Путь Самаэля

Мефисто часто навещает бывшую жертву Люцифера Риген, как он её называет. Девушка медленно, но верно идёт на поправку, кости срастаются, синяки затягиваются. Физическое здоровье восстанавливается, только Риген не говорит. Смотрит на Мефисто своими серыми глазами, в которых затаился страх, и не размыкает крепко сжатых губ. Мефисто приходит каждый день в пять часов вечера и остаётся до шести, он, в отличие от своей пациентки, любит поболтать, ведь Мефисто — мастер лжи и иллюзий, а ложь чаще всего представляет из себя именно речь. Поэтому Фель лжет много и беззастенчиво, придумывает каждый день тысячи историй, импровизирует и неизменно делает вид, будто слышит ответы. Его истории — выдуманные рассказы о жизни невыдуманных людей, героем которых чаще всего выступает Огюст Ангель. Мефисто высмеивает его нещадно, рассказывает, какие шутки будто бы отпускают в адрес паладина его же соратники и братья по оружию, а сам смеётся, сверкая своими белоснежными клыками. — Можешь представить себе, Риген, однажды я застукал нашего замечательного, мужественного паладина за выщипавынием бровей. И тут бы мне стоило уйти, но любопытство задержало. И зря. Нет ничего хуже, чем смотреть, как Ангель бреет ноги, скажу я тебе. В историях Феля у Огюста рвались брюки в самой середине боя, паладин отказывался сражаться, мотивируя это тем, что у него сломан ноготь, Ангель не выходил на работу из-за криво подрезанной челки, и всему порядку приходилось убеждать его, что волосы у него лежат самым лучшим образом. Мефисто умел каждую из этих глупых историй выложить очень красочно и театрально. Иной раз ему даже удавалось вызвать у Риген смущенную улыбку. Это настоящее достижение. Иногда Мефисто превращается в шотландского терьера и ложится поверх одеяла Риген, смотрит на неё лукаво и даже позволяет себя погладить. Девушка трогательно и совсем по-детски радуется этой возможности, тянет изможденную руку, осторожно, крайне бережно прикасается к мягкому меху. Мефисто приносит пациентке фрукты и конфеты, но она никогда не ест ничего в присутствии Феля. Иногда она вообще смотрит не на него, а в потолок. Мефисто это бесит, он ненавидит, когда его игнорируют. Жаль, что эти приступы байкота приходится сносить безропотно, Фелю очень хотелось бы врезать неблагодарной девчонке. Как можно! Ведь сам Мефисто Фель тратит на её бесполезную тушку своё драгоценное время, а она, мало того, что молчит, так ещё смеет не обращать на него внимания. Игнорирует своего благодетеля, который единственный во всем мире оказывает ей поддержку и заботу! Каждый день Мефисто убеждается в верности имени, которое он дал ей. В Риген все серое, словно пасмурный дождливый день: и лицо, и волосы, и глаза. Но, если с последними двумя пунктами совсем ничего нельзя сделать, то лицо начинает потихоньку менять свой оттенок. Уже через два месяца Риген начала встречать своего вечного посетителя радостной улыбкой, она неизменно садилась в постели и с большим вниманием слушала Мефисто. Глаза у неё начинали гореть живым огоньком, в них больше не было мучительной, всепоглащающей тоски, но она по-прежнему не говорила. Мефисто не слишком любил посещать эту старую на вид девчонку Риген, но все нужное и полезное на свете требует жертв. Мефисто давно это знает и каждый день приносит свою жертву в палату номер двенадцать, как какой-нибудь древний жрец к языческому идолу. На самом деле, Фель уже сомневается, стоит ли игра свеч, а информация, которой девка, возможно, и не владеет, таких чудовищных усилий, ведь Мефисто ненавидит скучать, а это именно то, что он испытывает во время вынужденных визитов. Частенько ужасно хочется просто забраться в голову пациентке и закончить весь этот фарс, и пусть бы это стоило девчонке последних проблесков разума, она не слишком будет без них страдать. Чтобы не совершить этот поступок, Мефисто просто отключает голову и несёт какую-то чушь. На самом деле, держит Феля не столько альтруизм и жалость, ему, как демону, эти чувства не слишком-то знакомы, сколько интерес к протекающим в Риген изменениям. А они есть, это глупо отрицать. Мефисто видит, как она радуется его приходу, и это льстит ему, делает его ещё более особенным, чем он есть. Иногда Фелю кажется, что его маленькое психологическое исследование взаимно, и Риген тоже изучает его, припарирует взглядом. В последнее время это даже начало забавлять, что уж тут. — Кажется, я знаю, в чем твоя проблема, — сказал как-то Мефисто и провёл рукой по щеке Риген. На следующий день девушке вставили зубы за счёт Феля. Восстановили полный набор из тридцати двух экземпляров. Риген была счастлива, Мефисто буквально утопал в благодарности, которую выражало её лицо, но на предложение поблагодарить своего благодетеля вслух, она только потупилась. Не то, чтобы Фель постепенно перестал тяготиться обществом Риген, но это, по крайней мере, стало приносить хоть какой-то интерес и удовлетворение. Однажды Мефисто сменил пластинку и вместо запаса глумливых выдумок принёс в палату номер двенадцать книгу. Пациентка моментально села и улыбнулась. — Здравствуй, Риген. Давненько не виделись, аж целые сутки. Ты скучала