Путь Самаэля

Михаил Гедуин свернулся у ног Люцифера-сама, стараясь продемонстрировать максимум повиновения. Его жирные уродливые губы растянулись в счастливой и совершенно искренней улыбке, на щеках играл румянец. Ещё бы, ведь прекрасный Люцифер-сама проявил к нему неслыханное милосердие — спас из тюрьмы, в которой несчастный Гедуин томился много месяцев. Ах это волшебное мгновение спасения! Долгие дни напролёт Михаил представлял, как это будет. Его воображение рождало захватывающие картины: вот гремит оглушающий взрыв, и решётка камеры рассыпается серебристой пылью. Микрочастицы металла кружатся в воздухе, искрятся от прикосновения лучей неестественно яркого света, который становится с каждой секундой всё ярче. Михаил щурится, старается закрыть лицо какой-нибудь частью своего извилистого тела — его привыкшие к тьме глаза не могут выносить этой ослепительности. — О, Люцифер-сама, — умоляюще стонет бедный узник. Утешение приходит почти мгновенно — Гедуин чувствует мягкое прикосновение кожаной перчатки к своей щеке, и это выше его сил. Не сумев удержаться, он роняет на ткань несколько слезинок и пугается, но страх его совершенно напрасен. — Посмотри на меня, Гедуин-кун, — спокойно и даже чуточку нежно говорит король света, и Михаил повинуется. А затем внезапно понимает, что свет перестал приносить боль, и теперь его созерцание вызывает только щемяще-радостное чувство где-то в центре груди. Груди, которая вновь стала напоминать человеческую! — Что? Что происходит? — спрашивает Михаил обомлевшим голосом. Люцифер улыбается снисходительно и ласково и не отнимает руку от лица любимого и самого верного слуги. Гедуин чувствует, как его тело вновь наливается силой и энергией. Визуально оно кажется человеческим, но Михаил чувствует, как в самом центре его естества разгорается пламя. Голубое пламя сатаны. — Ты достаточно страдал, я больше не потерплю этого, Гедуин-кун, — говорит король света голосом, источающим спокойствие и могущество, — Пойдём со мной. Люцифер поднимается с колен, и рука, до этого касающаяся лица Гедуина, теперь оказывается протянутой к нему в призывающем жесте. — Пойдём со мной. Слёзы счастья текут по щекам Михаила, сверкают на свету, словно звёзды. Освобождённый пленник кладёт руку в протянутую ладонь Люцифера, поднимается на ноги, но король света неожиданно подхватывает его, прижимает к груди. Гедуин счастливо вздыхает, сегодня лучший день в его жизни. Где-то снаружи раздаются последние залпы завершающейся войны — демоны поработили людей, теперь Геенна и Ассия едины. Люцифер выносит любимого слугу из камеры прямо в новый мир. О прекрасные мечты! Реальность, однако, несколько отличалась от варианта, созданного воображением Гедуина. Взрыв действительно прогремел, хоть и был лишён сходства с серебристой пылью. Вместо этого он швырнул в лицо Гедуину пригоршню мусора, придавил обломком ему хвост. Когда шум улёгся, Михаил заметил в полумраке очертания знакомой фигуры. В поле зрения появился… Нет, не Люцифер, а Сабурото Тодо. Человек, пожравший Каруру, оттолкнулся от земли и, миновав обломки по воздуху, приземлился возле узника. — Здравствуй, Михаил, — чуть насмешливо поприветствовал он. Гедуин попытался скрыть разочарование. Конечно, Люцифер-сама не мог тратить силы на такое малозначительное мероприятие, как спасение слуги, но всё-таки ехидная ухмылочка Тодо изрядно действовала на нервы. — Что происходит? — спросил Михаил, надеясь услышать подробности. Люцифер-сама, разумеется, сильнее всех, но даже он никогда не позволял себе просто так врываться в резиденцию Мефисто Феля. Стало быть, произошло нечто экстраординарное. — Начальник велел вызволить тебя и доставить в штаб, — сообщил Тодо, щёлкнув пальцами. Оковы Гедуина со звоном упали на каменный пол темницы. — Ползи за мной, сегодня твой счастливый