***
Пятый день в Библиотеке, а замученных тестами и проверками новеньких уже затащили играть, и не во что-нибудь, а в самую идиотскую игру на свете. Предложила это, как ни странно, Снежана, посчитавшая, что это поможет отвлечь Ингу и Сашу от неприятных мыслей. Вот только сама Снежана улизнула, когда после ужина Тамара, воодушевленная её идеей, выуживала из мусорного ведра бутылку от газировки. — Урашечки! — Инга сделала сальто на кровати, чуть не свернув себе шею. Новые способности превратили и без того подвижную девушку в гиперактивного ребёнка с шилом в одном месте. — Все садимся в круг! — приказала Тама вошедшим. — Правила те же: кто крутит бутылку, говорит тому, на кого она указала, что ему делать. — Поцелуи можно загадывать? — Только поцелуи, без продолжения банкета, — милостиво разрешила Тама. Здоровым глазом Инга заметила, как Саша собрался куда-то свалить. После секундного раздумья, девушка соскочила с койки и крепко вцепилась обеими руками в его предплечье. — Куда это ты собрался, а, детка? — в ответ он вздохнул, лениво развернулся и сел, грубо высвободившись из её хватки. — Куда целовать? — нарочито громко спросила Инга, нервно хихикнув, словно она уже готовилась выполнять чьё-то желание. — Конечно сюда, цветик, — Тама игриво провела указательным пальцем по своим маленьким губам. Роковая бутылка от колы завертелась в центре круга как юла. Все краснели как раки и восклицали, когда на них указывало горлышко, но послушно выполняли указания. Градус стыда и веселья повышался с каждым ходом, и, наконец, дошёл до такой степени, что студенты стали загадывать только поцелуи, найдя вариант с выполнением желаний довольно скучным. Только Матвей обнаружил в этой игре выгоду и заставлял остальных игроков то ходить ему на кухню за чаем, то делиться припасённой едой, то обмахивать его папкой для бумаг — в комнате становилось все жарче, но окно открывать никто не спешил. Инга кричала громче всех, хлопала, подначивала, ржала, как табун лошадей, и всякий раз Саша хмуро оборачивался в её сторону. Нарушительница его важных тяжёлых дум (небось о судьбах мира) невинно хлопала ресницами в ответ на его раздраженный взгляд и продолжала обезьянничать, как десятилетка. — Ну можно я лучше Евгеньевну? Да хоть Прасковью! — жалобно протянул Матвей под очередной взрыв хохота, покраснев до кончиков ушей. Расплата за помыкание студентами пришла в лице Маргариты, которая смотрела на него с непривычно довольной улыбкой. — Перестань, что ты как маленький, — сказал Антон, хитро ухмыляясь, хотя у самого щеки алели не меньше, — быстрее сделаешь, быстрее кончится. Как будто я этого так хочу. — Давайте уже! — подтолкнула Маргарита, по вине которой эти двое должны были пережить величайший позор в своей жизни. Зажмурившись, Матвей приблизился к Антону, но дальше этого продвигаться, похоже, не собирался. — Ну что, на счет три? — поддержал его Антон. — Раз… — Три! — заткнул его Матвей, буквально вдавив в Варчука неуклюжий и, судя по звуку, очень мокрый поцелуй. От неловкости он схватил Антона за плечи. Тот же просто замер, выпучив глаза и стараясь не упасть от такого напора. Главная яойщица ордена книгочеев — Тама — вскричала пронзительнее всех, уделав в громкости даже Ингу. — Боже мой, какая страсть, — пробормотала Рита, ошарашенная прытью Матвея. Рыжий, наконец, отпустил Антона и, пряча глаза, вернулся на свое место. — Обязательно как-нибудь повторите. Было видно, что её ожидания оправдаются. Инга оценивающе посмотрела на Корецкого, и поняла, что на месте Антона точно не устояла бы перед такой рыжей прелестью. Даже при наличии рыжей прелести женского пола. — Да! Дождалась! — радостно заорала Инга, когда горлышко бутылки, запущенной Лабудином Вторым, указало на неё. Тамара глянула на жертву из-под капюшона своего кигуруми и медленно, с торжеством провозгласила: — Итак, Инга Шелковиц, самый громкий рыцарь сего Круглого