***
— Покажи ещё раз, — попросил мальчик. Отец щёлкнул зажигалкой, и в полумраке дрогнул язычок огня, отразившийся в зрачках ребёнка. Тот наклонил косматую рыжую голову, разглядывая маленький огонек. — Спички от тебя спрятали, но ты все равно придумал, как добираться до огня, — добродушно усмехнулся отец, пригладив усы. Зажигалка нагрелась, и он погасил её, тут же встретив разочарованный взгляд сына. — В выходные едем на дачу, будем жарить шашлык и жечь скошенную траву. Матвей просиял. В глазах мальчика заплясали искорки, словно он уже держал в руках импровизированный факел, вынутый из травяного костра, и размахивал им, чувствуя себя повелителем огня.***
Ситуация была неловкая, но Матвей не чувствовал ничего, кроме приятного мандража. Старшие мальчишки смотрели на него снисходительно и в то же время с сообщническим любопытством — когда-то каждый из них был таким же внешне самоуверенным малышом с подгибающимися от страха коленками. Во время перекура на большой перемене несколько восьмиклассников вдруг обнаружили в курилке за углом переминающегося с ноги на ногу шестиклассника, слишком маленького даже для своего возраста, но достаточно наглого, чтобы попросить сигарету. Переглянувшись с друзьями, один из подростков, ухмыльнувшись, протянул рыжему смельчаку пачку папирос «Прима Ностальгия». — Ты курить-то хотя бы умеешь? Матвей пробормотал что-то невнятное, вложил сигарету в рот и поперхнулся. Восьмиклассники заржали. Высокий, с уже появившимися усами, парень выхватил у Матвея из пальцев «Приму» и щёлкнул ей в сторону, тут же затыкая ему рот своей сигаретой, у которой в отличие от «Примы» был фильтр. Корецкий протестующе замычал, пытаясь вывернуться, но внезапный учитель взял его голову под мышку и велел: — Вдыхай в себя! Что, не мужик что ли? Вторая попытка опять закончилась судорожным кашлем, но восьмиклассникам понравилось приобщать ребёнка к радостям курения. Матвея выпустили из захвата. От кашля у него заслезились глаза. Никто из старших не уходил, и Матвей понял, что раз он сам ввязался в это, то должен довести дело до конца. — Смотри, вдыхаешь в себя, опять вдыхаешь воздух и говоришь: «Ой, мама!» Будешь курить не в себя — будет рак губы, — со всех сторон посыпались советы. В третий раз у Матвея получилось. Он увидел, как тлеют бумага и дешевый табак чужой сигареты, почувствовал в лёгких распирающий жар, и вытолкнул дым через нос, сразу сплюнув от гадкого привкуса, оставшегося в глотке. Каждая затяжка дарила внутреннее тепло. Матвей неумело щёлкнул бычком и посмотрел на старших парней, которые засмеялись и стали хлопать его по спине, насмешливо поздравляя с первой в жизни сигаретой.***
С каждым вдохом в груди просыпался дракон. Матвей курил именно ради этого, удивляясь, что другим людям никотин приносит успокоение и забытье. Ему нравилось представлять, что живущий в грудной клетке ручной зверь просыпается, будоража всё его существо, дышит искрами, трясёт рогатой головой и ревёт от жаркого удовольствия. Тоска по жаре снова накрыла парня с головой — он никогда не мог согреться зимой. — Как ты? Антон облокотился о балконные перила, искоса поглядывая на новенького. Матвей, весь покрытый снегом, сидел на балконной ограде нахохлившись, словно замёрзший снегирь. Знакомый голос заставил его повернуться. — Норм, — прохрипел он от долгого молчания и дыма. Горло уже болело от сигарет, но внутренний дракон требовал ещё, и парень снова открыл пачку, чтобы достать сразу две. — Будешь? — Нет! — Антон ответил даже слишком поспешно, махнув рукой для убедительности. — Спасибо, нет, я бросаю. — На здоровье, — пожал плечами Матвей и затянулся шестнадцатой сигаретой за день. Они помолчали. — Знаешь, Костяной Дом можно пройти несколько раз, — Антон неуверенно переступил с ноги на ногу, не чувствуя заинтересованности со стороны Матвея. — Ну, знаешь, сначала полностью овладеть своим цветом, а затем снова сесть в кресло… — Нет! — Матвей содрогнулся и зажмурился. — Нет, нет. Не сейчас. Не сегодня, ни завтра. Ни в этой жизни. К чертям это дерьмо. — Что, тяжело было? — с участием спросил Антон, тут же поняв, что сморозил глупость. Корецкий снова повернулся к нему, злобно сверкнув лазурными глазами из-под капюшона. — Нет, как два пальца об асфальт, — сквозь зубы процедил он. — У меня было ощущение, что крюками вырывают лопатки и пять гребаных раз подряд ломают позвоночник. Я думал, что коньки отброшу в этом кресле, а ты предлагаешь сесть туда снова? — Я не предлагаю тебе делать этого сейчас, — Варчук примирительно поднял руки. — Всем тяжело, да. Мне вообще казалось, что я сгорю заживо. Стены и пол вокруг от жары прям… поплыли — ноги обварил почти до мяса, кеды сгорели прямо на мне… — Ты — маг огня?! — перебил Матвей. Перекинув одну ногу через перила, он оседлал их и резко наклонился прямо к лицу Антона. Тот заметил, что зрачки новенького лихорадочно бегают. Он осматривал, сравнивал с собой. Он явно пытался понять, чем отличается от стоящего перед ним мага огня, и не мог. — Мать твою, чем, чем я это заслужил? — воскликнул он и издевательски помахал руками, как крыльями, легко спрыгивая, практически слетая с перил на плитку балкона. — Как вообще можно определить… Это ошибка, точно ошибка. — К сожалению, это не ошибка. Ты никак не мог на это повлиять, — Варчук старался говорить как можно мягче. — Другой характер, другие стремления… — Откуда тебе знать, чем мои стремления отличаются от твоих, а? — Корецкий подошел к нему вплотную, так, что мог почувствовать чужое дыхание. Антон отклонился назад, избегая терпкого табачного духа, исходящего от новичка. — Не знаю, мы знакомы всего несколько часов, — сохранять самообладание становилось все труднее. — Я всем богам молился, чтобы получить огонь. Хоть одна радость, подарок от судьбы мне был положен? Да. И что же? — Корецкий встряхнул Варчука за грудки, свирепо глядя на него снизу вверх. Он был почти на голову ниже. — Многие предпочли бы своим способностям твою возможность летать. Это нереально. — Да что ты говоришь? Не надо меня этим успокаивать. Не надо вообще меня успокаивать, херов огнемаг. — Я всего лишь хотел помочь, потому что… — Антон осекся на полуслове и с внезапно появившейся силой оттолкнул Матвея от себя так, что тот чуть не упал на спину. Корецкий увидел, как в разрезе куртки, из-под футболки Антона по венам потекло расплавленное красное золото, гладкое смуглое горло зажглось, и Варчук схватился за него обеими руками, будто стараясь себя задушить. Матвей никогда не видел в глазах такого страшного отчаяния. В следующий миг Варчук, как дракон, выдохнул пламенем в сторону, которое лизнуло снег, налетевший за долгую ночь. Все ещё держа пальцы на шее, он сжал зубы и сполз по перилам на пол. Матвей коснулся пальцами снега — тот прилип к его руке, немного подтаяв. Огонь никак не подействовал на него. Парень недоумевающе обернулся, не понимая, привиделось ему это или нет. — Зачем ты оттолкнул меня, раз твой огонь безвреден? — через пару мгновений спросил он, отходя от своей злобы на невиновного в его беде человека. — Я, может, согрелся бы. — Для тебя он опасен, — Антон вытер губы тыльной стороной ладони, пытаясь встать. — Я ещё не научился себя контролировать. — А ты неплохо держался. Но я тебя всё равно довёл, — кивнул Корецкий и, неожиданно для себя, протянул огнемагу руку, помогая подняться. — А может, всё-таки попробуешь дыхнуть? Вдруг я жаропрочный. Варчук невесело фыркнул: — Даже не думай меня злить ради этого. — А есть другой способ? Антон улыбнулся краешком губ.***
