Бег по лезвию

      Холод мокрых ночных улиц, слабый свет редких фонарей, лабиринты подвалов и чердаков – всё это был его родной мир. Виктор мог с закрытыми глазами нарисовать карту самых укромных местечек города, а его самого знали все люди в округе. Старший Марченко был молод, красив, целеустремлен – у него могло бы быть всё, осталось только приложить к этому свои усилия. И парень «рвался в бой»: он не задумываясь, ушел из дома в кромешную тьму, чтобы узнать о дальнейшей судьбе загадочной Арины. Его подстегивало любопытство, желание докопаться до истины. У Виктора возникало смутное чувство того, что он уже когда-то давно встречался с этой женщиной. Зачем он искал с ней встречи? «Конечно же чтобы больше расспросить о дяде Денисе!», - убеждал себя мысленно он. Только вот была еще одна мысль в его голове: отдать этот чертов кулон. Швырнуть в сморщенное, старое лицо, чтобы разбередить старые раны и сделать так же больно, как было больно его родственнику. А еще парню просто требовались приключения, требовалось почувствовать себя Шерлоком Холмсом из старого английского романа.       Мимо проносятся последние сонные автобусы, дарящие неяркий свет, редкие прохожие, знакомые компании, зовущие посидеть с ними – Виктор стремительно шел в маленький дворик, где утопал в ночи старый, обшарпанный дом. Парень мысленно повторял про себя, словно молитву: хоть бы Вера оказалась дома! Сегодня где-то запропастился Володя – а время-то позднее! – может быть, гулял с Смородиной? Всё возможно. Поэтому старший Марченко ускорил шаг до скорости бега: еще чуть-чуть и появится новая зацепка в этом деле! Его поступок был сроднен сумасшествию: бежать посреди глубоко вечера к Вере, чтобы спросить её: «Не оставил ли её отец каких-нибудь записей, где упоминалась Арина Ахметова?». Виктор знал, что для Веры самая больная тема в разговоре – это её отец. Девушка кусала губы, чтобы на глаза не навернулись слезы от детских лет, проведенных в постоянных гонениях. «Дочь заключенного!», - гул ребяческих голосов словно гимн возникал в её голове, когда кто-нибудь напоминал ей об отце. Но Виктору придется сделать это – ему хотелось дойти до самой сути, до настоящей истины.       Под ногами быстро проносятся ступеньки, лестничные пролеты. Черт, кто-то выкрутил лампочку, и совершенно ничего не видно! Парень чуть было не оступился и не полетел носом вниз. Вовремя ухватившись за перила и удержав равновесие, он блаженно выдохнул и продолжил свой марафон по ступенькам. И вот, словно чудо, перед его глазами предстала деревянная старая дверь. Виктор тяжело дышал от такого быстрого бега – уже давала знать о себе его новоявленная вредная привычка. «Сегодня брошу курить», - как мантру, повторял он каждое утро эти слова, но оставался постоянным клиентом у ближайшего киоска. Старый звонок отозвался трелью на прикосновение брюнета.       Ждал он недолго - на пороге появилась Вера, явно ожидавшая не его: глаза её как-то сразу потухли, лицо помрачнело. Она стояла посреди темного коридора подъезда в домашнем халатике и салатовых тапочках, с беспорядком в темных прядях. «Образцовая жена среднестатистического алкоголика», - промелькнула мысль в голове у Виктора. Он уже хотел было заговорить, но тут из глубины квартиры донесся визгливый голос матери Веи: - Ве-е-ера! Кто там? - Это не к тебе, - сказала, словно отрезала, дочь и прикрыла дверь, а потом тихо добавила, - Кто к тебе, пьяни, придет. - Я тут к тебе по делу одному пришел, - как можно дружелюбнее сказал парень. Смородина метнула на него грозный взгляд. - По «одному делу» - это вот, в квартиру напротив, или на крайний случай к Тане – вдруг повезет? - Злая ты, Верочка, - Виктор оперся