стола, — Инга изогнула бровь: — Во имя своего короля поцелуй того, кого ты любишь больше всех в этой комнате. Сердце девушки провалилось в живот. Тамара, наверно, единственная, кто знает немного больше, чем остальные, уже сделавшие выводы из знаков внимания, которыми Инга осыпает Сашу. И Тама решила ей помочь в силу своей доброй души. Тактическая ошибка, мой король. Так поступать не стоило. Горло и грудь сдавило, отчего стало невероятно трудно дышать. Инга через силу сделала глубокий вдох, для театральности закатив глаза. Встала, посмотрела на Сашу. Злой, скрытный. Как всегда при взгляде на Ингу. Да плевать, терять уже нечего. Хуже чем есть, уже не станет. Она вздохнула еще раз, чтобы хоть немного расслабиться и присела на корточки рядом с ним, придвинувшись почти вплотную. — Ну, иди ко мне, любимый. Он нахмурился еще больше, немного отклонился, чтобы заглянуть Инге в лицо. В серых глазах ничего, вообще ничего. Уголки губ опустились ещё ниже. Девушка потянулась к нему. — Перестань, уже даже не смешно! — отпрянув, раздраженно выплюнул он. Легкий гул в комнате стих. Инга быстро выпрямилась и усмехнулась. — Да шучу я, придурок. Она провела рукой по его волосам и повернулась к сидящей неподалеку Таме. Ее взгляд был полон такой жалости, что Инге стало противно. Медленно она подошла к ней, присела. Молчание в комнате стало мертвым. Шелковиц взяла в ладони ее маленькое личико и нежно коснулась Тамариных губ. Так, как хотела коснуться Сашиных. Кто-то присвистнул. Инга поняла, что у собравшихся людей произошёл разрыв шаблона. Вот так спектакль она устроила. — Прости, пожалуйста, — прошептала Тама тихо, чтобы услышала только Инга. — Всё норм, — она погладила картавого, виновато ссутулившегося трикстера по щеке и поднялась. В носу закололо. Инга сунула руки в карманы шорт и покачалась на пятках. Несколько пар глаз уставились на неё в полнейшем шоке. Только Саша, сжав зубы, смотрел куда-то в сторону. — Что-то не так? — спросила Инга. — Эт чё, смена ориентации по ходу сюжета? — вякнул Матвей. Инга попыталась улыбнуться, но губы задрожали так, что у неё вышла лишь странная кривая усмешка. — Пойду… покурю, — неожиданно для самой себя выдала она. Нос заболел невыносимо. Глаз наполнился мерзкой солёной водой, и девушка, почти ничего не видя, вылетела из этой треклятой комнаты, оставляя в воздухе тающий лазурный след.***
Прямо в майке и пижамных шортах Инга выскочила из здания общаги. Ранний март, девять вечера, но режущий морозный воздух даже не заставил поёжиться. Тело было разгорячено бегом, а внутренности — согреты стыдом, тягучим, как смола. Резкая смена температуры была даже приятна; от кожи книгочейки пошёл пар, словно она только что вышла из бани, а волосы, прилипшие ко лбу, заледенели в одно мгновение. Зад и спина промокли сразу, как Инга приземлилась на заиндевелую скамью во дворе. Девушка сама не знала, зачем сообщила всем, что идёт покурить. Она никогда в жизни этого не делала. Хотя, если бы ей сейчас кто-то предложил сигарету, она бы точно от неё не отказалась. — Могу угостить, — послышался незнакомый голос. Рядом с Ингой словно из воздуха возник молодой блондин с широкой ухмылкой соблазнителя и диким взглядом повелителя мира. Он любезно протягивал открытую пачку «Мальборо». — Вы типа чародей? — спросила Инга, вытаскивая одну сигарету. — Клёво мысли читаете. — Не совсем, — усмехнулся человек, жестом фокусника извлекая зажигалку из рукава. — Круть. — А это типа модно? — он указал на повязку Инги, всю изрисованную звёздочками и планетами. — Не совсем, — девушка немного оттянула её, демонстрируя свою проблему. — Оу, — мягко округлив губы, выдохнул он, пока Инга подкуривалась, — прошу простить мне мою бестактность. Ну и дерьмо. Рот наполнился мерзким, горьким горячим дымом. Инга знала, что его нужно вдыхать, но поперёк горла все ещё стоял тугой ком. Девушка закашлялась, буквально выплюнув табачное облако