Путь Самаэля

Спасённый сорванец медленно тащился за Самаэлем по улице, все ещё прибывая в ужасе от пережитого приключения. Понимая состояние мальчика, демон не требовал от него срочного ответа, но, когда они вышли на площадь, Самаэлю пришлось повторить вопрос. — Откуда я знаю, что вы не захотите причинить зло моей семье, коли я скажу вам, где живу? — буркнул в ответ мальчонка, не отрывая взгляда от булыжников на мостовой. Губы Самаэля искривила понимающая ухмылка. В бликах света от придорожного фонаря она выглядела несколько зловеще, и мальчик вздрогнул, отступив на шаг назад. — Конечно, у тебя нет ничего, что гарантировало бы мою безобидность, но ведь и у меня нет гарантий, что Жером не будет поджидать тебя за ближайшим поворотом, если ты отправишься домой в одиночестве, — ответил демон, наблюдая за процессом принятия нелегкого решения, который в полной мере отражался на лице мальчика. Наконец, он поднял взгляд и храбро посмотрел на предмет своего подсознательного страха — в лицо Самаэля. С нарастанием отваги зловещность стала сходить на нет и вскоре совсем перестала казаться зловещностью. Мальчик ответил лишь после того, как ощутил это, и его не побеспокоило, что он заставляет своего собеседника ждать. — Кажется, у меня опять нет выбора. Что ж, дом моих родителей стоит на улице Сен-Шарль. — Показывай дорогу и не бойся. Я спас тебя не для того, чтобы погубить. Эти слова немного приободрили мальчика, и он даже рассказал, за что именно подвергся травле со стороны одноклассников. — Этот Жером Бош — настоящий мешок с дерьмом, — доверительно поделился сорванец, вызывая сдержанный смех своего слушателя, — Он меня не взлюбил сразу, потому что сам туп, словно нож, который не точили больше десяти лет, зато тщеславия не занимать. Мои успехи ему, — словно рыбья кость поперёк горла, вот он и подговорил жалких своих лакеев творить надо мной разные издевательства, чтобы учителя сменили свое обо мне мнение, и я бы перестал быть их любимчиком. А ведь я никогда и не был любимчиком, это наглая ложь! Просто они глупы и ленивы, вот их и оценивали низко. А я не стерпел такого отношения, да и какой уважающий себя человек стал бы такое молча сносить? Я публично оскорбил Жерома, и он не смог мне достойно ответить — короткий умишко не позволил. И тогда он решил действовать, как привык, — кулаками. Но сила разума всегда одержит верх над силой кулака. И паренек гордо задрал подбородок, явно ощущая своё превосходство над тупой физической силой. Самаэль решил немного сбить с него спесь. — А ведь без моей помощи тебе, пожалуй, пришлось бы туго. И хоть я отдаю должное проявленному тобой мужеству, но враги твои отступили передо мной лишь оттого, что загодя прочувствовали силу моего кулака. Паренек опустил голову, задумался. Теперь он был похож на орлёнка, который только что научился летать и возомнил себя хозяином небес, но затем узрел полёт взрослого орла. — Ваша правда, — признал он, — я подумаю, что можно с этим сделать. — Думай, потому что мне не хотелось бы, чтоб однажды Жером или кто-нибудь ему подобный сумел осуществить своё нынешнее намерение. Ну вот мы и пришли. Который из этих домов твой? Мальчик остановился возле желтого трёхэтажного дома с зелёными ставнями и, развернувшись к Самаэлю, поклонился. — Благодарю вас за помощь, мсье, и доброй вам ночи, — произнёс он и хотел было скрыться за входной дверью, но был остановлен брошенной на прощание фразой: — Спокойной ночи, Бони. Паренек вспыхнул и насупился, повернулся к Самаэлю, глядя на него исподлобья. — Не смейте называть меня так! Мое имя Наполеоне, мсье. Наполеоне Буонапарте. Демон изобразил виноватую улыбку и протянул пареньку руку. — Мефисто Фель к вашим услугам. Будем отныне знакомы, Наполеоне. Пий VI в парадном одеянии торжественно вплыл в тронный зал дворца