел, чем занимался Уаилд в данный момент: его палец скользил по запотевшему стеклу выводя на нем фразу «Жертва пластики». — Они назвали меня так в комментариях, — пояснил Кори, когда встретился с возмущенным, непонимающим взглядом. — А ты за ними повторяешь? — Ну смешно же, — Кори правда становилось весело. — Я ведь только сейчас понял, как это звучит, — он довольно зажмурился, откидывая голову и разминая шею, описывая полукруг и параллельно продолжая. — Кто сейчас не делает пластику? Среди публичных личностей это не в новинку. — Кажется, у кого-то заработал мозг в нужном направлении, — поддержал Ларс, одним движением руки стирая оставленную надпись со стекла. Но Уаилд и не собирался останавливаться. Вновь короткий вдох и протяжный выдох. Вновь новый холст и новая хорошо различимая надпись на нем «Чудовище». Ларс мазнул рукой по ней, бросая недовольный взгляд на автора. — Нарываешься? Кори пожал плечами, думая про себя: «Быть может». — Просто мне весело. Впервые за долгое время, — искренне признался он. Следующая надпись на стекле гласила «Страхоебина» — Эванс перехватил руку Уаилда, сжимая запястье. — Спасибо, что подкинул новое слово, теперь буду знать, как тебя назвать, когда ты начнешь меня бесить и раздражать. — Может, сразу в телефоне переименуешь? — Кори белозубо улыбнулся, в голове всплывало все больше и больше злостных комментариев из статьи, и теперь каждый выпад в его сторону казался пустышкой, лишь попыткой ущипнуть, задеть и уколоть. По-настоящему ранить автора ни у кого не получилось… «Психопат» буква за буквой вывел он новое слово, тут же получая от Ларса по рукам хлестким ударом ладони. — Сам стирай теперь, — скомандовал он. — Не хочу, — отмахнулся Кори и быстро дописал сверху над имеющимся словом новое — «Больной», чувствуя, как на его шее сжалась рука. Ларс заставил посмотреть на себя. Глаза в глаза. И без того на ничтожно близком расстоянии, что, казалось бы, сократи один нанометр, и разряд электричества вырубит обоих. Смеясь, глядя прямо в глаза Эвансу, Кори чувствовал облегчение, не понимая, почему его собеседник так заводится от каждой фразы. Он же не его обзывал, в конце концов. — Еще недавно ты смотрел на меня загнанным зверьком, а сейчас прям лисий взгляд, и откуда только столько смелости набрался? — Ты же укусил меня, может, она заразна? — предположил автор, заливаясь от смеха — Эванс перестал хмуриться, смягчая взгляд. — Значит, чтобы ты окончательно осмелел, мне стоит укусить тебя еще раз? — с окончанием этой фразы, словно выстрел, у его носа оказалось запястье свободной руки Кори. Глаза напротив провоцировали, мол «валяй». — Точно псих, — в голос засмеялся Ларс, отмахиваясь от протянутой руки, но уже через секунду, удивляясь собственному порыву, сомкнул на тонкой светлой коже свои зубы. — И кто еще из нас псих? — удовлетворенно заявил Уаилд, изо всех сил контролируя выражение на лице, — от резкой боли хотелось превратиться в сушеную хурму. Ларс разжал зубы и, отпуская руку, добавил: — Пожалуй, соглашусь на том, что мы оба! *** Край кровати, расслабленная поза, согнутая спина и одно одеяло на двоих. Плечом к плечу. Кожа к коже. Его — горячая, словно организм — гигантская печь, жаровня. Моя — холодная, даже ледяная, на контрасте. Вернуться в квартиру нас заставило как раз это самое чувство, находиться на открытом воздухе стало слишком зябко. — Ты весь горишь, — констатирую очевидный для Ларса факт, получая в ответ согласный кивок. Светлые, растрепанные волосы липнут к лицу, глаза в полузакрытом состоянии. И дышит. Тяжело так. Надсадно. — Тебе бы отоспаться, если хочешь, — собираюсь предложить свою постель в качестве временного пристанища, но уткнувшаяся куда-то в район шеи голова, лишает дара речи. — Посижу так немного, наверное, сказывается перепад температур. И все, кажется, подвисаю, будто комп, пашущий на допотопной версии операционной системы. Шпарит, жжет, плавит. Шея — очаг. По телу расползается тепло, подпитывая, подталкивая. Рука сама тянется к его плечу, обнимает, заставляет придвинуться плотнее, буквально влипнуть в меня. Проделывая все это, не дышу, словно боюсь спугнуть. И даже на затворах сознания не пробегает запрещающая, переключающая на «красный» мысль. Склоняюсь к нему, протискиваясь щекой, губы оказываются у его виска, вскользь цепляя кожу позорным подобием поцелуя. Кожу саднит от щетины. Его, моей. — Пользуешься моментом? — выпрямляется, а меня ударяет током от встречи с его ртутно-серыми глазами. Язык западает в глотку. И даже если попытаюсь что-то сказать, не выйдет и звука или какая-то неразборчивая чепуха. А оно мне надо? Тупо смотрю в ответ. Становлюсь загипнотизированным. Гипнотизирую сам. И раз за это время не кидается в бегство, не отталкивает и сидит без укора во взгляде, тянусь к его губам. «Всего один», — проносится в голове. И едва успеваю коснуться, как получаю ответ. Словно кто-то, добавляя перец, плохо закрутил крышку — высыпалось слишком много. Иначе как объяснить, что я весь горю? Как объяснить, что так ломает, будто всю энергию высосали и разом впихнули обратно, мол, «на, подавись». И я давлюсь. Упиваюсь. Забираю. И отдаю. Рука скользит по его обнаженному торсу, груди, обхватывает шею, удерживая, не давая отстраниться. Языки переплетаются в попытке связать узел. Напором на напор. Ответом на ответ. Укусом на укус. Поцелуем на поцелуй. Слишком остро. Слишком мокро. Слишком горячо. Глаза не хотят закрываться, ловят его реакцию, будто через лупу разглядывают его лицо. Только сейчас понимаю, как долго этого ждал. Как доводил себя, как предвкушал, не зная, сбудется ли когда-нибудь или хлестко ударит реальностью по фантазии. И Ларс оказывается чертовски прав — синяки не волнуют ни разу. Даже мысль «быть может, спишь давно или бредишь?» не нарушает момента. Слюна на губах. Его. Моя. Кровь прилила к лицу волной. А сердце заходится в бешеной пляске. Рука Ларса скользит под футболку, прощупывает каждый сантиметр, поглаживает линию роста волос, обводит контуры пупка, а после, ухватившись за край, настойчиво дергает ткань вниз. Расцениваю этот жест, как просьбу «сними» и отстраняюсь от журналиста, но проделать желаемого не успеваю, так как Эванс, охватывая лицо в чашу ладоней, болезненно морщась, откидывается на кровать. — Эй, с тобой все в порядке? — нависаю над ним, не зная куда приткнуть обеспокоенный взгляд. — Воды? Еды? Покоя? — слова вылетают одно за другим. Убирает руки от лица и смотрит на меня расфокусированным взглядом. — Кажется, сильно переоценил себя, — снова хмурит брови, — нужно вернуться в больницу, отвезешь?