Путь Самаэля

Сандра орудует мечом почти профессионально. Кромсает призраков направо и налево, хладнокровно, яростно, без жалости. Вымещает на несчастных неупокоенных душах всю злость, всю свою безумную ненависть. Она знает, что этих привидений даже демонами в полной мере назвать нельзя, они — лишь души людей, что после смерти отказались следовать на свой Частный Суд и теперь обречены скитаться по Земле до самого Страшного Суда. Они ни в чем не виноваты, уж во всяком случае не в её дурном душевном состоянии, только Сандра все равно пронзает их клинком без малейшего проблеска милосердия. Время от времени до ее ушей доносятся вздохи, стоны, а порой даже членораздельные слова. Это души японских солдат, погибших от рук американцев, они по сути герои. Только вот сейчас Сандре все равно, абсолютно безразлично. Голоса в голове надрываются, плачут, дерут острыми когтями кору головного мозга. Иногда их вопли становятся так оглушительны, что сливаются со стонами призраков, и уже невозможно понять, где орут: снаружи, внутри или все вместе. «Шлюха»! — надрываются голоса. Голова от них трещит, словно по ней нанесли эскадрилью ударов. «Грудастая кукла, пустышка, потаскуха, стерва»! — голоса не очень разборчивы в выражениях, но Сандра не против. Все эти нелестные эпитеты адресованы, разумеется, Шуре, и Сандра ничего не может с этим поделать. Да и не хочет. Она полностью солидарна с голосами в своей черепушке, хоть они и причиняют боль. Пусть. Её боль будет оплачена болью призраков, и хоть обмен слишком неравноценен, он устроит её. По крайней мере, на первое время. В пылу сражения она на мгновение теряет ориентацию в пространстве, и этого вполне достаточно, чтобы натолкнуться на кого-то. Сандра инстинктивно оборачивается на внезапно возникшее препятствие и сталкивается вторично. На сей раз взглядом. С Юкио. Черт, а ведь она совсем забыла, что не одна готовит на этой кухне. Столкновение неумолимо возвращает её из персональной Геенны в реальность. Но у Юкио совсем нет времени пялиться по сторонам, он расстреливает призраков в упор, и Сандра бы тоже не стала так долго рассматривать знакомого соратника, тем более, в пылу битвы, если бы не одна маленькая деталь — зрачки. Что-то в глазах Юкио изменилось, и при близком контакте, каким и являлось столкновение, не заметить этого было сложно. Пламя. Вертикальные зрачки Окумуры-младшего пылали таким знакомым огоньком, в по-мертвецки широко раскрытых глазах не мелькало ни единой эмоции — абсолютная пустота. Губы сжаты в тонкую нитку, пальцы бесперебойно жмут на курок. Он производит впечатление отлично заведенного робота, который вот-вот взорвётся от переизбытка энергии. Внезапно Сандре становится страшно. От ощущения этой механизации — словно живой человек превращается в Железного Дровосека, но больше от огонька в зрачках. Люцифер. Мир кругом вертится, словно ему вкололи лошадиную порцию адреналина, Сандра окончательно теряется в пространстве, падает. Все становится таким расплывчатым, туманным. Сквозь пелену на глазах она все ещё видит прыгающий, насмешливый синий огонёк, а голоса в голове уже ничего не говорят, а только вопят от ужаса, словно их насаживают на дыбу. Откуда-то сверху смотрит с презрением Юкио, но все-таки держится поблизости, расстреливает призраков рядом, не даёт им навредить обессиленной эсквайерше. Сандра не понимает почему. Ведь они же враги. Всякий, кто носит в себе синее пламя — её враг. На горизонте сознания появляется Арата, и это очень обидно. Теперь придётся выслушивать не меньше чем двухчасовую лекцию на тему своей беспомощности и проблемности. Сато подбирает товарку, заставляет встать, опереться на его плечо, уводит с поля боя. С помощью портального ключа они возвращаются в Академию. Последнее, что видит Сандра перед тем, как шагнуть за Арата в портал — глаза Юкио, полные презрения, которое на сей раз было адресовано призракам. Юкио погружен в эпицентр битвы, беспрерывно прошивает серебряными пулями призраков, только это все — лишь фон и на самом деле не имеет никакого значения. Сражение — только способ чем-то занять руки, пока в голове протекает мучительный мыслительный процесс. Клонирование. Выведение органических тел для демонов. Лайтнинг показал Юкио