Бег по лезвию

      Таня ёрзала на стуле под пристальным взглядом нянечки, а сама Мария Степановна, уже сухонькая старушка, вот-вот готовая развалиться от легкого дуновения ветерка, стояла, глядя в окно. «И чего они меня вызвали? Неужели, опять будут головомойку устраивать и говорить, что воспитанная советская девушка не должна так себя вести? Надоели уже своими "нельзя лазать по деревьям в юбке", "нельзя приходить так часто в гости к младшему Марченко!", "нельзя убегать вечером на посиделки в соседний двор со старшим Марченко!". И сейчас эта Мария Степановна стоит тут с таким благородным видом, словно она царь и Бог», - невесело думала Таня, уже приготавливаясь к одному из бесконечных чтению нотаций. Но вдруг директор детского дома сделала жест рукой, чтобы нянечка вышла в коридор. Женщина фыркнула по этому поводу, сдерживая себе от того, чтобы отвесить затрещину Осколкиной - все проблемы от неё же! Даже когда за грузной женщиной захлопнулась старенькая и скрипучая дверь кабинета, старушка не могла повернуться лицом к своей воспитаннице. У неё внутри происходила борьба двух "я": первой - строгой наставницы, которая всегда поступает по букве закона и второй - слабой женщины с чувствами, которая когда-то дала обещание, срок исполнения которого настал. Час пробил. Победило первое "я", и Мария Степановна сказала: - Иди в комнату. И не забывай вести себя хорошо.       Таня не верила своим ушам. И это всё?! Девушка нерешительно приподнялась со стула, который оповестил о своем освобождении скрипом, стала уже пятиться задом к двери, удерживая себя от того, чтобы перейти на бег, как вдруг директор схватилась за сердце и резко села на пол. Осколкина не мешкая побежала к двери, ведь нужно же позвать нянечек на помощь! Но тут её остановил шепот, до ужаса похожий на хруст старой ветки, ломающейся на ветру: - Не надо... Лучше... Помоги мне сесть... За стол.       Девушка исполнила просьбу Марии Степановны: она помогла ей сесть на свой старый стул. Боль в груди старушки разрасталась, не давала дышать: она могла только шумно втягивала ртом воздух. Сердце бешено билось, к спине словно приложили кусочек хорошо нагретого железа – а в мозгу директрисы билась только одна мысль: «Нет, я должна. Иначе я предам его, мою любовь к нему. Смешно любить до самой смерти одного человека, который никогда даже не знал о твоих чувствах». Таня со страхом в глазах смотрела за старой женщиной: может быть, она еще успеет позвать нянечек? Девушка заметила, что сейчас старушка что-то напряженно обдумывает, не может решиться на смелый поступок. И Осколкина решила помочь ей начать разговор: - Так о чём Вы на самом деле хотели со мной поговорить? – голос рыжеволосой дрогнул на последних словах, выдал её волнение. «Черепаха» посмотрела из-под полуопущенных век на неё, перестала шумно вздыхать, но её правая рука всё еще держалась за ткань платья в том месте, где находилось сердце. - Я обещала… Прости меня, Таня: ты не должна была быть тут, терпеть жизнь в детском доме. Я должна была усыновить тебя и растить так, словно ты – моя внучка. Я изменила твою фамилию, я ненавидела тебя с самой нашей первой встречи, когда ты, маленький ребенок, заорала со всей мочи, потому что испугалась меня, - она начала снова задыхаться. – Но я обещала, обещала, что буду заботиться о тебе. Я боролась с собой: в тебе текла его кровь, но и кровь твоей бабушки, этой нахальной девицы, что увела его у меня. Прости, я не сдержала своё обещание. Я только сейчас поняла, что на самом деле все эти годы любила тебя и растила как родную внучку. И я выполняю своё обещание, данное ему двенадцать лет назад: он принес тебя мне… Он, - зрачки директрисы расширились, она беззвучно открыла и закрывала рот. Таня не могла ничего сказать – она только беспомощно до боли стиснула угол деревянного стола. Как её дедушка мог был быть связан с Марией Степановной? Что за клятву она дала ему? Почему девушка ничего не помнит о своих родителях и первой встрече с начальницей детского дома, хотя ей и было на этот момент уже пять лет? Этот рой вопросов гудел у неё в голове, она жаждала продолжения рассказа. - Как звали моего дедушку? – не вытерпела Осколкина. - Я обещала ему… Я обещала, - директор впал в какое бессознательное состояние, несла полнейший бред про обещание. – Прости меня, Василий, я не взяла эту несносную девчонку к себе… - Его звали Василий?! А фамилия?! Фамилия! – Таня понимала, что она неправильно разговаривает с Марией Степановной, что нужно бежать за помощью, а не потрясывать её легонько за плечи. Но эгоистичные желания победили в ней: сейчас девушке хотелось получить хотя бы маленькую ниточку-ключ к её настоящей семье. - Василий Ша... Ш-ш-ш… - начальница детского дома номер шесть схватилась за горло, пыталась разорвать воротник одежды – ей не хватало воздуха. И тут Таня поняла, что пора прекратить свой эгоистичный допрос – она громко позвала нянечку. Но никто не ответил на её призыв.       Осколкиной стало страшно: старушка буквально умирает у неё на руках. В душу девушку закрался липкий страх: а что, если все обвинят её в смерти директрисы? Рыжеволосая пулей вылетела из кабинета и закричала на весь коридор: «Марии Степановне плохо! Сердце!». С такими криками Таня быстро бежала по коридорам, пытаясь найти хоть кого-нибудь из нянечек.       На секунду Марии Степановне стало легче: она так ясно увидела перед своими глазами не старый кабинет, а далекое поле и речку. Над рекой гуляет ветер, хмурый день, где-то рядом пасется табун черных лошадей… Она словно медленно опускается на дно реки: вокруг неё лишь только мутная вода, а к шее привязан тяжелый камень. Мария подергала нитку: она еще может развязать её, может всплыть на сушу. Там, кстати, сейчас столпились какие-то люди… Но руки Марии перестали быть сухими желтыми палками: она вновь молода и имеет румяную кожу и завитушки черных волос. Так приятно лежать здесь, ничего не делать… И вдруг она увидела, что там, на большей глубине реки, есть старый деревянный дом, на крыльце которого стоят двое – это Вася и Марина. Не раздумывая, она поплыла к дому.

