Путь Самаэля

— Нет, неверно. Вот здесь угол должен принимать тридцать градусов. Не двадцать девять, не тридцать один, а ровно тридцать. И вот эта линия слишком кривая… И вообще, стирайте все к чертовой бабушке, у этого рисунка столько исправленных помарок, что он не сработает практически со стопроцентной вероятностью. — Смени-ка тон. И не смей сквернословить в моем присутствии, демон. Мы будем заниматься этим до тех пор, пока обряд не получится. Либо я сумею воссоединиться с демоном, либо тебе придётся худо. Самаэль вздохнул и потер двумя пальцами переносицу. Пий VI уже два часа ползал с мелками по полу в библиотеке Ватикана и пытался изобразить пентаграмму для обряда духовного воссоединения с демоном и заключения его в своём теле ради получения силы этого демона. Единственным результатом сей процедуры была измазанная в белом меле сутана понтифика, что выглядело довольно комично. Впрочем, Самаэль с удовольствием посмеялся бы над всей этой ситуацией, если бы не несколько небольших «но». Получив в руки такое мощное оружие, как заклинание пленения второго сына сатаны, Папа Римский напару с Риччи придумали достаточно суровое наказание за… А ни за что, просто во имя увеличения своей власти. Эти двое, а в первую очередь, конечно, Папа привязали Самаэля к себе невидимыми путами и сделали своим персональным джинном. Теперь гордый демон был вынужден являться к Пию по первому его зову и выполнять все его желания разной степени адекватности. Выслушивая от вроде бы взрослого человека желания по типу «хочу летать», Самаэль не раз вспоминал Фауста из одноименного произведения Гете и боролся с желанием закатить глаза. Да, теперь он попался так же, как глупый Мефистофель, и будет расплачиваться. Его новый псевдоним как нельзя лучше подходит к ситуации. В конце концов, натешившись по пустякам, Пий включил мозги и начал сочинять более разумные хотелки. Одной из таковых было желание научиться всей мудрости демонической. Самаэлю с трудом удалось втолковать понтифику простую истину, в которую тот до последнего не хотел верить, — человеку не дано овладеть магией демонов в полной мере, потому что человеку не даны способности. У него нет дара, если угодно. Смирившись с этим, понтифик решил овладеть теми искусствами, которым может научиться человек, и потребовал от Самаэля быть преподавателем в этом нелегком деле. У Самаэля не было выбора. Занимаясь обучением Пия VI Самаэль решил тоже извлечь пользу из своего положения и хорошенько изучить сильные и слабые стороны понтифика. Это получилось довольно быстро и легко. У Пия была превосходная память и математические способности, его склад ума отличался умением находить сразу несколько вариантов решения проблемы и выбирать из них наиболее выгодный. Однако талант к изобразительному искусству у него отсутствовал напрочь, и страдало абстрактное мышление. Как назло, большинство самых сильных обрядов было связано с рисованием рунических знаков, пентаграмм, знаков зодиака и так далее. Самаэль очень не хотел помогать Пию стать сильнее, своими же руками растить себе мощного врага, и потому он пытался делать занятия понтифика как можно менее продуктивными, но в этом ему очень мешал Риччи, который научился практически мгновенно находить нужную информацию, и хоть на практике от бывшего иезуита по-прежнему было мало толку, в теории он достиг определённых успехов. Самаэль ожидал, что Риччи, получивший преимущество, теперь не будет от него отходить, но, каково же было удивление демона, когда этого не произошло. Риччи вел себя вполне пристойно и держался на расстоянии. Самаэля это устраивало, хоть он и не слишком понимал причину такого поведения. Из размышлений Самаэля вывел голос понтифика, который, кряхтя, поднялся с пола и попытался отряхнуть сутану, но только сильнее размазал по ней белые полосы. — Завтра я отправляюсь в Париж на встречу с королём Франции Людовиком XVI и императором Австрии Иосифом II. Собирайся, ты тоже едешь со мной. Самаэль с лёгкостью скрыл свою радость, хотя это был один из немногих приказов, который его устраивал. — Позвольте поинтересоваться целью этого визита, — равнодушным голосом произнёс демон. — Тебе