Эллипс рассеивания

- Ну, и чего нам ждать теперь? Грегори Лестрейд топчется на тротуаре, как застоявшийся конь. Не радует даже сигарета, которую он прикурил, плюнув на все свои наполеоновские планы по оздоровлению, и теперь тщательно прячет в ладони от налетающего порывами ветра. Хотя, вранье, конечно. Немножко радует. Но эту небольшую толику радости начисто убивает совершенно каменное лицо консультирующего детектива и мрачное выражение на физиономии его соседа-доктора-блогера. - Он же на достигнутом не остановится? И что мы будем делать, когда он снова... Джон готов даже головой затрясти от бестактности, с которой инспектор Скотланд-Ярда топчется Шерлоку по больной мозоли – уязвленному самолюбию. Хотя сейчас, пожалуй, когда до всех с предельной ясностью дошло, что загадки ответов не имеют, дело уже не в самолюбии... - Не остановится, разумеется, - негромко отвечает Шерлок. - И что... - Искать. И надеяться, что найдем. - На авось? Холмс, я вас не узнаю просто... - Грег, на пару слов... Джон настойчиво тянет инспектора за рукав в сторонку. - Ну что еще? - Прекратите над ним издеваться, - шипит Ватсон. – Он и так третью ночь не спит! Лестрейд только вздыхает. Всего только третью... Везет же некоторым! Он уже и забыл, когда высыпался толком... *** Себ трет веки так долго, что глаза краснеют. Чертовски хочется спать... Джеймс может не спать по трое-четверо суток, потом, правда, отключается надолго. И тогда снайпер сидит, часами карауля его сон. Потому что вырвать мистера Мировое Зло из этой отключки означает только одно – адскую головную боль. Для всех разом. Иногда Мориарти замечает, что Моран становится похож на сонную сову, и отправляет того на пару часов покемарить. Иногда не замечает. А иногда замечает, но не отправляет. Это уж как карта ляжет... Бля, лечь бы... - Себ! - Да, сэр? - Сколько там еще времени? - Пять часов, - рапортует полковник, устроившийся на краю полукресла, вытянувшись гибкой змеюкой, забросив длинные ноги на край стола и откинув голову назад. Джим оглядывает его с насмешкой: - Ма-а-альчик хочет спа-а-ать? Себ прижмуривается глаза и тянется всем телом, полулежа не очень удобно, но ему сейчас было бы удобно только горизонтально, так что без разницы. - Ты не спишь двое суток, босс. - Это проблема? – удивляется тот. - Нет, сэр, - бодро откликается Моран, - одно сплошное удовольствие! - И отлично! – радуется Джим. – Потому что потом я хочу развлечься, а твоя кислая морда все испортила бы... хотя она и так может испортить... даже не кислая... Он задумчиво разглядывает светлую, слегка рыжеватую щетину на Морановом подбородке и ловит себя на мысли, что ощущения от этой самой щетины, проходящейся по внутренней стороне бедра, особенно в сочетании и на контрасте с горячим языком, щекочущим и лижущем яйца, всегда возбуждают неимоверно, заставляя шире разводить дрожащие ноги и мучительно ныть на все повышающейся ноте... Так. Джим собирался веселиться, ебать этого чертова полковника через колено! Нет, это в смысле ругани, а не в смысле, чтобы на самом деле этого самого Морана... хотя... Иногда на Мориарти накатывает почти нестерпимое желание узнать, каково это – трахать такое тело, гнуть его под собой, впиваться когтями в стальные мышцы, чтобы придавить и удержать, а не вцепиться и удержаться... Да блядь, что ж такое! - Пошел вон отсюда! – вдруг орет Джим. – Ты мне надоел, вали!!! Себ неторопливо скидывает ноги со стола и тянется еще раз, теперь так нагло, просто по-хамски прогибаясь в пояснице, что Джим тихо звереет: он что, научился мысли читать, сукин сын? И чуть не скалясь провожает взглядом спину в черной майке, когда Себастьян уходит на кухню. - Я чаю хочу! С молоком! – кричит Джим вдогонку. Себ тихо фыркает себе под нос. *** В этот раз в гостиной на Бейкер-стрит нет представителя Скотланд-Ярда. Есть наводки или нет, Лестрейд будет искать до последнего... Розовый телефон лежит в центре пустого журнального столика. Шерлок смотрит на телефон. Майкрофт смотрит на Шерлока. Джон, подав чай, сидит со своей чашкой на диване, глядя сразу на обоих братьев, устроившихся в креслах. Молчание не такое напряженное, как в первый раз, и не такое отчаянное, как во второй. Но зато оно теперь куда глубже и безрадостнее. Всем ясно, что двенадцать часов, отпущенные Мориарти на очередной вопрос, – что не так с телом, лежащим в боксе номер такой-то в морге Бартса, - это очередное же издевательство. Труп этого старика Холмсы осматривали вместе, потом уступили место Джону. Ни-че-го. Смерть естественная, от старости и сопутствующих болезней, покойному было хорошо за девяносто. Джон сидит и вспоминает, сколько же было загадок в Большой игре, а еще думает, на сколько хватит сил у Шерлока, за последние семь часов почти превратившегося в призрака. - Никаких указаний не будет, ты знаешь, - совершенно неожиданно, по крайней мере, для Джона, вдруг произносит Майкрофт. Шерлок морщится, как от зубной боли. Молча. - Подумал над моими словами? – вежливо интересуется мистер Британское правительство. Младший брат поднимает на него взгляд прозрачно-бирюзовых глаз. - Подумал. Несусветная чушь. - Да? – сдержанно переспрашивает Майкрофт. – А по-моему вся логика развития событий... Шерлок шипит. - Что ты вообще можешь об этом знать?! - А ты полагал, - холодно интересуется Майкрофт, - что эта история прошла мимо меня? Детектив подается вперед, вцепившись своими изумительно музыкальными пальцами в ручки несчастного кресла: - В моей жизни есть хоть что-то, сокрытое от твоего всевидящего ока?! Старший Холмс неторопливо поднимает подбородок, становясь почти монументально величественным, и цедит голосом, полным яда: - О да, дорогой братец, ты всегда был и остаешься полным сюрпризов! - Господи прости, да вы о чем вообще? – не выдерживает, наконец, Джон. Майкрофт поднимается из кресла, оправляет и без того безупречный костюм и произносит до предела вежливо: - Расспросите об этом своего соседа, дорогой Джон. Поворот головы, ровно настолько, чтобы вежливо держать в поле зрения второго, безмолвного сейчас участника разговора: - Я же не вижу в своем присутствии здесь никакой пользы, коль скоро мой брат дошел до того, что отказывается признавать, что события, о которых известно нам обоим, вообще имели место быть. Если передумаешь, Шерлок, я к твоим услугам. Когда за спиной Майкрофта закрывается дверь, Джон поворачивается и вопрошает с прямолинейностью бывшего военного: - Шерлок, что, черт возьми, происходит? *** Очередная не-загадка, очередной выстрел, ничего нового. Себ сидит в машине, положив руки в кожаных водительских перчатках на руль и глядя в лобовое стекло. Он ждет, пока босс закончит трепаться по телефону. Как-то так получилось, что Мориарти уже вернулся к делам. Может, не ко всем. Может, он, конечно, все еще что-то припоминает по ходу. Но главное, думает Себ, босс уже вспомнил. И полковнику очень хочется знать, что именно. - Вот это уже не мое дело, - отрезает Джим, сбрасывает звонок и поворачивается к Морану. – Так... Мы едем в один клуб... - Ты все вспомнил? – просто спрашивает Себ. - Вот у меня тут карточка... и адрес... а? – секундный острый взгляд, тут же возвращающийся к вороху бумажек, танцующих в ловких пальцах. - Ты все вспомнил, - констатирует Себастьян. – Поделиться не хочешь? - Вот! – перед носом у него возникает визитка. – Мы едем вот сюда! - Не хочешь, - констатирует Себастьян. Ладно... Он легко трогает рычаг передач и давит на газ. Клуб