Из камня и железа

      До сдачи железного ножа Гейбу оставалось два дня, и всё это время Кай предпочел провести с пользой. А именно — сгреб в охапку обиженного его долгим отсутствием кота и заперся у себя в комнате, не реагируя на мольбы, понукания и угрозы своей сожительницы, пару раз в час исправно скребущейся в двери. На одиннадцатом по счету визите Кай раздраженно вздохнул и набросил на окна и двери полог тишины.       Неимоверно хотелось спать — сказывалось переутомление; за последние дни пришлось не раз и не два выжать резерв до последней капли, создавая элитную нежить. Теперь же, имея в запасе каких-то три дня, необходимо было в который раз усовершенствовать свои же программы зомбирования: давать Элриссе шанс уволочь новых вампиров (и парочку костяных драконов в придачу) Кай не собирался. А та непременно попытается ими овладеть… когда всё будет кончено.       Прими смерть от камня и железа.       У некромантов с Хладной Госпожой всегда были особые отношения, и в частности у Кайлина Макнейра, однажды побывавшего в Хладном чертоге. По крайней мере, так утверждал Стальфоде, а его не за красивые глаза привечал сам архимаг Джердис.       «Ты умер, точно умер, — уверенно басил Карим в обычной своей медлительной манере. — И угодил в Хладный чертог. Ты не помнишь, конечно, но я… я ведь родился мертвым, и я помню… там лед, и покой, и смерть… и вовсе не хочется, чтобы тебя вышвырнули обратно. А нас, Кай, именно что вышвырнули. Не для вечного покоя уродились…»       Жить Каю вполне себе нравилось и никакого вечного покоя он не планировал. Вот только донести эту мысль до Рена никак не удалось.       «Правильно Алистер сказал: усыпить еблана да разбудить, когда всё закончится, — недовольно посетовал Кай. — Или, по крайней мере, надо было его отправить в патруль под командованием Вальдини. Кто бы сомневался, что Фалько ему наябедничает?»       Поисковые амулеты на крови были не так чтобы сложны в изготовлении, однако радиус действия имели ограниченный — три-четыре сотни ярдов. Не облегчало задачу и то, что пользоваться амулетом мог только некромант. Патрулировать приходилось спаренными отрядами и, естественно, ни боевики, ни некросы не пришли в восторг от подобных перспектив. Рен — ну кто бы сомневался-то? — немедленно сорвался на помощь доблестной боевке, и Кай — весьма неожиданно! — охотно его отпустил.       Неожиданно для Рена, разумеется. Сам-то Кай убивал двух зайцев одним выстрелом: и нестабильный герой под присмотром, пока он занят, и Элрисса сунется куда угодно, только не к патрульным отрядам.       Элрисса, разумеется, не подвела. Пока патрульные разгуливали по столице, она пожирала людей в деревеньках на окраине. Стоило рассредоточить силы ближе к окраинам — хитрая нежить шла резвиться в черту города. Истерящие горожане с наступлением сумерек боялись высунуть нос из дома; коммандеры скрипели зубами; высокое начальство знай себе искало виноватых, при этом даже не потрудившись оторвать задницы от кресел. И только Кай равнодушно пожимал плечами — «А чего вы ждали-то? У той нежити мозгов побольше, чем у некоторых кабинетных генералов!» — а затем отправлялся или в подвалы, или отсыпаться. Времени на праздную болтовню катастрофически не хватало. Да и на непраздную тоже.       Впрочем, следовало бы выкроить минутку и поболтать со Стини, чтобы держал рот на замке. Теперь-то поздно, конечно — этот мамин сын растрепал Дюрану всё, что не следовало. Видимо, решил, что на Кая таким образом можно повлиять. (Ага, как же!) Если близящуюся поимку Гейба «на живца» Рен ещё как-то стерпел — в самом деле, ну кто воспримет всерьез Гейба? — то план проткнуть Каю сердце железным ножом… не привел его в восторг.       Да что уж там кокетничать — Рен был в таком бешенстве, что едва не оставил котлован на месте своего многострадального домишки. Все разумные доводы — то, что это единственный способ выманить тварюгу; то, что «смерть» должна быть недолгая, создающая для лича иллюзию всемогущества и безнаказанности, — он игнорировал. Однако ж игнорировать молча боевики не умеют, о нет! Им непременно надо орать про наглухо ебанутых некросов, самоубийственную дурость и заточение в башне.       Кай, естественно, не стерпел. Обозвал Дюрана истеричным кретином, не видящим дальше своего носа, и с чувством выполненного долга удалился под родную крышу. И не сказать чтобы его это сильно расстроило. Рена в последнее время было слишком много.       