***
— Мадам, Вы должны мне помочь, — мадам Жири отвлеклась от шитья, когда Кристин обратилась к ней. Она была в глубоких раздумьях. Три дня прошло с того момента, как она узнала волнительные новости об Эрике от месье Надира Хана и пошла проведать её старого друга, и она не могла выбросить из головы мысли об Эрике, о том, как он выглядел, когда она посещала его, такого безразличного, не реагирующего ни на что, сидевшего в кресле, безответного. Нет, она никому не желала такого несчастья, и в первую очередь Эрику, тому, кто и так прошёл через многое. Неважно, что он сделал, он не заслуживает такой судьбы, и она молилась Богу, чтобы месье Хан смог как-то помочь Эрику, что его идея вывезти больного за город сработает и вернёт Эрика во внешний мир. Она знала, что перс планировал перевезти Эрика в Бошервиль на следующий день после их встречи, поэтому сейчас мужчины уже, наверное, на месте. Был конец февраля, было всё ещё холодно, но первые лучи солнца уже пробивались, и через несколько недель весна уже придет во всем своём великолепии. Если они смогут продержать его живым так долго — правда, кормить его было сложно, но, в любом случае, он никогда много не ел, и его тело привыкло выживать на маленьком пропитании, — и если они смогут заставить его проглотить несколько ложек бульона, молока, или богатого витаминами фруктового сока несколько раз в день, то он сможет продержаться, чтобы увидеть весну во всей своей красе. Конечно, это заставит его снова жить, выйти из ступора и начать жить заново, разве нет? Слова Кристин прервали её мысли, и она вздохнула. Она волновалась не только об Эрике. Кристин тоже нуждается в её помощи. Поэтому она попыталась привести себя в порядок и с улыбкой повернулась к своей приемной дочери. — Чем я могу тебе помочь, Кристин? — спросила она. Кристин засомневалась. Одно дело — вдруг понять, что она обручена с нелюбимым человеком, но другое дело — свободно говорить о такой постыдной ситуации. — Я… Это… — запнулась Кристин, и тут же выпалила. — Рауль. Я не могу выйти за него замуж! Мадам Жири с удивлением посмотрела на неё. — Почему же нет, моя дорогая? — спросила она. — Это потому, что ты не сможешь больше выступать? Я знаю, что это откровение очень шокировало тебя в тот день, — добавила она, — но отношения означают, что обе стороны должны пойти на компромисс. Я уверена, что виконту тоже придётся оставить некоторые свои привычки, которые он любит, когда вы поженитесь… Кристин покачала головой. — Я не об этом, — промямлила она. — Хотя, да, и это тоже, — призналась она. — Он не понимает, насколько важна для меня музыка. Но ещё… Я… Я не… Я хочу сказать, я не могу представить себе, что я делаю эти… То, что делают супруги… С ним! Мадам Жири улыбнулась. — Мне кажется, каждая женщина немного волнуется об этом, пока это с ней не случается, — сказала она Кристин. — Это не причина, чтобы разрывать помолвку. — Вы не поняли, — снова попыталась Кристин, сильно покраснев. — Мне нравится Рауль, я давно его знаю, с ним весело и он очарователен, и я не сомневаюсь в его преданности, но… — она снова сделала паузу, собирая всю свою смелость, и чуть слышно прошептала. — Эрик… Мадам Жири резко выпрямилась. — Эрик? — спросила она. — А он здесь при чём? — Я люблю его, — голос Кристин был чуть громче шёпота. — Мне нужно его найти, — продолжила она, вдруг почувствовав себя правой, как только она вложила свои чувства к Эрику в слова. — Я знаю, что вообще не представляю, где он сейчас, и что он делает, но мне нужно хотя бы попытаться. Я должна искать его, и, даже если это займёт всю мою жизнь, я должна ему сказать, что люблю его, мне нужно, чтобы он знал, что он единственный, с кем я хочу быть, и мне нужно, чтобы он меня простил! Мадам Жири не могла поверить своим ушам. Говорит ли Кристин правду? Действительно ли она любит Эрика, а не Рауля? Даже если так, то что заставило