день, — торжественно объявил Сабурота. Портал до штаба иллюминатов сработал, как надо, что Гедуин невольно про себя отметил. Это означало, что барьеры Феля перестали работать. Сделать какие-либо выводы из этого заключения Михаил не успел. Мысли о встрече с Люцифером моментально вытеснили все остальные. Король света встретил верного слугу совсем не так, как тому хотелось бы. Окинув равнодушным взглядом скорчившегося на полу Гедуина, демон, прикреплённый к аппарату жизнеобеспечения, произнёс усталым, скучающим тоном: — А, это ты, Гедуин-кун. — Лю… Лю… Люцифер-сама, вы не представляете, как я рад… — Ты наверняка задаёшься вопросом, для чего я пожелал тебя видеть, — Люцифер откинул голову на спинку кресла, в котором сидел, и прикрыл глаза, — кое-что изменилось, Гедуин-кун. Безвозвратно изменилось. Аристократично-бледное лицо демона осветилось лёгкой улыбкой. Если бы в это время Михаилу пришло в голову оторвать взгляд от пола, у него не осталось бы сомнений, что Ассия и Геенна едины. Юкио сидел, низко опустив голову, стараясь даже боковым зрением не замечать своего обвинителя. Железные «браслеты», сковывающие запястья, немилосердно натирали, а голос возмущающейся Шуры не менее настойчиво сверлил висок. Оба обстоятельства доставляли одинаковое количество дискомфорта. — У меня просто-напросто нет времени возиться с детьми и их самопознанием, — так он сказал тогда. Не сказал — оттолкнул. Отмахнулся, как от докучливой мухи. И удивительно, но в этот раз Мефисто Фель повёл себя в точности, как Люцифер. Оба отказались объяснять ситуацию со зрачками, открывать младшему брату глаза (какая ирония!) на его новые возможности. Но, если Люцифер ответил:«Не знаю» и пообещал спросить при случае у сатаны, то Мефисто лишь одарил клыкастой ухмылкой, отправляясь на растерзание папарацци и прочим идиотам. Невыносимо. Скорее бы этот проклятый Орден уже канул в небытие, что ли. — Юкио, встань. Мы возвращаемся в главное управление, — сообщила Шура. Не сообщила — приказала. Приказала сыну сатаны. Глупая женщина. Что может быть безумнее, чем пытаться командовать одним из будущих правителей Ассии. Даже смешно. Интересно, что же он, Юкио, пожелает сделать с ней после того, как иллюминаты воссоединят два мира. — Ты хоть понимаешь, во что ты вляпался?! О да, он понимает. Юкио лучше всех понимает происходящее вокруг. И пусть он понятия не имеет, откуда это понимание к нему пришло, но факт остаётся фактом. Юкио прикрыл глаза, чувствуя, как по телу разливается благодатное тепло. Была ли это его собственная разбуженная энергия или же сила Люцифера, голос которого вновь зазвучал в ушах, заглушая крики Шуры, — он не знал. Но эта неведомая мощь дарила ощущение полёта, свободы и вместе с тем какого-то уюта, словно ему дали в руки грелку. Юкио чувствовал себя одновременно котом, завернувшимся в одеяло, и орлом, совершающим пике. И самое главное — все вопросы, все сомнения и душевные терзания внезапно перестали иметь значение, словно Юкио уже сумел всё выяснить. Сейчас он, пожалуй, мог бы даже дать ответ самому себе, если бы вдруг вспомнил, что когда-то в чём-то сомневался. Радостное открытие заключалось в том, что теперь ему это было не нужно. Он открыл глаза. — Люцифер? — в голосе Юкио можно было различить едва заметные нотки удивления. — Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь только хуже. Как будто Фелю сильно поможет, если ты заешь себя до смерти или угодишь в дурку, — озабоченно произносит Арата, сидя у постели Сандры. Она уже второй день не встаёт с кровати, не разговаривает, даже не двигается. Просто лежит на боку, вперив взгляд в размазанную по стене муху, наблюдает за её поломанными крылышками и разможенной головкой. Будь у Сато чуть больше времени и желания, он наверное провёл бы эти очевидные аллегории, да только это ни к месту. Мухе