Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда

      Как-то раз Люциан Моргенштерн ради интереса купил авиабилеты в сторону Израиля, чтобы посетить историческую родину Молоха. Позитивное путешествие, учитывая то, какой кровавой баней могло оказаться прошлое главнокомандующего. Верхний мир показался генералу забавным местом: можно послушать музыку в самолёте, посмотреть клипы, пощёлкать орешки, пофлиртовать со стюардессами, и они ответят милой и сдержанной улыбкой.       Ничего не предвещало огромного алтаря из холодного чёрного камня, на вершине которого возвышалась грубо высеченная голова быка. Разумеется, раньше она была украшена золотом, но авторитет культа со временем пал в глазах мародёров. Алтарь находился на одиноком холме, обдуваемом тёплыми и стремительными ветрами. Люциан вытер пот со лба и присвистнул. Вот у него не было собственного алтаря, и это немного ударило по самолюбию.       Демон сделал несколько шагов и дотронулся до раскалённого под палящим солнцем камня — и отдёрнул руку, раздражённо шикнув. Люциан плюнул на подушечки и сердито посмотрел на голову быка, будто обратившись к Молоху.       — Я уже понял, что ты рад меня видеть, Мо.       Откуда-то раздался тихий звон, похожий на шелест множества металлических монеток. Генерал стал оглядываться в надежде увидеть источник, но, конечно же, не обнаружил его. Усмехнулся, когда обнаружил на камне внезапно взявшийся выпуклый след, напомнивший ладонь по очертаниям.       — Этого здесь не было, — заметил генерал, вновь посмотрев на бычью голову с равнодушными пустыми глазницами.       Это не помешало Люциану положить ладонь на след. На этот раз демон не обжёгся — он внезапно потерял сознание. В мгновение ока реальность окрасилась в неприятные и тусклые цвета. Моргенштерн открыл глаза и обнаружил, что находится в самом разгаре процесса жертвоприношения. Генерал резко отошёл от алтаря и стал оглядываться, удивлённый и немного напуганный. Он прошёл насквозь людей, державших на алтаре плачущего младенца.       Демон нахмурился и решил посмотреть, закончится ли это тем, что он ожидает. Люди спорили и кричали, вдали волчицей выла мать ребёнка. Палач держал занесённый над ребёнком булыжник.       «По крайней мере, он удостоится быстрой смерти», — со слабым сожалением подумал Люциан.       Моргенштерн не стал смотреть, как младенца размазывают по камню булыжником. Он отвернулся и упустил момент, когда люди обагрили одежду кровью в одно мгновение. Детский плач затих. Взвыла мать. Люциан поморщился и отошёл. Он давно перестал бурно реагировать на жертвоприношения — слишком много их видел. Эмоции закончились на третьей сотне. Однако внутри осталось едва живое чувство пустоты и негодования. Люди уподоблялись демонам, когда платили кровавую цену за свои эгоистические желания. Не то что бы Люциан был против, но люди, в отличие от демонов, имели право выбирать — бросать камень или нет. Почему-то всегда бросали.       После того, как люди затихли, ожидая результата, послышался дьявольский хохот. Вспыхнуло потухшее кострище. Все присутствующие замерли от ужаса.       — Ещё! — вскрикнул жрец. — Он просит ещё!       — Но это же… уже пятый… — неуверенно начал возражать один из язычников.       — Вы хотите вызвать гнев нашего господина? Хотите, чтобы ваши головы превратились в это?! — завопил жрец, указывая на залитый кровью и забитый мясом алтарь.       Постепенно кровь куда-то сливалась — видимо, в алтаре был предусмотрен слив. Куда стекала кровь — Люциан ума приложить не мог.       Люди вяло запротестовали, и привели следующую жертву. Люциан не стал смотреть продолжения и вместо этого начал искать Молоха взглядом. Демон не мог не появиться, если на его алтаре происходила такая мясорубка. Неужели он так талантливо скрывался? Или решил не являться, нарушая договор с людьми? Или его заместитель запаздывает?       