— Проходите, сударь, пожалуйте к нам, — гнул спину старик-домоправитель. — Проходите-с сюда. Барин чуток задерживается с дворовыми — готовится представить вам наших девок в лучшем виде-с.
Алексей, не удостоив вниманием старца, которому впору было уже быть в могиле, а не встречать барских гостей, стянул перчатки, разминая с холода холёные пальцы. Старик суетился за стенкой, подгоняя слуг, которых, судя по тихому шарканью, было совсем мало. Обстановка барского дома не отличалась красотой или достатком. Сразу видно, хозяин очень небогат. На стене висела медвежья шкура, соседствующая с нечищеным канделябром и портретом покойной дядиной жены. Алексей закинул ногу на ногу, облокачиваясь на прямую и жесткую, как доска, спинку софы — единственного приличного предмета мебели в комнате. Дверь скрипнула, и молодой дворянин невольно встал, словно при приближении профессора в университете, который он недавно окончил.
— Алёша, дорогой мой! — он не знал этого человека, смутно припоминая его черты с картины, висящей где-то в родовом поместье ещё со времен молодости его родителей. Дядя зарос бородой, как простой мужик, и одет был совсем просто. Алексей едва не скривил губы, принимая троекратный поцелуй от брата покойной матери, которого не видел почти пятнадцать лет.
— Как вымахал! И не узнать тебя, — держа юношу за плечи, хозяин отстранился. Его утонувшие в бороде глазки метались по фигуре племянника. — Рассказывай, что да как у тебя.
— Дядя, я с радостью поделился бы с вами своей жизнью, но боюсь, что моё дело не может ждать, — натужно улыбнувшись, ответил тот.
— Даже поохотиться не останешься? Столько лет в глаза друг друга не видели! Уважь старика, волков постреляем.
— Ну, что волков стрелять, их и в петербургских лесах полным-полно, — насмешливо отозвался Алексей, кивнув на стену. — Вот если бы вы позвали сходить на медведя, тогда бы я подумал.
Дядя оглянулся на шкуру и расхохотался.
— Нет, дорогой, медведи в нашем крае не водятся. Севернее надо брать, Кострому или Вологду… Кстати говоря, этот мишка как раз вологодский, ещё с отцом твоим ездили стрелять.
— Дядя, давайте вернёмся к делу.
— Макар! — дядя окликнул домоправителя. — Заводи. Алёшка торопится, не будем его задерживать. Ты в письме сказал, что тебе только одна девка нужна, но мне кажется, что мой двор сегодня сильно поредеет. Видел бы ты моих красавиц.
— Нет, дядя, только одна, и то не для меня, а для товарища.
— А себе?..
— Я не держу при себе крепостных, имением управляет брат.
— А, Владимир? Ну взял бы для него. Гм… Так ты служишь? — удивился дядя. — До нашей глуши слухи из столицы медленно доходят, но я слыхал, что матушка-императрица освободила нас от этой участи.
— Поэтому я ей и служу, — мягко ответил Алексей, тоном показывая, что не намерен больше обсуждать эту тему. В гостиную вереницей вошли несколько дворовых девок, умытых, причёсанных, одетых в цветастые праздничные сарафаны. На фоне общей разрухи, которую Алексей наблюдал по пути, эти цветущие молодые женщины выглядели дико. Выстроившись перед молодым барином, девушки потупили взоры. Одна из девок была нарумянена свеклой, будто кукла. Алексей поморщился. Он никогда ещё не покупал людей, и не думал, что эта участь его коснётся. Женщины перед ним действительно выглядели как товар, который попытались представить в лучшем свете.
— Дядя, подайте мне ревизские сказки.
Краем глаза заметив отразившееся на бородатом лице смятение, Алексей подавил желание усмехнуться. Не посмев спорить, хозяин дома сделал знак слуге, который принёс небольшой журнал.
— Это подлинник, Алёшка, с него копии снимали для губернской канцелярии.
— Покажите последнюю ревизию.