на стене уже нельзя помочь, мухе на кровати — можно. По крайней мере, Сато верит в это. В день смерти Мефисто было всё: крики, вопли, слёзы. Требования отдать обратно «её Лорда», истерики, обвинения во лжи всех подряд. Сато с трудом удерживал её кажущееся таким тщедушным тело, не давал растерзать экзорцистов, не позволял ей вырвать им кадыки зубами. А она рвала и метала, плевалась и кусалась. Отвратительное зрелище, но очень жалостливое. Она ведь хоть и требовала ответа, но упрямо не хотела никого слушать. Теперь вот наступила депрессивная фаза. Сато не оставляет Сандру одну, боится, как бы за лезвия не схватилась. Арата чувствует, что нужно что-то сказать, но что ещё — не знает. За эти два дня были сказаны все слова, которые только можно произнести в такой ситуации. Ничто не возымело результата. Он ничем не может помочь. Никогда не мог на самом деле. — Он не хотел бы видеть тебя такой, — осторожно говорит Сато, и правая рука Сандры, лежащая поверх подушки, судорожно сжимает наволочку. Первое движение за последние два дня. — Он хотел бы, чтобы ты жила нормальной жизнью, несмотря ни на что, — Сато думает, что хоть что-то начало работать и гнёт дальше свою линию, — Возможно… Всё к лучшему. У тебя было к нему какое-то нездоровое отношение. Может быть теперь… Договорить он не успевает. Сандра срывается с места за долю секунды. Ещё быстрее в её руке появляются маникюрные ножницы, стремительно движущиеся к горлу Арата. Тот едва успевает увернуться. — Ты что?! Ты что?! — орёт он, закрывая руками голову, — Пиздец! Сандра движется, как молния — молча и стремительно. Арата, пожалуй, хотел бы рассмотреть выражение её лица в этот момент, но у него к сожалению, совсем нет времени. Он выбегает из комнаты и захлопывает дверь. Почти в тот же момент в неё вонзаются маникюрные ножницы. — Еба…ая! Чокнутая! — кричит Сато на всю Академию и подпрыгивает от ужаса, когда чувствует вибрацию мобильника в кармане брюк. На том конце провода — Шура, требующая срочно прибыть в главное управление, ибо экзорцистам и так катастрофически не хватает рабочих кадров в связи с открывшимися вратами Геенны. Сато счастлив уцепиться за благовидный предлог, чтобы свалить из этого молчаливого ада. — Пока меня не будет, потрудись остынуть и стать хоть немного вменяемее, иначе позову к тебе добрых дядей в белых халатах, так и знай. Пиздец, блин! Сато уходит, продолжая ругать «чокнутую бабу» во весь голос и «треклятого демона, который мог бы и не сдыхать» — шёпотом. Сандра отдаёт себе отчёт в том, что её череп превратился в чёртов бетонный бункер с толпой умалишённых узников внутри. Стены бункера непроницаемы, и пленники пытаются восполнить недостаток внешних звуков изнутри, как умеют. А способ у них один — непрекращающийся вопль. Арата стоит над душой и упорно пытается вызвать Сандру на разговор, добиться от неё хоть слова. Но правда в том, что Сандра буквально глохнет от бесконечных криков. Ещё один самомалейший звук, пусть даже звук её собственного голоса, и голова просто взорвётся, как пиньята с конфетами. Арата очень хочет помочь и потому не умолкает. А ведь он мог бы оказать такую крупную услугу, если бы, наконец, заткнулся. Вместо этого он пытается говорить о лорде Феле гадости. Лучше бы просто орал, как узники в голове. Вопли в черепе оглушают, но и отвлекают, за что Сандра им благодарна. Она рада, что может не думать и не вспоминать, потому что подсознание подсказывает — она забыла что-то ужасное. Что-то, что очень страшно вспоминать, а потому не стоит. Сандра боится лишний раз пошевелиться, ведь неизвестно, что именно способно выдрать и вытащить на поверхность то самое воспоминание с подкорки головного мозга. Нет, нет, она не хочет думать, не хочет понимать и вспоминать, и у неё это замечательно получается! Если бы только ещё Арата ушёл и оставил