Бетонные стены воздушного города

Машина набрала запредельную скорость; цепляясь до побелевших костяшек в руль, едва ли не до треснувшей на пальцах кожи, удерживаешь чертову баранку, чтобы не свернуть в адский кювет или не встретиться с фонарным столбом. Нога до судороги и онемевших мышц топит педаль тормоза в пол, но безрезультатно. Вышла из строя. И все, что остается — осознание неминуемой гибели. Все, что остается — смотреть, как перед глазами проносится вся жизнь. Кэсси не сидел за рулем сломанной машины. Не находился в горящем здании. И к его виску не был приставлен пистолет. Но чувство тревоги, безысходности и безвыходности ситуации не отпускали уже долгое время… Экран мобильника загорелся в очередной раз, демонстрируя Форду новое входящее сообщение и, заодно, без устали напоминая, сколько пропущенных звонков и непрочитанных СМС уже скопилось. Осознание происходящего свалилось на него не так давно, и сейчас журналист сидел придавленный многотонным грузом рассуждений, в этот момент, без сомнений, мысленно находясь в той самой несущейся в бездну машине. Перед носом лежал подписанный листок «по собственному», действуя похлеще тряпки для быка, раздражал до зуда глаза, и до оскомины на зубах и комка в горле душил своей бесповоротной решимостью. Еще три недели назад чистую бумагу исписывал совершенно другой человек, идущий на поводу у своих эмоций и желаний, руководствующийся только ему ведомой мотивацией, грезя о несбыточном будущем. И уже сегодня тонкие длинные пальцы совершенно другого парня с тем же знакомым лицом сжимали ее, собирая в комок и уничтожая сильной хваткой в кулаке. Отношения Мэй и Кэсси, казалось бы, заякорились три недели назад, когда парня поглотила рабочая рутина. Подверглись на время заморозке. Встали на «паузу» в ожидании скорого снятия с нее. И Форд так и собирался поступить, но что-то не заладилось с самого начала. Как белка в колесе, ничего не видя и не замечая, он проносился меньше недели после конференции Кори, затем войдя в более или менее привычный для себя ритм работы. Уже тогда, вернувшись к своему заявлению, вместо того, чтобы, пользуясь затишьем в отделе, помахать всем рукой на прощанье и улететь, он вновь отложил его в долгий ящик. Все происходящее нравилось Кэсси, оно увлекало его, в опустевший сосуд будто вдохнули новый порыв вдохновения и жизненной энергии. И вот по прошествии трех недель, без скудной горсти дней чертового месяца, Кэсси окончательно понял: не вставали никакие отношения на якорь, не подвергались заморозке… Он уже давно умчался вперед. Голову заполонили новые свежие мысли, смаковать которые было намного приятнее. И за все это время он ни разу не притормозил, не оглянулся назад, не попытался себя одернуть, возвращая в прежнее остепененное русло свое жизненное судно. Он совершенно не скучал по Мэй. Его абсолютно не волновала ее жизнь. Его память не грели воспоминания о ней. Его сердце больше не рвалось к этой девушке. Кэсси, находившийся в смятении и мандраже от происходящего, не знал куда податься. Ему хотелось кинуться к Трою, чтобы тот помог растрясти все по мешкам и вернуть на места в черепной коробке. Но друг уже пару дней сражался со своими проблемами: готовился к предстоящему суду с недозвездой, вбившей себе в голову и своим фанатам, что ее личность сильно пострадала от недавно выпущенной статьи об измене супруга. И Форд решил не трогать друга. Да и прежде чем биться в агонии и звать на помощь, необходимо разобраться: ты сам горишь или пытаешься сжечь (выжечь в себе) лишнее. «Легкомыслие — не постоянный предмет, почему же именно сейчас я задумался над тем, что раньше не волновало?» *** Домой добирался на автопилоте. Минуя мимолетное желание свернуть по дороге в бар и заглушить голос разума с помощью высокого градуса. Топить проблему в алкоголе — не жизненное кредо Кэсси, не способ уйти от себя и забыться. Если уж осознание огрело по голове, с этим необходимо бороться, а не задвигать подальше или оттягивать, пока само собой не рассосется. И как скоро оборвутся концы, Кэсси не знал. Это было в его силах, подвластно его желанию, но что-то останавливало… Происходящее абсолютно не противоречило его образу жизни. Он уже сталкивался с этим и не раз, отчетливо помнил, как завершались его прошлые интрижки. Но так не вовремя проснувшаяся совесть мешала рубить с плеча и действовать сгоряча. Необходимо было все тщательно взвесить, подытожить, прежде чем вновь кинуться в новый омут с головой и забыться. Кэсси чувствовал себя героем нашумевшей трилогии «Эффект бабочки». Он вновь ловил себя на том, что все повторяется по адскому кругу, события дублируют себя, и его отношения с Мэй достигли того момента, когда чувства пресытились, разложились на составляющие и перестали трогать за живое, играть на невидимых струнах души. Большой палец зажал сенсорную клавишу вызова, послышались гудки — Форд ставил над собой эксперимент. Что будет, если он, наконец, услышит голос Мэй? Как отреагирует его тело, разум? И разговор длительностью в пару-тройку минут заставил до конца убедиться в том, что он окончательно остыл. Ее голос не цепляет. Ее вопросы не вызывают желания ответить. Ее рассказ не будит в нем живой интерес. Ее беспокойство не толкает развеять и успокоить. — Приплыли, блять, — сухо без капли досады в голосе выплевывает Кэсси, стоит только разговору закончиться, а экрану мобильника потухнуть. *** Еще одна неделя проходит в убийственном режиме, словно мальчишке дали ложку в одну руку и самый любимый йогурт в другую… И вот пока он не выгребет со дна и со стенок все до последней капли — не успокоится. И даже пальцем залезет, и язык окунет, лишь бы выжрать все без остатка. И Кэсси справляется на «отлично». Самоедство — самое охуительное занятие из всех, что когда-либо придумало человечество. Спасение от него — работа, насыщенная, не дающая продохнуть. Но Форда она не спасала. «Полететь? Дождаться ее прилета? Или по телефону, как последнее мудло? Но ждать больше нет сил. Меня попросту не хватит!» Взгляд цепляется за кофемашину и стоящего возле нее Троя. «Подать сигнал и попросить совета или поставить перед фактом после окончания?» — думает Кэсси, полируя взглядом профиль Холлинга. Подмечает излишнюю концентрированность, собранность и напряжение — как итог бурной мозговыносящей недели. Все разрешилось еще вчера — адвокат Кори