Привет, Грейнджер! Пишут тебе два оболтуса и хулигана, которые, по твоему мнению, не дают тебе спокойно учиться. Да-да, это мы — единственные и неповторимые Дред и Фордж Уизли! Ну так что, Грейнджер, Франция такая же расчудесная, как ты и представляла? Хотя, откуда тебе знать? Ты же все свободное время грызешь гранит науки. Ладно, без обид. Но признай, что без нас тебе в Шармбатоне наверняка ужасно скучно! Так что, крепись и выживай в этом сером мире науки и багетов. Свободные от надзора грозной старосты, Фред и Джордж Уизли. P.S. Мое предложение все еще в силе, Грейнджер. P.P.S. Ты как-то прислала нам колдо. Изменилась ты, Миона, похорошела. Но не забывай, пожалуйста, какая ты есть на самом деле. Фред.
К письму прилагалось колдо. Старое, с курса, наверное, третьего. На нем была изображена сама Гермиона. Она хохотала, запрокинув голову назад, а ее волосы пушистым шоколадным облаком окружали ее голову. Блики огня в камине играли на лице, открывая объективу россыпь веснушек на ее носу и щеках. Нынешняя Гермиона предпочитала скрывать их. Письмо побудило в ней массу чувств: радость, удивление, недовольство, тоску... Она вертела в руках присланное колдо, рассматривая саму себя, цепляясь взглядом за малейшую деталь, которая бы имела что-либо общее с тем человеком, которым она стала сейчас. Но все без толку. Похоже, она действительно изменилась. Посмотрев на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, Гермиона положила письмо с колдографией в стол и, взглянув в зеркало и подправив прическу, вышла из комнаты — было время обеда. Грейнджер шагала по холодным, продуваемым ноябрьским ветром, коридорам. Она рассеянно кивала встречающимся по пути ученикам, полностью погрузившись в свои мысли. Миона заметила Женевьеву, только когда та окликнула ее в пятый раз. — Привет, Миона, — поздоровалась запыхавшаяся француженка. — Ты чего такая задумчивая, а? Я звала тебя пять, пять (!) раз, а ты даже не обернулась. Гермиона смущенно улыбнулась. — Привет, Джен. Извини, я просто весь день летаю в облаках. Настроение такое. — Настроение, значит? — лукаво улыбнулась брюнетка. — А это «настроение», случаем, не Филипп зовут? — Джен! — совсем не наигранно возмутилась Грейнджер. Но Женевьева лишь рассмеялась, приняв восклицание подруги за шутку. Но Гермионе этот Филипп совершенно разонравился после первого же разговора, произошедшего как раз на следующий день после того неприятного случая. Лорен оказался таким же как все — под привлекательной оболочкой скрывалась гнилая начинка, иметь дело с которой Гермионе совсем не хотелось. — Я же тебе говорила: я покончила с французами! Тем более — с Лореном! Прошедшие мимо студентки проводили Гермиону и Женевьеву недоверчивыми взглядами, уловив в их речи, непонятной для их ушей, знакомую фамилию. Девушки их проигнорировали. Женевьева потому, что никогда не обращала внимания на этаких девиц, а Гермиона потому, что за прошедшие несколько недель привыкла к косым взглядам в свою сторону. — А если серьезно, Миона, — Грейнджер называла Женевьеву не иначе как «Джен», поэтому француженка, в свою очередь, стала называть Гермиону только «Миона», — что между вами двумя произошло? Ты мне так и не рассказала. Девушки вошли в Большой Зал, поэтому Гермиона лишь тяжело вздохнула. — Неприятный разговор. Давай не будем об этом. Женевьева обиженно надулась. — Ты мне не доверяешь? — Разумеется, доверяю! — чуть громче нужного воскликнула гриффиндорка. — Слишком много ушей, — на порядок тише добавила она. — В смысле? — недоуменно спросила