Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда

      Жар костей не ломит. Какой бы горячей вода ни была, Молоху — нипочём. Теплота растекалась по телу, мышцы расслаблялись. Мужчина чувствовал, как тело размаривает ароматная пенная вода. Ванна соответствовала габаритам главнокомандующего и прозорливо была рассчитана на то, что тот не будет одинок. Штаб отстроили по-новому на средства Маммоны, сдержавшего обещание о вознаграждении. Всё пошло в ногу со временем.        Камень покрылся влагой, зеркало запотело, и было не продохнуть. Пена ароматная, густая. Молох откинул голову на край ванной и замурлыкал. Раны пощипывали, неторопливо заживая. Непослушные волосы намокали и темнели — и главком их приглаживал, придавая себе якобы солидного вида. Иногда почёсывал грудь и с особым удовольствием — вытягивал ноги. Позвоночник хрустел, по мышцам проходила дрожь, и сразу самочувствие улучшалось на раз.        Люциан присоединился не сразу. Поначалу он долго что-то решал, расхаживая в одном восточном халате из приятного материала, похожего на шёлк. Дверь в ванную была приоткрыта, поэтому Молох мог видеть, как Моргенштерн прогуливается, а материал приятно облегает бёдра. Но самая вкусная часть началась, когда генерал зашёл в ванную, закрыл дверь и халат медленно сполз по его телу на пол. Генерал медленно обнажился, представ во всей красе. Чтобы сделать Молоху приятное, он брил все места, кроме рук и паха. Главнокомандующий любил мыльными руками скользить по ногам мужчины, животу и груди, а растительность в паху просто придавала некоторой пикантности.        Без особой спешки Моргенштерн присоединился к Молоху, однако сел не как обычно, а позади главнокомандующего. Тот удивился и с любопытством стал иногда оглядываться.         — Боишься? — шутливо хмыкнул генерал. — Не бойся, просто хочу кое-что проделать.         — Предположим, я тебе поверил, — в том же тоне ответил Молох.        Послышался щелчок от крышки пузырька с шампунем. Через несколько секунд главнокомандующий почувствовал, как генерал начал мылить его голову. Молох поднял брови и изрядно удивился такому повороту событий.         — Какого?..         — Ты позволяешь делать это слугам, а я недостоин? — шёпотом поинтересовался Люциан.        Молох усмехнулся.         — Если не хочешь, чтобы меня мыла прислуга, так и скажи, — и расслабленно опустил плечи, пошевелив ими. Он стал похож на большого медведя, которого дрессировщик начал чесать по загривку.         — Это отчасти так, но пусть они не присутствуют хотя бы тогда, когда мы вместе, — аккуратно заявил Моргенштерн.         — О, так вот почему никого до сих пор нет, — кивнул сам себе Молох. — Я-то думал, они не нашли замены тем, кто умер при обвале. Всё-таки надо было снять запрет на телепортации… Может, спаслось бы больше. А то новых нанимать, контракты составлять, заново учить их мольбам… Рутина, — главнокомандующий покачал головой. — Умолять о жизни — это, вообще-то, целое искусство. Нужно быть жалким в меру и убедительным — сверх меры.         — Не сомневаюсь, — хмыкнул Люциан, хорошенько прочесывая пальцами волосы Молоха, который едва ли не мурлыкал от такого умелого массажа. Странно, что генерал раньше не заявил о своём таком маленьком таланте.         — Что-нибудь известно о Рене? — поинтересовался Молох, довольно щурясь.         — Она уехала в Гавану и прекрасно там устроилась, — ответил Моргенштерн, беря полив от душа и смывая им пену с головы мужчины. — Написать ей, что всё устаканилось?         — Неплохо бы, — согласился Молох, закрыв глаза, а потом протерев их. — Моя девочка. Знает, куда деваться. И главное — вовремя. Схватили бы её, я бы просто глотку Вельзевулу порвал.         — Это точно, — охотно согласился Люциан, вновь намыливая главкому голову. Вновь послышался утробный звук, похожий на урчание, со стороны Молоха. Теперь настал черёд Моргенштерна приятно удивляться.         — Кстати, то, что ты захотел умереть со мной, это… Странно для меня. Ты первый, кто даже живым ушёл бы со мной в могилу, — Молох положил ладони генералу на колени и стал их поглаживать, медленно и мягко, с особым удовольствием.         — Я бы не смог иначе, — пожал плечами Люциан. — Ты мне в кости въелся. Иногда мне кажется, что даже в твоё отсутствие меня преследует твой запах.        Молох рассмеялся и провёл ладонями дальше по ногам, до ступней, и помял их, нащупав пальцы, костяшки и связки. Люциан резко ткнулся носом в шею и дёрнулся от щекотки.         — Хватит! — почти взмолился Моргенштерн, обняв Молоха сзади ногами, чтобы тот не щекотался.         — Ты боишься щекотки больше, чем порки? — заинтересованно оглянулся главнокомандующий. — Серьёзно?         — Ну, не то что бы… — Люциан понимал, что всё, что он скажет, будет использовано против него.         — Интересно, — усмехнулся Молох. — Ладно, продолжай, я во вкус вошёл. Не буду щекотать.        Моргенштерн осторожно убрал ноги и продолжил мыть мужчине голову. Тот, как кот, стал склонять голову то вправо, то влево. Люциан не стал ограничиваться головой и стал сзади чесать Молоху щетинистые щёки и подбородок. Главнокомандующий окончательно начал походить на разласканного дикого кота.         — Ты такой… такой… — хмыкнул Моргенштерн и обнял мужчину сзади, чтобы вновь достать до душа и смыть с головы того пену.         — Какой? — фыркнул главнокомандующий, почувствовав острое желание провести языком по внутренней стороне бедра генерала.         — Не знаю, — пробормотал Люциан. — Крепкий, смелый… Упёртый.         — Красивый? — Молох поднял брови и помял колени мужчины.         — Ну-у-у…        Люциан почувствовал, как ему больно сдавили коленную чашечку.         — Да-да-да! Красивый — страсть просто! — выпалил генерал.         — Так бы сразу, — фыркнул главнокомандующий, после чего повернулся к Люциану. Генерал вздрогнул от неожиданности — Молох затащил его к себе на колени и заставил обнять себя за шею. Он тут же почувствовал могучее горячее тело, окутанное ароматным ореолом фруктового шампуня. Ладонью погладил по сильной груди, потом — ниже, по ставшему со временем помягче животу. Наличие домашней еды сделало Молоха круглее, и генерал хмыкнул, заметив это. Немножко потыкал его пальцем в живот.         — Ты виноват, — шутливо произнёс главнокомандующий. — Совсем раскормил.         — Ерунда, — отмахнулся Люциан. — Тебе идёт. Ты… Такой мокрый.         — Да ладно? Почему бы? Мы что, в ванной? — покачал головой Молох, притворно хмурясь.         — Просто непривычно, — осторожно возразил Моргенштерн. — Львиную долю времени я видел тебя в форме и всегда причёсанного и бритого. А сейчас — разнообразие.         — Думаешь, нам стоит куда-нибудь выбираться, чтобы для тебя мои изменения не были дикостью? — поинтересовался Молох, легко касаясь губами щеки генерала. Немного потёрся о побрившегося Люциана, свежего и ухоженного.         — Было бы неплохо, — охотно согласился генерал. — И желательно, чтобы это не был очередной поход в чёртову ледяную бездну, полную диких племён.         — Не говори, что тебе не было весело, — засмеялся Молох. — По-моему, тебе понравилось балансировать между жизнью и смертью.         — Там темнота пожирает всё живое, когда тухнет костёр! — всплеснул руками генерал. — Как это может быть весёлым?!        