в лицо собеседника. Глаз опять затянуло пеленой слёз. — Я не обидчивая, дядя. — Инга вдохнула холодный чистый воздух и снова кашлянула. — Можешь не переживать о правилах этикета. В горле и в носу остался едкий вкус, отчего даже дышать стало противно. Инга вытерла глаз и подумала, что даже эта сигарета — не самое тупое решение, принятое ей за последний час. — Вы из какой книги? — в лоб спросила она. Кажется, незнакомец не понял. Свел брови к переносице, но взгляд остался таким же малоосмысленным, блуждающим, как у безумца. — Как сказать… Полагаю, в Евангелии обо мне упоминается, — ответил он, мгновение подумав, и опять широко улыбнулся. — Странно. Эти сигареты, значит, в реале полное говно, а не потому что они из чернил. Я обозналась, извиняйте, — пробормотала Инга. Этот ненормальный начинал ей нравиться. Тут его улыбка стала еще шире, глаза заблестели; он осмотрел здание общаги за их спинами и поднял взгляд выше. Инга выпучила глаза — неужели он видит замок? — А-а-а, так я добрался до той самой Библиотеки! Милый домик. Похож на детский санаторий. — Он опять посмотрел на успокоившуюся Ингу. — Ты решила, что я — жалкий плод человеческого воображения, юный книгочей? Обижаешь. Инга затянулась еще раз, попробовав протолкнуть дым в лёгкие. Непомерная гадость. — Вы слишком… колоритны для реального человека. И хрен поймёшь, что вы забыли в нашей глуши в такое время. Потому я так и подумала. — Вот это неправильно, я вполне себе реален, хоть я и есть из книги. — Он встал и нетерпеливо прошёлся перед Ингой. — Ну что, каково это — видеть наяву того, о ком только читала? — Не уверена, что читала Евангелие, — осторожно ответила Инга. — Ты никогда не задумывалась над тем, зачем авторы придумывают своих персонажей? У них хватает наглости выдумать почти живого человека, который зачастую срисован с кого-то живого, а затем просто надавать ему какие-то черты характера, словно он обладает одними этими чертами, и пустить его в мир умирать или побеждать. Как смеет писатель определять поведение существа, которое может ожить и, главное, осознать себя живым и равноправным с реальными людьми? Смотри, мой главный герой — умный и сильный духом прирожденный лидер, внимательный ко всем, кто ему дорог, несущий благую весть всему миру, готовый погибнуть за грехи чужих, совершенно не знакомых ему людей. Слишком приторно, не думаешь? Разве автор имел право так упрощать человеческую природу и легкомысленно вбрасывать самоотверженного героя, который мало общего имеет с реальным прототипом? Знаешь, сколько нейронов в твоем мозгу?! — он вдруг вскрикнул. — Много. — Охренительно много! И в каждом таком нейроне сидит свой таракан, который может проявить себя в любой момент жизни. Нрав, темперамент, научные определения о характере человека — всё это бред. Нельзя сказать что-то точное, основываясь на усреднённой информации, потому что люди уникальны тем, что каждый из вас может все, потому что каждый человек — Вселенная, богатством возможностей которой пользуются лишь единицы. Человек закончил свою бессвязную тираду и возвёл глаза к небу. — Да вы совершенно поехавший, — с восхищением заявила Инга. — Грядет невероятное веселье, дитя. Увидишь, перемены уже начались. — Да-да, конечно. Может, скажете хотя бы, кто вы? — Да я теперь суперзвезда. Антисуперзвезда, — он насмешливо подмигнул девушке, развернулся и пошел прочь. Возле забора он обернулся и крикнул: — Имей в виду: Библия — одна из немногих книг, реальных героев которой нельзя загнать обратно. Запомни это как следует! — Нет проблем! За спиной раздался хруст снега. — Кто это был? — в его голосе слышалось недовольство. — А? Я никого не видела. — последняя затяжка первой в жизни сигареты — и Инга кинула её недокуренный остаток в снег, а затем подняла глаза на полностью одетого и неизменно хмурого Сашу. — Ты замерзнешь, — сказал он, помолчав. — Ти замегзньешь, — пискляво передразнила