Джен. — Мы же на английском разговариваем, а тут все коренные французы. — А как же ты? Да и мало ли кто здесь водится! Женевьева на такое заявление подруги лишь громко расхохоталась. Ее всегда забавляло то, как Гермиона говорит о фанцузах, словно они существа с другой планеты. Забавляло, а еще немного обижало — она ведь тоже француженка. С неким не присущим ей ехидством она сказала: — Ты, кажется, превращаешься в параноика, Миона. Гермиона от такого заявления только отмахнулась и принялась накладывать себе еду: салат и куриную грудку. Иногда, смотря на это меню Шармбатона, она еще больше начинала скучать по родному Хогвартсу. Но у всего есть свои плюсы: Грейнджер сбросила уже три фунта! Не то, чтобы в этом была какая-то необходимость... Но наблюдая за этими худыми, как тростинки, шармбатонками, пару комплексов все же образуется. — Приятного аппетита, — пожелала Мионе Джен, наливавшая себе яблочный сок.***
Гермиона забежала в комнату, захлопнув дверь. Ее душили слезы, а в горле стоял противный комок, но она приказала себе: не плакать! Грейнджер сползла по стене и уткнулась носом в колени, сухо вслипывая. Она пыталась, правда ведь пыталась. Пыталась исправить ситуацию, которая сложилась из-за того, что она... Из-за того, что она что? Не причесала волосы? Нагрубила изнеженым французским принцессам? Показала себя настоящую? — Господи, осталось совсем немного, совсем немного, — словно обезумевшая бормотала она. — На Рождество я уеду домой, а потом уж как нибудь доучусь до конца года. Но на Рождество, — все так же безумно шептала она, а предательские слезы текли по щекам, — на Рождество я буду дома. Просидев на холодном полу около двери еще примерно десять минут, Гермиона поднялась и, скинув с плеча под стол школьную сумку, принялась почти с остервенением стаскивать лазурную мантию. Когда она запихивала мантию в шкаф (завтра ее наверняка придется расглаживать с помощью магии), ей на ногу свалился ее громоздкий темно-коричневый чемодан. — Ауч! — воскликнула Грейнджер. Большой палец на правой ноге теперь неприятно ныл, но ей еще повезло: чемодан был пустой. Почти. Из-за того, что коричневая махина вывалилась на пол, одна из застежек сломалась и половина чемодана раскрылась, а из нее выпал... гриффиндорский галстук, который Гермиона взяла с собой на удачу. — Мерлиновы панталоны, — ругнулась Грейнджер. В ее голове закружился ворох воспоминаний: «ты не такая, как они!», колдография, «какая ты на самом деле», «ты изменилась», галстук. Мысли роились в черепной коробке и все никак не хотели складываться в единую картину. В ее голове почему-то всплыла лучезарная улыбка Фреда — последний кусочек пазла встал на место. Никакая шармбатоновская Гермиона Грейнджер не заменит настоящую. Приободренная своими мыслями, гриффиндорка счастливо улыбнулась.***
Гермиона шла в направлении кабинета мадам Максим, нервно жуя нижнюю губу и натягивая рукава своего темно-зеленого свитера. Ее походка была чуть пружинистой, а ее бегающий взгляд выдавал волнение Грейнджер. Наконец, перед взором ее карих глаз предстала массивная дверь из белого дерева, по обоим краям которой возвышались мраморные колонны, а к самой двери три низкие ступеньки, из того же белого мрамора, что и колонны. Глубоко вздохнув, Гермиона три раза постучала по дереву и открыла дверь. — Мадам Максим, можно? Мадам Максим стояла у окна, по всей видимости, погрузившаяся в свои мысли — она не сразу заметила Гермиону. Олимпия как и всегда предстала перед гриффиндоркой гордой и величественной, и отнюдь не из-за роста, а