Пале-Рояль и застыл, приветствуя двух других монархов. Выражение лица понтифика транслировало неумолимое и непреклонное превосходство, но только Самаэль, безмолвно маячащий за спиной Папы, знал, какие муки тот испытывает в данный момент. Расшитый драгоценными металлами плувиал с массивным воротником весил двадцать девять фунтов, и Папе приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы не согнуться под его тяжестью и не утратить столь важную для главы государства осанку. Ничего, привыкнет. Все привыкают. Встретившие Пия правители выглядели более скромно. Особенно Иосиф II, едва заметно поморщившийся при первом же взгляде на Папу. Самаэль легко проник в его разум, проплыл лёгким облаком над сознанием, едва заметно коснувшись его, и с трудом сдержал усмешку после увиденного. Пий, конечно, был ловким, проницательным человеком и неплохо разбирался в людях, но в этот раз он серьёзно опростоволосился да так, что даже сумел удивить демона. Самаэль полагал, что Пий постарался хоть что-то узнать об особенностях характеров монархов, с которыми планируются переговоры, и будет эти самые особенности учитывать, но видимо, понтифик решил поразить королей Франции и Австрии своим величием, выраженным через очень богатое одеяние и взгляд, в котором скользит небольшая толика презрения. В случае с Иосифом II это — не лучшая стратегия. С тем самым Иосифом II, реформатором и бунтовщиком по натуре, соправителем консервативной королевы-матери Марии Терезии, с которой ведёт негласную борьбу за права простого народа. Иосиф — противник клерикализма, апологет просвещения, меч в руках Фемиды, враг богатства и роскоши. Человек, которому бесполезно пускать пыль в глаза. Молодое, горячее сердце, верующее в справедливость. Самаэль с трудом удержался, чтобы не облизнуться. Вкусное блюдо, он бы заключил с ним контракт. Консервативная матушка неохотно идёт на компромиссы, а молодому королю не хватает широты, свободы действий. Ему негде развернуться, и потому в его душе клокочет с трудом контролируемый вулкан. Вид Пия VI провоцирует извержение. Иосиф думает о том, сколько нищих удалось бы накормить, если продать золотой плувиал, и испытывает постепенно возрастающую неприязнь к понтифику и даже не собирается её скрывать. От Иосифа II Самаэль перешел к Людовику XVI, и вкус на его языке стал иным. Если терпкий и острый вкус Иосифа будоражил кровь, как настоящий гастрономический шедевр, то Людовик был… Никаким. Пресным, скучным. От него за версту веяло трусостью, беспомощностью, нерешительностью. Он стал королём всего год назад и, видимо, никак не мог в это поверить. Людовик сегодня был хозяином, ведь совещание проходило на его территории, но из всех троих монархов он — меньше всего подходил на роль распорядителя. Сегодня он восседал на троне во главе длинного стола (Иосиф сидел по правую его руку, Пию же предлагалось занять кресло по левую), но от Самаэля не ускользнула маленькая, но говорящая деталь, — Людовик сидел на краю трона, словно боясь занять все сидение и прикоснуться к спинке. Будто он видит себя вором и самозванцем и не верит, что престол принадлежит ему по праву. Когда Пий вошёл, Людовик вскочил на ноги, и не будь трон таким тяжёлым, он непременно опрокинулся бы. «Словно мальчишка при появлении учителя», — подумал Самаэль. Иосиф же нехотя поднялся со своего места. — Приветствую, Ваше Святейшество, — произнёс Людовик. Пий склонил голову, проявляя таким образом благосклонность. Людовик, являющийся ревностным католиком, определённо испытывал перед понтификом благоговение и не скрывал этого, что льстило Пию. Хотя Самаэль был уверен, что Людовик и при желании не смог бы что-либо скрыть. Ну не умеет этот добродушный простак лгать. Вероятно, эффектное появление Папы было рассчитано как раз на французского короля, что было