В Библиотеке вырубился свет. Несколько студентов, сидевших в читальном зале без окон, начали искать выход, натыкаясь на столы, на стеллажи и друг на друга и негромко ругаясь. — Где Владя и Дёма? — послышался растерянный голос Жени. — Явно не здесь, — раздражённо сказал Матвей, услышав её расстроенный вздох. — Врубите кто-нибудь фонарь на телефоне, ну! — приказала Рита. На дальней стороне зала зажегся огонёк. — Класс. Отойдите от меня. — Как от тебя отойти, если я тебя не вижу? — откликнулась Тамара. — Ты вроде не глухая, по звукам можешь ориентироваться. Тамара хмыкнула, пошла ровно не в ту сторону и ткнулась прямо в грудь Маргариты, вызвав у той злобное шипение. Антон за рукав оттащил Матвея к себе и прошептал: — Смотри внимательно. От бархатного дыхания Варчука, стоящего вплотную, по спине побежали мурашки. Матвей продрал кулаками слипающиеся глаза. В темноте появились сначала два огонька, маленьких и слабых, будто Маргарита в обеих руках зажгла по спичке. Огонь на секунду замер и тут же нитями обвил её руки, превратив их в крылья, добрался до груди, расцвёл там лилией и, наконец, обволок все тело. В комнате стало светло, как от большого костра. Матвей понял, что не моргает, когда глаза стало жечь от подступивших слез. Маргарита, обычно быстрая и дерганая, стала двигаться медленнее и изящнее, плавя воздух вокруг и излучая волны жара. — Эй! Корецкий очнулся — он подошёл к Рите чуть ли вплотную и протянул руку. Сзади подоспел Антон, отвлекшийся на сбор учебников и книг. Маргарита тоже повернулась на звук, и, нахмурилась на странного новенького, который при виде огня совершенно терял голову. — Самовыпилиться решил? Похвально, только не за мой счёт, — отрезвила его Рита. Глаза у неё затмились огнём так, что исчезли зрачки. Варчук взял Корецкого за руку, и тот невольно переплел их пальцы, не отрывая глаз от ухмыляющейся Маргариты, которая увидела, как смутился Антон.***
Он был горячий, как плита, как батарея, как… как вода в душе, после того, как кто-то спустил воду в унитазе. Матвей тщетно пытался отогнать стрёмные, совершенно не поэтичные ассоциации, чувствуя, как соприкасаются под партой их колени. Сосед ничего не замечал. Лицо Антона было умиротворенно-спокойным, пальцы порхали по клавиатуре макбука, запечатлевая мысли Варчука по поводу допустимости применения запретных знаков в течение войн прошлого века. Интересно, при такой температуре тела кожа другого человека покажется ему ледяной? — Матвей. — А? — как ни в чем не бывало отозвался тот. — Тебя ничего не смущает? — А тебя? — Убери руку из-под моей футболки, — ровным тоном сказал Антон. — Сорян. Неловко получилось. — Антон. — М-м? — А тебе чё, вообще не холодно было? У меня ж лапы всегда дико ледяные. Не отрываясь от экрана ноутбука и что-то проговаривая про себя — его губы неслышно шевелились, Антон взял руки Матвея в свои и мягко сжал. Ладони у него были непозволительно теплые, мягкие, и… душистые? Немного наклонившись, Матвей принюхался, но не смог точно определить запах. Пахло определённо чем-то цветочным вместе с резким спиртовым ароматом антисептика для рук. — Алло, гараж, — Матвей поднял глаза на голос. Над ними грозно возвышалась Маргарита. — Вы знаете, в читальном зале есть несовершеннолетние? — прошипела она. Антон не обратил на неё ни малейшего внимания, а Матвей, не сумев понять к чему она клонит, состроил физиономию. — Ладно, — Маргарита с треском захлопнула макбук Антона, который тут же издал протестующее «э-э!» и воззрился на неё: — Вы знаете, что пропаганда гомосексуализма в нашей стране запрещена? — Ты на что намекаешь…— возмущённо надулся Корецкий, готовясь скандалить. — Да, знаем, — мило улыбнулся Антон. Маргарита поджала губы, цокнула, закатила глаза, и, видимо, исчерпав запас способов выражения своего недовольства тупыми друзьями, приглушённо проворчала: — Так может вы уединитесь, голубки херовы? У нас на районе за такое рожу ломают. — Но ты-то нам ещё ничего не сломала, — хитро заметил Варчук. Девушка вдохнула, собираясь послать его подальше, но, передумав, выдала: — Совет да любовь, мать вашу. Не забудьте двери запереть. — Хорошо, — Матвей с удивлением заметил, что Антон едва сдерживает хохот. — Ключи от комнаты не одолжишь? Уже уходившая Маргарита, не оборачиваясь, синхронно показала два средних пальца и исчезла за стеллажом.***