Увы… не так много, чтобы не соскучиться по своему треклятому недодемону уже на исходе первого дня. Но Кай был чересчур упрям, чтобы так просто сдаться и пойти на поводу у собственных дурацких чувств, обозримо грозящих походом в храм и постоянными отношениями на ближайшую вечность. (И признать, что его это настолько же прельщает, насколько и пугает.) Да и не до выяснения отношений сейчас.       Если с кем и следовало выяснить отношения, то с драным лордом Лейернхартом. Выяснить раз и навсегда.       Когда миновал полдень последнего дня, отведенного Гейбриелу на «экспертизу независимого артефактора», Кай, вздохнув, направился в участок. Брехливая императорская болонка, так надолго утратив его из виду, наверняка на стенку лезет от нетерпения.       Приходила ли ему мысль подставиться под удар Гейба? Разумеется. Но даже если забыть о невыносимом ощущении гадливости — о Бездна, принять смерть от рук такого ничтожества! — это было неправдоподобно. Элрисса, может, и нежить-маньячка, но не дура ведь. У Гейбриела против него никаких шансов, и это рождало вполне закономерный вопрос: зачем свихнутая нежить отправила сюда эту пародию на некроса?       «Скоро узнаем».       Кай решительно подвел итог своим размышлениям и занял заранее выбранное место.       Ждать не пришлось долго: Гейб нарисовался в морге буквально через четверть часа. Кай знал, что тот видит — его, Макнейра, по локоть в потрохах очередного трупа и так опрометчиво подставившего спину. И всё же холодное, колючее выражение лица вместо обычной ленивой улыбочки немного настораживало.       То, несомненно, был Гейб — и словно бы не Гейб вовсе.       — Вот ты где, Кай, — протянул он в обычной своей вкрадчивой манере. — Где пропадал? Я соскучился, милый.       — Не больше, чем я, родной, — в тон ему откликнулся Кай, мысленно впечатав кулак в челюсть наглого выблядка. — Дела есть дела, Гейбриел. Заказ императора — такое дело… сам понимаешь, не для бездарей навроде придворного некромантишки.       Красивое широкоскулое лицо Гейба изуродовала секундная гримаса злости, однако затем он высокомерно усмехнулся:       — Ни к чему обременять придворного некроманта подобными глупостями. Я и без того занят, расследуя твое, между прочим, дело. И добился некоторых успехов… как видишь, тебя не так уж сложно заменить.       Он нервно облизнул губы и сделал несколько бесшумных шагов в сторону Кая. Тонкопалая белая рука нырнула в карман строгого двубортного плаща, не слишком уместного в помещении, да ещё и в это время года. Кай напряженно вглядывался в знакомую, казалось, фигуру — и не находил чего-то привычного… Все ужимки и кривляния слезли с этого драного лорда, будто шелуха с высохшей луковицы. Остались лишь сосредоточенность и холодная ярость.       — Ах, Кай! Столько лет ты портишь мне жизнь, нянчась со своей глупенькой обидкой, — медленно проговорил он. — А ведь это ты растоптал мои чувства, и сделал это весьма… экстравагантно.       Ну да, конечно! Это ведь вовсе не Гейб украл у него место при дворе императора. И уж тем более не он во всеуслышание объявил о своей помолвке с Викторией Дорих — по-крысиному молча, не удосужившись даже прислать прощальную побрякушку, как это водится у высоких лордов и их отверженных полюбовников. Впрочем, почему «отверженных»? Указанному лорду хватило наглости заявиться к Каю в спальню уже через день после громкого торжества.       «Ты ведь понимаешь, мой милый… такие, как я, не женятся на нелюди и торговцах. Да и мальчики не рожают. Словом, последний Лейернхарт не может замарать себя столь гнусным мезальянсом».       Кай вовсе не понимал. Для него, просвещенного имперского мага, разговоры о мезальянсе казались анахронизмом и глупостью. И какие вообще могут быть разговоры, когда у императора жена — принцесса Благих фейри, а вельможный лорд Фалько в свое время сочетался браком с безродной гренвудской девицей Рангрид?       Нет, он никогда и не ждал от Гейбриела предложения и женитьбы. (Что уж там, просто не задумывался о таких глупостях.) Равно как не ждал публичного унижения и предательства от человека, которого любил все восемь лет, что они были знакомы.       Предателя не оставляй в живых.       Кай невольно сглотнул. Он до сих пор помнил, как всё это было — ублюдок багровел и хрипел, и плакал; сучил ногами, раздирал ухоженными ногтями его запястья; жизнь по капле покидала распростертое под Каем тело, тьма выплескивалась наружу…       Убить кого-то голыми руками — совсем не то, что мечом или магией. Это нечто сугубо… личное. И жутко возбуждающее.       — Какие, в Бездну, чувства? — наконец, зло выдохнул он. — Да ты меня не любил ни единой гребаной секунды!       Уверенный, что выбил его из колеи, Лейернхарт вконец осмелел и приблизился вплотную. Кай словно бы чувствовал кожей его дыхание и пальцы, стиснутые на плече… хотя этого ну никак не могло быть на самом деле. Чисто физически не могло.       — Ну что ты, Кай? Я люблю тебя, — на его губы вернулась привычная слащавая улыбочка, — как нож любит сердце.       Гейб ударил в спину — что ещё ждать от труса и подлеца? Ударил… снова ударил, снова, снова; нож из железа раз за разом вонзался в плоть с характерным влажным звуком. Кай брезгливо поморщился, жалея, что пока нельзя утереть рукавом теплые брызги с запахом соли и металла.       — Я предал тебя трижды, наглая синтарийская мразь. — Гейб по-прежнему улыбался, в глазах его плескались чернота и безумное торжество. — Выбрал тебя жертвой для госпожи Элриссы. Что ты на это скажешь? Ах, ну да… уже ничего!       Иллюзия развеялась с негромким мелодичным звуком — так звенят хрустальные подвески на старомодных вычурных люстрах. Кай, до этого старательно изображавший полуразделанный труп деревенского работяги, сел на столе и дернул Гейба к себе за ворот рубашки. Руны, что были на Артмаэле, нашлись у него под левой ключицей, и только полоснув поперек них ритуальным ножом, Кай насмешливо выдохнул прямо в посеревшую физиономию:       — Почему же? Я на это скажу, что ты, тупое ничтожество, предсказуемо вырыл себе яму глубиной до самой Бездны.       И он скучным тоном перечислил:       — Имеем «госпожу Элриссу», а в нагрузку — покушение на имперского магистра в моем дивном лице. Менталку когда дадут?       — Задним числом проведем, — хладнокровно ответствовали из закутка возле раковины под полупридушенное ржание Дальгора.       — «Как нож любит сердце», ой, не могу, тону в пафосе! С вами, блядь, никакого театра не надо! — заливался коммандер. — А уж декорации какие… Надо сказать, Силва, не знай я заранее, что это всё твоих рук дело — помчался бы спасать своего нерадивого сержанта.       Властелин иллюзий зловеще сверкнул пурпурными глазами в полумраке морга.       — Там, где лгут глаза, должен вещать здравый смысл, — сказал он. — Макнейр нипочем бы не подставил спину. Подозрительность — его друг, товарищ и брат. И будь у поганого хлыща Лейернхарта хоть немного мозгов, он бы уже через полминуты развернулся и сбежал на другой континент.       — О чём ты, Силва? Мозгов там отродясь не было, одно сплошное чванство. На том и погорел, — пробормотал Кай, защелкивая на запястьях Лейернхарта наручники. Под напором ограничителей магия схлынула с некроманта, возвращая чистую голубизну черным глазам и обращая роскошную белую гриву безжизненной мышасто-русой мочалкой. Жалкое зрелище.       — Как ты узнал? — хрипло спросил Гейб, мотнув головой. Казалось, он до сих пор не может поверить, что его распрекрасный план с треском провалился. — Ты… ты не мог знать! Н-нет, нет!..       — Я всё понял, едва ты забрал из участка железный нож. Хотя следовало догадаться ещё раньше.       Да, определенно следовало. Сам же Кай и подумал когда-то, что во всех этих убийствах есть нечто личное. И вот оно: Элриссу на него натравил именно Гейбриел.       Предал его трижды.       — К-куда ты меня тащишь?       — В допросную, вестимо. Шевелись, шлюхино отродье!       Следом за ними потек, по-другому не скажешь, эфемерный полудемон. Силва явно был настроен, не откладывая в долгий ящик, выпотрошить ущербную головушку Гейба. Коммандер Дальгор зашагал рядом, лучась таким радостным самодовольством, будто ему только что присвоили звание генерала.       — Ну, как ощущения? — спросил он, когда Кай протащил Гейба окружным путем, выставив на потеху шумно толпящимся неподалеку боевикам. Те дружно замолкли и теперь изумленно глядели на их процессию, пооткрывав рты. Ещё бы, ведь лорда Лейернхарта многие знали в лицо.       — Не так здорово, как мне воображалось.       Он мог лишь дивиться собственному равнодушию — после стольких-то лет, проведенных в ожидании мига, когда наконец можно будет унизить и прикончить белобрысую сволочь.       Впрочем, ничего удивительного. Сейчас Кая волновала Элрисса, и только она. То ли у него крыша ехала от постоянных кошмаров, то ли фиксация нежити на создателе постепенно давала обратную связь, однако в голове денно и нощно крутилась одна только мысль: тварь должна исчезнуть из мира живых. Нечего ей тут и дальше изображать второе пришествие Адельдора Кровавого.       