Когда жертву умертвили, пламя зарычало и взвилось вверх. Послышался громкий шелест множества монет, и бычий череп клацнул зубами. Всё заполонил мрак, несмотря на день, и в черноте белым пламенем горели пустые глазницы. Послышался зловещий голос. Люди наперебой начали просить милости и помощи. Умоляли о смерти недругов, богатом урожае, улучшении потенции. Молох всё пропускал мимо ушей, кроме просьб о чьей-нибудь массовой смерти.       Люциан видел перед собой массивную фигуру, скрытую в чаду костра, с бычьим черепом на голове. На рога черепа кое-где были намотаны пряди светло-рыжих волос. Слышалось тяжёлое и хриплое дыхание. Один вид этого существа вселял в людей первобытный ужас. Существо будто вышло из кошмаров, навеянное непроглядным мраком.       Генерал услышал тихий хмык за спиной и вздрогнул.       — Не слышал легенд обо мне? Эти олухи пустили поверье, что волосы у меня потемнели от крови моих врагов. Звучит глупо, но они недалеки от истины.       Моргенштерн фыркнул и покачал головой, ощутив облегчение.       — Дай угадаю: я нахожусь в неудачном месте в ненужное время?       — Да нет, — кинул главнокомандующий, пошевелив и похрустев шеей. — Мог бы позвать меня с собой, а не копаться украдкой в фамильных тайнах. Задавать вопросы совсем не стыдно.       — Когда лакей спросил, какой кофе ты хочешь, ты размозжил ему голову, — мягко заметил Люциан.       — Их обучают, когда берут на работу, — поморщился Молох. — Этот олух умудрился не запомнить простую вещь и поплатился за тупость.       — Если каждый будет платить за тупость, никого в мире не останется, — усмехнулся генерал.        Молох пожал плечами и прошёлся вдоль костра сквозь людей, с подобострастием унижающихся перед могущественным демоном, явившим свой жуткий лик.       — Пока только я сокращаю популяцию идиотов, так что полного истребления опасаться не стоит, — он оскалился, и лицо жутко исказилось пляской теней от пламени. — Скажи, что ты чувствуешь, глядя на эту фигуру в черепе?       — Обычный костюм для выхода в свет любого уважающего себя демона? — хмыкнул Люциан. — Наряд подобран со вкусом, так что мои комплименты его стилисту.       — Как смешно, — покачал головой Молох. — Это не весь процесс жертвоприношения. По праздникам здесь танцевали гибкие юноши в чёрных нарядах и славили меня. Знаешь, откуда звон монет? Именно. С их незатейливых нарядов. Чем больше их танцевало, тем сильнее мне хотелось откликнуться на зов. Где звенит громче, туда я и направляюсь.       — Звучит как идея для ролевой игры, — ехидно улыбнулся Люциан. — Даже не надейся затолкать меня в нечто подобное.       Молох присел на окровавленный алтарь и сложил руки на груди.       — Правда? — он поднял брови. — А по-моему, ты согласен.       Генерал хотел что-то возразить, но холодок, пробежавший по груди, быстро дал понять, что Молох использовал один из излюбленных грязных приёмов — превратил хорошую хлопковую рубашку и брюки в нечто, похожее на костюм для ритуальных танцев.       — Иногда я тебя так ненавижу, — досадливо проворчал Люциан под самодовольный хохот Молоха. — Задавать вопросы не стыдно! — передразнил генерал.       — Если я задаю вопросы, значит, у тебя уже как минимум одна кровоточащая рана, — оскалился главнокомандующий. — Всё ещё хочешь что-то мне сказать?       Генерал вздохнул.       — Да. Люди расходятся, и нам тоже пора. Отлично повеселились, — Люциан развернулся, чтобы уйти, но неожиданно споткнулся — и не упал. Посмотрел на ноги и всплеснул руками.       — Серьёзно?!       Молох продолжал ухмыляться и упиваться своим положением.       — Умилостиви своего бога, а потом ступай, куда хочешь, принцесса.       — Это такой нестандартный способ заставить ублажать себя? — саркастично произнёс Моргенштерн, обернувшись.       — Заставить? Насколько я помню, в танцевальном наряде здесь не я, — прищурился Молох. — Так что это, скорее, ты настаиваешь на том, чтобы я посмотрел, на что ты способен. Тебе повезло: я милостив и готов смотреть.       Люциан подумал, что Молох — самая большая редиска на свете. Ему хотелось дать по наглому лицу покрепче, но он всё ещё не мог сдвинуться.       — С парализованными ногами танцевать тяжело, знаешь ли, — с вызовом кинул генерал.       — Хорошо, что не предусматривается обувь — ты бы и на неё пенять начал, — хмыкнул Молох и резко наклонился чуть назад — пропустил удар Моргенштерна в челюсть.       Люциан ругнулся и внезапно оказался на коленях главнокомандующего. Вздрогнул от горячего и угрожающего шёпота.       — Если ты хорошо мне станцуешь, то не окажешься в этом костре. Думаю, ты знаешь, что гореть — очень, очень больно, малыш.       Моргенштерн оценил весомость аргумента и высоту положения мужчины.       — После огня я буду некрасивый — нечем будет любоваться.       Молох схватил демона за волосы.       — Живо, — и толкнул вперёд.       Люциан натянуто улыбнулся и взмахом руки затушил костёр. Исчез. Всё покрыла темнота. Широкие ленты непроглядного тёмного материала на рукавах заплясали в призрачном танце подобно змеям. Не было слышно звона — мелодичные шорохи. Молох стал зажигать одинокие огоньки, чтобы различать скромного танцора в темноте, — они запорхали призрачными светлячками. Главнокомандующий наблюдал за изгибами бледного и хлёсткого тела Моргенштерна. Любовался тем, как появляется и исчезает лукавая улыбка Люциана. Моргенштерн кружится, подцепляя пальцами ног тёплый песок под ногами, и его рубиновые глаза мерцают в полумраке.       Молох чувствует невесомые прикосновения лёгкой тёмной ткани к щекам и испытывает непреодолимое желание рухнуть в темноту вместе с Люцианом. Генерал — птица гордая и красивая. Пнёшь — полетит. И не устанешь любоваться — так хорошо полетит. Может, сила пинка равнозначна силе красоты полёта — кто знает, Молох в любом случае не поскупится.       Главнокомандующий вспомнил, как лежал под палящим солнцем, загорал и любовался танцующими молодыми людьми в замысловатых одеждах. Кислое вино не так радовало его, как красота — не покорная, но с характером. Ему никогда не нравились женоподобные юноши с бесформенными и аморфными телами. Стоило привести одного такого к алтарю, как у случайного человека разрывало голову мощным взрывом. Это пугало и предостерегало остальных. Хватало одного примера для науки последующим десяткам поколений.       Молох чувствует терпкий запах вспотевшего и запыхавшегося генерала. Воображение рисует немного влажные и привлекательные губы, гладкую и крепкую грудь, бёдра, просящие ласки. Танец дурманит главкому голову, и он тянет за одно из призрачных чёрных крыльев — широкую ленту наряда. Люциан неуклюже врезается в мужчину и грязно ругается, но это не портит романтики. Молох присаживается на алтарь и возвращает генерала на колени.       — Для ленивого и дерзкого вояки ты двигался достойно, — произнёс довольный главнокомандующий и прищурился.       — «Достойно»? — шутливо возмутился генерал. — За все мои старания?       — Ну, я мог тебя убить, — фыркнул и пожал плечами Молох.       — За плохой танец? — Люциан нахмурился и недоумённо посмотрел на демона.       — Ценю искусство, — рассмеялся Молох, однако генералу смешно не было.       