её это осознать? И, самое главное, если любовь Кристин к Эрику и была правдой, то что она, Антуанетта Жири, должна была делать? Могла ли она разбить сердце Кристин, рассказав ей о нынешнем состоянии Эрика и, таким образом, возможно, давая ему единственный шанс на выздоровление, или же снова соврать Кристин, чтобы защитить её, чтобы спрятать эту болезненную правду от неё, и поэтому обречь Эрика на смерть? — Почему ты считаешь, что любишь Эрика? — спросила она внимательно. — Я думала, что ты влюблена в виконта. Кристин покачала головой. — Я тоже так думала, — призналась она, — но я была неправа. Я… Я никогда не представляла Эрика человеком, Вы знаете, ведь сначала он был моим Ангелом, и даже когда я поняла, что он не небесное создание, он всё ещё был Призраком Оперы для меня, никогда я не представляла его личностью, человеком, — и она начала говорить о том, почему стала видеть в нём человека, мужчину. История о матери и маске, поцелуи, и, в конце концов, его имя… Кристин рыдала. — Вот что меня, наконец, убедило. У него есть имя. Он человек. Теперь он каким-то образом стал для меня более реальным. И… — она снова покраснела. — Когда я поцеловала его, это было совсем не похоже на поцелуи с Раулем. Они были настолько более глубокими, более значимыми! Она улыбнулась. — Я, наконец-то, всё поняла. Я хочу быть с Эриком. Если я не смогу найти его, или смогу, но он меня не простит, я останусь незамужней. Он единственный, с кем я хочу быть. Единственный.Глава 6. «Осознание»
30 мая 2016 г. в 16:45
— Эрик! — Кристин улыбнулась. С того момента, как мадам Жири случайно произнесла имя, она не могла выбросить его из головы. Его звали Эрик. Так звали её Ангела. Никогда она не могла даже подумать, что имя может привносить такую разницу, но каким-то образом всё вдруг поменялось, когда она узнала, что его зовут Эрик. Почему-то это делало его более похожим на человека, на личность, а не на существо.
Кристин вдруг поняла, что раньше не представляла своего Ангела человеком. Столько лет она верила, что он небесное создание, и затем, когда он оказался живым, дышащим существом, она узнала, что он и есть Призрак Оперы, Фантом, как люди его называли. Почему-то он всё ещё казался ей какой-то сверхъестественной силой. Он оказался гораздо более могущественным, чем обычные люди. Допустим, как он сумел заставить Карлотту заквакать? Это, наверное, была чистая магия? И как он исчез с маскарада, когда на него смотрели сотни людей? Нет, тогда она не думала о нём, как о человеке. Она представляла его в виде силы, которую надо было бояться, и, следовательно, Раулю оказалось так легко переманить её от своего дорогого друга детства и молодости, от наставника, учителя, заменившего отца, который влиял на всё, что происходило у неё в жизни после смерти папы.
Но множество событий, случившихся недавно, заставили её задуматься и поменять своё отношение к нему. Когда он рассказал ей о своей матери, заставлявшей его носить маску в качестве первого предмета одежды, она тут же начала сопереживать ему, и первый раз в жизни она увидела его оскорбленным человеком. Действительно, как только она подумала о крошечном, изуродованном малыше, на которого одели маску прежде, чем примерить нормальную одежду, и мысль о том, как такая маска могла мешать дыханию новорожденного, вызывала у неё почти физическую боль. Но тогда она сочувствовала только лишь малышу, каким он когда-то был, а не человеку, в которого он превратился.
Затем она пообещала остаться с ним и поцеловала его, и эти поцелуи… Кристин покачала головой. Как она могла тогда и там не понять, что целовала настоящего человека? Конечно, в тот момент она была слишком потрясена, слишком смущена, чтобы думать о чем-либо, и в каком-то смысле переживания за Рауля стояли за всеми её действиями. Она не останавливала и не анализировала мысли о… Человеке, которого целовала.
