Путь Самаэля

Самаэль перелистнул очередную страницу «Божественной комедии» и прислушался. Волны, бьющие о борт корабля, с каждым ударом становились всё настойчивее и злее. Это было ожидаемо, хоть и совершенно не характерно для спокойных вод Средиземного моря. Капитан корабля Калисто Моретти был крайне удивлён нарастающей бурей; экипаж сновал по палубе, как тараканы, пытаясь принять все возможные меры предосторожности; а единственный, крайне ценный пассажир «Святого Бонифация» не показывал носа из каюты, уткнувшись в книгу. Капитан Моретти был даже рад этому — успокаивать истерики изнеженного папского прелата ему не улыбалось. По опыту Моретти знал, что успокоить бурю на водах проще, чем в эмоциях высокопоставленных особ. И никто-то на всём корабле не догадывался об истинных причинах непогоды. Ну почти никто, ведь перед отбытием в Париж с Самаэлем захотел пообщаться не только Эспозито с его оппозиционным Орденом, но и Люцифер, которому смертельно надоело наматывать круги между лабораториями и Геенной. Увы, да, с каким бы презрением первый сын сатаны ни относился к Ассии, она умудрялась оказывать на него неиллюзорное влияние, и Люцифер, до этого статично живший в Геенне целые тысячелетия, познал, что такое перемены и скука, возникающая от их отсутствия. Познакомившись с этим новым ощущением, Люцифер осознал, что оно ему не нравится, о чём он тут же известил младшего брата. Правда, в своеобразной манере сублимации. — Ты будто нарочно тянешь время, — говорил первый сын сатаны. Самаэль в ответ на эти слова усиленно строил серьёзную мину, но давалось ему это непросто. Повелитель времени тянет время, смешно же! — Из-под твоих инструментов рождается всё, что угодно, кроме тела для нашего отца. Создаётся впечатление, что ты лишь прикрываешься долгом перед Геенной, а в действительности преследуешь другие, неизвестные мне цели, которые, возможно, связаны со службой Ассии. Такое обвинение было не в новинку, потому Самаэль не встревожился. — Ты ведь знаешь, брат, что твои тревоги напрасны. Пусть дело движется медленнее, чем хотелось бы, но оно не стоит на месте. Мне удалось создать несколько моделей тел для Белиала. И пусть самые первые не выдерживают дольше суток, но это неплохой результат для четырёх лет. Что же до побочных продуктов этих исследований, я не виноват в их возникновении. Но мне было бы жаль уничтожать их, закрывая глаза на их свойства. Люцифер издал смешок, явно не предвещавший для его брата ничего приятного. Участвуя в этом диалоге, Самаэль нутром чуял, что на сей раз у Люцифера есть против него какой-то козырь. Неспроста, ой, неспроста он тратит время на озвучивание старых подозрений и угроз. Медлит, растягивает удовольствие, заставляет подождать и помучаться. Ведь ему известно же, что Самаэль уже обо всём догадался, и только не знает, где собака порылась, в каком шкафу искать скелет. — Так или иначе, но отцу необходимо выслушать мои опасения. Самаэль всё-таки не выдержал и прыснул в кулак. — Сомневаюсь, что он услышит что-нибудь новое. Не стоит беспокоить отца твоими беспочвенными подозрениями. Эх, брат, когда ж мне удастся заслужить твоё доверие? Люцифер не ответил, да это и не требовалось. Оба демона прекрасно понимали, что вопрос риторический. — Если ты, Самаэль, считаешь, что отцу нет дела до моих слов, это огромная ошибка с твоей стороны, — голос сочился едва сдерживаемым самодовольством, — роковая, я бы сказал, ошибка. Отец желает поговорить с тобой, брат. Не с Амаймоном, как прежде, и не со мною, а лишь с тобой. Самаэль ощутил, как в его ушах зашумело от резко подскочившего давления. Он так давно не встречался с сатаной, что уже и забыл, каково это. Для самого сатаны, не