Алексей принял сказки из рук Макара и пробежался глазами по странице, где отдельно были выписаны крепостные женщины. Домоправитель, стоя рядом, скрюченным пальцем водил по строчкам, называя стоящих перед ними девушек по именам.
— Анастасия. 13 годов. Малахия. 15 годов. Клавдия. 15 годов. Варвара. 11 годов. Евдокия. 16 годов…
— Ты пропустил эту. — Алексей указал на строчку, где значилось имя «Ольга» и соответствующий ей возраст — 14 лет. — Где?
— Извиняйте, барин, но она не отпускная…
— Она убогая?
— Не то, чтобы так…
— Почему её не привели? — Алексей внимательно посмотрел на дядю. Его маленькие глаза, выражение которых было сложно угадать, странно поблескивали. Алексей рассмеялся. — Дядя, неужели вы на старости лет запрятали в свою горницу — сколько лет прошло с ревизии, два года? — шестнадцатилетнюю девку?
Девушки, как одна, прыснули. Побагровев, дядя рявкнул:
— Молчать!
Алексей поджал губы и ровно заговорил:
— Как вы помните, дядя, в предупредительном письме я попросил подготовить для смотра всех ваших девиц на выданье, потому что мой товарищ, с которым мы разъехались в Саратове, от чахотки потерял служанку. Петербургские цены на людей не по карману бедному студенту. Я предложил ему свою помощь, благо ваше поместье находится на пути. Я вам честно изложил свою беду, а вы, дядя, вероломно прячете от меня… — Алексей замялся. — Некую Ольгу.
— Алексей, — голос дяди был хриплым. — Послушай меня. Ольга не продаётся.
Молодой человек опустил глаза, будто собираясь с мыслями, и глухо велел:
— Оставьте нас.
Макар, чувствуя в воздухе грозу, вытолкал недоумевающих девушек за дверь. Они явно были разочарованы — Алексей поймал на себе расстроенные взгляды. Каждая из них предпочла бы служить молодому жителю столицы в его петербургском доме, а не прозябать в деревне.
— Я надеялся, что до этого не дойдёт, но… — из-за пазухи Алексей достал запечатанную грамоту и протянул её дяде. Увидев царского орла на алом сургуче, дядя обомлел. — Эту грамоту написала сама императрица, мудро предположив, что такой
как ты, дядя, суеверный жадный помещик, не захочет отдавать «диковинку», на которую из далёких деревень приходят подивиться словно на аравийского льва в зверинце. Много вы выручили, показывая её на ярмарках?
Дядя молчал.
— Вы ошиблись, дядя, слухи по России ходят очень быстро. Матушка-императрица пожелала увидеть эту «диковинку» самолично, поручила мне совершить купчую и привезти её в Петербург. Это дело государственной важности, и я не собираюсь увещевать вас продать её. Если желаете узнать, что ждёт вас в случае отказа, можете сломать сургуч и узреть собственными глазами, что обещает в таком случае наша милосердная государыня.
— Я понял, Алексей. Макар! — из-за двери незамедлительно показался старик, слышавший каждое слово. — Немедленно пошли за Ольгой.
Когда её привели, Алексей почувствовал возмущение, но удержался от замечаний. Невысокая фигура была с ног до головы замотана в тряпки, местами такие грязные, словно их использовали в хлеву. На голове было надето некое подобие мешка без прорезей — даже невольниц на персидских рынках не оставляли без возможности вдохнуть свежего воздуха.
— Поди сюда, Ряба, — Макар подтолкнул её к позвавшему хозяину.
— Ряба? — недоуменно спросил Алексей.
Дядя стянул мешок, размотал тряпки, бросив их Макару, и за плечи развернул девушку лицом к племяннику.
На него уставилась пара разноцветных глаз: один — прозрачно-серый, как зимнее пасмурное небо, со зрачком размером с булавочную головку; другой — чёрный, как уголек. Они ярко выделялись на рябом лице, покрытом розовыми пятнами. Кожа Рябы казалась почти бесцветной, на ней островками лежали рваные кляксы кораллового оттенка. В сальных чёрных волосах, заплетённых в косу, лентами вились седые пряди.
