Темница моего разума

      После встречи с мадам Жири Надир поспешил домой. Он был в нетерпении, хотел понять, привело ли к желаемому эффекту лекарство, которое он дал Эрику. Если нет, то он вообще не знал, что ещё попробовать, чтобы спасти жизнь своего друга. Он подозревал, что Эрик не хочет жить, поэтому и не борется с болезнью. Всё, что он понял из горячечного бормотания своего друга, были слова «кончено» и «ненависть». И он понимал, что их значение прямое, а конкретно, что мадемуазель Дааэ теперь ненавидит Эрика, и поэтому его надежды когда-нибудь завоевать её любовь разрушились.       Надир вздохнул. Ненависть — какое сильное слово. И всё же… Неужели невозможно представить, что молодая девушка начнёт бояться и ненавидеть своего бывшего учителя после всего, через что он заставил её пройти? В конце концов, Эрик лгал ей годами, предавал её, заставляя её верить, что он ангел, посланный её погибшим отцом, этот человек прервал представление, подозревали, что он заставил примадонну заквакать, как жабу, он убил человека, сбросив его тело с колосников на сцену… Он ещё и прервал маскарад накануне Нового Года, где практически заставил директоров поставить его оперу и дать главную роль его протеже. Ну и кто бы хотел такого патронажа? Слухов и сплетен, которые могли начаться из-за этого? Делая всё это, Эрик, по сути, испортил репутацию мадемуазель Дааэ, ведь уже многие начали понимать, что довольно странно для Призрака, которого все боялись, пойти на такие жертвы, чтобы продвигать бывшую хористку, и объяснить его желание помочь её карьере можно было только тем, что она, наверное, его пассия. Надир ещё знал, что Эрик преследовал молодую женщину в некоторых случаях, сопровождая её в разные места, вроде кладбища, где был погребён её отец, и при этом не стоит забывать, что, если уж верить газете, Эрик по сути похитил её прошлой ночью. Да, было не так уж и сложно представить, что девушка боялась, чувствовала, что Эрик ей угрожал, и поэтому её бывшие дружеские чувства и преданность превратились в страх и ненависть.       Бедный Эрик! Надир вздохнул. Если бы только его друг принял тот факт, что хотел слишком многого, ожидая, что молодая певица полюбит его как мужчину, если бы только был доволен дружбой, всё бы закончилось по-другому. И он снова недоумевал, что же именно произошло между этими двумя прошлой ночью. В газете упоминался только спектакль, факт, что Кристин сняла с Эрика маску, и что затем он как-то свалил люстру, исчезая вместе с девушкой.       Эрик похитил её. Надир нервно сглотнул. Что это означало? Как отчаянно Эрик желал её любви? Что он сделал? Он же не...? Надир молился Аллаху, что Эрик не зашёл так далеко, чтобы изнасиловать девушку. Но даже если он пытался и был вовремя остановлен, было ясно, что она будет ненавидеть своего бывшего учителя. Это ли случилось на самом деле? Поэтому ли Эрик был уверен в её ненависти, поэтому ли девушка так дрожала, как ему сказала мадам Жири?       Чем больше было вопросов, тем меньше ответов мог найти Надир. Но он подозревал, что события вчерашней ночи являлись ключом ко всей ситуации, и если бы только он знал, что именно произошло тогда между Эриком и его возлюбленной, он, возможно, смог бы помочь своему другу.       Забеспокоившись, Надир ускорил шаг. Только зайдя в дом, он влетел в гостевую комнату, которую теперь занимал Эрик. Он увидел слабо улыбнувшегося Дариуса у постели своего друга. — Мне кажется, что лекарство даёт эффект, хозяин, — проинформировал его Дариус. — Температура всё ещё высока, но не так ужасна, как прошлой ночью. Мне кажется, что господин Эрик уже не в такой опасности, хотя он еще и не пришёл в сознание.       Надир выдохнул с облегчением и стал проверять своего пациента сам. Дариус был прав. Лоб Эрика, хотя ещё и горячий на ощупь, уже не был таким обжигающим и пламенеющим, как прошлой ночью — верный знак того, что температура у больного стала немного понижаться. — Я попробую заставить его проглотить ещё одну ложку этого отвара через час или два, — решил он. — В любом случае, я не хочу давать ему слишком много, пока не буду уверен, что более высокая доза не даст побочных эффектов. Но если мы сумеем снизить его температуру ещё немного, я уверен, что мы сможем вылечить его.       