***

      Таня в непонимании зашла в кабинет начальника детского дома. С приходом нового директора здесь поменялась не только табличка на двери: весь кабинет словно потускнел. Веселые и легкие шторы сменили на тяжелые бордовые занавеси, которые были закрыты всё время, поэтому кабинет пребывал в полумраке. Ковер убрали, оставили лишь только холодную плитку на полу. Ленина задвинули в тот же чулан, что и ковер. Телевизор продали, так как у приюта обнаружилась резкая нехватка средств в бюджете (новый начальник не хотел вкладывать свои деньги, как это делала Мария Степановна). В комнате остались лишь только шкафы до небес, бедные стол и стулья.       Да и сам начальник оказался ещё «краше»: он был в том возрасте, когда еще можно было найти себе жену и вести обычную жизнь – у него на это были последние шансы. Но Карп Иванович впал в депрессивное состояние: он наводил всем своим видом мрак вокруг. Это был низкий плешивый мужчина со сросшимися густыми бровями в грязном сером костюме. Его боялись все дети в доме, и Таня была в их числе. Она еще не оправилась от похорон Марии Степановны: она же вот только что была жива, говорила, помогала им всем… Осколкина не плакала на кладбище, а рыдала: она словно потеряла свою настоящую мать. Девушка была благодарна ей за то, что в последние минуты жизни она дала ей маленькую надежду найти родных. Таня хотела опросить друзей директрисы, найти фотографию школьного выпуска Марии Степановны… - Осколкина, - холодно пропищал Карп Иванович. Рыжеволосая опомнилась и посмотрела на него. - Да? - Вам исполнилось восемнадцать лет два месяца назад. По всем правилам Вас нужно заселить в квартиру, которая станет Вашим новым домом. Я проверил по базе тех людей, которые были указаны в вашем личном деле в графе «Родители»: таких не существует. - Как?! – Таня даже привстала на стуле. Карп Иванович смерил её ледяным взглядом, и она поспешно опустилась на стул. - Прошу не перебивать меня. Так вот, таких людей не существует, поэтому вот Вам ключи от новой квартиры, на картонке, прикрепленной к ним, указан Ваш новый адрес. Мария Степановна написала рекомендации на Вас: просила определить в её собственный дом. Но я считаю, что её дом должен достаться её родной сестре, а какая-то там вздорная девица, обманом получившая её расположение, может провести жизнь и в коммуналке. - Это не честно, Вы не находите? – Таня поднялась со стула и никакой взгляд не мог её остановить. – Отдайте мне рекомендацию. Её дом находится рядом с моим ВУЗом, а эта Ваша коммуналка у черта на куличках. - Я уже разорвал рекомендации – я не считаю их действительными. Вы уже как два месяца не являетесь воспитанником нашего детского дома. Прошу покинуть его сию секунду, - ноздри директора стали раздуваться. - Я никуда не уйду отсюда, пока не получу то, что мне положено! – Осколкина хлопнула ладонями по крышке его стола. Дом Марии Степановны! Там же может быть столько ниточек, ведущих к её деду! - Вон отсюда! Наглая девица! Чтобы больше ноги твоей не было в моём детском доме! Я сдам тебя милиции! – заорал, брызгая слюной, мужчина. Таня с досадой схватила ключи со стола и, гордо подняв голову, удалилась к двери. «Больно хотелось!», - с этими словами она громко хлопнула дверью.