её здесь в мире и покое, но он упорно продолжает терзать своим бубнежом. Замучал. — Он не хотел бы видеть тебя такой, — звучит где-то в другой вселенной, но Сандра слышит. Слышит и, о ужас, понимает, кто же этот «Он». Конечно, «Он» хотел бы, чтобы она думала и понимала и вспоминала. Чтобы она боролась и работала. И храбро смотрела правде в глаза. Но она не может. На самом деле она никогда не могла оправдать «Его» ожиданий, быть полезной и эффективной. И от этого так больно на самом деле. — Он хотел бы, чтобы ты жила нормальной жизнью, несмотря ни на что. Нормальной жизнью… Какая она, нормальная жизнь? Сандра не помнила этого, как не помнила очень много в своём существовании. Нормальная жизнь осталась в другом мире, в другом отрезке. По ту сторону вечеров с Люцифером. Люцифер… — Возможно… Всё к лучшему. У тебя было к нему какое-то нездоровое отношение. Может быть теперь… К лучшему? К лучшему? Что именно к лучшему?! Осознание падает на голову огромным кирпичом, накрывает, затягивает на шее удавку, и Сандре не хватает воздуха. Потому что она вспомнила то, чего так не хотела вспоминать, осознала, что имеет в виду Арата под своим «к лучшему». Лорд Фель. И он мёртв. В его черепе проделали аккуратную дырку размером с пулевое отверстие, а в её груди теперь образовалась огромная чёрная дыра, предназначение которой пожирать звёзды. Да, звёзды, а не те жалкие крупицы лжи, которыми её пытаются кормить все эти люди! Эти подлые ублюдки, которым Сандра доверяла и считала друзьями. Непростительная оплошность. Лорд Фель сказал бы, что это очень глупо, и назвал бы бестолочью или идиоткой. Да, он обязательно так сделал бы, если бы мог. Проблема в том, что он теперь не может. Он уже ничего не может, даже ходить и говорить. А вот Арата может, у него как раз это очень даже хорошо получается. Даже слишком хорошо. Он очень много говорит и, наверняка, умеет ходить и даже бегать. В последнем Сандра не уверена, надо бы проверить. Но в одном она уверена точно — Арата может дышать. А лорд Фель не может. Тогда зачем Арата это умение? Тот, кто считает, что смерть лорда Феля к лучшему, не должен дышать. И, если в черепе её Лорда суждено застрять пуле, то в позвоночнике Арата застрянут маникюрные ножницы. Жаль, что он всё-таки слишком быстро бегает. Минуты две Сандра упорно пыталась извлечь застрявшие в дереве ножницы. Потерпев фиаско, она раздражённо пнула дверь и обессиленно опустилась на пол, не обращая внимание на пульсирующую боль в ноге. Вспоротая кожа над позвоночником Арата не вернёт лорда Феля, как не старайся. И от этого хочется вскрыть глотку уже себе. Жаль, ножницы из двери никак не вытащить. — Какое печальное зрелище и как же я по нему скучал. Сандра оторвала лоб от колен, в которые уткнулась, и шокированно уставилась на извилистое червиобразное тело, свернувшееся клубочком у стены, прямо под раздавленной мухой. И как он только сумел выбраться из темницы, оказаться здесь? Ах ну да, ведь теперь, без лорда Феля его ничто не может удержать. И как только Сандра могла забыть о нём. О том, кто ещё достоин смерти. Ножницы выскользнули из стены, как нож из масла, и упали к ногам Сандры. — Скажи, милая, оно того стоило? — продолжал Гедуин, шевеля своим жирными отвратительными губами, — Не захотела отправляться в Геенну, но разве то, где ты живёшь сейчас, представляет из себя что-то другое? Ты сбежала от смерти, но разве такая жизнь лучше? Червиобразное тело сдвинулось с места, медленно поползло к Сандре. Жирные губы не смыкались ни на минуту. — Что держит тебя здесь? Самаэль? Ты ведь хочешь быть с ним больше всего на свете. Тогда почему бы тебе прямо сейчас не отправиться к нему? Да, это будет Геенна, я и не отрицаю, но ведь ты же не думаешь, что он после своей смерти оказался в Раю? Он в руках сатаны. Выводы делай сама, ведь ты же не