И уж точно нечего дышать на чужого Рена. Посягательств на то, что в том или ином роде считал своим, Кай категорически не терпел. Да, в тот раз Элрисса ничего не сделала, но кто ж знает, что за мерзкая идея в следующий миг возникнет в этой инфернальной башке? Положительно, не стоит давать время и простор её фантазии.       Гейб безропотно позволил отволочь себя в допросные. Но стоило его высокородной заднице приземлиться на видавший виды казенный стул, как он уверенно выдал:       — Я ничего не скажу.       — Естественно, — пожал плечами Кай, устроившись напротив него. — Мы с Силвой тут как раз для того, чтобы ты заговорил.       Но тут и без Силвы было несложно разобраться. Слабак Лейернхарт не терпит боли. Запоет птичкой, стоит лишь сломать ему палец; о более серьезных увечьях и говорить не приходится.       — Нет, ты не понимаешь. — Гейб нервно облизал губы. — Я ничего не скажу, даже если… что бы вы ни делали. Не смогу.       — Это мы ещё посмотрим…       — Обожди, Кайлин, — перебил менталист. — Крысеныш правду говорит. Тварь что-то навертела у него в мозгах. Не могу назвать это именно ментальной магией… одновременно похоже и непохоже на заклятие подчинения.       — И что, допросить его никак?       Он зловеще улыбнулся.       — Ну почему же никак? Зависит от того, нужен ли он тебе живым.       — Обойдусь.       Силва отрывисто кивнул и, встав у Гейба за спиной, вскинул руки по обе стороны от его головы.       — Не тяни. Мозги у него в плачевном состоянии; я же своим вмешательством ускорю их гибель.       Миг — и лицо некроманта утратило всякую мимику. В ярких голубых глазах застыла тупая оловянная пустота.       Глубоко вдохнув, Кай спросил:       — Ты поднял Элриссу аз-Саадат из мертвых?       — Строго говоря, мы сделали это вместе. Ты, я, она.       — Расскажи, как это было.       Уголки четко очерченного рта едва заметно дернулись, будто в намеке на усмешку.       — Десять лет назад скоропостижно скончался мой отец. Как я впоследствии узнал, сгубила его одна забавная побрякушка — грубая железная цепь, а на ней гроздь необработанных красных камней. Госпожа назвала её филактерией…       — Опять сказочка про лича, — проворчал Кай; Гейб не обратил внимания, продолжая рассказ:       — Отец не поддался влиянию госпожи, и та вытянула из него все силы. Я же наткнулся на филактерию гораздо позже… всего несколько месяцев назад, когда сверялся с описью артефактов в семейном хранилище, хотел продать ненужное. Сила госпожи Элриссы коснулась меня… я обрел цель… был рожден заново… моя жалкая, никчемная жизнь наполнилась смыслом! — фанатичный огонь кратко полыхнул и погас в оловянных глазенках. — Первое время я убивал бродяжек из Нижнего… их всё равно бы никто не хватился, а госпоже нужны были силы, чтобы окрепнуть. Затем я отыскал тайник с кровью госпожи… изготовил гомункула под её руководством, но моих сил для её воскрешения, увы, не хватало. Нужен был сильный некромант. Госпожа предоставила мне выбор… и я выбрал. — Гадливая ухмылка всё же проступила на его губах. — Кто, если не Кайлин Макнейр? Достаточно силен и самонадеян, чтобы не заметить своего участия в воскрешении госпожи. Кроме того, тебе давно пора сдохнуть, нелюдь поганая…       — Довольно, — закатил глаза Кай. — С этим более-менее понятно. Расскажи про вампиров.       — Умыкнуть гробы из дворца оказалось несложно — были бы деньги на грузовой телепорт и качественную иллюзию… Я замаскировался под Альфарда — у него есть доступ во все части дворца. Что сделала госпожа Элрисса, чтобы вампиры ей подчинились, — не знаю.       — Зачем она наносила руны на тела своих жертв?       То ли Гейб снова попытался ухмыльнуться, то ли его мозги начали помирать в мучениях, так его перекосило.       — Госпожа говорила: «Чтобы лорду Макнейру веселее жилось». Хотя, какой с тебя лорд? Так, кот помойный…       Лорд Макнейр выразительно скривился, показывая, сколь безудержно его веселье.       — Последний вопрос, Гейбриел. — Он подался вперед, склоняясь над столом. — Насколько противно это было — спать с поганой нелюдью столько лет кряду?       В бездушном взгляде мелькнуло нечто похожее на тоску.       — Ты мне нравился… когда-то, — медленно проговорил Гейб. — Ты меня любил. Меня за всю жизнь никто не любил, кроме тебя.       Да уж, то ещё достижение — быть единственным, кто повелся на этого самовлюбленного говнюка.       Кай поднялся с места и обошел стол. Мягко отстранив Силву, он замер у Гейба за спиной и стиснул пальцы на рукояти ножа.       — Твое последнее слово?       — Сдохни.       — Только после тебя, драгоценный.       Нож из камня и железа оборвал недолгую и бестолковую жизнь Гейбриела Лейернхарта. Скупо и быстро. Десять лет Кай ждал этого мига… ожидал, предвкушал, представлял. Но теперь, глядя, как темная лужа крови медленно подбирается к носкам ботинок, он ничего не чувствовал.       Совсем ничего. Пусто, как в Бездне.       «Вот тебе и блюдо, которое подают холодным, — подумал он. — Столько разговоров, а в итоге вместо блюда — бурда какая-то».       — На фиг в сердце-то? — Дальгор нарушил затяжное молчание. — Вампира же хотели делать! Я уже и подпись супруги получил, что тело ей без надобности…       — Не будет с него вампира, — возразил Кай, обтерев нож о рукав покойника. — Подожди минутку, сам увидишь.       Коммандеру, впрочем, хватило и двадцати секунд, чтобы воскликнуть изумленно и негодующе:       — Он разлагается!       — Он разлагается, — кивнул Кай. — И теперь-то я убедился во всём, в чём было нужно. Он был мертв с тех самых пор, как Элрисса его поработила.       — Что?.. Макнейр, объяснись!       — Объяснюсь, если архимаг Джердис разрешит. А он не разрешит. Может, после того, как… всё будет кончено.       Дальгор глубоко вдохнул, явственно стараясь усмирить гнев.       — Когда? — только и спросил он.       — Завтра, — помедлив, обронил Кай и направился к выходу. — Закончите тут без меня. Я… мне нужно уйти.       — Кай…       — Тело отдайте Кариму поиграться. Он оценит.       — Макнейр, а ну стой!       — Завтра, — прежде чем прикрыть дверь, повторил он.       Завтра его не станет.       И кто бы только знал, как это жутко, как до Бездны пугающе — скрупулезно, с точностью до секунды спланировать собственную смерть.       ***       Лгать себе Рен не любил с самого детства. Ровно с тех пор, как накануне собственного пятилетия увидел мать, перепачканную в чужой крови. Тогда он не слишком понимал, что происходит — для этого понадобился разговор с Гленной спустя два года. Деликатности в ней не было ни на серебрушку, в выражениях якобы благовоспитанная леди тоже не стеснялась. Она быстро донесла, какой опасной тварью была его мать и где ей предстоит вертеться на том свете. После тех слов Рен должен был возненавидеть мачеху, продолжая лелеять в своих фантазиях образ Элриссы — красивой, сильной и очень любящей его. В конце концов, он и впрямь скучал по ней, тосковал и подолгу читал оставшиеся после неё книги по некромантии, даже выучил шафрийский. Но ни на минуту не забывал о том, скольких людей извела Элрисса аз-Саадат. И ни разу не пожелал, чтобы она была живой. Равно как не желал и хорошего посмертия — верить в спасение её души было бы самым настоящим самообманом.       Зато сейчас он только и делал, что врал самому себе. О том, что не желает больше видеться с Кайлином Макнейром, выяснять с ним отношения, принимать участие в его авантюрах, да и думать о нем в принципе.       Получалось, откровенно говоря, не очень.       Стоило бы утопить мысли о нем в каком-нибудь крепком пойле, как сделал бы любой приличный боевик на его месте. Или спустить пар в драке, как сделала бы Эстер. (Вариант повеселиться в борделе теперь вовсе не рассматривался — даже не будь Проклятья демонов, невозможно после Макнейра смотреть на кого-то ещё.) Но вместо всего этого Рен старательно делал вид, что в его шкафу нет чужих рубашек, а подушки не пахнут мятой и вереском. И что начищать табельный клинок, который давно пора было сдать, уже чуть ли не в сотый раз за последние три дня — абсолютно нормально.       А ведь он всего лишь хотел донести до этого упрямого инфернального ублюдка, что боится за него до ужаса. Что не хочет даже думать о том, как железный клинок вонзится в сердце, после чего уж точно не стоит надеяться на поход в храм и счастливую совместную жизнь. Вообще ни на что нельзя будет надеяться, и от этой мысли бросало в дрожь — настолько сильную, что из рук бывалого боевого мага валились даже письма, а непокорная магия не реагировала на попытки её усмирить.       Во время сегодняшнего патруля (бессмысленного, как и ссора с Каем) на него косился даже Фалько и всячески старался спровадить домой. Разумеется, был послан по очень далекому и нецензурному адресу, и даже чуть не получил молнией в морду — оставаться дома одному было ещё страшнее, чем представлять в красках смерть Макнейра.       