***

- Ну-у-у, не так уж тут и плохо, - обведя взглядом комнату, проговорила Аня. Откуда-то с кухни донесся сварливый голос пьяной соседки «Кто, мать вашу за ногу, съел мою картошку?!», где-то в соседней комнате заплакал маленький ребенок, а сосед напротив закурил очередную вонючую сигарету. - Да, прям особняк: я о таком и мечтала! – проворчала Таня, вытаскивая вещи из коробки. Её комната в коммуналке, которую Карп Иванович щедро назвал «квартирой», была невероятно мала: в неё помещалась лишь только кровать, шкаф с зеркалом, маленький столик и книжная полка. Троим подругам негде было здесь развернуться, а еще несколько котомок с Таниными вещами занимали приличное количество места. Вера молчала о состоянии комнаты: теперь её дорогая Тая узнает, что как жила она все эти годы. - Знаете, девочки, а я тут на работу устроилась: совмещаю институт и работу официанткой в ресторане. Там живая музыка и столько творческих людей! – вдруг исступленным шепотом заговорила Ая. – Вы придете посмотреть вечером? - Да, наверное: буду только рада уйти из дома, - хмуро ответила Вея, смахивая пыль с полки. - Поддерживаю, - таким же тоном ответила Тая. - Ой, я так рада! Так рада! – Красина запрыгала от радости, а старый шкаф начал раскачиваться. Стук в дверь прервал её радость: девчонки растерянно переглянулись, ведь Осколкина не ждала никого. Осторожно рыжая подошла к ней и повернула ключ в замке: незваный гость тут же дернул на себя дверь – это был Виктор. Таня выдохнула: ей было больше не страшно, что это кто-то из новоиспеченных соседей, и обидно, что это был не Володя. - Привет трудовому десанту! – весело проговорил парень. – Володя ещё на учебе, а я вот решил зайти.       Он понял, что Осколкина ждала тут вовсе не его. Да и её подружки приуныли: они, конечно же, тоже бы предпочли провести время в компании его брата. - Ничего себе у тебя хоромы, прям как мои, - усмехнулся старший Марченко. - Да, прям замок, - хмыкнула в ответ Таня. – Пошли с нами вечером к Ане на работу, в ресторан? И Володю пригласи. - Не, не пойду: я уже Лиде обещал вечером её проводить на электричке туда-обратно к тёте в соседний поселок. Володе передам, не беспокойся. Может, прогуляемся? - Не сейчас: не могу оставить подруг тут убирать и пойти с тобой гулять, - Таня теряла терпение. Ей не был нужен весь этот разговор: разве Виктор еще не понял, что ей он интересен только как друг? Марченко отсалютовал девушкам и молча вышел за дверь. И чего он вообще сюда приходил? - Ладно, давайте быстро тут уберем и будем готовится идти к Ане на работу, - протянула Таня, закрывая дверь. - Тая, а, может, зря ты с ним так? – неуверенно сказала Красина. - Как «так»? Мне нравится Володя, я – ему. Виктору уже давно пора с этим смириться. Я не могу быть с тем, к кому ничего не чувствую. Вот влюбишься – поймешь. - Вот-вот, Ая. Ты вообще влюблялась? – подлила масла в огонь Смородина.       Блондинка прикусила губу, чтобы выступившие на глаза слезы не потекли, и отвернулась к ближайшей коробке. Почему они задели за самое больное?! Ей уже восемнадцать, а она до сих пор не чувствовала нежных чувств ни к кому из противоположного пола! У Ани в жизни осталось две радости: её подруги и музыка. И девушка с замиранием сердца ждала вечера, чтобы только услышать ноты любимых песен.