Матвея трясло. Антон, в разговоре с которым они не заикались о намеках Риты ни разу в течение прошедшей недели, сидел к нему спиной и, как всегда, что-то печатал. Он подкрался к нему на цыпочках. Спина Варчука была неприлично горячей. — Матвей? — Да? — Почему ты постоянно лезешь ко мне под одежду? — Хотел напугать. Людей обычно бесит, когда их трогают ледяными руками, — честно признался Корецкий. В следующий же миг Антон вцепился в его запястье и отвел руку от себя. Матвей вздрогнул, почувствовав, как все внутри противно заныло. — Хватит… Я же просто угарнуть хотел… Варчук развернулся к нему и с неизменной доброй насмешкой посмотрел сначала в глаза, а потом перевел взгляд на дверь. В замочной скважине торчал ключ. — Поэтому ты нас запер? Матвей поджал губы. Они в упор изучали друг друга: Матвей — гордо, Антон — с интересом. Он чувствовал, как быстро в сжатом им запястье пульсирует кровь. — Ну и? — Ты не на учёбе, — заметил Антон. — У тебя сейчас должны быть пары. — Чертовски верно, — Матвей поморщился и подвигал рукой, но Варчук держал его крепко. — Опять прогуливаешь? — Снова в точку, очкастый. — Почему? — участливо спросил он. — Тебе настолько противен свой цвет, что ты не желаешь учиться? — Я бы назвал это другим словом, но ты снова угадал. — Если ты будешь меня лапать, твой цвет не изменится на красный. Матвей нахмурился, насупился, как ребёнок, задетый за живое. — Пошёл ты… Руки у Антона были горячие, с нежной кожей и округлыми пластинками ногтей на длинных пальцах. Он пах шампунями и кремами, а не так, как большинство парней, которым полагалось издавать аромат стали, ментола и мороза или мужественно пахнуть потом. Не вылизанный, а ухоженный. Вокруг него всегда был порядок: помимо того, что он безупречно следил за собой и безукоризненно учился, Антон успевал прибираться в комнате, всегда чистой и полупустой, где каждая вещь находилась на своём месте. Даже сломанной Ритой селфи-палке было отведено особое место, благодаря чему она выглядела не мусором, а дорогим для хозяина воспоминанием. Корецкий вспомнил их с Владей жилище, которое представляло собой типичную мальчишескую конуру с пустыми банками, коробками и носками на люстре, и фыркнул. Ему вдруг захотелось оскорбить Антона хлестким ругательством, но он не решился. Молчание становилось дурацким. Нужно было или позорно отступать, дрожащими от возбуждения руками не сразу проворачивая ключ в замке, или… — Не знаю, как ты, но я, вообще-то, не пидор, — заявил Корецкий. Вместо ответа Антон поднес его руку к губам и поцеловал, внимательно следя за реакцией. Матвей едва не выругался от тянущего чувства в животе и прикусил губу. В следующую же секунду перед глазами вспыхнул фейерверк — встав со стула, Антон толкнул его, и Корецкий приложился затылком о перекладину двухэтажной кровати, прикусив язык до крови. Крышу снесло окончательно. Матвей резко выдернул запястье из пальцев Антона, обхватил ладонями его лицо и поцеловал. Антон ответил так жарко, что Матвей понял — ему не в первой давать желаемое влюблённому в него парню. Он кусался, оставлял на чужой шее маленькие ожоги, раздвигал его ноги коленом и целовал, целовал, выпивая из лёгких воздух, словно в его собственных не хватало кислорода. В дверь кто-то забарабанил, но Матвей громко послал - то ли незваного гостя, то ли Антона - на три буквы, и тут же вскрикнул из-за хищно вонзившихся ему в шею зубов. Их больше не беспокоили. От выжигающей нутро близости на глаза Матвея навернулись слёзы. Наконец-то он смог согреться.