бы не лишено смысла, если бы здесь не было австрийского правителя. В ответ на приветствие понтифик поднял руку и благословил Людовика. В тот же момент французский король приблизился и поцеловал благословившую руку. Самаэль украдкой взглянул на Иосифа и столкнулся с ним взглядом. — Я полагал, наша встреча будет строго конфиденциальной, — сухо заметил Иосиф, не сводя с Самаэля немигающего взгляда. Конечно, спутник понтифика в его глазах уже успел стать врагом, но демона эта неприязнь лишь забавляла. Как бы ни горело в Иосифе желание справедливости и добра, его сознание, словно дар на блюде, лежало перед Самаэлем. Никакой защиты у австрийского правителя не наблюдалось. — Этот человек — мой прелат. Вернейший из слуг. Ключ от его уст надёжно хранится в моих руках, — ответил Пий, и Иосиф перевёл взгляд на него. — И чьи же руки владеют ключем от ваших уст, Ваше Святейшество? А может, вы доверяете сторонним людям ключи не только от уст? Самаэль оценил и остроту, и язвительный тон австрийца, хоть и поспешил это скрыть. Он знал, что многие просветители обвиняют католических священнослужителей в гомосексуальных связях, и шутка Иосифа являлась намеком именно на это. Но Пий не понял. Или сделал вид, что не понял. — Это очень интересная дискуссия, но думаю, у нас для обсуждения имеются более важные вопросы, — вкрадчиво сказал Пий, сворачивая неприятный для него разговор и усаживаясь за стол. Самаэль встал за спиной понтифика и приготовился. Папа поступает верно, не реагируя на мимолетные провокации Иосифа. В конце концов, у них сегодня ещё будет время для конфликтов. — Упразднить монастыри, не связанные с медицинскими либо образовательными целями?! Пий явно не ожидал услышать подобное предложение от кого-либо из присутствующих на совещании, но Иосиф не собирался щадить чувства понтифика и подкармливать его иллюзии, так что идея свободы совести прозвучала уже через час после начала беседы. Самаэль наблюдал за происходящим с истинно исследовательским интересом и ждал взрыва. Сумеет ли Папа обуздать возмущение и конструктивно пресечь на корню просветительские потуги Иосифа? Или же верх одержит австрийский король, сумев посеять семена ненавистного этатизма в головах консервативных коллег. «Не хватает кружки пива и прусских колбасок на закуску», — пронеслось в уме демона, пока он, сдерживая улыбку, смотрел, как Пий VI всеми силами пытается сохранить лицо. Это ему не очень хорошо, но удавалось, так что Самаэль даже испытал что-то похожее на уважение. Люди ведь на самом деле очень подчинены эмоциями. Причём, все люди, не исключая и суровых политиков. Но как бы твёрдо не стоял Пий, Иосиф II не уступал ему ни на йоту. — Да, упразднить, — дерзко подтвердил он, — для чего нужны все эти молчальники и постники и прочие нахлебники, что не делают ничего хоть сколько-нибудь важного и полезного? Они лишь зря небо коптят. Их жизнь проходит в страданиях, что не несут ни пользы, ни смысла. Пий бросил на Иосифа взгляд, каким высокодуховный человек (или мнящий себя высокодуховным) созерцает безнадёжного материалиста. — А вы, ваше Величество, полагаете, что миру нужно непременно лишь то, к чему можно прикоснуться? Да и кроме того, разве францисканцы и иные нищенствующие не содержат себя сами? Разве они стоят государственной казне хоть чего-нибудь? — Я полагаю, ваше Святейшество, что сфера духовная — личное дело каждого человека и здесь не можно быть никакого принуждения. Члены нищенских орденов работают, но их вклад в жизнь общества минимален. Это надлежит исправить. Эти люди не должны испытывать нужды. Пий кивнул с одобрительным видом, и Самаэль мысленно поаплодировал ему. Понтифик отнюдь не был спокоен, но профессионально изображал полное душевное равновесие. — Ваши слова звучат убедительно, я слышу в них проявление искренней