Рик Грамм уладил все проблемы, успешно завершив дело и освободив Троя и «Massword» от выплаты компенсации, но блядский осадок от потасканности и использования, словно презерватив во время секса с дешевой шлюхой, остался. Шоу-бизнес и индустрия развлечений похожи на американские горки — виражи «вверх-вниз» слишком запредельны. «Лучше после…» — заключает Кэсси, попутно набирая сообщение Мэй. «Какие планы на вечер? Хотел поговорить». «В общежитии буду готовиться к занятиям — звони в любое время», — смайлики с поцелуями завершали ответ — на языке неожиданно стало горчить. *** — Привет, идешь где-то? — уточнил Кэсси, когда из динамиков донеслись очевидные звуки улицы. Форд сидел в своем дворе на детской площадке, покачиваясь на недавно смазанных качелях — ноги отказали нести его тело до двери квартиры, по-видимому, вынуждая вынести за ее периметр предстоящий разговор, чтобы в родных стенах не осталось осадка. — Ходила в магазин — холодильник неожиданно опустел, — бодрый и довольный от его звонка голос Мэй резанул по ушам. — Тяжело учиться? — Не сказала бы, просто ответственности и новых дел прибавилось, а так все по-прежнему. — Уже познакомилась с кем-нибудь? Нашла друзей? — Группа иностранных студентов небольшая, поэтому часто провожу время в их кругу — каждый раз узнаю о них что-то новенькое, притираемся потихоньку. Кэсси не знал, с чего начать разговор. Он звонил Мэй без особых заготовок и конкретного плана, поэтому сейчас был вынужден на ходу выстраивать диалог, выруливая к нужной теме. Но девушка оказалась куда проницательней, от нее не укрылась перемена в интонации Форда, а женская интуиция уже подперла тревогой под самые ребра. Нервным импульсом. — Что-то случилось? Игра на опережение. — Да, — Форд не рискнул отпираться. Может, так было к лучшему? — Но пообещай мне одну вещь, перед тем как продолжу? — Кэсси, ты меня пугаешь! — девушка шумно выдохнула в трубку, собравшись с мыслями. — Какую? — Пообещай, чтобы ни случилось не бросать учебу, сделать окончание института в Швейцарии своей первостепенной целью. — Но… — Мэй. — Обещаю. Кэсси сжал цепочку в руке, шаркнув ногами по песку, остановил качели. Уши закладывало от бешеного сердцебиения. С чего обычно начинаются подобные разговоры: «Проблема не в тебе»; «Ты очень хороший человек, а я дерьмо, встретившееся на твоем пути»? И в любой другой ситуации Форд поступил бы именно так, но не сегодня… Он не собирался играть в добродетель. Требовалось выжечь свой образ для Мэй, чтобы не осталось ни единой полосочки света. Чтобы без сожалений. Чтобы без оправданий. — Я тебя больше не люблю, — рука рефлекторно сильнее сжала трубку. — Прости, но это не шутка. Все это время я не звонил и не писал, потому что ты перестала меня волновать. «Какой же я мудак!» — мысленно шипел на себя Кэсси, с усилием воли сохраняя контроль и не позволяя голосу смягчиться. — Но… Как? — Мэй говорила мало, но пара слов вносила ясность больше, чем тысячи. — Так было всегда, — Кэсси хотел добавить: «Я думал, ты станешь особенной, на тебе все закончится», — но вовремя остановился. — И так случилось снова. — В чем причина? — Форд ожидал истерики, слез, сбившегося дыхания, но ничего этого не было — девушка сохраняла контроль, не хуже справляясь с эмоциями. — Ее нет. Просто интерес гаснет, и сколько не разжигай, не удастся добиться даже маленького огонька. — Значит, все кончено? — в голосе надежда: «Может, подумаешь? Мы можем попробовать, и если ничего не получится, оборвем все связи», — но гордость не дала больше обронить и слова. — Кончено. Мэй первая положила трубку. «Так просто?» — хотел было закончить на этом Кэсси, но мотнув головой, отогнал мысль от себя: «Ничего не просто — все слишком сложно!» Мобильник упал на дно кармана легкой бежевой кожанки, а носки ботинок вновь уперлись в песок. Толчок. Еще один. И качели вместе с парнем взмывают к небу. — Какой же я уро-о-о-д, — выкрикнул Кэсси на самом пике. «Но так и вправду будет лучше для нее. Для меня», — осторожно, без вспышки радости смаковал он. Ветер еще с полчаса свистел в ушах. Стены домов пару раз отразили нелепые выкрики. И как только детская площадка начала оживать, на прогулку со своими родителями вышли мелкие сорванцы, Кэсси лихо спрыгнул с качели, уступая маленькой девочке. И поплелся в сторону, абсолютно противоположную своему подъезду. Мысль за мыслью, дорога за дорогой, шаг за шагом вывели его нецеленаправленную, как казалось изначально, вечернюю прогулку к хорошо знакомому трехэтажному зданию — «Fitness point». Кэсси взглянул на часы: «Только восемь, должно быть еще занимается». Двадцать минут пронеслись быстро: у Кэсси все еще находилась в руках ложка, и он все еще ел свой «йогурт». Стеклянные механические дверцы разъехались в стороны, и у выхода показался Трой. Тренированные плечи обтягивала белая борцовка, в руках покоилась темно-синяя с желтой продольной полосой спортивная куртка, которую он не спешил накидывать. Все его внимание сосредоточилось на девушке, что стояла рядом. Они о чем-то достаточно эмоционально разговаривали: девушка то и дело жестикулировала, Трой улыбался и что-то показывал в телефоне, кивая в такт ее словам. Кэсси молча наблюдал в стороне, облокотившись о чужую машину на парковке. Зубы насиловали потерявшую вкус резинку, а глаза оценивающе пробегались по новой (для него) знакомой Холлинга. Аккуратная миниатюрная фигура, тренированные мышцы на ногах были обтянуты яркими спортивными легинсами, подчеркивая сексуальную задницу; к груди лип короткий топ, открывая вид на плоский живот (создавалось впечатление, будто она намерено не застегивала олимпийку, чтобы как можно дольше красоваться результатом проведенных часов за упорной тренировкой); длинные вьющиеся на концах волосы, забранные в высокий хвост, подчеркивали тонкую шею. Девушка отстранилась, заканчивая просмотр содержимого на экране, и, казалось бы, после этого парочка, попрощавшись, должна была успешно разойтись по своим делам, но этого не случилось. Разговор продолжился, и то, что начало происходить в его процессе, задело Кэсси за живое, не позволив остаться безучастным: сначала показалось, что женские руки трогали мускулы, проверяя каждую мышцу на прочность, но как оказалось позже, тонкие пальчики скользили по коже, повторяя контуры татуировки. Кэсси, забыв о том, что еще буквально пару минут назад