до того какое дело? — раздраженно сказал Пий, но спустя несколько мгновений все-таки ответил, — это связано с распространением янсенизма и этатизма. Принятые меры не дали ожидаемых результатов, необходимо что-то решать. — Принятые меры не дали результатов? Да что вы говорите…— начал было Самаэль с крайней степенью иронии в голосе, но вовремя прервал сам себя. Глаза понтифика превратились в две злые щелочки, а дыхание участилось, свидетельствуя о возникающем гневе. — Что ты сказал? — Нет, нет, ничего. Лицо Самаэля тут же приняло самое невинное выражение, на которое демон только был способен. Понтифик все-таки не стал раздувать скандал и ушёл из библиотеки, предварительно бросив приказ:«Убери здесь все, а после займись подготовлением к путешествию» и хловнув дверью. Самаэль вздохнул уже в который раз за сегодняшнее утро. И как верить этим политикам, если они лгут даже в мелочах. Ведь совсем недавно Пий VI уверял, что не уйдёт, пока не освоит обряд, но сейчас легко смог нарушить обещание. Люцифер, конечно, пришёл в бешенство, узнав, что подручный братик отправляется в командировку не неопределенный срок, зато Давид Ландман вздохнул с облегчением. Последнее заставило Самаэля всерьёз задуматься над необходимостью завести себе слугу на территории больницы, который следил бы за врачами в общем и Ландманом в частности в его, Самаэля, отсутствие. Но это ладно, этим он займется потом, а пока что за больницей, как и за благотворительным фондом, присмотрит Эспозито. Поездка во Францию и Австрию манила демона соблазнительными обещаниями. Наконец-то у Самаэля появилась возможность увидеть новые страны, другие города, помимо Ватикана. В самом Ватикане Самаэлю уже давно было слишком тесно. Все кругом напоминало о Гвидиче, никак не давало забыть. Кроме того, создавалось ощущение, что его, Самаэля, бесценная карьера стоит на одном месте, и он никак не продвигается на пути исполнения сатанинского поручения. Это тоже угнетало, как и вынужденное служение Папе Римскому, а потому смена обстановки была жизненно необходима. Вряд ли понтифик осозновал, какую услугу на самом деле оказывает второму сыну сатаны. К несчастью, Риччи тоже ехал, и это могло грозить осложнениями. Самаэлю ничего не оставалось, как признать, что он сильно недооценивал врага. Риччи стоял у дверей библиотеки, смотрел, как второй сын сатаны оттирает мел с пола, и отчаянно не понимал мотивы собственного поведения. Вроде бы вот оно — все, чего Риччи так долго ждал, чего добивался, все теперь в его руках, а он понятия не имеет, что с этим делать. И дело-то совсем нехитрое, ведь он уже давно все для себя решил, но вот не получалось никак у Риччи взять себя в руки и отомстить по полной программе, унизить, смешать с грязью. Риччи физически не мог смотреть на Самаэля иначе, чем снизу вверх. В его присутствии бывший иезуит чувствовал себя, словно мышь перед посаженным в клетку львом. Вроде бы вот он, хищник — как на ладони. Можно кидать в него камешками и кусать за лапы безнаказанно, вот только эти действия унизят не льва, а саму скачущую вокруг него мышь. И мышь, к сожалению для неё, это понимала. Сделав глубокий вдох, Риччи вошёл в библиотеку. Самаэль поднял голову и несколько мучительно долгих (по крайней мере, Риччи они казались именно такими) мгновений прожигал взглядом вошедшего, а затем спокойно вернулся к своему занятию. Словно Риччи — пустое место, словно он недостоин даже крупицы внимания. — Можно я вам помогу? Вопрос прозвучал, Самаэль на мгновение замер. Поведение бывшего иезуита, его вежливый тон не оправдывал никаких ожиданий и не поддавался никакой логике. — Как хочешь. Я уже сделал часть работы, оставшееся — на тебе. И он встал с намерением уйти. Риччи понимающе усмехнулся. Все правильно. Лев никогда не воспримет мышь, как равную, в какой бы клетке не находился. И, конечно, это не может не раздражать. — Останьтесь, — то ли попросил, то ли потребовал Риччи, — я все доделаю, но просто посидите здесь. Пожалуйста. Самаэль уже стоял в дверях, когда эта фраза прозвучала. Заслышав её, он обернулся, и Риччи от его взгляда захотелось заползти под скамейку и притвориться мёртвым. — Это