Инга. — Что за детский сад? — Чьто за детьський сад? — Инга… — Господи, отстань. Ты пришёл читать нотации? — С каких пор ты куришь? — Ура, я угадала, — Инга развалилась на скамье, чувствуя, что начинает дрожать. — Две минуты как. Он промолчал, но не ушел. Похоже, кое-кто вправил ему мозги. — Почему ты не сказала мне до этого?.. Инга вздохнула. — У тебя бывало такое, что засядет какая-нибудь херня в голове и не дает тебе покоя сутки напролет? — Каждый день. — Вот и у меня тоже. Целых три херни. Ты слыхал, что насекомых на планете больше миллиона видов? И каждого по миллиону штук. Скорость их реакции в дофига раз быстрее нашей, а способность выживать в экстремальных условиях выше, чем у всех остальных классов живых организмов вместе взятых. А теперь представь, если у них всех в один момент появится интеллект типа человеческого. Мы слабые, и они точно решат, что пора бы заканчивать все это дерьмо с властью над природой человека, и будут правы. Нам будет трындец, Саш. Упаси господь насекомым стать хоть немного более развитыми. — М-м… — А еще ты знаешь, Саш, ты знаешь, что ни одна научная теория не имеет точного подтверждения на практике? Что все, что мы изучаем, может быть враньём? Мы же нихрена не знаем ни о чём. Мы вообще непонятно чем занимаемся, непонятно куда стремимся, непонятно кем и когда сделаны. Как так получилось, что люди могут управлять стихиями, а внутрь нас попали чернила? Почему именно мы стали быстро бегать и покрываться камнем? Зачем жизнь-то нужна, если я не имею понятия, кто я и где я? Может, мы просто чей-то эксперимент, и находимся не посреди космоса, а под куполом, и за нашим развитием следят и записывают, как мы себя ведем, с кем трахаемся и что жрём по ночам? Орден книгочеев — это просто одна из веток, за которой ведут отдельное наблюдение, ад и рай — другая ветка, и живем мы по чужим выдуманным законам, чтобы было проще, не пришлось никому ничего объяснять, и плюс найти занятие для пары миллиардов особей нашего разросшегося вида. Так нахер мы здесь, я не понимаю? — Ты себе окончательно мозги отморозила. Пошли назад. — Он был явно удивлён, что Инга в состоянии помимо восторженных воплей при виде него изрекать относительно осмысленные фразы, хоть и совершенно не связанные с ситуацией, злиться, хамить, огрызаться. Инга положила руки на ледяную спинку скамьи и откинула голову. Так бы и примерзла здесь. — Хорошо, а третья херня? — выражение лица Саши смягчилось. — Чего? — Которая засела у тебя в голове. — Ты серьёзно не понимаешь? — Инга посмотрела на него, как на идиота, и снова запрокинула голову. — Инга. — Что. — Почему ты мне не сказала об это прямо? — А оно тебе надо было? Ты не можешь это даже с юмором воспринять, сразу ощетиниваешься, как дикобраз. «Уже даже не смешно!» Господи, да даже Антон стерпел, когда его Матвей облизывал! — девушка опять посмотрела на него. Красный нос. Серые глаза. В них больше нет равнодушия, но зато есть блевотное беспокойство и растерянность. — Всё могло бы быть не так. Я даже не понял, как реагировать. Мне правда казалось, ты шутишь. — Неужели? Саш, мне честно очень жаль, — Девушка поднялась. Морозная корка больно стянула кожу. Тело била мелкая дрожь. — «Шутишь». Я ведь дура. Третьестепенный персонаж, периодически возникающий в твоей жизни ради комичности сюжета. Алиновский смущённо промолчал. Сделал попытку взять её за руку и увести с улицы, но она тут же отлетела от него. По ходу, впервые в жизни. — Ну нет, — девушка сложила ладони рупором и крикнула в сторону общаги: — Тама, мне уже плевать! Пусти его назад! Инге было жутко холодно, пальцы едва шевелились. Во рту было горько и сухо, как в пустыне. Она дрожала рядом с пришедшим извиниться Сашей, который этого делать не умел. Ему по сюжету не положено извиняться и волноваться о её чувствах. А Инга не знает, почему она до сих пор рядом, потому что по сюжету дуре не положено что-то знать.