упивался ломкой своей совести, трубившей во всю о том, какая он бездушная скотина, рванул в сторону парочки, даже не догадывающейся о его наступлении. В два прыжка преодолев семь ступенек, Форд ухватил Холлинга за плечо, заставляя девушку в испуге одернуть руку, и, развернув к себе лицом, со смачным «я долго буду тебя ждать?» впился в губы приветствующим собственническим поцелуем. Игнорируя оцепенение и шок на лице девушки, не дав Трою попрощаться с ней, Кэсси схватил друга за руку и потащил в сторону машины. — Что ты, блять, за цирк устроил? — только когда оба скрылись с глаз подруги Холлинга, тот позволил себе выпустить пар. Кажется, тренировка прошла чересчур энергозатратно — ярость оказалась слишком скупа на эмоции. — Устал ждать, — Кэсси сидел с лицом невинной овечки Долли, наивно полагая, что на его (пусть и умелую) актерскую игру поведутся. — Зашибись, а при чем тут твое хамское поведение? Как я потом девушке в глаза буду смотреть? — негодование Троя заключалось только в одном: чувство неловкости неотвратимо настигнет его при следующей встрече с девушкой, и как предстоит себя вести в ее присутствии тогда, он даже абстрактно представить себе не мог. — А чего ты так завелся? Обломал тебе всю малину, времени в зале не хватило, чтобы ее обработать? — если бы Кэсси умел метать глазами стрелы, парочка поразила бы Холлинга метко в голову, но Форд не обладал такой сверхспособностью, посему оставалось довольствоваться взглядами и жестами, способными лишь отчасти передать его эмоциональный фон. — А что если не хватило? Решил мне обосрать все перед отъездом? На виновника сцены у выхода из «Fitness point» уставились темно-зеленые глаза, хватило секунду, чтобы понять с каким укором и подтекстом они смотрят: «Почему не рассказал об этом лично, сука?» — обиду Холлинга, как бы тот не старался ее замаскировать, перекрашивая в другую эмоциональную реакцию, было не скрыть. — Эй, откуда? Видел заявление? Кэсси на мгновение показалось, что ремень безопасности чересчур сильно сдавил грудную клетку — стало нечем дышать. — А то ты не знаешь, что рабочий стол — достояние общественности. Я не совал нос в твой ящик — Пак продемонстрировала твои корявки, когда полезла за бланками. Трой бездумно вел машину в неизвестном направлении, лишь бы на что-то отвлечься, лишь бы утопить в себе желание выкрутить блондинистую башку, как болт из пазов. Кэсси хотел было начать оправдываться, но вовремя отбросил эту дурацкую бессмысленную затею: — Да плевать. Это уже не имеет значения — я никуда не еду. — Чего вдруг, твоя пташка упорхнула от тебя в открытую форточку, как только из клетки выпустил? — хмыкнул Холлинг, особо не веря своим словам. — Я расстался с Мэй меньше двух часов назад, придурок. Пришел, чтобы поделиться с тобой этой вроде как новостью, — абсолютно спокойно и без единого эмоционального окраса в голосе ответил Кэсси. — Ой ли, заливай, — Трой отмахнулся рукой — теперь помимо собственных слов он не верил еще и словам друга. Призывное сигнальное оповещение скорой помощи вынудило перестроить машину в правый ряд, уступая дорогу. — Показывай куда, сейчас так залью, что захлебнешься! — Форд дернулся в сторону друга, замахнувшись кулаком, но ремень безопасности заставил поумерить пыл, едва не придушив на месте, — широкая полоска уперлась в кадык. Трой не обратил на его выпад никакого внимания, не чувствуя никакой угрозы, и Кэсси сбавил обороты, переключаясь на прежнюю тему. — Так что за цыпа нарисовалась, слишком секси для того, чтобы разгуливать «в активном поиске»? Они сидели в полной тишине, и когда Холлинг ответил, его подсевший, с хрипотцой, испытывающий жажду голос, казалось бы, пронзил блондина насквозь, словно звучал из выкрученных на полную громкость колонок. — Ревнуешь? — Тему не переводи, ты и так знаешь, что я всегда тебя ревную, но сегодня по-особенному эмоционально. Совесть за то, что не сдержался, не грызет. Так ей. Пусть знает, что территория уже помечена, — Кэсси слишком довольно улыбнулся, не стараясь угомонить клокочущее внутри чувство, так же, как и не собираясь подвергать его тщательному анализу, — все и так было предельно ясно. Для обоих. И для каждого по отдельности. Но не для других. — А хуйли ты на нее претендуешь? Права на меня купил? — Ага, участок величиной без семи сантиметров в два метра. Пока всего один замок повесил, но чувствую потребность во втором, если не перестанет болтать с кем ни попадя. Трой, знавший рядом сидящего человека, как облупленного, не всегда принимал эту феноменальную способность Кэсси совмещать в себе несовместимое: Форд умудрялся в любых жизненных обстоятельствах испытывать абсолютно искреннюю и ослепшую на один глаз ревность одновременно к двум (самую редкость к трем) объектам своей симпатии. Только в тех редких случаях, когда чувства друга неоправданно, как сегодня, задевали его личное пространство и подрывали доверие общественности. И это злило его, подогревало сучью натуру, так и ждущую «зеленого» сигнала, чтобы отыграться на источнике проблемы. Сейчас же Холлинг был несильно заинтересован в том, чтобы в мире восстановилась справедливость (сказывалась усталость), поэтому действовал в полсилы — просто дразнил приятеля. — Фантазируй сколько влезет. В зал-то я ходить не перестану, и, к слову, она тоже, — прозвучало слишком угрожающе. — Начать вместе с тобой? Я могу променять свой бассейн на твои железки. — Рискни. Только потом не стони и не ной, что хочешь обратно. Так чего ты хотел? Почему не позвонил и не предупредил, что придешь? — Трой открутил крышку шейкера и сделал глоток воды, смачивая горло — голос вернул былую мощь. — Чтобы застать чудную картину у входа и твою лучезарную улыбочку. Поверь, ты мог просто дать себя пощупать, и через пять минут можно было бы кидаться на поиски отеля, зачем так напрягаться? — язвил Кэсси, ерзая на сидении, аки заведенный игрушечный паровоз, создатели которого сэкономили на эффекте — пар из ушей так и не пошел. — Долго будешь взад-вперед по этой теме ездить? Хочешь отыграться на мне за свой душевный раздрай — вперед, нечего Бекки прикрываться. — «Бекки»? — Ой, завались. А то высажу. — Это она тебя просила так называть, или ты сам производную от имени себе застолбил? — Кэсси не переставал заговорщически улыбаться. — А она красотка, да? Как вспомню ее личико… И задницу во время приседа… Прям