рукою на дверной косяк и улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. – Я, может быть, без памяти влюблен в тебя – пришел признаваться в своих пылких чувствах? - Таня таки отшила, да? – Вера лучезарно улыбнулась в ответ. Старший Марченко скривился и голосом, не терпящим возражения, сказал: - Мне нужны записи твоего отца. - Извини, но он не оставил ничего тебе. Я даже больше скажу: он дочери-то собственной ни пылинки не оставил. - Он когда-нибудь упоминал имя Арины Ахметовой? – на этих словах Вера вздрогнула, что не укрылось от зоркого взгляда парня. – Да, упоминал. Что он говорил?       Смородина молчала, стыдливо покраснев. Девушка поджала губы, отвернула голову в сторону соседней двери. «Откуда он может знать?», - пульсировала мысль в голове Веры. Первое – успокоиться, не волноваться – может быть, Виктор ничего не знает о переписке отца с Ариной. Может быть, эта женщина как-то связана и с его судьбой: Вея даже на секундочку представила себе, что они могли бы оказаться дальними родственниками… «Бред, бред. Какой он может быть мне родственник? Он вон какой – красивый, умный. А я? Сморчок краше», - с грустью подумала девушка, слегка мотнув головой. - Милая Вера, мне очень нужна твоя помощь, - добродушная физиономия Виктора возникла в нескольких сантиметрах от лица брюнетки. Он такого жеста она вздрогнула, попыталась попятиться назад, но позади – лишь только обшарпанная дверь. - Отец ей писал: про меня и про её ребенка спрашивал. Про маленькую Танюшку, - прошипела Вея, - У меня есть бумажка с адресом: сейчас принесу. Только убери свой длинный нос от моего лица, иначе я расценю это, как признание в чувствах.       Вера поспешила упорхнуть вглубь квартиры, отметив про себя, что достигла нужного результата: Виктор отошел к стене, что-то бормоча себе под нос. Как только дверь со скрипом захлопнулась, парень спустился на один лестничный пролет, примостился на подоконнике старого окна и дрожащими руками достал из кармана куртки сигареты. Закурил, пытаясь успокоить себя – мало ли сколько на свете Тань. Таня – имя такое же распространенное, как и Маша. Но мозг только возбуждал свою работу, подкидывая всё новые и новые доводы: их Таня не знает своей настоящей фамилии! Девушка как-то раз ему проговорилась, что всё, что она помнит – это её сны. Сны о лютой вьюге, о большом доме, куда её привели маленькой девочкой. «Меня вела какая-то рыжеволосая женщина. Вынарядила всю, как куклу. Я стояла около большой-большой лестницы, откуда спускались беловолосый мужчина и маленький мальчик – такой же белобрысый, с тонкой кожей, которая приобретала синеватый оттенок от виднеющихся сосудов. Может быть, у нас была большая семья, где мы с мальчиком были братом и сестрой, не знаю… Только вот смотрел этот мальчик на меня не слишком дружелюбно. Хотя, я могла и всё это себе выдумать», - улыбаясь, рассказывала Осколкина.       Смотря на сизый дым, стоявший в воздухе, Виктор отгонял от себя мысль, преследовавшую его, как наваждение, о том, что Арина Ахметова как-то была связана со всей этой историей. В памяти всплывало ещё одно лицо, но старший Марченко отогнал эту мысль – этот субъект уж точно никак не подходил на роль «беловолосого мальчика». Парень мог еще долго придумывать теории, выкуривая сигарету за сигаретой, но тут вновь открылась дверь, и на пороге возникла Вера. - На, - она протянула бумажку с наспех написанным адресом. – И больше не смей приходить ко мне так поздно.       Виктор взял бумажку и, словно рыцарь из старой легенды, поцеловал руку прекрасной дамы. А позже, словно военный, откозырял оной со словами: - Будет исполнено, мисс Смородина! Конечно же, если Вы ничего не скажете Татьяне.