Но сейчас… Сейчас она знала его имя, и каким-то образом это меняло её отношение к нему. Эрик. Имя. Человеческое имя. Её Ангел был человеком. Как часто она желала именно этого? Как часто она мечтала, чтобы он мог прийти к ней, как человек, который любил её и кого она могла полюбить? Но когда её желание исполнилось, каким-то образом всё пошло не так. Как и почему это случилось? Неужели его ужасное лицо так всё поменяло, и, даже если так, больше в её или в его глазах?
Кристин вздрогнула, вспоминая, как впервые сняла с него маску, и как он вдруг так разозлился. Она теперь не была уверена, что её испугало больше — его лицо или его характер. Чем дольше она думала об этом, тем лучше она понимала, что она была напугана последним. Теперь она чувствовала, что могла бы принять это ужасное лицо, могла бы научиться видеть его лишь частью его, её любимого Ангела.
Она в шоке закрыла глаза. Любимый. Она только что подумала о своём Ангеле, как о «любимом». Неужели это она чувствует к нему? Она знала, что, будучи ребёнком, обожала своего Ангела, почитала его, считала его своим лучшим другом, но была ли это любовь? А затем, когда она надеялась, что он мог бы быть реальным, что она сможет любить его и быть любимой в ответ, были ли это её настоящие чувства к нему, или всего лишь девичьи фантазии, обычные мечты молодой девушки о любви?
Кристин вздохнула. Она не была до конца уверена, но она чувствовала, что хотела, чтобы её будущий муж был похож на её Ангела. Столько вещей ей в нем стали нравится в течение всех этих лет, что он присматривал за ней и учил её петь. Его огромная любовь к музыке, во-первых, его глубокое понимание этого, его великолепное умение учить её, направлять её, его интерес ко всем её насущным проблемам и беспокойствам… Всё это были качества, которые она хотела видеть в человеке, за которого когда-нибудь выйдет замуж.
Конечно, она хотела, чтобы этот человек был красивым и близким ей по возрасту. Но так ли всё это было важно? Действительно, её Анг… Эрик был старше её, и, хотя она не знала его точный возраст, она предполагала, что ему было чуть больше тридцати. Он был, конечно, почти в два раза её старше, но он же не был старым, правильно? Это просто делало его более зрелым, больше похожим на мужчину, чем на парня. Кристин улыбнулась. Теперь она понимала, почему Эрик так говорил о Рауле.
А что насчёт красоты… Она снова вздохнула. Нет, никак нельзя было назвать лицо Эрика красивым, но его глаза, эти выразительные глаза, были просто потрясающими. Можно было запросто утонуть в таких глазах и в их ярком взгляде. И даже несмотря на то, что его губы были раздуты и уродливы, не было неприятно его целовать. Напротив. По правде говоря, поцелуи с ним были таким великолепным впечатлением, что ей хотелось повторить это сразу же. Это было так хорошо, так правильно, тепло разлилось по её телу, чувство нетерпения, чувство… Могла ли она назвать желанием то, что почувствовала, целуя своего Ангела? Желание… Чего?
Кристин покраснела, вспоминая, что слово «желание» часто использовалось в контексте «хотеть делать то, что делают супружеские пары в постели». Это ли она почувствовала, когда поцеловала Эрика? Желание подчиниться ему в этом плане, желание стать его в самом интимном смысле этого слова?
Глаза Кристин расширились. Когда они с Раулем устроили помолвку, мадам Жири объяснила ей более детально, что, приводящее к беременности и рождению малыша, происходит между мужчиной и женщиной. Кристин была шокирована таким откровением и каким-то образом запретила себе когда-либо делать такие отвратительные вещи с Раулем. Она всё ещё не могла представить себя с Раулем в таком виде. Ни с кем, если быть честной, и всё же…
Если, целуя мужчину, который являлся её Ангелом, она могла чувствовать такое предвкушение, даже желание, может быть, только может быть, это не было бы настолько стыдно делать такие вещи с ним?
В своём сознании Кристин представила Эрика, её Ангел предстал перед ней человеком, и в первый раз она осознала, что, несмотря на его лицо, множество вещей делали его… Привлекательным. Он был высок, и, хотя он и был довольно худым, он был накачанным благодаря упражнениям, которые он делал каждый день, бегая туда-сюда по всем этим сотням ступеней несколько раз в день, переплывая в лодке подземное озеро, поднимаясь по колосникам. Кристин вспомнила расстегнутую рубашку, которая открывала большую часть его мускулистого торса, и она поймала себя на мысли, что представляет, как бы он мог выглядеть без неё.