элитный, ну кто б сомневался! Джим вплывает в зал, как акула в родную бухту, великолепный в очередном невъебенно дорогом костюме, и бодрый, каким бывает, кажется, только в атмосфере грохочущей музыки, клубной полутьмы, цветных сполохов и ароматов. Даже странно, что его тянет сюда так редко... Джим останавливается у одного из подиумов, на которых танцуют – и хорошо, надо сказать – почти голые парни-заводилы, сует руки в карманы брюк и с улыбкой смотрит снизу вверх. Потом поворачивается к Себастьяну, невозмутимо высящемуся за его спиной. - Хорошенький, да? Себ поднимает глаза и молча опускает их обратно. Ясно. Сегодня – день расплаты за стриптиз. Они поднимаются по лестнице, винтом уходящей на второй этаж к бару для тех, кто хочет не просто хлопнуть очередной шот текилы, прежде чем выскочить на танцпол, а вдумчиво посидеть, поговорить, поглазеть, по... Нет, все, что дальше поцелуев и обжиманий, в отдельных номерах. Такие тут есть, Себ точно знает, пару раз добывал из них начальство. В одних просто «смотровые», для приватных танцев, в других все условия вплоть до весело поебаться групповухой... - Нам туда, - машет рукой Джим. Да, в сторону этих самых, для групповух. Себастьян медленно втягивает в себя воздух и так же медленно выдыхает, расслабляя плечи. А то он не знал, что Джеймс отыграется... Ладно. Вперед. Джим шагает по коридорчику очень неторопливо, плавно покачиваясь в такт приглушенной музыке, доносящейся снизу. - Ты ж вискарь будешь, я ничего не напутал? Я там заказал всякого, счас увидишь... В общем, не захочешь вискаря, звякнешь, принесут, что скажешь... Он неожиданно останавливается, будто вынуждая Морана врезаться ему в спину. Ага, счас. Не дождешься. Себ тормозит, когда до столкновения остается десять сантиметров. - И вот что, Басти... – Джим смотрит ему в грудь и пальцем рисует какие-то невидимые узоры на черной майке. – Одно ма-а-асенькое правило для тебя на сегодня. - Сэр? - Смотреть, но не трогать. - Да, сэр. - Чудненько! И Джим открывает дверь. Себ сидит на небольшом диванчике в углу, тянет виски со льдом, и, как и велено, смотрит. Трогать желания не возникает. Возникает желание, жгучее, до чесотки в кулаках, въебать по морде, и не по одной. А потом еще одну наглую морду выебать до криков и визга. Джим заказал, о да. Выпивку, закуску и четверых мальчиков. Двое изящных, двое побрутальнее, один из них ростом с Морана, накачаннее и шире в плечах. Именно он, стоило Себу приземлить свой зад на диванчик, присел на подлокотник и изогнувшись, шепнул почти прямо в ухо: - Ты новенький, что ли? Но от взгляда заледеневших глаз быстро сполз и профессионально сверкнул улыбкой: - О... Прошу прощения... сэр... Одна из «феечек», вроде, стрельнула глазками, но услышав пронзительно-ласковое джимово: «Он только смотрит!», - отпорхнула подальше. И теперь Себ смотрит, как Джим, устроив себе шезлонг из парня помощнее, усевшись тому на колени, облокотишись спиной о его грудь и глядя в упор на снайпера, подставляется под восемь рук... елозит, выгибается, ежится, кусает губы, смеется... и держит, держит, держит безумным черным взглядом его, светло-синий, выцветший уже почти до белесого цвета афганского неба... Выдержка у Себастьяна, как у хорошего арманьяка. Но когда один из парней тянет голову Джима назад и засасывает его губы, Моран слышит тонкий пронзительный звон лопнувшего поводка. Он поднимается, чувствуя, как по перенапрягшимся от неподвижности мышцам катится волна горячей крови, делает три шага, сует руку в наплечную кобуру и одним слитным движением вынимает глок, наставляя его точно в висок тому, кто, постанывая, приклеился к губам Мориарти. Замершая группа живописна до крайности, а в наступившей тишине глухим