ощущавшего течения времени (что не мешало ему быть вечно недовольным медлительностью Самаэля), которого в Геенне в принципе нет, наверняка прошло не больше нескольких мгновений. Чёрт. Из-за накатившего шока Самаэль едва расслышал следующую фразу Люцифера, сказанную очень удовлетворённым от произведенного эффекта голосом: — Я предупредил отца, что ты будешь в пути. Врата Геенны откроются в море. Морские волны накрывали палубу, угрожая в любой момент опрокинуть и потопить судно. Капитан Моретти, не желая расставаться с надеждой, ещё носился по кораблю, осыпая бестолковый экипаж ругательствами, но большая часть команды уже стояла не коленях, обращаясь к Небу с последними молитвами. Устав бегать и раздавать пощёчины, Моретти взлетел на мостик и вцепился в штурвал, хотя где-то на подкорке сознания он уже согласился со страшной и постыдной мыслью — они обречены. Моретти гнал её прочь, ещё сопротивлялся и трепыхался, но, когда к нему сзади, едва переставляя ноги под ударами ветра, подошёл старпом и предложил надраться в хлам, у Моретти опустились руки. Старпом ни раз переплывал Атлантику, а уж путешествия по Средиземному морю всегда воспринимал в качестве не более чем увеселительной прогулкой. Если уж он смотрит такими замогильными глазами и гасит сознание ромом, стало быть, они отправятся в лапы морскому дьяволу в самый короткий срок. Самаэль раздраженно вздохнул и отложил книгу. Потемневшее небо не оставляло никакой возможности рассмотреть буквы, не говоря уже о бешеной качке. Кажется, теперь пора. Демон поднялся с койки и вышел из каюты. За реалистичность и неиллюзорность того, что произошло далее, охмелевший от старпомовского рома Моретти никак не мог поручиться. Получив в распоряжение бутылку, капитан прижался спиной к штурвалу и сполз на шершавые доски, но внезапно заметил папского прелата, показавшегося на палубе. Несмотря на не слишком вменяемое состояние, это капитана удивило; он уже давно забыл о существовании высокородного пассажира. Почему ватиканский прихвостень не рыдает в углу каюты; не молится хоть Богу, хоть черту об избавлении своей лицемерной душонки? Почему он так спокойно и даже безмятежно идёт по палубе прямо к борту? Никак рехнулся со страху, сейчас в воду сиганёт! А, какая уж теперь разница… И капитан отвернулся, чтобы не видеть бесславную смерть служителя Божьего. Однако, ненадолго. Наблюдение за прелатом отвлекало от мыслей о собственной судьбе не хуже рома, так что Моретти вперил замутненный взгляд в одинокую фигурку, каким-то чудом стоявшую под безумными шквалами ветра. Самаэль вдохнул полной грудью и раскинул руки. Вода, орошающая кожу, приятно охлаждала разгоряченное лицо демона. Ему было жарко, и он совсем не понимал отчего. А, впрочем, это неважно. — Эджин! — чисто для проформы позвал Самаэль. Он был более чем уверен, что король воды устроил всё это светопредставление специально для него, да ещё и, скорее всего, по приказу сатаны. Ни в громких криках, ни вообще в каком-либо обращении нужды не было, к нему и так заявятся со стопроцентной вероятностью. Самаэлю только надоело ждать, когда же это произойдёт. — Эджин, прекращай. Скажи лучше, чего это ты так развеселился? Ответ последовал не сразу. Некоторое время стихия продолжала бестолково неистовствовать, а затем вода возле левого борта, где стоял Самаэль, забурлила, словно кто-то поставил её кипятить. Демон улыбнулся и слегка отошёл от края, освобождая место. В тот же момент из морской пучины снарядом вылетела великолепная белая акула. Моретти затряс головой, прогоняя морок. Полбутылки рома ещё никогда не доводила его до таких миражей. А, впрочем, оно даже и лучше. Моретти боялся не столько смерти, сколько последних