Дариус кивнул. — Я искренне на это надеюсь, хозяин, — сказал он. — Господину Эрику ещё так много предстоит, это будет такая трагедия, если он позволит женщине так сломать его жизнь, — затем он вспомнил о встрече Надира и спросил: — Вы что-нибудь узнали от балетмейстера? Она знает о причине этой… Этой суровой болезни?       Надир грустно покачал головой. — Нет, — объяснил он. — Кажется, что мадемуазель Дааэ тоже в ужасном состоянии, и мадам Жири не хочет надоедать бедной девушке расспросами. Она чувствует, что молодую леди тоже травмировали эти события, и ей нужно время, чтобы примириться с произошедшим. Несмотря на то, что мадам Жири по-своему переживает за Эрика, она решила поставить интересы мадемуазель Дааэ на первое место, и я, честно говоря, не могу её винить. Девушка здесь жертва. Она не просила, чтобы с ней это случилось. — Но из-за этого мы можем никогда не узнать, что случилось прошлой ночью, — заметил Дариус. — И поэтому никогда не сможем понять, почему господин Эрик так сильно заболел. — Его болезнь, очевидно, вызвала сильная депрессия, — объяснил Надир. — Хотя я не совсем уверен. Девушка оттолкнула его, это правда, но Эрик уже знал об этом некоторое время. Он знал о её тайной помолвке. Поэтому можно предположить, что то, что случилось прошлой ночью, ухудшило его состояние. Но пока он не проснётся и не расскажет нам всю правду, я боюсь, что мы никогда не узнаем о произошедшем.       Двое мужчин снова покорно сели у постели своего пациента, присматривая за своим больным другом, молясь, что его состояние вскоре улучшится, и что когда его тело вылечится, они смогут помочь и его разбитому сердцу тоже.

***

      Мадам Жири была обеспокоена. Кристин почти не поела, она выглядела бледной и всегда готовой заплакать. Всё, что ни говорилось или ни делалось, не могло подбодрить девушку. Казалось, что что-то внутри неё сломалось, будто часть её души исчезла. Поэтому мадам Жири считала минуты до визита виконта. Она надеялась, что жених девушки, тот, кто пришёл ей на помощь, сумеет наконец-то вытащить Кристин из этой апатии и заставит её улыбнуться.       Когда, наконец-то, позвонили в дверь, возвещая о прибытии Рауля де Шаньи, она тут же торопливо пропустила гостя. До того, как отвести Рауля в гостиную, где ждала Кристин, она отвела его в сторону и сказала: — Кристин всё ещё потрясена событиями вчерашней ночи. Пожалуйста, попытайтесь как можно меньше пробуждать плохие воспоминания и немного её подбодрить. Она должна забыть эти травмирующие происшествия как можно скорее и продолжать жить.       Рауль кивнул. — Конечно, конечно, мадам Жири, — успокоил он пожилую женщину. — Я понимаю, что она до сих пор напугана до смерти, чувствует отвращение после вчерашнего, и я изо всех сил попытаюсь заставить её понять, что монстр больше ей не навредит.       Он чувствовал тепло внутри. Как трогательно со стороны Кристин было всё ещё волноваться о том, как его самого шантажировал этот изверг, бояться за его собственную жизнь! И, конечно же, для неё было стрессом подойти к этому существу и… Рауль чувствовал, будто его стошнит. Он даже представить себе не мог, как отвратительно было для Кристин прикасаться своими губами к губам этого урода, как… Он искренне надеялся, что она умыла лицо с мылом или моющим средством, так как даже мысль о каких-либо следах поцелуя этого монстра на её губах была ему противна.       Рауль быстро последовал за мадам Жири в гостиную. Он поспешил к Кристин, упал рядом с ней на колени и, обнимая её обеими руками, прошептал: — Моя дорогая, дорогая Кристин, я так надеюсь, что ты сегодня чувствуешь себя лучше. Я обещаю, что буду всегда, всегда защищать тебя. Я сделаю так, что с этого момента твоя жизнь будет полна веселья и радостных эмоций. Мы скоро поженимся и, может быть, покинем Париж. Мы можем вернуться в Перрос-Гирек, на пляж, где впервые встретились… Как тебе это?       Кристин так взглянула на Рауля, будто видела его в первый раз. Да, в каком-то смысле было трогательно, что он обнимал её, обещал, что будет защищать её, но… Почему-то у неё было чувство, что ей не нужно быть защищённой, что он совсем не понимает ни её, ни её Ангела, ни всего, что произошло прошлой ночью. И непрошено грустные, грустные глаза сломленного человека снова появились в её сознании. — Спасибо, Рауль, — слабо промямлила она. — Это так мило с твоей стороны.       