просьба или приказ? — тон демона был таким же металлическим, как туча ножей, летящих в спину врага. — Я еще не решил… Демонстрируя полное нежелание продолжать диалог, Самаэль подошёл к стеллажам с книгами, пробежался глазами по обложкам, выбрал книгу и углубился в чтение, устроившись за одним из столов. Риччи опустился на колени и продолжил вытирать мел. — Я знаю, вы вините меня в смерти Гвидиче, и у вас есть на это все основания, ибо мы не ладили, но на самом деле это не так, я не при чем. Самаэль на это ничего не ответил, полностью проигнорировав попытку завязать разговор. Риччи немного помолчал, но продолжил: — Да, я одолжил Папе книгу, в которой было написано заклинание по подчинению второго сына сатаны, но на этом моё пособничество закончилось. Хотите верьте, хотите — нет. С вами у нас тоже были очень тяжёлые взаимоотношения, ведь я полюбил вас, а вы меня отвергли. Что я должен был чувствовать? Как ещё себя вести? Вы играли со мной, использовали, а потом бросили. Я не смог это проглотить и наделал много всего дурного, но смерть Гвидиче не входит в список моих злодеяний. Теперь я хочу загладить свою вину и, потому не стану использовать власть, что у меня появилась над вами. Риччи закончил как вытирать пол, так и говорить. Он поднялся, чтобы уйти, но тут Самаэль встал со своего места и громко захлопнул книгу. — Хочешь загладить вину? Ну-ну, посмотрим. Не забудь же эти слова, Риччи. И он первым покинул библиотеку. Самаэлю не хотелось это признавать, но слова Риччи заронили в его душу семя сомнения в виновности бывшего иезуита. Несмотря на приказ Папы сборы во Францию не были закончены за один день, на это дело пришлось убить не меньше недели. Этого времени Самаэлю вполне хватило, чтобы объясниться с Люцифером и растолковать Эспозито, что именно подразумевается под просьбой «присмотрите за моими фондом и больницей». Помимо всего прочего, Самаэль решил прихватить с собой Амаймона на всякий чрезвычайный случай, для чего король земли был обращён в компактного хомяка неестественного зелёного цвета. Такой интересный колер был присвоен демону в целях безопасности, — чтобы ни одному человеку не пришло в голову взять в руки хомячка, который наверняка больной и заразный, ведь здоровые хомяки такими не бывают. Закончив с делами, Самаэль выпал из общественной жизни до самого дня отплытия. Во многом это удалось благодаря тому, что в эти суетные дни Пию было не до него. Амаймону очень хотелось узнать, где ошивается старший братик, но он никак не мог себе позволить за ним следить, а потому ограничился вопросом. В ответ Самаэль загадочно улыбнулся. — Я посещаю бедные итальянские кварталы. Амаймон очень удивился, хоть это и не отразилось почти на его лице. — Зачем? Самаэль брезгливо поморщился. — Как мне надоели эти напыщенные, важные богачи, что стоят у власти и правят всем. Как мне набили оскомину любезные лицемеры, эти расфуфыренные петухи. К которым я принадлежу по праву. — Ты тоже, брат? — Да, ибо я не питаю иллюзий на свой счёт и осознаю, что среди них я, словно рыба в воде, ложь — моя родина, моя стихия, но иногда я будто бы задыхаюсь. Воздух лжи слишком разряжен. И тогда я отправляюсь туда, где человеческая натура обнажена, являя миру, как светлые, так и порочные стороны людского естества. Бедность и несчастье — детектор лжи, они снимают обёртку и показывают содержимое. — И ты видишь нечто отвратительное, не так ли, брат? Люди отвратительны. — Ты прав. Очень часто так оно и есть, но не всегда, не всегда. Самаэль тогда не стал пояснять Амаймону детали и оправдывать в его глазах человеческий род, ведь король земли и так был свято убеждён, что это не демоны на людей, а люди на демонов дурно влияют, а старший брат стал жертвой их влияния. Самаэль умолчал, что во время путешествий по нищим кварталам среди пьянства и пороков ему удавалось заметить редкие крупицы добродетели, которые творили люди, стоящие на грани, страдающие от голода, холодов и потерь. И созерцание такой добродетели, творимой безнадежными мучениками, помогало лучше понимать людей и видеть не только дурную их сторону. Ведь Самаэлю очень интересен не только парадный вид, но и изнанка