правду, и теперь она не укладывалась в его голове. И этим занимается лорд Фель с разрешения Ордена! Того самого Ордена, который должен защищать людей и их мир. Только вот теперь защита Ассии потребовала достаточно интересных и противоречивых мер, перед которыми Юкио предпочел бы отступиться. Но лорд Фель не отступился. Верхушка Ордена — тоже. Ох уж этот извечный конфликт цели и средства. Юкио понимает, зачем это нужно. Уже давно известно, что невозможно победить сатану без помощи других демонов. Укротители всегда пользовались бешеной популярностью, но теперь речь идет о нечто большем, нежели простое подчинение демонов экзорцисту и даже о большем, нежели обучение экзорцистов у демонов. Все дело в подчинении экзорцистов демонам. Не всем, разумеется, а только определённым. Дружественно настроенным. Только вот Юкио всегда верил, что не существует по-настоящему дружественно настроенных демонов. Теперь же открылось множество занимательных фактов, одним из которых было, к примеру, основание Ордена, осуществленное тремя высшими демонами, желавшими спасти род людской от сатаны и Люцифера — от полного разрушения. «Что вообще происходит с иерархией в Геенне? Как сатана допускает существование такой оппозиции», — звучало где-то на периферии сознания Юкио, но главным был все-таки не этот вопрос. Куда важнее было понимание того, что Люцифера и сатану не одолеть без дружественно настроенных высших демонов. Которым нужны тела. И с этой точки зрения лорд Фель, конечно, делает полезное дело, ведь цель его — прямое благо для Ассии, только вот средства… Сколько ещё людских жизней придётся положить на алтарь спасения человечества? Сколько ещё детей необходимо замучить, чтобы синтезировать тела и предоставить их в распоряжение потенциальных спасителей Ассии? Голова Юкио буквально взрывалась, подобно призрачным головам изгоняемых им призраков. Добро и зло, правильное и неправильное — все смешалось в один коктейль, и Юкио был уже не в силах разложить по полочкам все составляющие этого бульона. Единственная понятная мысль светилась перед ним, как звезда. Прекрасная, словно её король — король света. Люцифер был прав, все относительно. Орден — не представители добра, а иллюминаты — не оплот зла, это лишь две разные политики. Все дело только в том, что Юкио больше нравится. Окумура-младший останавливается, опускает оружие. От дула пистолета исходит дымок, и Юкио кажется, что от его разгоряченной головы тоже идёт удушливый пар, как от только что потушенного костра. Силы не безграничны, как бы не была мощна его ярость, но Юкио не сдастся. Он пришёл сражаться, и он будет сражаться, а иначе нельзя. Иначе будет взрыв. — Возвращайся домой! — кричит кто-то, и у Юкио не хватает энергии даже поднять голову, чтобы посмотреть на обладателя голоса, — ты же еще несовершеннолетний, тебе нельзя задерживаться допоздна. Окумура-младший пытается оказать вялое сопротивление, только это оказывается совершенно невозможным. Усталость слишком сильна, и он покоряется, извлекает портальный ключ. Смотрит на него несколько долгих мгновений, а затем прячет его в карман и спускается в метро, не замечая при этом пары любопытных глаз, проводивших его в подземку. Мефисто сидит за своим рабочим столом, поставив подбородок на сцепленные в замок пальцы, и с лукавой и заинтересованной улыбкой слушает доклад Рензо Шимы. Розововолосый шпион детально и в красках описывает сражение при станции Икебукуро, триумф Шуры, арест Лайтнинга, поведение Окумуры Юкио. Конечно, всю эту информацию можно было бы предоставить и в письменном виде, только Мефисто нравится порой ради разнообразия менять формат докладов. И в глазах Феля, и в глазах Шимы особенного внимания заслуживает младший Окумура. Рензо давно следит за ним по приказу ректора: подмечает малейшие признаки пробуждения в нем силы сатаны, знаки, говорящие о его сближении с Люцифером. Мефисто коллекционирует эти клочки информации, как кусочки паззла. Он любит перебирать их; складывать все возможные картинки; представлять, какое изображение в итоге окажется конечным и как это изображение впишется в общую, большую картину. Конечно, Юкио — всего лишь маленький уголок в огромном паззле, но до чего же все-таки интригующий