мгновений перед ней. Лучше он проведёт эти мгновения, наблюдая за галлюцинациями. Акула удобно устроилась возле ног Самаэля и приподняла зубастую голову. Второй сын сатаны хмыкнул. — Тебе бы стоило поучиться хоть у того же Люцифера эффектности появления. Неужели акула — единственное тело, каким тебе удалось овладеть? На самом деле такой выбор в случае Эджина действительно был наиболее выгодным. Рыбья морда не способна поддерживать эмоции, а, стало быть, у короля воды преимущество в этой игре. Не говоря уже о других факторах. — Разве это всё? — Эджин неопределенно махнул плавником, — выглядит недостаточно эффектно? Голос короля воды звучал на удивление внятно, несмотря на анатомию акульей пасти, но при этом он был абсолютно бесцветным и не сообщал никакой информации, помимо той, что содержалась в голых словах. — О-о-о, — Самаэль изобразил лёгкие аплодисменты, — представление тебе удалось на славу, признаю. Но… Для чего всё это? Соскучился? Маска иронии может скрывать истинное состояние не хуже маски непроницаемости. И Самаэль знал это, как и Эджин. — Повелитель желает видеть вас, но открыть врата Геенны здесь значит обречь на смерть это судно, а оно ещё понадобится… — Ах, какая трогательная забота о людских жизнях! —… Поэтому прошу вас дотронуться до меня. И Эджин протянул вперёд плавник. Самаэль настолько привык скрываться за язвительной ухмылкой, что даже сейчас маска удержалась на его лице, несмотря на дрожь, пробравшую всё его существо. «Это от холода», — сказал себе второй сын сатаны и вцепился в плавник. — Мой сын, — как бы Самаэль ни старался, он не мог описать этот голос, звучащий то ли снаружи, то ли внутри, то ли одновременно и внутри, и снаружи, — мой сын, я давно желал встречи с тобой. Люцифер и Амаймон сохраняют твоё имя на моих устах и в моём сердце, но ты, будто бы избегаешь меня. Первые несколько мгновений Самаэль ещё пытался понять, где находится, но уже совсем скоро бросил это бесполезное дело. Он был в самой сердцевине Геенны, в сатане. Был окружён сатаной, поглощён им, горел в океане синего пламени, хоть и не сгорал. Пока что. В этом измерении не было ни времени, ни пространства. Какое забытое ощущение. — Я рад тебе, отец, как и всегда. Дела не отпускали меня из Ассии, ведь я всеми силами стараюсь исполнить твою волю. Пламя заколыхалось, зашелестело, словно роща в грозу. Это, вероятно, должно было означать смех. — Я наслышан о твоих делах. Люцифер исправно информирует меня. Самаэль ожидал этого, а потому легко сохранил самообладание. — Мы ведь оба знаем, отец, — не всему, что говорит Люцифер, стоит верить. Пламя замерло, остановилось, и в этом статике явно почувствовалось раздражение. — Неужели ты считаешь, что хоть одному из вас удастся меня провести? Самаэль, ты в самом деле так глуп? — Прости, отец, но мне это неизвестно, ибо я никогда не задумывался об этом. Моё дело — искать способы для осуществления твоей воли, а не размышлять о вариантах обмана мудрейшего существа в мироздании. Ответ явно попал в точку, напряжение спало. Однако, ненадолго. — Ах, Самаэль, как бы я хотел верить, что ты умён, вот только ты глуп, непроходимо глуп. — Отчего у моего отца возникло такое мнение? Самаэль не был уверен, что хочет это знать, но не спросить просто не мог. В конце концов, сатана ведь для того и озвучил эти слова. Чтобы его спросили. — Отчего? Оттого, что ты не предатель. Ведь не предатель же, а, Самаэль? — Ни в коем случае. Беседа начала приобретать черты каламбура. Вообще-то Самаэль любил подобные игры, но лишь, когда он сам играл. Теперь же играли с ним, и он был практически уверен, что победителем из этой игры ему не выйти. Пламя колыхнулось в беззвучном смехе. — Ну, а раз