бестолочь. Сандра, словно в замедленной съёмке, протянула руку, взяла ножницы. Ах, как же велико искушение! Пусть Гедуин враг, но ведь он прав! Хотя бы потому что ему это выгодно. Люцифер хотел принести её, Сандру, в жертву сатане и, кажется, она теперь даже знает, отчего выбор пал именно на неё. Видимо, её предок, тот самый Гаспаре Гвидиче, сильно когда-то сатане насолил. А теперь у сатаны всё, что так дорого Сандре. Осталось сделать последний шаг. И пусть он на руку сатане, хуже чем сейчас, уже не будет. Она, по крайней мере, снова увидит лорда Феля и сможет провести с ним всю умопомрачительно долгую вечность. Её самое сокровенное желание сбудется. — Решайся, милая, — прозвучало то ли в ухе, то ли в мозгу, то ли в душе, — какой тебе теперь прок от всего? У меня связи в Геенне. Я не в обиде на тебя за прошлое и обязательно поговорю с Люцифером-сама. Он попросит сатану воссоединить тебя с Самаэлем, это не будет сложно. Сатане нужна твоя душа, только и всего. Портить тебе вечное существование нет никакого резона, если желание сатаны сбудется. Кожа на запястье бледная и тонкая. Кажется, что вены вовсе ничего не прикрывает. Вскрытие этой маленькой, невесомой плёнки даже не должно быть слишком болезненным… Сандра с силой вонзила ножницы в хвост Гедуина, пригвоздила его к полу. Тот заорал нечеловеческим голосом и отпрянул в ужасе, правда, недалеко. — Так вот чего стоит твоя любовь, — захныкал демон, — боишься сойти за возлюбленным в ад? Не хочешь принести себя в жертву за вечность с ним? Ты — лицемерка, подлая притворщица! И тогда Сандра заговорила, подняв глаза на врага: — Ты прав. Моя любовь ничего не стоила и не стоит. Её не было, по сути, никогда, а было желание только найти костыль, повесить себя на шею другому. Были страх и боль, а больше ничего. Мои страх и боль не нужны лорду Фелю, а больше у меня ничего нет. Но так не будет продолжаться вечно, а потому я не отправлюсь в ад. Туда отправишься ты. Гедуин посерел и скукожился. Он попытался рвануться прочь, но ножницы не пускали, а рук, чтобы вытащить их, у него не было. — Что? Что происходит?! — заорал он, паникуя, когда заметил, что его тело вздулось, пошло пузырями, словно кто-то развёл под ним костёр и попробовал вскипятить. — Останови это! Останови! — вопил несчастный, но Сандра не знала, как ему помочь. — У меня есть лишь один выход, — сказала она тихо, словно обращаясь уже не к Гедуину, а к себе, — я должна перестать нуждаться в лорде Феле. Он должен перестать быть мне нужен. Нужно найти что-то другое. Другую опору, другую любовь. Крики Гедуина стихли, и Сандра снова обратила на него своё внимание. Вот только демона уже не было. Ножницы пригвождали к полу пустоту. Сандра встала и вышла из комнаты. Некогда медлить, Ордену очень не хватает рабочих рук. — Не думал, что у вас получится, но кажется, я ошибался, — сказал Белиал, поднося своему господину поднос со сладостями. Мефисто нежно прижал к груди дакимакуру с очередной красоткой и отправил в рот мармеладку. — Пора бы уже привыкнуть к тому, что я всегда прав. Белиал покосился на огромный телевизионный экран, занимающий всю противоположную от Мефисто стену. Сейчас он изображал Риген, с решительным видом идущую навстречу новой жизни. — Может всё-таки расскажете ей правду? — предложил демон уже, наверное, в сотый раз за последние два дня. — С ума сошёл? — воскликнул Фель, подпрыгнув на кровати, — ты посмотри, какие изменения! Какой прогресс! Даже не думай испортить мне игру и проболтаться! Лучше подай пульт. Белиал со вздохом исполнил приказание, и Мефисто нажал на кнопку, переключая канал. — Ну-ка посмотрим, что там твориться с моими братишками. На экране возникла комната, тускло освещённая единственной, едва мерцающей лампочкой. — Юкио, почему ты не рассказал мне про свои глаза? — озабоченно спросила Шура.