из-за манеры держаться на людях. — Мисс Г’гейнджер? — удивленно спросила директриса. В ее голосе слышался акцент, но гораздо менее заметный чем, например, у Флер. — Да. У меня есть пара вопросов. Могу ли я войти? — вежливо обратилась Гермиона. Олимпия села за стол и сложила руки в замок. Стол был большой, сделанный как раз под мадам Максим: его столешница была в трое, а то и в четверо больше обычной; а сядь за такой стол Гермиона — из-за светлого дерева, покрытого лаком, выглядывала бы лишь одна ее макушка. Директриса спросила: — Так что у вас за воп’госы, мисс Г’гейнджер? Гермиона облизала пересохшие от волнения губы, и, прокашлявшись, спросила: — Могу ли я на рождественские каникулы отправиться домой? Мадам Максим вопросительно подняла брови. — Вы имеете ввиду, отп’гавиться в Англию? Гермиона кивнула. — Боюсь, это исключено, — с сожалением произнесла Олимпия. — Англия слишком далекая ст’гана. И потом, ученикам и ученицам Ша’гмбатона не ’аз’гешается покидать школу без уважительной п’гичины. У вас она есть? — Нет, мадам Максим, — ответила гриффиндорка. — Но... — Тогда ’азгово’г окончен, мисс Г’гейнджер, — прервала Гермиону Олимпия. — К тому же, на ’годжество в нашей академии каждый год п’говодиться чудесный бал. Вам понравится. Гермионе захотелось закричать, что не нужны ей никакие балы, ей нужно домой! От отчаяния на глаза вновь навернулись слезы, но она, как всегда, проглотила их. И вместо десятка гневных слов, которые так и рвались из ее губ, она сказала: — Хорошо. Спасибо, мадам Максим. До свидания. И поспешила выйти из слишком светлого, по ее мнению, кабинета.***
Гермиона и Женевьева стояли на своем излюбленном месте — северной башне замка. Гермиона рассказала Джен о своем походе к мадам Максим и о том, как она хочет домой. Все время, пока она рассказывала, Женевьева внимательно слушала, а Грейнджер думала, чтобы она делала, если бы в Шармбатоне не было Джен. — Да, кошмарно, конечно, — сказала она, когда Гермиона закончила свой рассказ. — Я, разумеется, полностью тебя поддерживаю, но, знаешь, без тебя в Шармбатоне мне будет очень одиноко. — Я буду тебе писать! — воскликнула гриффиндорка, не желая наблюдать за грустной гримасской, которая появилась на лице у Женевьевы. И сработало: по лицу француженки расплылась благодарная улыбка. — Еще как будешь! Я тебя сама письмами завалю. Думаешь, от меня так легко избавиться? — усмехнулась Джен. Гермиона, услышав это, звонко рассмеялась. Девушки замолчали и утонули в собственных мыслях, любуясь заходящим солнцем. Из башни открывался такой чудесный вид: небольшое озеро на окраине школьной территории, в котором отражалось вечернее небо, а в сентябре еще плавали, улетевшие сейчас в теплые края, утки; темный и мрачный лес, почти все деревья которого сбросили свою листву, и от этого лес стал казаться еще более устрашающим. Любуясь этой красотой Гермиона размышляла о том, как ей выбраться из дыры, которую волшебники окрестили Шармбатоном. В голове летали обрывки фраз, кусочки воспоминаний. И тут, словно резко загоревшаяся лампочка, в сознание ворвалась фраза: «... а если Фред Уизли собрался похитить ее, то он сделал бы это на метле». И это чуть было не заставило ее вскричать: «Эврика!» Метла! Это то, что ей нужно. Грейнджер совсем не хотелось думать, о важных нюансов вроде того, что она не умеет летать на «этой деревянной штуковине». Она была захвачена этой мыслью целиком и полностью. И прежде чем она успела все обдумать, из ее рта уже вырвалось: — Джен, а ты не знаешь, где здесь хранилище для метел?