***

      Куда теперь? Виктор вздохнул: некуда. Так поздно к Ахметовой не пойдешь – если она всё еще живет по этому адресу, то её кондрашка хватит, когда посреди ночи к ней заявится неизвестный молодой человек. Домой не явишься – последний автобус ушел за горизонт, пешком идти – просто смешно. Да и смысл? Для того, чтобы утром выслушать, как мать кому-то по телефону плачущим голосом рассказывает о том, что её сын – лентяй и раздолбай, которого давно пора выгнать из института. Старший Марченко усмехнулся: он пятно на репутации их семьи. Сейчас так не модно: сегодня выгодно выглядеть броско, этакой ложкой к обеду. А он бегает по дворам, словно пятилетний мальчишка – ищет приключений, ищет встречи с той одной, единственной.       Сейчас бы оказаться где-нибудь в жаркой ночи Сан-Диего… Виктор подставляет лицо холодному ночному ветру: бросить всё и вырваться из этой страны, из этих тисков. «Уж спасибо, проживу как-нибудь там, в прогнивающей загранице», - усмехнулся он своим мыслям. А лучше всего махнуть в Париж – там ждет Анри Лабри. Брюнет познакомился с ним прошлым летом – каким-то чудом Анри оказался в их институте, да еще и говорил по-английски (а Виктор прекрасно знал этот язык: тяга к иностранному у него была неимоверной). «Чего мечтать – надо делать, иначе мечты так и останутся снами», - бросая мимолетные взгляды на пустой Город, потухшие витрины думал старший Марченко.       К Тане не явишься: скандал закатит на всю коммуналку. Еще бы: она образцовая советская девушка, у которой, просим заметить!, есть парень. А тут он посреди ночи заявляется - в комнату, где одна кровать, да и та даже ей мала. Нет, компрометировать любимую перед соседями Виктор точно не собирается: Осколкина раз обронила, что её там и так не жалуют. «Осталось три адреса. Во-первых, автомастерская. Но, боюсь, дядя Михей уже ушел с рабочего поста, а сторож вышвырнет меня оттуда без лишних разговоров. Вычеркиваем. Во-вторых, Антон… Тут еще сложнее, чем с Таней – идти к нему я сам не хочу. Ну его с его теориями и взглядами на жизнь! Под арест, а потом и в психушку, я пока не желаю идти. В-третьих, Лида. Эх, Лидия, если бы не Ваше письмо в учебнике физике! Хотя… А что – замечательный вариант! Лидочка тоже живет в коммуналке, но соседи знают её, как замечательную девочку. Пришел знакомый чаю попить», - пытался найти выход брюнет из сложившейся ситуации. Выход был хоть и не самым приятным, но ничего не поделаешь – другого не было.       И вновь мимо него закружили редкие фонари, узкая лента тротуаров, лабиринты улиц. Виктор не боялся ночного Города – это был его родной мир, который он вдыхал полной грудью – хотел бы он когда-нибудь показать всю эту красоту Тане. Где-нибудь на крыше пятиэтажки, с которой, словно с ладони, видно все окрестности… Чтобы сердце билось, чтобы чувствовать, что ты жив и будешь жить еще лет сто! Только он, Осколкина и спящие дома, ждущие их внизу. А над головой – распахнутое настежь небо.       Виктор не помнит, как оказался в маленькой комнатке, освещаемой приглушенным светом ночника. Лида, в легком халатике до пят, наспех накинутом на спальный костюм, тянула его куда-то в сторону самого темного угла, в красное костлявое кресло. Девушка уже придвинула маленький столик, побежала на кухню ставить чайник: неужели, его приход посреди ночи мог вызвать столько радости в этой крошечной душе?       Пока Виктор размышлял о великом, путаясь в мыслях, словно в силках, Смирнова не колебалась – она была твердо уверена, что получила вознаграждение в его лице за все страдания в прошлом. Чиркнув спичкой о потертый бок коробка, девушка со злорадством представляла, как сейчас будет рассказывать старшему Марченко обо всем, случившимся за этот вечер. Лида вся подобралась и мысленно начала готовить свой монолог для Виктора, рисуя в воображении его милые черты лица на закипающем металлическом чайнике: «Знаешь, кто меня только что разбудил? Звонил твой братец. Что-что? Зачем? А-а-а, зачем! Просил передать, чтобы ты не волновался за Осколкину. Они сейчас вместе, да и домой Володя явно не собирается». Прыгающая крышка прервала выступление несостоявшийся актрисы – обжигая холодные пальцы, она подхватила две кружки с кипятком и понеслась в свою комнату. - Зачем, Лида? Я не голоден, - недоверчиво покосившись на снедь на столике, проговорил Виктор. Девушка примостилась у его коленей, на полу, ласково поглаживая руку своего ночного гостя. «Пусть трогает: рука – не душа», - лениво подумал он. - Кушай, Витя. Я знаю, каково тебе сейчас плохо.       