Молчание длилось несколько минут. Алексей обошёл девицу кругом, осматривая на предмет явных изъянов. Руки-ноги были целы, но самым важным было не это.
— У тебя есть отец, мать, братья или сестры?
— Был отец, — негромко ответила девушка. — Три лета уже сирота.
— Он учил тебя читать? — Алексей пощупал ветхую ткань её сплошной чёрной робы, похожей на тюремную, а затем коснулся шеи, проведя по линии, где пятно соприкасалось с белоснежной кожей. Девушка не шевельнулась, безжизненно глядя молодому барину прямо в глаза.
— Какое читать, она и говорит-то через силу, — хмыкнул хозяин дома.
— Дядя, будьте добры, выйдите.
— Алексей…
— Я сказал выйдите, — резко пресёк возражения молодой человек. Дождавшись, пока они останутся в комнате одни, Алексей надел на палец острый, как нож, перстень-перо, и быстрым движением взрезал ладонь Рябы. Та не издала ни звука, безучастно посмотрев, как в порезе появились кровь.
— Тебе больно?
— Мне не больно, — эхом отозвалась она. Совсем забитая. Алексей нахмурился, и, выудив их кармана камзола лист с начертанным на нём зелёным знаком, приложил его к руке Рябы, с удовольствие отметив, что девушка будто ожила — её глаза забегали по лицу Алексея. В них зажглось детское любопытство и… радость?
— Вы?..
— Тише, — он сдул с ее ладони пепел, в который превратился знак, и отметил про себя, что на коже не осталось ни следа. — Отец учил тебя читать?
— Только Евангелие.
— Где оно?
— Дома.
— Где — «дома»?
— У попа в деревне, — девушка вдруг замкнулась, почуяв, что сболтнула лишнего. — Вы не скажете барину?
— Здесь спрашиваю я. Оно спрятано?
— Я ничего не скажу, пока…
Алексей сжал её руку так, что тонкий сустав запястья угрожающе хрустнул. На глазах появились слёзы, но девушка не изменилась в лице.
— Спрятано, — процедила она.
— Кристалл цел?
— Цел, — в её глазах плескалось злое недоверие. — Откуда вы знаете…
— Писать он тебя учил?
— Нет. Поповские дети научили имя своё царапать на бересте, и всё.
— Имя? — удивился юноша.
— Я Ряба.
— Твое имя — Ольга.
Она поджала губы, сведя разноцветные брови к переносице и задала прежний вопрос:
— Откуда вы знаете?
— Откуда я знаю, что твой отец тоже был рябой? Что ты, деревенская девчонка, жившая с ним на отшибе, выучилась у него читать Евангелие — единственную книгу в избе, к тому же еще и обматываемую каждый раз бечевой с чернильным кристаллом? Откуда я знаю, — сняв свой перстень и надев его на указательный палец Ольги, он провёл в воздухе её безвольной рукой, — что ты больше не можешь делать из воздуха белых голубей?
— Вы тоже из рябых, — Ольга отшатнулась. — Вы колдун, такой же, как мы!
— Пока что нет, но сегодня стану таким же, — торжественно ответил Алексей. — Я забираю тебя в Петербург. Государыня хочет увидеть тебя прежде, чем поженит нас.
— Что? — рот девушки округлился. Она в потрясении перевела взгляд с барина на перстень.
— Я выкуплю тебя и увезу. Тебе больше не придётся обстирывать поповскую семью и сидеть в шатре на сельской ярмарке, пока на тебя глазеют крестьяне, — в приливе внезапной нежности молодой человек взял её руки в свои, осторожно снимая перстень. — Ты другая, и такие, как мы, не ровня этим людям.
Вдруг его взгляд похолодел. Он позволил себе слишком много. Разум шептал ему, что замызганная рябая девка с разными глазами, ошалело смотрящая на него, не стоила такой проникновенной речи, но Алексей не мог ничего поделать — при одной лишь мысли, что сегодня он вберёт силу её покойного отца и станет монохромом, у вдохновлённого юноши, готового к великому будущему, пела душа.