За тяжелыми мыслями Рен не сразу услышал стук в дверь. Понял, что кто-то очень сильно хочет войти, только после того как меланхоличный Генри вдруг подорвался со своего драгоценного дивана и поспешил к двери. Рен подскочил вслед за ним, в самой глубине души надеясь, что вернулся Кай. Его Кай, который передумал умирать и нашел ещё пару сотен способов, чтобы извести лича с лицом его матери.       Разумеется, ничего подобного не случилось — за дверью обнаружилась Хельга, закатившая глаза, едва только взглянув на него.       — Ну и чем ты тут занимаешься? — ещё стоя за порогом, поинтересовалась она.       — Убираюсь, — огрызнулся Рен прежде чем пропустить её в дом.       — Что, даже полы помыл? — хмыкнула Хельга, наклоняясь к переминающемуся с лапы на лапу псу. Вот уж чья любимая женщина здорова и не собирается отправляться на съедение спятившей нежити.       — Ага, всю ночь натирал. Чем ещё заняться брошенному коварным некромантом боевику? Есть хочешь?       Хельга в ответ всучила ему в руки пакет с чем-то весьма аппетитно пахнущим. И парой бутылок, перестукивающихся между собой — видно, слухи об их ссоре дошли до подруги, а что, как не алкоголь, лучше всего отвлекает от опереточных страданий? Вот только пить Рену совсем не хотелось — не покидало ощущение грядущей беды, отчего хотелось влить в себя только целый котел Данкиного успокоительного чая.       — Да, дружище, видок у тебя… Прямо скажем — у мертвяков морды веселее.       — Можешь попытаться рассказать мне анекдот, — пожал плечами Рен, усаживаясь на ковер возле дивана, безраздельно принадлежащего Генри. Судя по выражению морды, свою собственность сегодня он не уступит даже Хельге.       — Лучше я тебя напою и вытяну всю эту душещипательную историю, — она уселась рядом и достала из бумажного пакета одну из двух бутылок с виски.       — О да, куда уж душещипательнее — твой парень собирается помирать, а ты сидишь в своей лачуге, развлекая пса. — Рен призвал стаканы и сам плеснул в них янтарной жидкости. Выпил совсем немного, и то лишь потому, что Хельга смотрела уж слишком осуждающе — где это видано, чтобы боевик страдал по некросу. Да еще и на трезвую голову?       В отличие от него, Хельга осушила свой стакан практически залпом.       — Неужели Макнейр не выдержал мысли, что его тестем станет Альфард Дюран?       — Хреновая шутка, Хельга, — мрачно отозвался Рен, усилием воли заставляя вспыхнувшие было искры на ладони погаснуть.       — Тогда рассказывай, Дюран.       На этот раз одним глотком он не отделался — выпил залпом, ощущая, как горит от крепости горло, а на язык тут же просится всё, что хочется высказать. И плевать, что все эти страдания, эмоции и романтичные страсти — совсем не то, к чему он привык. Просто любить Кая было легко, а вот говорить об этом хоть кому-то — невыносимо. Как и про гребаное проклятье демонов, которое он умудрился подхватить, словно заразную болезнь, из-за пары лишних капель крови. Шутка ли — до конца жизни любить одного лишь Макнейра, который, мудак крашеный, со дня на день собрался помирать от рук дражайшей не-мертвой матушки. Воистину, у семейства Дюран серьезные проблемы с любовью до гроба.       Вышло сумбурно, глупо и даже истерично — а как иначе расскажешь о безумном плане Кайлина Макнейра? Что в любую минуту в его сердце мог вонзиться железный нож? Или что Рену светит напрочь съехавшая крыша, если тот вдруг не оживет? Представлять такое было страшно, но Рен и не считал себя оптимистом. Куда проще заранее подготовиться к самому дерьмовому варианту из всех, чем потом искать, в кого пустить огненный шар.       — То есть… — медленно начала Хельга, когда он закончил, — твой парень собирается умереть, чтобы покончить с… как ты сказал? Жнецом? А ты сидишь здесь и занимаешься какой-то фигней?       — Ага. Не хочу, знаешь ли, быть «истеричным ебланом и курицей-наседкой».       — Не хочешь так не хочешь. — Она пожала плечами. — Да я на твоем месте точно не смогла бы сидеть тут в обнимку с псиной, если бы мой мужик собирался убиться о какой-то сомнительный артефакт. В идеале, конечно, я бы его вовсе никуда не пустила… Но это ж магистр Макнейр! Такой сам кого угодно не пустит, — Хельга зажмурилась так мечтательно, что немедля захотелось двинуть ей в нос. — Э-эх, как он нас отделывал, когда преподавал на кафедре стихийников… Вовсе даже не рассветный луч, а самый натуральный грозовой шторм. И чего я за ним тогда не приударила, а? — Она заговорщицки подмигнула, и Рен понял, что над ним нагло издеваются.       — Кишка тонка, — ядовито прошипел он. Без сомнений, любая его встреча с Каем привела бы к влюбленности. А убивать свою подругу за то, что та успела раньше положить глаз на его мужчину, было как-то неприлично.       Но Хельга права — сидеть тут и протирать штаны попросту невыносимо. Алкоголь в крови почти не чувствовался и расслабленности не приносил. Напротив, резко захотелось бежать, найти Кая, сказать ему всё, что он чувствует и как сильно не хочет его терять.       Попросить вернуться, даже если чертоги Хладной окажутся в сотни раз лучше этого мира.              ***              В крипту, чудом сохранившуюся и не используемую по назначению вот уже лет сто, Рен не вошел — ворвался. Внутри пахло олеандром, запахом смерти и похорон, сладковатым, дурманящим и пугающим, отчего вниз по крутой лестнице захотелось бежать, рискуя сломать себе шею. Вероятность опоздать страшила до судорог и ломоты в теле — объясниться с Каем казалось жизненно важным. Настолько, что он, пожалуй, повернул бы время вспять, чтобы той ссоры не случилось.       Он искренне надеялся, что по пути в старые храмовые подвалы ему никто не встретится — объясняться, что он здесь делает, не хотелось ни с кем.       Ему просто нужен был Кай, прямо сейчас. Красивый, живой и теплый, в чьей груди ещё не торчал жуткий железный нож, отравляющий кровь и тело. С привычной кривоватой усмешкой и, боги с ним, ядовитым языком.       Перед аркой, ведущей в Зал мертвых, пришлось остановиться — путь преградили два архимага. Рен даже помнил их фамилии — Флорас и Кинтеро.       — Посторонним нельзя, — коротко сообщил Флорас, глянув на него недовольно.       На их настрой Рену было плевать — там, за стенами, он слышал голос Кая, о чем-то разговаривающего с Анаис.       — Я не посторонний, — огрызнулся Рен, сделав шаг вперед, но был остановлен выставившим руку архимагом. — Мне нужно к Каю.       — Тебе нужно домой, мальчик, — ледяным тоном сообщила Линна Кинтеро, вставая плечом к плечу с архимагом Флорасом. Даже по голосу в ней можно было признать фейскую породу — высокомерную и надменную. — Кругу есть чем заняться, помимо возни с неуравновешенными детишками.       — Мне нужно к Каю, — твердо повторил Рен, вскидывая руку с заплясавшими на ней молниями. Наверняка это выглядело смешно в глазах архимагов, да и что он мог им противопоставить? Но сдаваться просто так и уходить, даже не попытавшись, он не собирался.       Флорас с Кинтеро предсказуемо фыркнули в один голос. А затем, пусть и с явной неохотой, посторонились. Весьма мудрое решение — кто ж в здравом уме станет злить боевого мага, находясь в тесном коридорчике?       Магические светильники, во множестве развешанные по стенам, ярко освещали своды старой крипты. Когда-то вместо них были свечи и факелы — даже держатели сохранились. С ними было бы привычнее и правильнее: золотые блики вместо ровного голубоватого света не вызывали бы невольного сравнения с моргом.       Вспомнились и секционные столы. Из-за всплывшего перед глазами образа, в виде Кая на одном из них, Рен вздрогнул и решительно шагнул вперед, туда, где его инфернальный принц хладнокровно крутил в пальцах железный нож.       Окликнуть его Рен не успел — Кай резко вскинулся, заслышав шаги.       — Ради всех богов, Дюран, — тут же зашипел он, утаскивая его в уголок подальше от любопытных глаз, — ну на кой тебя сюда принесло-то?! Вот именно сейчас, не раньше и не позже!..       Его обеспокоенный взгляд никак не вязался с брюзгливым тоном. (Можно подумать, это Рен задумал ритуальное самоубийство!) На усталом бледном лице читалась какая-то болезненная обреченность, и вместе с тем Кай выглядел непривычно мягко, даже ласково. Редкое зрелище — обычно он, как истинное дитя Лозы и Стали, считал проявление чувств чем-то жутко непристойным. Редкое и пугающее.       — Рен, иди домой, — велел он уже безо всякого выражения. — Не нужно тебе на это смотреть.       Взять его за руку вышло само собой. Ладонь оказалась знакомо холодной, почти ледяной, отчего хотелось поднести её к своему рту и согреть дыханием. А лучше всего — обнять как можно крепче и не отпускать, пока они оба не окажутся в безопасности. Сомнительное желание, если вспомнить что там, за стенами крипты вовсю веселится лич с лицом и разумом Элриссы аз-Саадат. Сказать что-либо никак не получалось — слова попросту не шли на язык, хотя, к своему стыду, он, подобно студенту перед грядущей встречей с экзаменатором, несколько раз пытался прокрутить в голове этот разговор.       «Прощание», — услужливо и едко подсказало подсознание.       