уголок! — Хорошо, — кивает Мефисто, когда Шима заканчивает говорить, — возвращайся к нему и продолжай слежку. Ты сумеешь его теперь найти? Рензо самодовольно усмехается в ответ на такой вопрос: — Конечно, ректор, о чем разговор. Я повесил на него колокольчики сильфы. Вмиг отыщу. Мефисто отвечает одобрительной улыбкой. Шустрый мальчик, не зря выбирал. Рензо открывает дверь, чтобы покинуть ректора и вернуться на свой наблюдательный пост, но в этот момент его внезапно относит в сторону ударной волной — в кабинет, словно вихрь, врывается воинственно настроенная Риген. За ней, точно хозяин, упустивший с поводка собаку-волкодава, трусит озабоченный и слегка взбешенный Арата Сато. Ему никак не удаётся утихомирить подопечную. — Что за…— начинает Рензо, но Мефисто делает знак, и парень умолкает, так и не закончив фразу. Фель медленно встаёт из-за стола, не сводя взгляда с застывшей посреди кабинета Риген. Её волосы торчат в разные стороны, грудь вздымается волной от тяжёлого дыхания, обычной бледности как не бывало — лицо раскраснелось от бега или быстрого шага, глаза мечут молнии — выдают внутренний тайфун. Мефисто чувствует, что что-то тут неладно, но осознание этого вызывает в нем живой интерес и любопытство, а не опасение. — Что происходит? — спрашивает Фель, смотря при этом на Арата и давая таким образом понять, что вопрос адресован именно ему. — Простите, сэр Фель, это досадное недоразумение, — отвечает Сато, пытаясь схватить Риген за руку и увести её, но она лишь раздраженно и без видимых усилий отталкивает товарища. — Я так больше не могу! — визгливо заявляет она, а на глаза, тем временем, наворачиваются слёзы. Несколько мгновений ничего не происходит. Риген только стоит, пронзает Мефисто взглядом, полным истерики. Арата изображает из себя соляной столб, решительно не понимая, что предпринять, Рензо же жмется к стене, но наблюдает. Ему, конечно же, очень интересно посмотреть, чем это дело закончится. Мефисто видит, как по щекам Риген скатываются две крупные слезы и решает, что выслушать ее, наверное, стоит. А то ещё наломает дров в порыве эмоций, женщины на такое горазды. А умственно неполноценные женщины так тем более. — Сато, Шима, попрошу вас покинуть мой кабинет, — голос Феля звучит равнодушно и вежливо, только обоих парней выносит за дверь со скоростью звука так, словно на них рявкнули. Шиме всё-таки жаль, что не удастся узреть такую сцену. Мефисто выходит из-за стола и, оперевшись спиной на него, складывает руки на груди. Вся его поза — воплощенная деловитость и официоз, лицо каменно и непроницаемо. В отличие от бушующей, нестабильной Риген. — Итак, я тебя слушаю. Что это ты тут устроила, изволь объясниться. Чем спокойнее ведёт себя Мефисто, тем больше у Риген рвет тормоза. Его равнодушный тон доводит её до белого коления. — Я так больше не могу! — исступленно орет она, — за что вы со мной так? Чем я перед вами провинилась?! Она разражается рыданиями и падает на колени, закрыв руками лицо. Мефисто наблюдает за её агонией бесстрастно, словно учёный — за мучениями подопытного животного. — О чем ты говоришь? — спрашивает он. Риген отнимает от лица руки и вперивается замутненным взглядом в лицо Мефисто. — Разве я виновата, что я потомок какого-то Гвидиче? Разве моя вина в том, что этот человек оказался вам когда-то неугоден? Так отчего же вы теперь наказываете за это меня? Это несправедливо! Прошу, прекратите это! — Ты ошибаешься, я тебя не наказываю. С чего ты это взяла? Риген опускает руки на пол — теперь она стоит на четвереньках и смотрит, задрав голову. — Тогда почему вы гоните меня? Почему больше не хотите меня видеть, не подпускаете к себе? Мефисто вздыхает и едва заметно улыбается: и в том, и в другом чувствуется ядовитая, как серная кислота, насмешка. Он подходит к Риген, наклоняется, подцепляет двумя пальцами её подбородок. Она смотрит на него с болезненной отчаянной надеждой. Так смотрит раковая больная на своего врача, когда просит озвучить диагноз, признать его несмертельным. — Дорогуша, — произносит нараспев Мефисто, — ты фатально ошиблась, я тебя не наказываю. Единственная причина, по которой я перестал обращать на тебя внимание заключается в том… Что ты перестала представлять для меня какой-либо