по мне? Ответа, как всегда, не последовало. Впрочем, Фель и не рассчитывал уже. — Сегодня я решил превратить наш диалог в полилог и пригласил третьего участника. Ты не против? Риген обеспокоенно сдвинула брови. — Джером Клапка Джером, — Фель продемонстрировал книгу, — ты уже знакома с ним? Складка на лбу Риген разгладилась, девушка помотала головой. Мефисто сделал вид, что ничего особенного не произошло, но на самом деле, это было новым открытием. Риген в первый раз отреагировала на его фразу чем-то помимо улыбки. Фель присел и начал чтение. Повесть «Трое в лодке, не считая собаки» была полна тонким английским юмором. Это не была шутка ради шутки, в которые всегда превращались коротенькие анекдоты Мефисто, но Риген нравилось. Фель видел это. Сам он, впрочем, тоже получал определённое удовольствие от чтения. Несмотря на свой шутовской наряд и привычку играть роль клоуна, Мефисто очень редко веселится по-настоящему. «Можно вытащить демона из Геенны, но вытащить Геенну из демона невозможно». Фель сам придумал эту поговорку и каждый день убеждался в её верности. В какой момент это изменилось? Мефисто любил изучать наследие Ассии и её обитателей. Сюда входило и естественное, природное наследие, и наследие людей, называемое искусством. Феля интересовала Ассия, он хотел понимать механизмы её функционирования от, а до я, и поэтому изучал физику и химию. Мефисто присутствовал при акте творения материального мира Создателем, хоть и почти забыл это, но никогда не вникал в принципы его работы. С момента падения способы изучения Ассии и её обитателей на грубом физическом уровне для Мефисто ограничены. Как и для всех людей. Но Фель не в претензиях, он согласен изучать материальный мир человеческими методами, выбора-то особо нет. Античные натурфилософы называли человека микрокосмосом, помещённым в макрокосмос. Мефисто не согласен с ними. Демон знает, что в человеке присутствуют компоненты всего, что входит в мироздание: соединения, молекулы, атомы, вся химия и биология с физикой, но при этом человек носит с собой то, чего удостоился только он один из всех осязаемых существ — образ своего Творца со всеми вытекающими: свободной волей, способностью к творчеству и обучаемости, умение мыслить критично и т.д. Это природа человека. Но, являясь частью Ассии, люди при этом сами могут быть хозяивами многих миров. Мефисто любит с ними знакомиться через книги, изобразительное и музыкальное искусство. Единственное, что Фель не признаёт — человеческий юмор. Мефисто считает Геенну лидером в этом мастерстве, однако, читая книгу для Риген, он впервые в жизни подумал, что с человеческим юмором все не настолько плохо. Риген было уютно в своей раковине, и она решительно не понимала, с какого вообще ляду она должна из неё выбираться. Риген не верила всей этой толпе людей, которые просили её сделать над собой усилие, хоть немного постараться ради своего выздоровления. Зачем? Что такого приятного в этом самом выздоровлении? Риген и так отлично себя чувствует и не хочет ничего менять в своей жизни. Она слишком хорошо помнит, что контакты с внешним миром ничем хорошим для неё не заканчиваются. Вообще, Риген бы очень хотела объяснить это всей эскадрилье врачей, а потом отвернуться и замереть на веки вечные, только это ведь тоже бесполезно. Вряд ли её оставят в покое даже и после всех объяснений. Встреча с чудны́м незнакомцем, единственным, кто не выразил ей своих соболезнований, пресекла толпу желающих забраться к Риген в голову. С тех пор посетитель у неё был только один. Пожалуй, это был самый странный человек на свете. Хотя бы потому, что не раздражал её своим присутствием. Первые два месяца она только присматривалась к нему, все ждала, когда же будет подвох, второе дно, которое позволит Риген игнорировать странного визитера также, как всех остальных. Но подвоха не обнаруживалось, и в один из дней Риген захотелось приподняться и сесть. Казалось бы, с чего бы это вдруг? Но желание не отпускало, а раз хочется, почему бы этого не сделать. Все мышцы отчаянно сопротивлялись такой диверсии, но Риген была настойчива, и ей удалось сесть. Это подняло переполох среди врачей, но Риген не было до этого дела, она ждала реакции только одного человека. А он пришёл, как всегда, весёлый и встретил её радушным приветствием. С этого дня Риген могла видеть его. Риген не жалела, что ей удалось сесть. Человек, назвавшийся Мефисто Фелем, приходит ежедневно, это самый счастливый момент в каждом из дней Риген. Он приносит с собой улыбку и желание смеяться. Он приносит жизнь. С ним появляться желание двигаться, все чаще Риген хочется встать и пойти за ним, когда он уходит от неё. Ей хочется идти за ним всегда и видеть впереди его спину, потому что только это стоит того, чтобы снова начать ходить. Ей хочется ответить ему хоть раз, ведь, для чего ещё уметь говорить, как не для того, чтобы отвечать ему. Каждое движение причиняет Риген боль, потому что мышцы атрофировались, а искусственные кости ещё не привыкли к нагрузкам, но Риген терпит и старается каждый день хоть немного шевелиться. Потому что однажды она обязательно уйдёт из этого места вслед за ним.