moon.

Все рано или поздно приходит к своему логическому завершению, не так ли? Жизнь обрывается смертью. Сезоны сменяют друг друга, как ночь – день. Пламя затухает, не важно, сколько поленьев из людских жизней на него было возложено. Гвиндолин Темное Солнце видит за пределы иллюзий, что плетут для него и остальных Отец с приближенными, видит все и молчит. Не имеющий права слова, да и кто поверит ему. Он думает о том, что, если однажды сотворит иллюзию, что окутает весь город – о, поверьте, он способен, - то даже в самый морозный день жители поверят в золотые небеса и яркое, почти-теплое, солнце. Но, конечно, такие скверные мысли не посещают голову его так часто. Он вовсе не недоволен ни сосущим чувством тревоги, словно назавтра земля разверзнется под ногами, вовсе не недоволен до сих пор тем, что сестра покинула Анор Лондо, вовсе не недоволен собой и своей слабостью всю сознательную жизнь… Вовсе нет. Гвиндолин вовсе не думал о том, что настанет день, когда иллюзию из его скверных фантазий придется сотворить. Сотворить пародию солнечного града на почти стертых следах ушедших Богов. Сотворить иллюзию присутствия. Да той же Гвиневер – и вновь ты, Гвиндолин, прячешься тенью за остальными, не в силах показать – вот, вот, я тоже существую, я все это время был, придавленный отцовской волей, но даже от мыслей таких Темному Солнцу кажется, что статуи его славного отца смотрят с укоризной. Страх. Страх, возбудитель безумств, что растил в его тщедушной оболочке упрямство, одинокое и безоглядное, непонятное, скорее погибельное, чем спасительное. Какой-то частью своего существа Гвиндолин видел свою гибель в черных фигурах, вырастающих здесь и там по ночам, срастающихся в безликую массу, он видел больше, чем хотел и мог предупредить. День в Анор Лондо был чистым и теплым, испещренным солнечными кристаллами. Вечность, проходящая сквозь этот город неисследимо, становилась раздробленной и бесцельной. Пепел собирался в углах комнат, золой осыпалась позолота – твердили, что все хорошо. Сознание немногих в своем уме пыталось выдраться из этой смуты и воротить к себе жизнь такую, какую они почти позабыли. Трое из четырех рыцарей Гвина отправляются в Олачиль, на битву с Манусом, и всем троим товарищам каким-то образом удается верить в то, что эта миссия их не будет последней. Поддерживать иллюзию веры. Гох Соколиный Глаз, беспомощный, идет на голос Сиаран, и они вдвоем уходят несколько вперед, пока… Гвиндолин Темное Солнце смотрит на Путника Бездны, Арториаса и вспоминает его таким, каким он был до получения этого прозвища. Когда, Новопосвященный, еще служил ему и лишь ему, приставленный Отцом. Вспоминает пору, которая давно уже прошла, да кто помнит ее еще. Кажется, что всегда величественные залы пустовали, храня призраков, кажется, что жизнь и не била в этом городе ключом когда-то. Помнит ли ее еще Арториас? Темное Солнце смотрит внутрь его шлема, но, кажется, рыцарь уже посвятил себя порученному делу настолько, что… - Сними шлем, рыцарь моего отца, - коротко, как ударом хлыста, произносит он, осознавая бессмысленность собственного приказа. Бессмысленность собственного отношения к Путнику, который отправляется в свой последний путь. У Арториаса не глаза даже – две черные бездны. Гвиндолин во тьме, в этой бездне видит свою гибель и не отводит взгляда. К сожалению, его смерть случится не от рук бывшего телохранителя. Рыцарь склоняет голову перед ним, выдыхая тяжело и ощутимо. - Я покину Вас на время, Гвиндолин. Его ладонь, холодная и по-женски узкая, легко ложится в латную перчатку, и Гвиндолин не успевает удивиться, а затем вспомнить, каким выглядит и представлен для остальных, как Арториас целует тыльную ее сторону. И отпускает, скрывая свое лицо, с отметинами изнурительных битв, за шлемом. - Да осветит Пламя твой путь, - Темное Солнце прячет ладонь под накидку, тонкой ткани, но движением слишком торопливым, чтобы оно казалось бессознательным. Кости Гвиндолина покрыты льдом, он весь – продолжение змей, принявшее «достойный» облик, и каждое касание к себе, которые он отсчитывает рубцами, он запоминает. Все объятия сестры, и то, последнее. Жесткие и грубые, как наставляющая рука, отца. Это был последний раз, когда он видел Арториаса. Проходят столетия, тысячелетия. Дни, пепельные и обгорелые, каменеют на пути в вечность, среди лесов залегает серое марево отчаяния. Обессиленность жизни – вот, как зовут пепел, который покрывает покинутые залы, по которым бродят мертвецы, живые доспехи, иллюзию благополучия которых стерегут воины, которым уже нечего терять. Огонь у костра едва трогает. Ожог, оставленный Путником Бездны, согревает руки Гвиндолина в несуществующей ночи.