Кристин покачала головой. Что с ней не так? Она никогда не мыслила так неподобающе, она никогда не представляла Рауля без рубашки. В конце концов, разве не должен он, её жених, быть тем человеком, которого она могла бы представлять без рубашки? Но по какой-то причине это был Эрик. Эрик и воспоминание о поцелуях с ним. Неужели у неё были чувства к Эрику?
«Но он преступник, — пыталась она напомнить себе. — Он делал ужасные вещи, убил Буке и Пианджи, угрожал убить Рауля, поджег Оперу Популер.»
«От отчаянья», — оправдал его её разум. Насчёт Буке она не была уверена на сто процентов, но всё, что Эрик делал прошлой ночью было, скорее всего, от отчаянья. Он чувствовал, что ему угрожали, что он попал в западню, что мог потерять женщину, которую любил…
«Он любит меня!» — эта мысль согрела сердце Кристин. Он любит её. Её Ангел любит её, как она всегда и мечтала. Нет, не Ангел, напомнила она себе, он человек. Человек, как и она, его зовут Эрик. И Эрик любит её.
Вдруг мир стал ярче, будто солнце только что вышло из-за тучи. Конечно! Как она могла быть настолько слепа и не осознать этого раньше?
— Эрик, — снова прошептала она. — Мой Эрик, мой Ангел. Я действительно люблю тебя!
Все сразу стало понятно. Почему она чувствовала, будто он загипнотизировал её на маскараде, почему она хотела держать свою помолвку с Раулем в секрете, почему она так не хотела соглашаться с планом Рауля, почему она не позволила ему убить Эрика на кладбище, почему всё сразу стало так ясно, когда она пообещала остаться с Эриком, почему она его поцеловала, хотя он её об этом не просил, и почему ей это понравилось, понравилось гораздо больше, чем все поцелуи с Раулем, почему она так волновалась за него теперь, и почему она представляла, как он выглядел без рубашки. Было только одно объяснение всему этому — она его любит. Его, мужчину, которого зовут Эрик.
И она с облегчением вздохнула. Ангел, в которого она была влюблена, к счастью оказался не совсем ангелом. Эрик человек. Мужчина, которого она могла полюбить и любила. И, слава Богу, она вовремя это поняла. Она ещё не замужем. Хотя и стыдно будет разрывать помолвку с Раулем после всего случившегося, и такой разрыв обязательно вызовет очередной скандал, о котором будут сплетничать неделями, если не месяцами, но теперь она знала, что не сможет стать женой Рауля. Только не тогда, когда она по-настоящему хочет быть с Эриком.
Это было не потому, что Рауль ей не нравился, но её чувства к нему даже нельзя было сравнивать с сильной привязанностью к Эрику. Привязанность, которая окрепла и выросла с годами.
Новый страх вдруг завладел ею. Она так плохо обращалась с Эриком, и она сделала ему больно. Боже, она ведь не устроила помолвку с Раулем, чтобы обидеть Эрика, она честно верила, что любит своего друга детства, и с того момента, как он отпустил её с Раулем, Эрик, очевидно, так и подумал. То есть, если она когда-нибудь бы встретилась с Эриком, что, принимая во внимание то, как они расстались, было маловероятно, как она смогла бы его переубедить, объяснить, что любит его? И смог бы он простить её? Что, если она сделала ему так больно, что он больше не хочет быть с ней?
Нет, она отрицательно покачала головой. У неё нет причин сомневаться в его любви. Даже когда она вернула ему кольцо и оставила его, он сказал ей, что любит её. Её Эрик любит её! И раз он любит её, он её простит. Она должна была надеяться, что, когда она найдёт его снова, когда объяснит ему всё, он простит её. И потом…
Она засветилась от мысли, что Эрик её поцелует. Не она его, как в последний раз, а он сам её поцелует… О, как это будет замечательно!