такого биологического вида, как Homo Sapiens. Возможно, что как раз эта изнанка прячет в себе самое главное. Наконец, сборы были окончены, и Пий VI дал команду к отправлению. Предстояло дней пять в случае попутного ветра двигаться морем на борту парусника, но прежде чем сесть на корабль, необходимо было добраться до порта Ливорно, а это ещё два дня пути в карете. Самаэлю все это казалось невероятно чудным и вызывало живой интерес. Ему, умеющиму перемещаться на дальние расстояния одним движением мысли, было забавно изучать все эти многочисленные и разномастные штуки, придуманные людским мозгом, чтобы компенсировать недостаток физической силы и отсутствие магического дара. — Сколько же ненужного барахла тащит с собой понтифик, — жаловался Самаэль Эспозито, — мы бы уже давно могли быть в пути, если бы не упаковка всех этих бесчисленных мантий и ваз. Вот скажите мне, для чего Папе в дороге китайские фарфоровые вазы? Эспозито на это только усмехался. — Герр Фель, он — Папа Римский. Ему по статусу положено везде тащить с собой кучу ненужного, как вам кажется, барахла. Так или иначе, но в путь они тронулись. Два дня в карете были спокойными и без происшествий за исключением периодического нытья Риччи, давно отвыкшего от дальних путешествий и неудобств, связанных с ними. Сам Пий VI вел себя стоически и проводил время в основном за чтением взятых с собой книг, среди которых преобладали труды греческих и римских мыслителей. Кроме этого, понтифик еще периодически затыкал бывшего иезуита, за что Самаэль был ему сильно благодарен. Сам демон в дороге не читал, хотя мог бы, ведь Пий ему не запрещал; однако, Самаэля куда больше занимали пейзажи, проплывающие за окном кареты. Демон отдавал себе отчёт, что книгам он может отдать должное и в Ватикане, а вот полюбоваться на итальянские окрестности… Когда ещё будет такая возможность. Два дня пролетели, как час медитации, — то есть, очень быстро, и делегация Папы Римского переместилась на борт парусника, носящего гордое название «Бонифаций I». Самаэль не слишком понимал, какое отношение этот канонизированный святой Папа Римский имеет к морскому транспорту, но решил не придираться. Путешествие на этом корабле длиной в пять дней произвело на Самаэля неизгладимое впечатление, ведь он никогда раньше не видел моря. Демон проводил на палубе так много времени, что матросы едва не начали воспринимать его, как деревянную фигуру, являющуюся частью корабля, Самаэлю это было безразлично. Он стоял, облокотившись о бортик, и завороженно наблюдал за волнами, бьющими о доски парусника и разлетающимися на множество блестящих искр; за стайками дельфинов, выпрыгивающих из прозрачных объятий и снова погружающимися в пучину под аккомпанемент собственных радостных криков; за горизонтом, розовеющим в лучах заходящего солнца; за столбами света, прорывающегося сквозь облака или тучи и заставляющего воду мерцать, как неведомое волшебство. Свежий морской бриз дул Самаэлю в лицо, и тот, закрыв глаза, подставлял его ветру. Это все наполняло душу демона светлой, чистой и тихой радостью, давало чувство свободы и умиротворения. Самаэлю хотелось стать частью этого мира. Только испытав эти невероятные ошущения, Самаэль понял, что никогда прежде по-настоящему не жил. Но всему хорошему приходит конец, пришёл конец и этому путешествию. Делегация Папы Римского была принята с поистине царской роскошью. Самаэль не отличался любовью к аскезе, но даже при таком раскладе он поразился огромному полку гвардии, которому предстояло сопровождать понтифика до самого дворца Пале-Рояль, который некогда был построен для самого легендарного кардинала Ришельё. Именно там Его Величество король Людовик XVI ожидал Его Святейшество Папу Пия VI. В первый день Пия и его сопровождение, частью которого в первую очередь были Самаэль и Риччи, доставили во дворец, определили для них комнаты и сообщили, что встреча с королем и с уже неделю как прибывшим Иосифом II назначена на полдень следующего дня. Остаток суток предлагалось отдыхать, чем и занялся Пий в отличие от Самаэля. Что касается демона, то он, узнав, что свободен до следующего дня, отправился бродить по