сердце бьется чаще. Кэсси, вот же сука ты, надо ж было так невовремя, — протягивал Трой, мигом стирая с лица блондина довольную улыбку, словно дворниками разглаживая. — Хуйло, специально на нервах моих играешь? Видишь же, что зацепило сильно, что на взводе по понятным причинам и все равно мало, хочешь, чтобы больше полировал словесно твое самолюбие и чувство собственной важности? — Я не против, если ты отполируешь несловесно что угодно на моем теле, «ЧСВ» потерпит. Кэсси, наконец, умолк. — Так куда едем? Или ты об этом не успел подумать, пока ревность глаза застилала? — Хотел в бар, но не сегодня, может, к тебе завалимся и порубимся в приставку или фильм посмотрим? — Неплохой выбор, а то баллон энергии на исходе, — Трой развернул машину, направляя в сторону дома. *** На экране загорелось долгожданное «Победа», и Трой, наконец, отбросив джойстик на середину кровати, упал на подушку, устало закрыв глаза. Кэсси, убрав опустевшие пачки из-под чипсов и пару банок пива, вернулся в постель, нырнув под одеяло. Сна не было ни в одном глазу. Душа требовала откровений и тянула на разговоры. — Спишь? Указательный палец уперся прямо в плечо, Холлинг, превозмогая себя, с трудом разлепил веки. — На семьдесят процентов «да». — Как думаешь, на ней сильно скажется наш разрыв? — Кэсси повернулся на бок, подложив руку под голову. — Если через неделю внезапно не сдохнешь, то не сильно! — с трудом найдя в себе силы, улыбнулся, внимательно разглядывая в мерцающем свете, исходившем от экрана телевизора, лицо друга. — Ты умеешь успокоить, а если серьезно? — Кэсси спрашивал, прекрасно зная, что Трой не всевидящий и так легко не может дать верный ответ на его вопрос. Скорее он озвучивал его просто для того, чтобы выкинуть из головы и больше не возвращаться к нему. — Переживет, впрочем, как и все те, что были до нее. На тебе свет клином не сошелся. Перебесится. Поплачет. Пожалеет себя. И после забудет, если не станешь напоминать о себе. — Не стану, — уверено отозвался Кэсси, подтверждая больше для самого себя. — Вот и славно, — Трой снова прикрыл глаза — нега стремительно накрывала, отключая сознание. — Когда же все изменится… — выдохнул Форд, откидываясь на спину и упираясь взглядом в потолок. — Мм? — Чувствую себя героем «День сурка» или «Эффект бабочки» — замкнутый круг! Что бы я ни делал, с кем бы ни встречался, какие бы сильные чувства ни испытывал — ничего не меняется. И самое отвратное, что я себя и других никогда не обманываю, не играю с чужими чувствами, потому что в тот момент, когда нахожусь с человеком, искренне проникаюсь к нему. — Почему, вдруг, задумался? Раньше за тобой такого не замечалось. Тебе было всегда плевать на чувства других после разрыва. Чувство вины и ты так же параллельны, как ноги Синди из моего класса. — Признание проблемы — первый шаг на пути к выздоровлению? — Может быть. Только как много еще потребуется сделать шагов, чтобы окончательно вылечиться? — Трой лежал с закрытыми глазами, уже почти не вдумываясь в сказанное Кэсси, отвечая на автомате. За прошедшие годы подобная сцена откровений возникала между ними неоднократно, и сейчас мало чем могла удивить Холлинга. Ему не было плевать на друга, он по-прежнему со всей серьезностью воспринимал новую веху в его жизни, но подходил к решению вопроса с меньшим (если уж не сказать «никаким») энтузиазмом. Потому что прекрасно знал, что потраченный очередной вечер (и не один) на нравоучения и разъяснения — пустая трата времени. Трой не видел никакого смысла распинаться перед Кэсси, потому что прекрасно знал очевидное: он послушает, примет к сведению, а после все равно сделает по-своему, лишь вновь наметив в календаре будущий, подобный этому, разговор, но уже о другом человеке. Оттого позволил себе задремать в середине насыщенной речи Форда, а к ее концу и вовсе погрузиться в глубокий сон. Кэсси, слишком поздно заметив, что его монолог потерял последнего слушателя, обидой не занялся. Переключив громкость на «внутренний голос», провалялся в полусознательном состоянии почти до рассвета… Казалось бы, глядя со стороны, над этими двумя, как Дамоклов меч висело незыблемое «френдзона», пропитанное долгим ожиданием, смирением и принятием. Но истина была далека от очевидного вывода, и сотни часов, тысячи дней, проведенных рядом с этой парочкой, не приблизили бы третью сторону к разгадке этих странных, нетипичных и непохожих на нечто поддающееся определению взаимоотношений. С ними все было так же легко, как с ними же было сложно. *** Рабочий день подошел к своему логическому завершению, Кэсси разгрузил свои завалы: дописал неоконченные статьи; прочел и проанализировал комментарии пользователей в персональной колонке; избавился от груды хлама в столе и компьютере, подчистив все ненужные файлы. — Подожду на улице, — кинув напоследок Трою, что задержался в фойе, он вышел на свежий воздух через механические вращающиеся двери. Погода стояла сухая, еще теплая — осень не стремилась набирать обороты, радуя солнечными днями. Испытывая неострую потребность в никотине, Форд сунулся в карман сумки за еще полной пачкой сигарет. Закурить не успел. Взгляд привлек визг тормозов, и появившийся на горизонте знакомый серебристый «хаммер». — Вот так дела, — парень не шевелился, изумленно наблюдая за водителем, вылетевшим из машины, как пробка из шампанского, и стремительно приближающимся к нему. Ответ на вопрос «Какая нелегкая его сюда принесла?» не требовался. Кэсси хотел было поздороваться для приличия, но его опередили: крупный кулак одним уверенным движением встретился с его лицом, подарив гамму болезненных ощущений от будто огнем вспыхнувшей челюсти до звона в ушах. Трой, заставший эту картину, едва успел выйти из здания «Massword», среагировал молниеносно: в три прыжка преодолев расстояние до противника, отбуксировал своим телом, следом нанес встречный удар прямо в грудь. Незнакомец отшатнулся и, встретившись взглядом с Холлингом, повторно не стал нападать, лишь приготовившись в ожидании нового удара, выставил блок. И он определенно бы последовал, если бы не настойчивый выкрик Кэсси: — Остановись! — Форд схватился за куртку, дергая своего неожиданного защитника на себя. Одним осторожным движением Холлинг завел друга за спину, оценивающим и настороженным взглядом смотря на парня внушительных размеров: разница в массе между ними была не столь