Рен облизнул пересохшие губы, крепче сжал холодные пальцы и вдохнул глубоко, словно собирался прыгнуть с обрыва в Изумрудное море.       — Я не хочу, чтобы ты это делал, — начал он. Кай открыл было рот, чтобы начать спор, но Рен остановил его, накрыв губы пальцем. — Пожалуйста, дай мне сказать. — Кай кивнул. — Одна мысль о том, что ты умрешь, пусть даже и не насовсем, приводит меня в ужас. И я бы отдал многое, чтобы ты отказался от этой затеи.       — Ты знаешь, что не откажусь. По-другому…       — Никак, я знаю, — свободной рукой Рен коснулся его волос, перебирая упругие пряди. — Видят боги, твоя смерть — последнее, на что я хочу смотреть. Поэтому я прошу тебя, вернись ко мне, Кай. Как бы ни хотелось остаться там. Я… — он запнулся, чувствуя, как к горлу поднимается противный ком, — не хочу, чтобы это стало последним, что я запомню о тебе.       Он снова хотел что-то сказать — Рен видел это по его сердито нахмуренным бровям. Слышал по глубокому вздоху — так обычно набирают воздуха в легкие, прежде чем разразиться гневной тирадой. Да что там, так делал сам Кай, привычки которого за несчастный месяц отпечатались на подкорке. А потом — всего через мгновение! — чувствовал на губах его губы, куда более теплые, чем ладони. Ощущать прикосновения, ласку и щемящую, отчаянную нежность, было слишком приятно. И снова пугающе, потому что тот Кай, которого он знал, никогда не опустился бы до гребаных романтических соплей на глазах у других. Рен прижался к нему сильнее - и напрочь позабыл о времени, которого у них не было. Война и похороны ожидания не терпят.       Он отстранился первым, так и не выпустив, впрочем, Кая из своих рук. И прошептал тихо, невесомо касаясь щеки кончиками пальцев:       — Я не справлюсь без тебя.       На самом деле сказать хотелось совсем другое. Но Рен не смог выдавить из себя банальное и даже пошлое «люблю». Не здесь, не сейчас, не рядом с людьми, готовыми всадить в сердце Кая железный нож.       — Я буду рядом, — чуть слышно заверил Кай, на долгие пару мгновений обвив его шею и крепко поцеловав, отчаянно и как-то надломленно. Но затем всё же разомкнул руки — медленно-медленно, — и, отступив на шаг, с обычной самодовольной усмешкой прибавил: — Не делай глупостей, Дюран. Приду, проверю.       Кай резко отвернулся от него и зашагал к противоположной стене — туда, где темнела глубокая ниша где-то в два ярда глубиной. На крупную каменную кладку в нише кто-то заботливо подстелил разрисованный пестрыми цветочками плед, и это казалось каким-то безумием на фоне того, что совсем скоро должно произойти здесь.       — Кто? — коротко осведомился Кай, усевшись на дурацкий плед. — Ну же, смелее. Каждому из вас хоть разок да хотелось меня убить.       Архимаги молчали. Дальгор уставился себе под ноги с таким вниманием, будто досрочно узрел там Хладный чертог; леди Фалько кусала губы, выжидающе глядя то на него, то на Кая; у высокомерного и самоуверенного Эрдланга же вдруг задрожали губы и он поспешно отвернулся, до белизны стискивая кулаки. Он явно предпочел бы задать хорошую трепку своему собрату по жиле, а затем утащить как можно дальше из этого гиблого места. Рен хотел бы сделать то же самое.       Наконец, к Каю приблизился мужчина — степенный и неторопливый, и удивительно немолодой: его длинные черные волосы у висков были тронуты сединой, а на холодно-невозмутимом лице были видны морщины — немногочисленные, но уже заметные.       — Давай сюда свой нож, парень, — промолвил архимаг Джердис. — Пусть уж лучше это буду я.       — Мне стоило сразу догадаться, — проворчал Кай, однако нож отдал послушно и даже, казалось, с облегчением.       Рен не хотел этого видеть, но заставить себя сдвинуться с места не мог. Не получалось даже закрыть глаза — его будто парализовало, только буйная и непослушная сила, застывшая было, начала царапать нутро, обжигать и проситься наружу. Казалось, стоит только попробовать дернуться — и она вся вырвется наружу, выбьет из рук архимага нож и снесет крипту до основания. Будь возможность, Рен и сам сделал бы это безо всякой магии.       Он продолжал смотреть на него, притворно собранного и столь же притворно равнодушного к происходящему. То, что его руки и плечи подрагивают, как от холода, было заметно даже отсюда. Как и его губы, когда он вдруг повернулся и произнес беззвучно: «Не смотри».       Пришлось поспешно отвернуться, да только это не спасало. Он не смотрел, но слышал. И чувствовал. Как если бы этим треклятым ножом пронзили его собственное сердце.