христианской любви к ближнему, но эта любовь, увы, искажена. Вы заботитесь о вашем народе, но ведь и сами себе противоречите, проповедуя свободу и вместе с тем, зажимая дух людской в узкие рамки. Разве люди для вас не инструмент? Да, вы даете свободу их разуму, но говорите о необходимости обязательной работы на благо общества. Не оттого ли это, что они — орудие, а никому и никогда нет дела до мыслей орудия, пока оно исправно служит? Так из любви ли ваша свобода совести или из безразличия? И кто, зная истину, не хотел бы донести её до своего ближнего всеми доступными способами, чтобы он только перестал заблуждаться? Ведь именно от этой-то истины и зависит самое главное. У вас смещены приоритеты, но вы желаете навязать их всем. Избавить от нужды тех, кто не желает от неё избавляться. Опустить на землю всех, желающих летать… — Умерьте ваш проповеднический пыл, ваше Святейшество, — на лице Иосифа возникла презрительная гримаса, — Я нисколько не сомневаюсь в вашем умении затуманить разум красивыми речами. Только словесами и баснями народ не накормишь, а эти молчальники несут людям почтение к бесполезным страданиям, что в высшей степени вредно. В результате взрослые здоровые люди уходят в пустыни и леса и там изнуряют себя, хотя в том нет никакой необходимости. — В вашем понимании. Да, здоровые люди уходят из мира, а это значит, — из мира уходят рабочие руки, так? Ах вы лицемер, — эмоции Пия всё-таки прорвались наружу сквозь маску безразличия. И хоть понтифик быстро взял себя в руки, Иосиф обрадовался, словно с его оппонента спадает маска, которую тот держит из последних сил. — А вы, ваше Святейшество, конечно же, нисколько не лицемерите. Живете бедно и корку хлеба на паперти просите, так? Однако, Пия так просто не смутить. — Такова моя работа. Это мой долг, освященный традициями, и не мне их менять. — Ещё бы! Кто станет менять такие традиции? — парировал Иосиф. — А вы, ваше Величество, также не отличаетесь любовью к самоограничению, — не остался в долгу Пий. — Достопочтимые господа, я прошу прощения за прерывание такой увлекательной дискуссии, но быть может, вы позволите и мне вставить слово? Оба спорщика, чьи лбы уже практически столкнулись в пылу жаркого диспута, резко повернули головы к скромному папскому прелату, все это время с интересом наблюдавшему за течением беседы. По выражению лица понтифика Самаэль понял, что ему несдобровать. Пий нашёл подушку для битья и идеальный объект для вымещения гнева, но сейчас Самаэлю было плевать. — Вот слушаю я вас, господа мои, и не понимаю, отчего же вы решили, что кто-то из вас неправ? Глаза австрийского короля округлились от удивления. Он явно ожидал, что прелат станет защищать взгляды своего господина. — Прошу вас, поясните, — отозвался Иосиф. — Вы проповедуете два противоположных взгляда. Один из вас ставит интересы души превыше интересов тела, другой — наоборот. Но отчего же каждый из вас думает, что точка зрения оппонента вредна? Благо тела есть нечто дурное? Нет. Действуйте, ваше Величество. Улучшайте материальную жизнь ваших подданных. Благо души вредно? Нет. Добросовестно заботьтесь о духовной жизни ваших подданных, ваше Святейшество, это ваше дело. Проблема не в ваших взглядах, а в том, что вы оба недостаточно добросовестно следуете им и торопитесь запрещать и карать. Вы оба правы на словах и оба неправы на деле. Замолчав, Самаэль заметил, что оказал большую услугу всем присутствующим. Ничего не сближает лучше общего врага, а таковой у Иосифа и Пия теперь имелся. — Вон! — рявкнул понтифик тоном, не терпящим возражений, и австрийский король в кои-то веки был с ним согласен. Демон пожал плечами и покорно вышел. Сегодня он сделал свои собственные выводы — политика никогда не предполагает поиск истины, её первейшая цель — обслуживать интересы власть имущих.