велика, но Трой не знал, откуда взялся этот придурок и что ему могло взбрести в голову дальше. — Ральф, какого черта? — непонимающе переспросил Кэсси, отпихивая коллегу в сторону и держась за пострадавшую скулу, подошел ближе. Взгляд бугая смягчился, сведенные брови ослабли, а на губах появилась довольная, совсем незлобная улыбка. — Минуту назад я поступил как брат, защищая пострадавшие чувства сестры, — радушно ответил он. — А сейчас, поступаю как мужчина, — Ральф протянул ладонь и крепко пожал руку Кэсси, что неосознанно сжал ее сильнее, чем требовалось для рукопожатия. — Спасибо. До Форда слова брата Мэй дошли сразу, но сбитый с толку, он не сразу нашел, что ответить на этот жест. — Не думал, что она тебе так быстро расскажет, — признался Форд. Трой, поняв кто перед ним стоит, привлек к себе внимание: — Прости, если бы на тебе была опознавательная табличка, я бы не стал мешать, — усмехнулся он, тут же получая локтем в живот от стоящего впереди. — Ничего. Надеюсь, следующего раза не будет, но если что, ты мое лицо уж запомни, — кивнул Ральф. — Рассказала, потому что вынудил, когда стал докапываться до ее голоса… Долго не отпиралась и выложила все как есть, — пожал он плечами, засовывая руки в карманы джинсов. Кэсси запустил руку в волосы, взъерошивая отросшие светлые пряди. — Даже не знаю, что сказать… Надеюсь, она не бросит учебу и не прилетит первым же рейсом. — Не бросит, не сомневайся, — уверенно ответил Ральф, подозрительно и загадочно улыбаясь. Впрочем, сомнения парней развеялись сразу, как только он продолжил. — Я сказал, что если ее нога появится в доме раньше зимних каникул, я собственноручно откручу тебе башку. И как бы смешно это не звучало, я не шучу, и она это знает, — легкая улыбка смягчила эффект от произнесенной угрозы. Кэсси согласно кивнул, а Трой добавил. — Ну, ты по-братски предупреди, если вдруг появится рука или еще какая-нибудь часть тела, чтобы я успел спрятать этого, — он указал пальцем на Форда, подмигивая Ральфу. — Ну, если вам еще нужно поболтать — валяйте, я в машине подожду, — и не дождавшись ответа, стал спускаться по лестнице. *** Приглушенный свет, помещение, пропитанное дымом, алкогольными парами, запахом хорошо прожаренного хлеба и запеченного сыра. Гул голосов, не сумевший заглушить музыку, мощным потоком орущую из колонок, призывающую чаще прикладываться к своему стакану, качать в такт любой из имеющихся конечностей, хоть всеми сразу. Сладкий, почти родной, пьянящий душу не хуже виски, мотив любимой песни «Celldweller — End of an Empire», действовал на Кэсси и Троя сильнее, чем наркотик. Пробуждал ностальгию. Заряжал эмоциями. Заставлял чувствовать себя иначе, скидывал тень рабочей лошадки, обнажая самую яркую мечту юности о создании рок-группы. Вселял азарт, нашептывал присутствующим «ты крутой, ты классный», приправляя брутальностью и кидая на дно горсть пафоса. Атмосфера — приоритетная вещь, ради которой на протяжении многих лет Трой и Кэсси таскались в «Kill-Joy», просаживая зарплату. — Все так быстро утряслось с Кори, не сказал бы, что движение хейтеров сошло на «нет», но как-то оно поубавило пыл за последние пару недель, — Кэсси поставил на стол стакан с колой, в котором присутствовала приличная доза виски. — Нет почвы для рассуждений, как только появится, сразу начнут играть в паровозик, цепляя старые факты и наслаивая новые. Сомневаюсь, что они когда-либо окончательно угомонятся. Если однажды выплыло — уже никогда не забудут. В помещении с каждым разом становилось все более душно. Опустошив свой стакан, с последними каплями подобрав языком подтаявший кусочек льда, Трой стянул с себя тонкий хлопковый джемпер, оставшись в одном поло цвета индиго. «Так намного лучше», — разминая плечи, подумал он. Кэсси молча наблюдал за недостриптизом друга, с наслаждением смотря на оголившиеся руки. Будь его воля, он бы раздел парня догола без какого-либо эротического подтекста — Форд любил смотреть на его татуировки. Ему нравились сами рисунки. То, как они шли Холлингу. И, безусловно, любил это чувство ностальгии: он помнил процесс создания почти каждого из них, знал о событиях, которые предвещали их увековечивание на коже. — И, думаешь, скоро появится? — спросил Кэсси — оба тут же переглянулись. Без всяких разъяснений было понятно, что эти взгляды могли обозначать — друзья поймали общую волну. Тему, касающуюся Мэй и ее брата, они успели перетереть вдоль и поперек еще в машине, придя к заключению, что вскоре жизнь обоих горе влюбленных вернется в прежнее русло, какое было до их встречи друг с другом. И смысла больше полировать до блеска память о случившемся, задавая одни и те же вопросы, копаясь в уже перекопанном огороде, нет. Поэтому на повестке дня встал куда более интересный и цепляющий любопытство факт: — Он и Ларс — все так очевидно, как думаешь? — спросил Кэсси, облокачиваясь на спинку дивана: они заняли свободный столик в своем привычном излюбленном углу, где место хватало как раз, чтобы удобно расположиться вдвоем; блондин, скинув обувь, забрался на сидение вместе с ногами, сидя лицом к Трою вполоборота. — Как по мне, да. Сложно игнорировать их совместный приезд и отъезд на работу. Становится понятно, что они не только вечера вместе проводят, но и ночи. — Ну, это потому что мы работаем с Ларсом и, хочешь или нет, они оба у нас как на ладони. Как думаешь, если Кори все еще под пристальным наблюдением папарацци — как быстро они пронюхают? Не только любопытство крылось за этим разговором, но и ненавязчивое чувство беспокойства: Эванс был для них не последним человеком, не просто коллегой — пять лет совместной работы бок о бок сказывались на их отношениях, делая их как минимум более тесными; да и за прошедшие пару месяцев по отношению к Уаилду оба парня успели проникнуться чувствами отличными от «клиент-служащий». — Здесь куда сложнее: пока за руку не поймают — не докажут. А подозрений может быть сколько угодно… Сомневаюсь, что они настолько осмелеют и открыто заявят о своих чувствах или отношениях, если сие и вправду имеет место быть. Так что не вижу смысла беспокоиться, если бы каждую вторую звезду кидались инкриминировать в нетрадиционной сексуальной ориентации, СМИ бы уже давно обвинили в сексизме, — Трой скользнул взглядом по помещению. — Посмотри, тринадцать столиков, считая наш: четыре заняты шумными компаниями, три