парижским улицам. Культурный облик, на который город предлагал полюбоваться туристам, не особенно поразил Самаэля. Нотр-Дам блек на фоне Храма святого Петра в Ватикане, а ворота Сен-Дени — перед триумфальной аркой Константина в Риме. Первое впечатление о Париже у Самаэля сложилось, как о достаточно заурядном европейском городе. Демон бездумно бродил сначала по мостовым Сены — грязной реки, на которую и смотреть-то не хотелось, — затем по парадным улицам исторического центра, но и это быстро надоело ему, тогда демон начал углубляться в реальный, настоящий город. Ещё издали Самаэль услышал стук шагов, которые были слишком частыми для человека, который бы двигался шагом, а не бегом. Не желая нарываться на неведомые неприятности (уже надвигались сумерки, а вряд ли по парижским улицам бегает слишком много ревнителей здоровья), Самаэль попытался скрыться в тени стены, к которой прильнул. Улица, по которой двигался демон, была очень узкой и извилистой, так что такой вариант действительно был наиболее подходящим. А шаги все приближались, послышался лай собак и детские голоса. Через несколько минут Самаэль увидел бегущего мальчика, которому на вид было не более семи лет. На его лице застыла паника, и не зря, потому что его преследовала целая стайка мальчишек чуть постарше его, да ещё и с собаками. — Лови его, лови! — кричали сорванцы, — фас! Только теперь Самаэль заметил, что эта улица заканчивалась тупиком. Понял это и преследуемый мальчик, пути к отступлению которому уже были отрезаны. Он растерянно помахал головой в стороны, выискивая, куда бы спрятаться, но, видимо, быстро понял, что это бессмысленно. Его найдут, это будет очень легко, ведь враги уже близко. Единственное, что успел сделать несчастный, это повернуться лицом к опасности и попытаться скрыть страх. Самаэль усмехнулся на эти детские попытки казаться храбрым. Шпага подбежала. Две крупные собаки на поводках заливались лаем, демонстрируя желание разорвать в клочья того, кто вызвал неудовольствие их хозяина. От стайки из пяти человек отделился один и скрестил руки на груди. — Ну, малышка Бони, тебе некуда бежать. Может, теперь ты захочешь попросить прощения? Мальчик нахохлился. — А не пошёл бы ты к черту, Жером! Сам ты малышка Жозефина. — Подумай хорошенько, Бони, ведь Герцогу уже не нравится твоё скверное поведение. Сорванец положил руку на голову одной из собак. — А ведь Герцог не учитель Дюбуа, он одной палкой по рукам не ограничится. Загнанный в угол ребёнок перевёл взгляд на красную пасть и клыки Герцога. Самаэль в своём углу замер, ожидая развязки такой напряжённой ситуации. Некоторое время мальчик колебался, по его лбу градом тек пот. Его враг гладил по голове и дразнил свою жуткую собаку, наконец, терпение хулигана истекло. — Ну так что, малышка Бони? Все еще упрямишься? Мальчик набрал полную грудь воздуха и выдал: — Иди к черту, малышка Жозефина! Сказав это он зажмурился и задрожал всем телом, ожидая ощутить, как клыки Герцога взгрызаются в его плоть, но ничего не произошло. Он медленно открыл сначала один глаз, затем — второй. Герцог и вторая собака улепетывали, громко при этом скуля. Перед пятью врагами стоял высокий господин благородного вида. — Ай-яй-яй, — театральной покачал он головой, — как не стыдно! Впятером на одного, да еще и с собаками. Абсолютного неприемлемый поступок для молодых джентльменов. — Это все вообще не ваше дело, — буркнул лидер банды. Самаэль прищурил глаза, и мальчонка под его взглядом сжался и попятился. — Кажется вас, мой дорогой друг, никто не учил верной манере общения со взрослыми, — медленно и только самую чуточку угрожающе произнёс демон. Впрочем, пацану этого хватило. Со стороны казалось, что он изо всех сил пытается превратиться в незаметную точку. — Простите, можно мы пойдём? — почти прошептал он. Самаэль некоторое время выдерживал драматическую паузу и сверлил парня демоническим взглядом, что вводило того в ужас все сильнее. Наконец, демон кивнул с благородным и великодушным видом. Всех пятерых как ветром сдуло. С чувством выполненного долга Самаэль повернулся к спасенному пареньку. — Ну и за какой грех тебя ожидала такая страшная расплата?