Рауль чуть ли не раздулся от гордости. Было очевидно, что, показав свою любовь, он её впечатлил. Естественно, это разные вещи — когда тебя обнимает и лелеет виконт, и когда тебя заставляют принять условия монстра. Он опять подумал о поцелуе с преступником и вздрогнул.       Рауль улыбнулся ей. — Я надеюсь, ты скоро сможешь забыть обо всех ужасах, через которые этот… Урод заставил тебя пройти, — успокаивал он. — Бедная! Наверное, для тебя было ужасно, когда он тебе угрожал, обманывал, а затем… — он вздрогнул. — Я не могу даже себе представить, насколько отвратительно было… Ну, ты знаешь… И я никогда не устану тебя благодарить. За то, что ты так далеко зашла, чтобы спасти меня…       Мадам Жири подняла бровь. Она не представляла себе, о чем говорил виконт. Эрик, очевидно, заставил Кристин сделать что-то, скорее всего для того, чтобы виконт был в безопасности, что-то, что последний считал отвратительным… Она была обеспокоена. Что именно Эрик сделал Кристин, или, вернее, заставил её сделать… с ним, или ему?       Кристин тоже вздрогнула. Она отлично поняла, что Рауль говорил о поцелуях с её Ангелом. Но почему он решил, что это впечатление было отвратительным? Она закрыла глаза и попыталась вспомнить эти краткие моменты близости с мужчиной, которого когда-то называла своим Ангелом. Нет, эти поцелуи совсем не были противными, наоборот, они обменялись чем-то глубоким и значимым друг с другом, и снова она молилась о том, чтобы её Ангел был в безопасности, и что однажды она сможет его снова увидеть — и снова поцеловать.       Рауль заметил её невидящий взгляд. — О, моя дорогая, — воскликнул он, — как глупо с моей стороны, Крошка Лотти, было напомнить об этом травмирующем моменте! Пожалуйста, пожалуйста запомни, что такое никогда больше не случится! Я не позволю ему больше тебе навредить, я не допущу, чтобы это… Это существо снова к нам приблизилось! — Он не существо, — прошептала Кристин, шокированная выбором слов Рауля. Неужели он всегда так говорил о её Ангеле? Она неясно помнила, как слышала слово «существо» до того, как переметнулась к нему. Почему она этого не замечала? Или, может быть, ей раньше было всё равно? И почему она стала вдруг так чувствительна к тому, о чем волновался её сломленный Ангел? Неужели это случилось из-за прошлой ночи, после того, как он рассказал ей о своей матери, и она немного лучше его поняла? — Он мужчина.       Рауль фыркнул. Его задевало, что после всего, что сделал монстр, Кристин его всё ещё защищала. — Ты называешь это существо человеком? — выплюнул он ей. — Я сомневаюсь, что он подходит под это описание.       Кристин посмотрела на Рауля. — Он не монстр, — дополнила она. — Он нас отпустил… — Изначально, он не должен был тебя принуждать, — напомнил ей Рауль. — Если бы он оставил тебя в покое, ему не нужно было бы нас отпускать.       Кристин чувствовала, что раздражала Рауля. Это не было её намерением. Она вдруг вспомнила, что Рауль ещё не пришёл, когда её Ангел рассказал ей о своей матери, одевающей на него в первую очередь маску, очевидно вскоре после его рождения. Она понимала, что Рауль наверняка был до смерти напуган, когда до него дошло, что жив он только по милости Призрака, да ещё и петля была затянута на его шее, и она также поняла, что эти воспоминания были всё ещё свежи и что сейчас был не лучший момент защищать своего Ангела. Поэтому она тут же смягчилась. — Извини, — сказала она Раулю, — я знаю, что прошлой ночью и тебе тоже было тяжело. Я не хотела напоминать тебе все те ужасы, через которые ты прошёл ради меня. Может быть тебе нужно забыть об этом даже больше, чем мне, — на миг она подумала, хотела ли вообще когда-нибудь забывать об этом. Она точно не хотела забывать поцелуи… Никогда.       Рауль просиял. Было приятно, когда она его жалела. — Я вскоре сумею забыть, — успокоил он Кристин, — и надеюсь, что ты тоже. Мне кажется, чтобы пройти через всё это, нужно уехать как можно быстрее. Со специальной лицензией мы сможем пожениться на следующей неделе, и затем мы сможем переехать куда угодно, оставив Париж и все эти ужасные воспоминания позади. Как тебе, Крошка Лотти? Разве это не восхитительно?       