влюбленными парочками, остальные шесть в равном соотношении — друзьями. Вон те две девчонки изрядно выпили, сидят слишком близко, когда говорят все время шепчут друг другу на ухо. Будь мы на работе, а они — объект слежки. Какой бы вывод мы сделали? — Однозначно лесбиянки. А в процессе разговора одна другой в ухо не слова нашептывает, а язык запихивает, — понимая, к чему ведет Трой, подыгрывал Кэсси. — Тогда, что скажешь про вон тех парней справа? — кивнул он. — В отличие от нас, за их столом два дивана, но вместо того, чтобы сесть напротив, один подсел к другому. Вариант «чтобы лучше было слышно», конечно, как опытные журналисты, отметаем сразу. Уверен, у того, что сидит к нам спиной, в трусах уже покоится чужая рука. — Покоится? — лукаво переспросил Холлинг. — Поправка, «активничает», — Кэсси усмехнулся, подцепил вилкой картофельный шарик с сыром и закинул в рот, надувая одну щеку, стал похожим на хомяка. О чем еще можно было говорить сидя в таком месте? Уж явно не о погоде. Темы всегда появлялись спонтанно: не всегда касались насущного; иногда затрагивали политику; нередко предметы всеобщего спора из различных областей, начиная от философии заканчивая медициной; чаще касались общих воспоминаний — всегда «обо всем и ни о чем» одновременно, но, безусловно, после таких вечеров всегда у обоих оставалось чувство полноценности и спокойствия. Своеобразная панацея от скуки и быта. Переведя взгляд со столиков, Кэсси внимательно посмотрел на друга. Взгляд скользнул на шею, изучая контуры татуировки: черный ворон с расправленными крыльями в центре полого треугольника, под левым — дугообразная надпись «Blasphemy» — сколько бы он ни смотрел на рисунок, никогда не мог насытиться полностью. Ему вспомнилась история, когда Трой набивал третью по счету тату — он только решился на свою первую и на данный момент последнюю. Все тот же блэкворк под левым ребром, небольшая надпись и пара мелких рисунков, вложенный смысл которого далек от привычной трактовки изображения… — О чем задумался? — заметив на себе пристальный взгляд, спросил Холлинг, передавая Форду наполненный доверху стакан. Кэсси не обязательно было находиться в подпитии, чтобы говорить откровенно на желанные темы. Но алкоголь, безусловно, играл роль, вел за ручку, словно поводырь, не давая сдать назад или оступиться, запнувшись о мысль «наверное, не стоит». И Форд, повинуясь, следовал за этим чувством. — Да так, — улыбнулся Кэсси, обнажая зубы. — Подумал, что если мы не одни гадаем на кофейной гуще и тычем пальцем в небо? К примеру, тем девчонкам тоже скучно и, поглядывая на нас, они пытаются рассчитать вероятность того, что их догадка верна и… — Алую кровь разбавила голубая? — поддержал Трой, обратив внимание на девушек и, столкнувшись взглядом с одной, приветливо улыбнулся, салютуя приподнятым, бокалом — обе смущенно отвели глаза. — Именно. И что бы мы на это ответили? — Кэсси захотел привычно придвинуться ближе, но предпочел остаться на расстоянии, чтобы неотрывно наблюдать за реакцией Холлинга, не упуская ни единого мимического жеста или полувздоха. — Дай-ка подумать, — Трой нахмурил брови, изображая усиленный мыслительный процесс, однако, актерских навыков хватило ненадолго — бровь саркастически в изгибе поползла вверх, а уголки губ подернула довольная улыбка. — Мы друзья, которые время от времени спят друг с другом, так? — Твое «время от времени» звучит очень неубедительно, — усмехнулся Кэсси, сделав глоток. — Им об этом знать не обязательно. Так что, я дал неправильный ответ? Форд склонил голову, отросшей челки не хватало, чтобы спрятать взгляд — топорщась во все стороны, она едва прикрывала лоб. Кэсси закусил губу, пробегая взглядом по темному полу — мысли, которые раньше никогда не лезли в голову, сейчас стремительно атаковали. Задавая подобный вопрос, парень даже не думал, что все обернется таким образом: жизненные повороты не закончились на одном только узнавании вкуса каши, в которой он варился долгие годы — судьба готовила для него новый подарок, призывая копаться в своих ощущениях и восприятии этого мира глубже, чем ему хотелось. — Я бы дополнил: друзья, которые спят друг с другом и с пеной у рта друг друга ревнуют? — Не без этого, — пожал плечами Трой, откидываясь на спинку дивана. — Но разве «с пеной у рта» — не слишком преувеличено звучит? — Сказал первое, что взбрело в голову, хотел усилить эффект, — согласился Кэсси, во взгляде плясали нотки хитрости, играя на нервах сразу обоих — Холлинг слишком хорошо знал это выражение. Кажется, разговор обещал быть слишком откровенным, лишенным тени неловкости и помех — доверительный интервал давно стер все границы дозволенности между ними. — Но на самом деле сравнил бы это чувство с «американскими горками» по шкале от «полного безразличия» до «и глаза застилает алая пелена». И этот переход не плавный и не конечный от одной стадии к другой. Он всегда скачет с разной амплитудой. От «тепло» до «холодно», от «холодно» до «горячо», от «горячо» до просто «жарко». Ты не задумывался, почему у нас так? Трой ответил не сразу, какое-то время и вправду отправившись на поиски ответа, предаваясь мысленным рассуждениям. В итоге десятки секунд были потрачены зря. — Задумывался, но никогда всерьез не относился к этому. Ревность присутствовала и в нашем детстве. Практически всегда и практически во всем. Если с кем-то дружить — то только вместе. Если во что-то играть — то непременно в одно и то же. Если мечтать — то стараться, чтобы фантазии пересекались. Сложно отследить отправную точку, когда эти чувства мутировали в нечто другое. Стадий было так много, что все уже и не вспомнишь, — ладонь Троя соскользнула на колено Кэсси, ощутимо сжимая. Обоих накрывало слишком странное чувство: одно дело, когда столько лет каждый знал об этом, но молчал, прекрасно понимая, что оба обо всем догадываются, и нет смысла озвучивать очевидное, другое же дело, сейчас, когда мысли превратились в слова, стало не по себе. — Знаешь, почему-то не хочется молчать об этом, но… Разрыв с Мэй заставил задуматься. Есть небольшая орбита, по которой я бесконечно двигаюсь. Как сошедший с конвейера, в начале круга ко мне подсаживается объект, мы делаем полный оборот, в процессе которого раскаленный до предела я остываю до состояния льдины. И как только приближаемся к отправной точке, завершая первый