***
— Какие двадцать, барин? Посмотрите, какое она золото. По дому работать умеет, шьёт-вышивает, за животиной ходит, стряпает. Да и лицом видная, даром, что меченая… Выносить и родить даже сможет, если очень постарается.
Алексей ощутил жгучее раздражение. Старый жук учуял выгоду, поняв, что девчонка в любом случае покинет дом.
— Хорошо, сколько вы просите?
— Ну не меньше восьмидесяти золотом, — старик заискивающе сложил сухие ручонки.
— Даю сто с условием, — Алексей оглянулся на дядю, который с начала торга не издал ни звука, но стоял за его спиной, сердито шевеля бровями. — Вы раскопаете могилу её отца и отведёте меня к ней.
— Раскапывать могилу среди бела дня… — Макар неодобрительно щелкнул языком. — Господь покарает вас за такие злодеяния.
— Я не верю в вашего Бога.
— И всё же…
— Сто пятьдесят, — вздохнул Алексей.
Посмотрев за спину молодого барина, старик, видимо, получил добро и оскалился.
— Изволите послать мужиков для раскопа?
— Изволю. Я уеду не позже заката, поэтому потрудитесь подготовить купчую и выполнить условие как можно скорее.
— Алексей, подумай как следует, что ты делаешь, — в голосе дяди послышалась угроза, но юный дворянин не обратил на неё внимания — теперь, после заключения сделки он был волен делать всё, что захочет.
— Получите деньги, дядя, и скажите дьяку, что его Ряба уехала в Петербург. Я думаю, он несказанно удивится, — подарив очаровательную улыбку, он вышел, на ходу натягивая перчатки. — Велите закладывать в дорогу!
***
Карету, любезно предоставленную императрицей, немилосердно трясло на ухабистой дороге. Уставшая от потрясений Ольга спала — Алексей предпочёл погрузить её в сон до следующей станции, где они сменят лошадей. Сам он уснуть не мог, снова и снова возвращаясь мыслями к своим ощущения в момент получения чёрного цвета. Даже в смелых мечтах он смел вообразить, что будет избран для получения столь великой силы.
В первые мгновения его беспокоило, что никаких ощущений не было. Чернила из искусственного экслибриума, который он расколол, перед тем предусмотрительно уничтожив Евангелие, просочились под кожу через небольшой надрез. Взмахом пера вспоров воздух, Алексей заворожённо проследил появившуюся угольно-чёрную молнию. Ольга, стоявшая рядом, коснулась щёк — по ним струились слёзы.
—
Я чувствую, — пробормотала она. —
Я чувствую, что он вернулся.
А он не чувствовал ничего. Внезапная резь, пронзившая внутренности, повалила Алексея на колени. Задыхаясь, он упал прямо перед крестьянкой. По лицу хлестнул подол её робы, который трепал безумный ветер; Ольга поспешно попыталась помочь ему подняться с земли, и заметив струйку крови в уголке рта нового дуала, стёрла её рукавом.
Они шли через мрачный крестьянский погост с покосившимися крестами рука об руку, едва не сносимые налетевшим ураганом. Кучер тащился немного позади, неся нелёгкий сундук с костями бывшего мага-монохрома из русской глуши — его останки было велено привезти для изучения в недавно основанный в Петербурге Российский Императорский Круг.
Лежащая напротив Ольга зашевелилась и открыла глаза, по-детски протерев их кулачками. На стекло упал луч полной луны, зацепив белую прядь в её волосах, на миг ставшую серебристой, коснувшись белого глаза, радужка которого на миг превратилась жемчужину. Силы знака усыпления не хватало, чтобы держать её во сне слишком долго — она была носителем основного цвета, которому под силу было превозмочь эффект любого волшебства, особенно теперь, когда к ней вернулась пара.
— Как умер твой отец?