не предатель, значит, глупец. Иначе для чего ты стал бы увеличивать поголовье святых? — Что? Вот он — момент, когда Самаэль окончательно перестал что-либо понимать, но вместе с осознанием своего проигрыша (который, впрочем, был очевиден с самого начала) на него каменной плитой обрушилась лавина боли. Сатана, наконец, выложил свои козыри. — Ты, — удар, — сделал святым, — удар, — очередного святошу! — удар. Самаэль зажмурился и попытался не поддаться панике. — Я не понимаю… — на этом моменте у него перехватило дыхание от боли, —… О чём ты говоришь. Лавина откатила назад, и Самаэль сумел перевести дух. Сатана будто собирался с силами для новой атаки или хотел, чтобы его выслушали внимательно и не отвлекаясь. — Как же я давно хотел повидать тебя, дорогой сын. Амаймон уверял, что ты глаз не смыкаешь в трудах и заботах, и отвлекать тебя никак невозможно. Услышав эти слова, Самаэль усилием воли подавил зарождающееся чувство благодарности к Амаймону. Сейчас его сознание слишком уязвимо, он не может допустить ни единой мысли в этом направлении, но как только сатана его отпустит… Старый-добрый Амаймон, младший братец, надёжно прикрывающий тылы. Самаэлю ведь и в голову не приходило, что сатана так жаждет повидаться, и Амаймону приходится изощряться, чтобы предотвратить это. Он ведь никогда не жаловался. — Знаешь ли ты для чего я так хотел устроить нашу встречу? Ну, скажи мне, Самаэль, скажи. Похоже, какую-то гипотезу выдвинуть просто необходимо. Озвучивать самое вероятное предположение опасно — сатана не любит быть предсказуемым; озвучить наименее вероятное тоже чревато — сатана может счесть, что над ним смеются. А ещё совсем нет времени на размышления. — Я не знаю, но думаю, что это из-за клеветы Люцифера. Он лжёт! Сатана засмеялся. — Почему ты убил его, Самаэль? Почему ты убил Гаспаре Гвидиче? Несмотря на полыхающее кругом пространство и неплохие перспективы оказаться в самом конце демонической пищевой цепочки, Самаэль удивился, как никогда до этого. Какое дело сатане до Гаспаре Гвидиче? Откуда ему вообще известен этот человек? И отчего его смерть беспокоит сатану? Неужели Гвидиче в аду и теперь задаёт жару подданным Геенны? Новая волна ярости напомнила Самаэлю — его мысли нараспашку, нельзя на них отвлекаться. — Прости, отец, но я не понимаю. Смерти этого человека требовал Папа Римский, а мне было нужно сделаться его доверенным лицом, как ты велел. Исполнить такой простенький приказ — эффективный и безопасный метод… Ответом на эти речи была новая атака. — Идиот!!! — верещал сатана, — я не удивлён твоим систематическим неудачам и почти уверен, что Люцифер прав в отношении тебя. Не прав он лишь в одном — ты не предатель, ты — идиот!!! Самаэль вцепился в голову и попытался ни о чем не думать. Как бы то ни было, это хороший знак. Считаться идиотом всяко лучше, чем предателем. — Будь в тебе хоть на толику больше ума, ты, проведя с ним столько времени, ввёл бы его в нужное мне состояние. Соблазнил бы его! Кретин! Теперь он… А, впрочем, неважно. Неистовство сатаны как-то слишком быстро и резко сошло на нет. — Я дам тебе шанс искупить твою вину. Самаэлю захотелось выть от отчаяния, ведь это означало, что на его плечи сейчас взвалят новую непосильную ношу. Чорт! Чорт*! Кругом обложили! Теперь уже и непонятно, чем всё-таки была смерть Гвидиче: горем или благом. Возможно, он действительно не просто так просил вонзить в себя меч. Новый удар напомнил, что отец ждёт реакции. — Как я могу исправить свою непростительную ошибку? В следующее мгновение Самаэлю почудилось, что сквозь него пропустили поток бурлящей воды. Стало полегче. Сатана решил придержать коней. — Скажи мне, сын мой, ты помнишь Азазеля? Вода начала