цикл, объект сменяет новый, и все начинается заново. Но одновременно с этой орбитой есть еще и другая, по которой движемся ты и я. Но сколько бы времени не проходило, я не охлаждаюсь, словно кто-то без устали регулирует конфорку «на полную», а потом чуть убавляет, — Кэсси сжал пустой стакан, чувствуя, как ото льда замерли руки. Ладонь Троя все еще покоилась на его колене, а сам парень внимательно слушал, не отводя взгляда от его лица. — Может, мы просто еще не совершили полный оборот? — предположил Холлинг. Форд понимал, к чему он клонил. И собираясь озвучить свои мысли, вдруг стушевался, наивно полагая, что друг продолжит. Но Трой не спешил. В отношении с Кэсси он долгие годы придерживался политики, что в некоторых вещах стоит поубавить инициативу. Страх собственными словами разрушить то, что строилось годами, был превыше. Даже принуждающий взгляд зеленых глаз, взывающий к ответу, не заставил отступить от своих принципов. Холлинг взял графин с колой и льдом, наполняя бокал, на дне которого покоилась добрая порция виски. Форд забрал стакан раньше, чем его успели наполнить на четверть, и залпом осушил, не закусывая. «Поводыря» требовалась покормить, чтобы предано и верно вел дальше. — Чтобы совершить полный оборот, нам необходимо было начать встречаться? И почему мы этого не сделали? — живот скручивало канатом от произнесенных слов. Кэсси начинало казаться, что он взял на себя больше смелости, чем следовало. — Прозвучит, конечно, как ответ человека, который перекладывает ответственность на другого. Но… Хотя, может, так оно и есть, — согласился с прежним собственным утверждением Трой. — Ты никогда не предлагал, даже разговор не заводил об этом. А я довольствовался тем, что есть. И сомневаюсь, что я настолько боялся, что однажды и этого не станет, когда ты догоришь и со мной или вовсе откажешь. Скорее просто мне большего не хотелось. В этих отношениях, что есть у нас сейчас… И так есть нечто особенное: с твоей и с моей стороны люди мелькают, как в проходном дворе, но, а мы всегда остаемся вместе. Трой поднес к его губам наколотый на вилку лимон с сыром — Кэсси отказываться не стал. — Значит, мне нужно было всего лишь предложить, и ты бы подхватил инициативу? — на губах появилась заманчивая улыбка. — Что-то вроде того, — согласился Холлинг. — Но вспоминая события недельной давности, ты был готов все бросить и съебаться в другой город, оставив меня? И как я должен к этому относиться? Мол, жуй и глотай. — На тот момент мне казалось, что я могу все бросить. Но сейчас я понимаю, что ни хрена бы я этого не сделал. Внутри всегда были сомнения, и когда они всплыли наружу, я понял, что ошибся, — взгляд без оправданий. Оба замолчали. Темы для разговора еще оставались, но говорить абсолютно не хотелось. Сегодня что-то явно сдвинулось с мертвой точки, начало движение, остановить которое уже невозможно. И катализатором для одного стал вопрос, озвучивать который он не планировал, а для другого — признание в своей слабости. *** Две минуты молчания и музыка становится фоном. Две минуты молчания и люди превращаются в мебель. Две минуты молчания и виски с колой как приятное дополнение. Две минуты и руки сцепляются, пальцы сплетаются. Две минуты пронзительного взгляда, заразительного, пробирающего до самой души, вытягивающего наружу все самые потаенные желания. Две минуты до вопроса, прозвучавшего над самым ухом: «Поехали домой?» Две минуты до беззвучного ответа, только пара купюр брошенных на стол и набор вслепую заученного номера такси. Две минуты на то, чтобы, не разлипаясь, продолжая держаться за руки, выйти из бара и сесть в машину. Две минуты и следом за озвученным адресом один прижимает ближе, заставляя виском уткнуться в татуированную шею, почувствовать биение пульса, горячее дыхание на макушке. Две минуты и другой ныряет рукой под поло, оглаживает спину, поднимается выше, цепляясь за цепочку, тянет вниз на себя, заставляя упереться в кадык. Две минуты, чтобы не потерять рассудок и не лишиться остатков кислорода, с усилием воли контролируя выражение лица, вцепиться пальцами в колено и сжать, призывая ослабить удушающую хватку цепи на шее. Две минуты для того, чтобы расплатиться и вывалиться из такси. Две минуты на то, чтобы подняться по лестнице и не застрять на ней, вгрызаясь в губы напротив, будто вырывая поцелуй силой. Две минуты на то, чтобы в темноте попасть ключом в замочную скважину и открыть дверь. Две минуты, чтобы, скидывая обувь, успешно миновать коридор и добраться до кухни. Две минуты, чтобы откупорить бутылку бурбона и пустить по кругу. — Бешеный, — выдыхает Кэсси прямо в губы, когда сильные руки, приподнимая, впихивают прямо на столешницу, сметая с нее все предметы. Звон посуды. Шелест упаковок с едой. Треск ткани. И слишком дурманящий взгляд напротив. — Ты меня таким делаешь, — без тени фальши и преувеличения. Бутылка отставлена в сторону. Поцелуи глубокие, не урывками, лишающие кислорода, заставляющие кожу на лице краснеть, а ноздри вздыматься в попытках урвать кислород. И ничего не останавливает, ничего не мешает. Наслаждение от момента растекается по венам, пульсирует под кожей, струится, ускоряется, захватывая каждую несчастную клетку тела. Облизывая губы Холлинга, собирая языком остатки горьковатой высокоградусной жидкости, цепляется пальцами за ворот поло и не просит — приказывает: — Сними. Ткань падает на пол вместе с рубашкой Кэсси, содранной с его тела без всякой нежности, не заботясь о целостности швов или пуговиц. Трой вклинивается между широко разведенных ног сидящего на столе. Горячие тела склеиваются. Не разлепить. Пальцы оглаживают контуры татуировок. Проходятся по блядским раздутым и крепким как камень мышцам на руках, груди, волной, словно по бугристой дороге, съезжают по стальному прессу, не перестающему сокращаться от частых вздохов, вниз. Каждый миллиметр тела изучен. Каждая родинка невидимой картой отражается в памяти. Подушечки пальцев гиперчувствительны, накалены, и стоит соприкоснуться с кожей — бьет током обоих. Пряжка ремня звонко ударяет о стол, джинсы мешком повисают на коленях Троя, а настойчивые руки Кэсси продолжают раздевать, оттягивая резинку боксеров, спускают на бедра, высвобождая возбужденную плоть. И хочется сползти со стола, уткнуться коленями в пол и взять в рот, доведя до исступления парой глубоких проникновений в самую