Кристин засомневалась. Хотелось бы ей этого? Выйти замуж за Рауля так скоро? И хотелось бы ей навсегда покинуть Париж? Покинуть Оперу? Да, она действительно сгорела, и понадобилось бы время для того, чтобы её заново отстроить, но в Перрос-Гиреке не было оперного театра. Хотелось бы ей жить такой жизнью? — Мы можем на время уехать, — запнулась Кристин. — Мне кажется, что это хорошая идея. И, как только мы вернёмся, я смогла бы поучаствовать в новом открытии Оперы!       Рауль ухмыльнулся. — Нам не нужно этого делать, — проинформировал он её. — Тебе не нужно больше работать. Будучи моей женой, у тебя не будет такой нужды. В любом случае, даже если бы монстр и не спалил Оперу, ты не смогла бы продолжить выступать здесь после нашей свадьбы. Виконтесса не может играть на сцене.       Кристин вздрогнула. — Мне нужно будет оставить музыку? — в шоке спросила она. — Конечно же, ты не это имеешь ввиду? — Ну, не было бы никаких проблем, если бы ты пела дома для меня, или же, позже, что-то вроде колыбельных для наших детей, — объяснил Рауль, — но только не на публике, нет.       Кристин вздохнула. — Я понимаю, — прошептала она сломлено. Почему её жизнь сразу стала такой безрадостной? Никакой музыки, её Ангел её оставил, необходимость покинуть Париж, что означало бросить её друзей и коллег из Оперы, будет нечего делать, никого не знать, кроме Рауля? Почему эта жизнь больше ей не нравилась? — Может быть, мы должны немного подождать, — в конце концов сказала она. — Мне нужно привыкнуть к этому. Я имею ввиду, никогда не выступать, — объяснила она.       Рауль не мог поверить услышанному. После вчерашней ночи, после того, как монстр практически загнал её в угол на сцене, как она могла не быть счастлива перспективе никогда больше не появляться в этом здании? — Я думал, что ты будешь рада спасению от этой наполненной ужасами среды, — сказал он резко.       Кристин взяла его за руку. — Не злись, Рауль. Я понимаю, почему ты так себя чувствуешь, но музыка — это моя жизнь. Она была с тех пор, как я себя помню. Мой дорогой папа…       Конечно! Рауль помнил, как близка она была к своему отцу. И этот мужчина был музыкантом. Каким-то образом музыка была связью между ней и её давно погибшим отцом. — Я знаю, как сильно ты скучаешь по своему отцу, — сказал он, заставляя себя улыбнуться. — И я не прошу тебя совсем забросить музыку, я просто говорю о выступлениях.       Кристин кивнула. — Я знаю. Но, пожалуйста, дай мне ещё немного времени, чтобы привыкнуть к этому. Я… Я никогда не думала, что будучи твоей женой я не смогу продолжать мою карьеру.       Рауль вздохнул. Он бы мог жениться на ней как можно скорее и затем увезти из Парижа, как можно дальше от хватки этого урода. У него уже были бумаги. Он знал, что Призрак не был пойман. И пока этот человек жив, Рауль не чувствовал себя в безопасности. Кристин действительно ещё в глубоком потрясении, и, если быть честным, он не мог позволить себе поцеловать её прямо сейчас, не так давно после… Он снова вздрогнул. Хотя, чем дольше они ждут, тем больше шансов, что какие-либо следы поцелуя этого существа исчезнут. — Если ты настаиваешь, — поэтому сказал он Кристин, — мы можем ещё подождать. Но запомни, что чем скорее мы сможем покинуть Париж вместе и начать новую жизнь, тем быстрее мы сможем оставить эти ужасные воспоминания позади.       Кристин поблагодарила его за внимание. Снова она была рада иметь такого понимающего жениха.

***

      Эрик был раздражён. Ему было так комфортно в тёмной пустоте бессознательности. Таким облегчением было оставить внешний мир вместе со всей его болью и отторжением. Но теперь что-то или кто-то пытался снова вернуть его в сознание, заставить его опять встретить жестокий мир. Он не хотел этого делать. Он не хотел просыпаться, возвращаться в настоящий ад отторжения. Он не хотел, и, следовательно, он этого не сделает. Он не позволит внешнему миру снова сделать ему больно. Он больше туда не вернётся. Он начал строить стены вокруг своей души, своего сознания, стены, которые смогут удержать мир и его жестокость снаружи. Стены, которые защитят его. Он уходил всё глубже и глубже в своё подсознание, в самые тёмные уголки его собственного я, прячась за всё растущими и растущими стенами, в невозможности и нежелании видеть реальность и боль, которую она ему причинила. Он выключил каждое чувство, обрезал все связи с внешним миром, спрятал боль и страдание, чувствуя себя в безопасности в тёмном коконе его подсознания.