Главнокомандующий пальцами показал крошечную степень, в которой это всё-таки смешно и весело.         — Псих, — подытожил Моргенштерн и потрепал Молоха. Правда, насторожился, испугавшись реакции, а вдруг сделал что-то не так.        Но ничего страшного не случилось. Главнокомандующий лишь тихонько куснул его за ухо, заставив вздрогнуть от неожиданности и холодка, прошедшего по спине.         — Ты бы не оставался со мной, если бы тебе не нравились приключения, принцесса, — прошептал Молох в губы Люциану. — Нет. Тебе нравится ощущать дыхание смерти за спиной.         — Но не за твоей спиной, — резко возмутился генерал. — Запомни это. И впредь не рискуй жизнью так, как в драке с Вельзевулом.         — Я не мог иначе, — пожал плечами Молох. — Он оказался достойным соперником. И к тому же мы добились своего.         — Добились, — кивнул Люциан. — Но ты подумал, что со мной стало бы, если бы ты умер? Нет? Вряд ли.         — Я бы не умер, — возразил главнокомандующий. — Я всё-таки жив.         — На секунду ты умер, и не отпирайся, — Люциан взял Молоха за подбородок и твёрдо посмотрел ему в глаза.         — Ради того, чтобы услышать всё тобой сказанное, — фыркнул мужчина и погладил Моргенштерна по спине и ягодицам, помял их немножко.         — Это самый грязный трюк, который со мной проворачивали в таком случае. И тебя это всё равно не обеляет, — тихо возмутился генерал.         — Радость потери компенсировалась радостью обретения. Нет?         — Нет! — демонстративно выступил Люциан и крепко обнял Молоха. — Надо было не ложиться рядом, а воскресить и потом убить снова.         — Как-нибудь попробуй. Звучит интересно, — главнокомандующий выглядел так, будто всерьёз заинтересовался этим.         — Что? Оххх! — генерал притворно отвернул лицо Молоха от себя, и тот захохотал. Прижал Люциана к краю ванной и поцеловал. Поцелуй получился грубым и колючим — от щетины слегка зачесалось вокруг губ. Ладони главкома лежали на коленях раздвинутых ног генерала.         — Я никогда не умру, — на полном серьёзе пообещал Молох. — Слышишь? Никогда. Меня никто и никогда не сдвинет с места. Я с того света вернулся. Что тебе ещё нужно?         — Если ты умрёшь, мне некому будет готовить. Пропадёт мой кулинарный зачаток таланта, — улыбнулся Люциан. — И замёрзну ночью нахер.         — Не думай об этом. Не хорони меня, пока я жив, — Молох уткнулся носом в живот генерала и потёрся о кожу, чувствуя её терпкий вкусный запах. — Я знаю, что воскрешение стоит дорого и оно тебе не по карману, так что даже не допускаю возможности смерти. Как я тебя тут брошу одного? Сама подумай, принцесса. Да тут целая очередь ублюдков ждёт, пока я умру, чтобы улучить возможность потискать тебя, я уверен.         — Параноик, — тихо усмехнулся Люциан. — Нет никакой очереди.         — Это ты так думаешь. А если очереди нет, то появится. Если на тебя клюнул я, клюнет и ещё какой-нибудь психопат.        Моргенштерн на секунду потерял нить разговора, поскольку в голову ударила кровь после того, как Молох губами коснулся внутренней стороны его бедра. Тут же генерал понял, что хочет, чтобы тот продолжал.         — Может… — протянул Люциан и закинул ноги мужчине на плечи.        Генерал чувствовал колючие щёки Молоха и кусал губы, крепко держась за край ванной. Надеясь не рухнуть, он напрягся всем телом. Стали лучше заметны тренированные мышцы, вид которых главнокомандующему всегда так нравился. Он поднял голову и языком коснулся напрягшихся сосков. Люциан закрыл глаза, шевельнулся — и тут же резко соскользнул в ванную. Молох засмеялся и поднял генерала из воды. Мокрого, немного испуганного.         — Да, пожалуй, это ничто в сравнении с купальнями, где можно извращаться, как хочешь, — фыркнул главнокомандующий, вновь посадив Люциана на край ванной. — Ударился?         — Раньше тебя это не беспокоило, — заметил Моргенштерн.         — Потому что боль тебе причинял я, а не случай, — возразил Молох. — Я не всем горжусь, что с тобой делал.         — Да ладно? Серьёзно? Ты в чём-то раскаиваешься?         — Можно и так сказать, но это не значит, что я тебя на руках таскать буду, — оскалился Молох. — К слову, как раз новый ремень заказал. Мы казним столько предателей, что хватит обить всю мебель, сделать перчатки, сапоги и, возможно, плащ.         — Да, это больше похоже на твои обычные речи, — Люциан похлопал того по щеке. — Ремень с пряжкой, да?        Молох безумно улыбнулся и закивал. Генерал вздохнул, подумав о том, насколько глубокие обычно следы та оставляет.         — Может, лучше бандаж? Помнится, ты ещё не все техники попробовал.         — Гм, можно, — подумав, ответил Молох. — Зафиксировать тебя в открытой позе, чтобы ноги раздвинутые были, и иметь, пока не заплачешь в мольбе…         — Не буду умолять. Даже не рассчитывай, — заупрямился Люциан.         — Ну, значит, помучаю тебя чуть дольше. Мне же лучше, — ухмыльнулся главнокомандующий. — Будешь скулить, как сучка.        Чтобы прекратить расцветающий садизм, Люциан поднял голову и поцеловал Молоха — мягко и влажно, с языком, чтобы почувствовать особый вкус грубых губ. Чтобы сердце пропустило удар, как в первый раз, вновь ощутить волнение и лёгкий трепет. Раствориться в объятиях, самому стать этой горячей водой, облегающей тело Молоха. Превратиться в ароматный запах, обернуться частью этого сумасшедшего, но харизматичного диктатора. Люциан подозревал в себе стокгольмский синдром, но было так сладко и безмятежно пребывать в этом состоянии. В конце концов, Моргенштерн не представлял другого развития событий с кем-то другим.        Он бы не смог стать счастливее. Никто другой не отнёс бы его в спальню на руках, чтобы потом умело, при помощи боли и удовольствия, довести его до крика. Заставить обожать и ненавидеть, возвышать на личный пьедестал и тут же свергать. Люциану даже вечности не было бы достаточно, чтобы пресытиться Молохом. Бесконечности ничтожно мало, чтобы заставить Моргенштерна сказать «хватит». Нет. Всё равно что при жизни отказаться от кислорода или воды. Сказать «нет» самой жизни. Как и почему Люциану стал дорог этот больной ублюдок — было для самого генерала загадкой. Но факт оставался фактом. Кто-нибудь бы сказал, что Молох держит его насильно при помощи каких-то психологических техник и Люциана необходимо спасти. Но от кого? И зачем? Моргенштерн бы упрямо настоял на том, чтобы его оставили в покое.        Молох говорил с Люцианом на понятном ему языке боли — самом честном и простом, приправляя болтовню оргазмом, ведь в каждом разговоре есть кульминация, есть цель. Со временем главнокомандующий становился мягче по отношению к нему — и Люциан воспринимал это как постепенное воскресение Молоха. Он вытащит все гвозди из его распятой души. Залечит все раны. Утолит любой голод. Застелет холодной пеленой любую горячку.        В обмен на эту искреннюю и простую любовь. Когда Молох не может спать, если Люциан не стискивает его руку во сне и та не затекает. Спит беспокойно, если рядом не ворочается и не толкается строптивый генерал. Не болтает всякую чепуху. Не хмурится или не улыбается во сне. Не заваливается на него почти всем телом, обнимая рукой и ногой, будто заявляя своё личное право на главнокомандующего.        Всё было гораздо понятнее, чем могло показаться на первый взгляд.