интерес. Ловушка захлопнулась, диагноз признан смертельным. Фель не без удовольствия наблюдает, как гаснет в бескислородном пространстве жалкий огонек надежды, оставляя после себя только чёрную и бесконечную тьму. Мефисто буквально ощущает, как разум Риген тонет в этой пропасти, сгорает вместе с надеждой. Огромная бездна бесконечной боли. Геенна в отдельно взятом человеке. И это так красиво… Мефисто не может не признать, что в этом чёрном отчаянии есть своё, милое сердцу очарование. Только вот оплачено это очарование довольно дорого. Риген роняет голову на пол, вцепляется пальцами в собственные седые волосы и воет, как раненое животное. Мефисто смотрит, как она бьётся лбом об пол, и не чувствует ничего. Только знает, что она вот-вот слетит со всех чудом оставшихся целыми катушек. А ведь он хотел не этого. Для потомка Гвидиче он хотел лучшей доли, — чтобы она выздоровела, оправилась от потрясений, нашла свою судьбу, устроилась в жизни. Это было бы лучшим исходом, и он был бы даже рад, если бы у Риген все получилось. Только вот, видимо, от его попыток сделать её нормальной ей же только хуже. Теперь вот рецидив нагрянул. А оно ему надо? Мефисто обреченно вздыхает. Ладно уж, так быть. Он ведь не изверг какой, в конце концов. Уговорила. Фель берёт Риген за плечо, приподнимает над полом, а затем засаживает с размаху кулаком под дых. Девушка охает, из неё вылетает весь воздух. Слёзы застывают на щеках, вопль застревает где-то в глотке. Пальцы Мефисто стискивают её щеки, силятся оторвать голову от тщедушного тела. — Ну как? — шипит демон, а в его глазах вспыхивают огоньки, — так тебе достаточно неравнодушно? Она не успевает ничего ответить, да и не может — так сильно её челюсть блокирована. Мефисто наносит ей следующий удар — на этот раз все в ту же многострадальную челюсть. Теперь уже ничто не удерживает Риген, и она падает, заваливается на бок. Кости трещат, еще чуть-чуть и что-нибудь обязательно сломается, вот только Риген больше не кричит. Голоса в её голове смолкли, перестали терзать. Боль, ярость, зависть потихоньку отступают. Мефисто выпрямляется и пускает в ход ноги — свои тяжёлые сапоги с загнутыми носами. Риген не уверена, что понимает, куда именно её бьют, да это и неважно. Она только заботится о том, чтобы ничто не загораживало ей пылающие прекрасные глаза Феля. Такие горячие, такие неравнодушные. Под конец Мефисто ставит ей ногу на лоб, надавливает. Она в этот момент лежит на спине. Несколько бесконечно долгих мгновений они смотрят друг на друга: Мефисто — с чистой, по-демонически беспричинной злобой, Риген — с покорностью и спокойствием. И не имеет никакого значения, что ее разбитые губы сочатся кровью. Уголки губ Риген приподнимаются, и Мефисто чувствует, как злоба отступает. Это странно, но Фель решает, что подумает об этом как-нибудь потом. — Спасибо, — шепчет Риген. Мефисто хмыкает, подходит к своему рабочему столу и сгребает в кучу стопку контрольных работ по латыни. Подойдя к Риген с этой кучей, он роняет их перед ней. — Чтобы к завтрашнему дню все проверила. — Да, Милорд, — соглашается она и с трудом поднимается на ноги. — Что-нибудь сломано? — интересуется он будничным тоном. Несколько секунд Риген прислушивается к своим ощущениям. — Кажется нет, Милорд. — В таком случае иди. И будь осторожнее, не заляпай кровью бумагу. Я не стану потом после тебя пятна счищать. Она кивает, на её лице все ещё сияет спокойная удовлетвтренная улыбка человека, который получил то, что хотел. И странное дело, Мефисто это совершенно не злит. Риген забирает контрольные и уходит. Через несколько секунд до ушей демона долетает возмущенный крик Арата, и Фель начинает собираться. Сегодня у него выступление на телевидении. Юкио сидит, оперевшись локтями о колени и согнувшись словно древний старик. Впрочем, именно таким он себя и ощущает — постаревшим, уставшим, совсем больным. Даром, что всего пятнадцать лет от роду. Колёса вагона размеренно стучат по рельсам, а мозг Окумуры так же циклично перебирает воспоминания, как картинки в калейдоскопе, старается найти хоть что-то утешительное. Только вот ни одна из картинок не приносит облегчения, и от этого на душе так бесконечно тошно, что охота блевать. А может, его просто