закипать. — Да, отец. Король духов, который… Которого… Самаэль собирался сказать: «которого давно никто не видел», но осекся. Внезапная мысль отвлекла его внимание, что неудивительно. Сознание хотело защищаться, отвернуться от сатаны хоть на мгновение. Таким мгновением стало осознание геенновского равнодушия. Нет, Самаэль всегда это знал, но поверхностно, интеллектом. Теперь же понял всем существом. Азазель исчез из Геенны много веков назад. О нём иногда вспоминали, но никто и никогда не интересовался, где же он теперь и что с ним приключилось. Всем это было безразлично, и, пожалуй, в таком равнодушии не было ничего странного. Только вот Самаэль теперь отчётливо понял: равнодушие — самая характерная черта Геенны. А сатана продолжал, но уже с какими-то замогильными подвываниями: — Найди мне его, Самаэль! Верни мне его, верни! Это «верни» не переставало греметь в черепе безумным набатом, а окружающая водная стихия пришла в слишком уж мощное движение. То ли вода, то ли огонь (Самаэль так и не сумел определиться, на что больше походили его сети), который до этого держал его тело, словно в кандалах, теперь завертел своего пленника в сумасшедшей воронке. Самаэлю ничего не оставалось, как закрыть глаза и отдаться на волю течения. Несколько минут невесомости показались вечностью, но вот демон, наконец, вновь ощутил под боком твёрдую поверхность. Неужели! Капитан Калисто Моретти очень хотел напиться до беспамятства, но у него никак не получалось. С того самого момента, как морская пучина утянула в свою бездну папского прелата и странного вида акулу, выброшенную до этого на борт, Моретти боялся закрыть глаза. Утратить контроль над собственным сознанием казалось чем-то бесконечно ужасным, во много раз худшим, чем, например, смерть. Моретти никогда не нравились наркотики, в отличие от его коллег. То, что произошло дальше казалось то ли последствием самого безудержного кутежа, то ли чудом Божьим. Ожидающий смерти экипаж окончательно лишился остатков вменяемости, но как раз в этот момент буря отчего-то стала стихать. Это было невероятно: корабль всё-таки не перевернулся, хоть и бесповоротно сбился с курса. Стихия пощадила несчастных путешественников. Если это событие Моретти ещё мог списать на случай, то после спасения папского прелата капитан твёрдо решил, что бросает пить, ругаться и изменять жене. А ещё неплохо было бы отдать Церкви и на благотворительность не десятину, а самую настоящую треть всех доходов. Говорят, у папского прелата есть какой-то фонд… Даже и имя вспомнилось, выползло из каких-то забытых уголков сознания. Иоганн Фауст же. Да, Иоганн Фауст. Волна просто выкинула его на борт так же, как забрала. Заметив это, резко и окончательно протрезвевший Моретти кубарем скатился по трапу с мостика на палубу и безумным быком ломанулся к относительно хрупкому прелату. Тот аж отшатнулся. — Вы в порядке? — задыхаясь пробормотал капитан. Иоганн Фауст ответил не сразу. Уперев руки доски, он осторожно приподнялся (Моретти быстро спохватился и помог счастливцу сесть). Прелат поднял голову и с трудом сфокусировал взгляд на капитане. Его немного трясло и шатало, но в остальном, прелат, кажется, совершенно не пострадал. — Скоро ли мы будем на месте? — спросил он, слегка заплетаясь. Моретти усмехнулся. «На месте»… Корабль затерялся на морских просторах! Ещё хорошо, если им удастся снова взять курс, а припасов хватит на преодоление такого пути. Не успело воображение Моретти нарисовать страшную смерть от голода и жажды, как прелат неопределённо махнул рукой куда-то за спину. — Не французская ли там земля? Капитан обернулся, и у него отвисла челюсть. На горизонте действительно вырисовывался какой-то берег.