фоном слышна музыка, задающая сердцу жесткий, яростный ритм. Себ смотрит в почерневшие радужки и хрипловато сообщает: - Шмотье свое собрали и нахуй отсюда все, живо. Повторять не буду. И отщелкивает предохранитель. Комната пустеет почти мгновенно. Теперь их тут только двое. Полураздетый, разгоряченный Джим, ссаженный с колен на разобранную кровать. И Себ, все еще держащий глок в вытянутой руке. Мориарти подбирает ноги, вставая на постели на четвереньки, глядя глаза в глаза, медленно облизывает губы... и вдруг засасывает так и не поставленный обратно на предохранитель ствол глубоко в рот... и еще медленнее сползает с него, втягивая щеки и оставляя на металле мокро блестящую слюну... - Холодный, - шепчет Джим. Подается немного вперед и проходится языком по пальцам, плотно лежащим на рукояти. - Горячий... Поднимается на колени и летит навзничь от сильного толчка в грудь. Джим думал, нет! – ждал, что сейчас его будут драть, и драть жестоко. Но он где-то просчитался, и Моран так взбешен, что это уже близко к температуре абсолютного нуля... Он забрасывает руки Джиму за голову, зажимая запястья одной рукой, кладет вторую ему на грудь, придавливая так, что и с места не сдвинуться, фиксирует ноги, переплетая со своими, и трахает распяленное под собой тело мучительно медленно... Его член скользит внутрь и наружу с инквизиторской размеренностью, с одной и той же скоростью, вдавливаясь и проходясь точно по простате, но этого так мало, что через несколько минут Джим воет... - Твою мать! Басти!.. Что за... Да трахни же меня нормально, урод ебанный!!! Но Себ словно не слышит, и еще через несколько минут Джим уже скулит, захлебываясь и задыхаясь: - Басти... Басти... Пожалуйста, ну пожалуйста, чертов выродок... я с тебя спущу шкуру живьем... полосками срежу... на бахрому для сапог... Ба-а-а-асти-и-и-и!!! Себ в очередной раз вталкивается до упора и замирает, ощущая под собой дрожь, прошивающую Джеймса – от трясущихся пальцев, которые содрали бы с него кожу до мяса, если бы дотянулись... груди, заходящейся судорожными вздохами... ног, слабо дергающихся в бесплодной попытке освободиться... и до самого нутра, трепещущего и сжимающего его тесными до боли тисками... Себастьян нагибается так низко, что их губы почти соприкасаются, ловит жаркое дыхание и видит в черных омутах обещание мучительной смерти. И плевать, что, может быть, этот дьявол и сам добивался именно того, что происходит. Да, это его Джимми... - Ба-а-ас... - Я тебя выебу... – говорит Себ. – Так, как ты хочешь. А ты мне все расскажешь. - Что?! - Ты... мне... все... расскажешь... – шепчет Себ, чуть поддавая бедрами на каждом слове, хотя глубже, уже, кажется, и некуда, и его самого нещадно колотит, с каждой секундой все сильнее... И вскрикивает, потому что Джим внезапно делает рывок, крошечный, но достаточный, чтоб вцепиться зубами ему в губу до крови... Себ рычит и стискивает тело под собой, лишь в следующую секунду понимая, что у Джима могут не выдержать ребра... Но тот только пронзительно взвывает, высасывая у него с губы сочащуюся кровь: - Да! С-с-сука!!! Да!!! *** День не особо солнечный, но и не сказать, чтобы пасмурный. Джон, убедившись, что Шерлок колдует в лаборатории под надежным присмотром Молли Хупер, обещавшейся сразу известить доктора «если что вдруг...», стоит у пруда Сент-Джеймского парка, меланхолично кидая куски хлеба хлопотливым уткам и королевским лебедям. Ему вообще ни о чем не думается. Мозг пребывает в каком-то странном бездействии, и все реакции притуплены. Поэтому на знакомый с хрипотцой голос он оборачивается спокойно: - Привет, Джонни-бой. Нам бы поговорить. И упирается уже изумленным взглядом в бывшего сослуживца и любовника, выдыхая: - Себ?