укачало? Юкио не уверен. Ещё он не уверен, что хочет об этом думать, ведь и без того есть, над чем поразмышлять. Например, над тем, что правду он всё-таки узнал, и это помогло ему осознать всю справедливость предостережения «бойтесь своих желаний, они имеют обыкновение сбываться». Цели Ордена, цели иллюминатов; средства Ордена, средства иллюминатов… Юкио хотел бы верить, что это фальсификация и обман, что это все придумал Люцифер, только вот надежды на это нет никакой, ведь информация предоставлена Лайтнингом. Но как же смириться, как же принять? Немилосердно разболелась голова. Что же делать, куда идти? От мыслей, что придётся возвращаться в Академию, его бросило в дрожь, начало лихорадить. Нет, только не туда, уж лучше в Геенну, прямо сквозь те самые, медленно открывающиеся врата. Как же холодно, страшно, больно и запутанно. Юкио обхватил себя руками в надежде согреться. Сделать свой расколотый, расщепленный мир хоть немного более уютным и красивым. Чуть-чуть более пригодным для жизни. Жизнь… В памяти всплыло нежное наивное лицо в обрамлении светлых волос. Если абстрактное понятие жизни может хоть кто-то воплотить, персонализировать, то это только Морияма Шиеми: её доброта, наивность, вера в лучшее во всех живых существах, стремление помогать всему сущему. Свет, столбом исходящий от неё. Тепло. Юкио не заметил, как ноги принесли его на порог дома Шиеми. Это получилось как-то само собой, будто от метро тянулась невидимая, но ощутимая, нить Ариадны. — Юки? Что случилось в такое-то время? У вас закончились запасы? Она, конечно, удивлена, только Юкио смотрит на неё и чувствует, как за грудиной что-то обрывается. Впервые за долгое время ему кажется, что он — дома. — Я работал до самого утра, поэтому я просто немного устал. Он улыбается, и Шиеми отвечает ему тем же. Юкио идёт за ней в дом, а страх и боль стремительно уходят, растворяются в морозном пространстве, остаются за порогом. — Невероятно, немыслимо! Я просто не могу поверить! Арата нарезает круги по комнате и непрестанно возмущается, яростно при этом жестикулируя. Сандра сидит за столом и проверяет контрольные работы по латыни. Её губы заклеины пластырями, голова перевязана — это все сделано лишь для того, чтобы не запачкать кровью бумагу. — Успокойся, Арата-кун, и сядь. А лучше уйди, ты мне мешаешь. — Я? — Сато разводит руками, и это можно было бы принять за картинный жест, если бы в нем не было столько искренности, — а я думал, что тебе мешает дыра в твоей башке! Причём, и в буквальном, и в фигуральном смысле этого слова! Сандра разворачивается и смотрит на товарища с укоризной. — Мне нужно закончить это до завтрашнего дня. Ты думаешь, что очень поможешь мне, если будешь стоять над душой и канючить? В твоих завываниях нет никакого смысла. Арата хотел бы что-нибудь возразить, но сказать решительно нечего. — Почему? — спрашивает он обреченным тоном, — просто объясни, зачем? Ты ведь совсем не такая уж долбанутая. По крайней мере, когда Фель от тебя далеко. Сандра пожимает плечами. Кажется, её этот вопрос совершенно не беспокоит. — Я понятия не имею. Знаю только то, что я теперь счастлива, потому что он больше не игнорирует меня. Все вернулось на круги своя. — И теперь он опять будет тебя бить. Сандра улыбается. — Это лучше, чем ничего. Кстати, а что насчёт тебя? Почему тебе так важно, чтобы со мной все было в порядке? Арата смущенно чешет затылок, прочищает горло. — Да тут такое дело… Ты будешь смеяться. — Нет, не буду! Обещаю. Он мнется в нерешительности ещё несколько секунд, а затем признаётся: — Понимаешь, все дело в Шуре Киригакуре. — Что?! Сандра ожидала какого угодно ответа вплоть до признания в любви, но не этого. — Все дело в Шуре. Понимаешь, она мне очень нравится, и я очень серьёзно настроен, правда! И поэтому я перевелся в японский филиал… Нет, и из-за тебя тоже! Я переживаю за тебя, мы ведь друзья, а для меня это не пустой звук. Но вот… Есть ещё Шура. Сандра добродушно усмехается и кивает. Это все очень понятно и мило. И звучит утешающе. Так, словно они с Арата в одной ладье, теперь не только хорошие друзья, но и товарищи по несчастью. — Понятно. Тогда, если ты не против, я вернусь к работе. — Да, конечно, удачи. Арата охотно вылетает из комнаты.