Чтобы разрядить обстановку, главнокомандующий приподнялся и коснулся губ Люциана. Генерал не успел ничего возразить — вынужденный поцелуй получился желанным и терпким. Моргенштерн отстранился и посмаковал волнующее чувство. После прикосновения к губам ему захотелось продолжения. Молох по азартному блеску в глазах понял, что Люциану мало — и вновь поцеловал его. Почувствовал пальцы генерала в волосах. Ощутил острое желание порвать ткань ко всем чертям — и насладиться гладкой кожей. Насколько это возможно, учитывая множество шрамов.       — Ты занимался здесь сексом? — тихо поинтересовался Моргенштерн.       — Я тебе не Азазель, — строго заметил Молох. — Это место девственно и непорочно.       — А если я его опорочу? — заухмылялся Моргенштерн, гордясь внезапной и наглой мыслью.       — Интересно, насколько хватит твоей фантазии, — хмыкнул главнокомандующий.       И почувствовал ловкие пальцы Люциана на своей ширинке. Ну, конечно. Это как заставить хозяина дома ограбить себя самого. Гораздо интереснее не калечить кого-то, но смотреть, как кто-то калечится сам. Не рвать чьи-то любимые письма, но заставлять рвать владельца. Очень милое чувство. Примерно то же самое почувствовал Молох, когда понял, что хочет взять Люциана прямо здесь. За тысячи лет никто не смел из страха смерти осквернить это место, даже сам Молох предпочитал лишь кровь — и ничего больше. Однако ретивый генерал не сдержался. Кончить на алтарь любимого бога, занимаясь с ним любовью. В экстазе не религиозном, но более искреннем и поразительном — прокричать его имя. Оседлать чудовище.       — Ты не боишься меня даже после увиденного? — часто дыша, выдохнул Молох, внимательно всматриваясь в лицо Люциана, двигающегося на его члене.       — Ты не убьёшь меня даже после сделанного? — резонно ответил Моргенштерн и замер, утопая в золотистых глазах главнокомандующего, одурманенный их блеском. Он дрожал всем телом, зачарованный духом жестокого божества.       Главнокомандующий опьянел, и его когти проскользили по лицу генерала. Остались глубокие кровоточащие борозды. Люциан закрыл лицо руками и тихо завыл от боли — Молох провёл красными и пахнущими железом пальцами по ещё теплому камню алтаря — и ощутил небывалый прилив сил. Генерал почувствовал привкус железа на губах от пальцев Молоха — мягкого и почти ласкового прикосновения. Он не различал лица мужчины, полуослепший от боли и заливающей глаза крови. Послушно коснулся пальцев губами. Ощутил прохладу от влажных подушечек по всему телу. Молох приходил в экстаз: Люциан чувствовал, как пульсирует его член. Это чувство заставило его задрожать. Генерал скользкой от спермы ладонью провёл по тёплому камню алтаря. И очень больно укусил Молоха за губу с победным ощущением, будто крыл карту в игре.       Молох фыркнул, оценив жест, и начал губами касаться ран на лице. Медленно и бережно целовать. Если бы не раны, Моргенштерн бы насторожился. Не поднимая головы, генерал часто дышал и водил руками по мощному телу, постоянно ощущая грубую ткань униформы.       — Страшно? — сдавленным голосом, полным желания, пробормотал главнокомандующий.       Люциан усмехнулся и притянул его за галстук к себе.       — А тебе? — и стал двигать бёдрами интенсивнее, заставив Молоха ненадолго забыть о жажде насилия.       Главнокомандующий откинул голову и позволил себе расслабиться, отдавшись в руки ретивого наездника. Его руки хаотично ласкали изгибающееся тело, и было достаточно просто того, что пальцы чувствовали горячую, влажную от пота кожу.         — Жду не дождусь момента осквернить твой алтарь, мой мальчик, — щурился главнокомандующий, наблюдая за покачивающимися прядями волос Люциана и его искажающимся от оргазма лицом.         — Пошёл ты, — у генерала не было алтаря, и они оба об этом знали.        Молох посчитал это достойным поводом для его воздвижения.