глотку. Но закончить на оральном сексе, лишая себя удовольствия ощутить каменный стояк в себе, сродни самоубийству. В квартире Троя не осталось нетронутого места — опробовать и пустить в дело успели все. Но на этой косящей под мрамор испещренной серо-черно-белыми нитями столешнице Форд испытывает всегда самые дикие ощущения. Когда животом упираешься в холодную гладь, когда пальцы впиваются в края, а рост позволяет, стоит слегка приподняться на носки и выгнуться, обеспечить самое глубокое, кайфовое, раздирающее и словно методично бьющее током проникновение. Кэсси приходит в себя, только когда смазка стекает по бедрам, а пальцы внутри распирают стенки. Спиной чувствует живое тепло и голос над ухом, заряженный потаенным азартом, расплывающийся в довольной интонации: — Раз теперь у тебя нет девушки, могу сделать так? — и, не дожидаясь ответа, мазнув подбородком по плечу, утыкается губами в шею. Языком по коже в такт движениям пальцев внизу. Прихватив зубами, словно натягивает тетиву, чтобы пустить стрелу прямо Кэсси под самые ребра. Не промахивается. Стоит только вакуумом вобрать в себя нежную кожу на шее — Форда прошибает электрической волной, будто он залез в полную ванную вместе с включенным феном. Засосы появляются на коже один за другим, с каждым разом ярче и больше в диаметре, и у Троя словно холст перед глазами и эскиз в голове, потому что движения не хаотичные, а вымеренные пошагово. И Кэсси ничуть не удивится, если на утро там окажется какая-нибудь символичная надпись или изображение. Посему не упускает возможности, не переставая наслаждаться, выпустить из уст едкое замечание: — Надеюсь, ты не слово «хуй» высасываешь? — Какой ты догадливый, теперь придется закрашивать, — смеется Трой, отстраняясь. И Форд хочет ответить, но придавленный к столешнице массивным, раскаченным, испещренным татуировками телом, затыкается, больше не решаясь разрушать атмосферу момента своими комментариями. А вот у Холлинга, наоборот, настроение игривое, а желание отомстить мелкому сукин сыну возрастает в разы. Наклоняясь, прикрывая сарказм в голосе чувством вины, добавляет: — Я не хочу тебя расстраивать, но, блять, кажется, у меня упал, — и следом лбом утыкается прямо в шею, шумно вздыхая. Не дает Кэсси взбрыкнуть, силой удерживая, прижимается бедром к столешнице. — Не смотри, я постараюсь настроиться опять… Взгляды сталкиваются. У Троя шальной. У Кэсси ошалелый. И все становится в считанные секунды понятно. — Блять, ты меня развести решил? — загорается, вспыхивая, словно спичка, стоит один раз чиркнуть. — Ну, не одному тебе у меня на нервах играть? Еще неделю назад ты был готов сесть на ебучий самолет и улететь без прощаний, я еще долго буду это помнить, знай, ты у меня так легко не отделаешься! — говорит и смеется, не может без улыбки, потому что с ним так не получается. И не дает больше Кэсси произнести и слова. Рукой обхватывает шею, практически выворачивает голову, чтобы встретиться своими губами с его. Чтобы после целовать долго и много. Мокро. До красноты. До припухших губ. До конвульсией сводящих мышц. И только когда тело в руках становится как пластилин, принимает нужную форму, поддается каждому движению, не сопротивляется, Трой вновь укладывает Кэсси на столешницу. Рукой проводит между лопаток, соскальзывает на поясницу, наблюдая, как Форд прогибается. Как изнемогает от желания. Как ведет бедрами на встречу, стоит только плоти едва коснуться растянутого колечка мышц. Проникая внутрь него, замирает, чувствуя, как узкие стенки сжимают — все тело прошибает, клинит и заставляет подвисать на этом охуительном чувстве. И стоит только посильнее напрячь воображение, пройтись еще раз по воспоминаниям как это было раньше, сколько раз и в каких позах, Трой готов кончить от одного только вздоха. Без раскачек. Не давая возможности Кэсси свыкнуться с ощущениями наполненности, толкается внутрь, рьяным напором, размашистыми движениями вколачивая тело под собой в столешницу. И если бы так не была прикручена к стене, наверняка, та пошла ходуном. А так только едва заметное движение взад-вперед. Одни импульсы. И стоит только набрать темп, войти в ритм, увлекаясь чужими руками, сплетая пальцы, царапая ногтями кожу, неожиданный звон и брызги заставляют остановиться. — Как опрометчиво ставить бутылку на край стола перед таким моментом, — смеется Кэсси, подаваясь бедрами назад, насаживается глубже. Перехватывая руку Троя, запускает себе в волосы, надавливая сильнее на его пальцы — намекает Холлингу стать грубее. И он становится. Тисками сжимает пряди между пальцами. Впечатывает лицо в черно-белую гладь. И второй рукой хватая за поясницу, обездвиживает Кэсси. Воздух наполняется запахом и звуками секса. И становится так чертовски хорошо, дурманяще, что, кажется, будто в помещении произошла утечка газа — кинь спичку и все взлетит к дьяволу. Рука Кэсси смыкается на кисти Холлинга, сжимая: — Жестче, мне нужно еще жестче. Сейчас, Трой. Пока я не сдох. И когда он так просит, стоит только голосу потерять былую четкость и ноты, осипнуть, каждое произнесенное им слово становится дико возбуждающим и сексуальным. И сейчас Трой искренне рад своему вечному спортзаебу, благодаря которому он проводит часы помноженные на дни за изнасилованием штанги и тасканием тяжести. Тестостерон подскакивает, словно стрелка на спидометре. Выносливость растет. И «желание» долгое время не падает. Вколачивает Форда в стол, как того просит. Амплитудно, размашисто, выходя на полную и вгоняя обратно. До раскрасневшейся кожи на ягодицах, до мелкой ряби на бедрах. И стоит только рукой соскользнуть к его члену и сжать, сохраняя скорость, но сокращая размах, Кэсси, едва не воя, протяжно и долго кончает, наполняя ладонь Троя спермой. И даже тогда не прекращает подаваться бедрами назад, сжимать член внутри сильнее. Пара минут тянутся, как жвачка от стула, прилипшая к заднице, лопаясь в один миг, когда, истончившись, достигает своего предела. И Холлинг с протяжным рыком, царапая бедро Кэсси, на пике чувствительности, кончает следом, прижимая к себе Форда. Влипает в макушку, вдыхая родной запах вперемешку с одеколоном. — Это слишком дико, но иначе с тобой не получается. — Хочешь сказать, что с тобой все иначе, и ты готов променять эту агонию на секс в мягкой кроватке? — беззлобно выдыхает Кэсси. — Я этого не говорил. — Вот и не говори!