— Он не вернулся после того, как пошёл по грибы. Обглоданные кости лесорубы только через два дня нашли. Говорили, его задрал медведь.
— Печальный конец.
— Моя очередь спрашивать.
— Спрашивай, — устало разрешил молодой человек.
— Зачем рябые нужны государыне?
Алексей помолчал, подбирая слова.
— Будем служить ей при дворе и делать то, что она велит, как и полагается любящим императрицу подданным.
Внезапное осознание врезалось в мозг, как игла. Ольга заметила безумный страх, исказивший его черты, и испуганно спросила:
— Что с тобой?
—
«Задрал медведь». Ольга, в этих краях не водятся медведи.
— Я не знала этого, — рассеянно ответила девушка.
Усилием воли преодолев парализовавший его ужас, Алексей забарабанил по крыше кареты.
— Что… Что ты делаешь?
— Нам нужно ехать как можно быстрее.
— Почему?..
— Сядь! — крикнул Алексей, осаживая потянувшуюся за ним Ольгу, которая хотела остановить юношу, потянувшегося к дверце. Карета замедлила бег и, одновременно с этим, кто-то распахнул дверцу с наружной стороны.
— Дядя, — выдохнул Алексей. — Нет.
Его согбенный силуэт был очерчен платиновой линией лунного света, но Алексей отчетливо видел в темноте его лицо с плохо угадываемым из-за бороды выражением. Он пришёл за ними.
— Я не могу позволить, чтобы ваша зараза плодилась. Прости, Ольга, не уберег от шакалов. Прости, Господи, — из-под полы дядиного кафтана блеснуло лезвие топора.
В следующие мгновения все случилось так стремительно, что Ольга не успела моргнуть. Алексей был моложе и быстрее. Мощным ударом ноги отбросив дядю от кареты, он росчерком пера, превратившегося в чёрный чернильный клинок, полоснул ему по глазам, и поражённо понял, что его магия рассекла мужчине лицо от виска до виска. Топор повалился на землю. Тяжело дыша, Алексей поднял его и крепко сжал рукоятку. Взмылённый конь, на котором дядя догонял их, отбежал чуть поодаль, и, как ни в чём ни бывало, щипал на обочине дороги едва проклюнувшуюся весеннюю траву.
— Откуда тебе известно, кто я? — резко спросил Алексей.
— Твоя мать поведала, когда тебя забрали учиться в Германию. Я тогда не верил, думал, что она выдумала всё это из-за своей природной впечатлительности, а потом встретился с отцом Ольги, который всё мне рассказал. Я знал, что за Ольгой рано или поздно придут.
— Ты убил её отца.
— Я её спас. Старый колдун хотел обучать её своему тёмному ремеслу. Она — другая, она — белая.
— Его ремесло было не тёмное, а естественное и правильное, дядя. Он был магом черного, а она — белого цвета, двумя половинами единого целого, которое вы уничтожили. Вы едва не сломали ей жизнь. Вы выставляли её напоказ за деньги. Вы продали её и право осквернить могилу убитого вами человека.
На эти обвинения мужчина не ответил ничего. Он стоял перед племянником на коленях, утопая ногами в свежевспаханной земле поля, на которую капала кровь, залившая его лицо и бороду. Ольга, осторожно выйдя из кареты, приблизилась к ним.
— Ты жалок. Прикрываешься благими намерениями, а сам не смог устоять перед лёгкой наживой! — пылко выкрикнул Алексей. Его била мелкая дрожь. — Ты опасен, и заслуживаешь смерти. Я слышал, что маги монохрома — кровожадные чудовища, пьющие чужую кровь. Вы — те — кто охотятся за
нами и убивают
нас только потому, что мы — другие, во сто крат хуже. Не думал, что мне придётся защищать свою... наши жизни уже так скоро.
— Ты ещё ребёнок, — ослеплённый покачал головой. — Отрекитесь и покайтесь пока не поздно. Белый и чёрный не принесут вам и миру ничего, кроме страдания.
— Пускай так, — Алексей занёс чернильный клинок. — Зато мы будем живы.