Марченко чуть было не поперхнулся. Витя? Ему плохо? Отчего же интересно! - Что-что? - Звонил твой братец, - на этих словах лицо парня зачерствело, он весь словно вжался в кресло. – И сказал, чтобы ты не волновался за Осколкину. Они сейчас вместе и явно не торопятся расходиться по домам.       Лида с опаской глянула вверх, на лицо брюнета. Смирнова с ужасом осознала, что сделала явно что-то не то: он сидел неподвижно, ничего не говоря. Так продолжалось несколько секунд. Потом появился какой-то беспричинный смешок и ухмылка, сопровождаемые бессвязным бормотанием про «прекрасного младшего сына, который ведет себя должным образом» и «образцовую девушку». Прошло буквально чуть-чуть, и Виктор уже откровенно хохотал – ну Таня, ну искусительница! Лида поднялась с колен, осторожно отодвинула столик и дотронулась до локтя парня: соседей всех своими приступами перебудит!       Смех прекратился. Только вот опять вышло не то, чего ожидала Смирнова – такого она не видела даже в своих самых смелых снах. Виктор больно схватил её за руку и потянул на себя, заставив сесть на его колени. Их лица оказались буквально в паре сантиметров друг от друга: шатенка видела, как чертенята плясали в его черных глазах. Парень не дал больше ни секунды ей для осмотра его лица – по-хозяйски запустил ладонь в спутанные волосы, припав к её обветренным обкусанным губам. Не такими она рисовала его поцелуи в своем воображении: там Виктор был принцем, который, как герой французских романов, нежно касался губами её кожи. А в реальности – больные, холодные поцелуи-укусы. Лида запротестовала, попыталась упереться маленькими ладошками ему в грудь.       Её протест был принят: Марченко сменил тактику. Виктор мягко обхватил нижнюю губу девушки своими, и, чуть посасывая, обвел ее контур языком. В каждом прикосновении уже читалась нежность, явно предназначенная для другого человека, и Лида обмякла, поддалась на его ласки. Стоило только ей расслабиться, как его ладонь, зарывшаяся в прядях, накрутила их на кулак, заставляя голову откинуться назад. С вскриком Смирнова повиновалась, в ответ получая новую порцию ласки: парень припал к её шее, оставляя красные отметины. На глазах девушки стали наворачиваться слезы: не она сейчас нужна ему. «Я должна ненавидеть его, я должна сейчас кричать и вырываться, я должна», - мысленно повторяла она.       Но ласковые женские руки поглаживали Виктора по мягким волосам, по острым скулам. Парень вновь начал терзать её губы: они прервали поцелуй только когда перестало хватать воздуха. Глядя в её широко распахнутые глаза, дыша с придыхом, Марченко вдруг произнес: - Считай, что всё было. Можешь хвастаться перед кем угодно. - Что? – непонимающе пробормотала Лида, всё еще комкая его рубашку в своем кулачке. - Говорю: спасибо за теплый прием. Если кто спросит – я был у тебя всю ночь. Прости, сегодня у меня паршивое настроение, поэтому можешь нарисовать у себя в голове любое продолжение.       Виктор дал ей понять, что пора бы уже встать с кресла. Смирнова всё еще ничего не понимала: что за глупости? Неужели, он не доведет до конца начатое? Пока она хлопала длинными ресницами, глупо кутаясь в халат, Виктор, поджав губы, бесшумно вышел из комнаты. Как только за парнем закрылась дверь, Лида осторожно дотронулась ладонью до своих губ: казалось, что они сейчас сгорят. Девушка продолжала стоять посреди комнаты, не зная, что делать дальше. «Он хотел отомстить Осколкиной, но не смог: неужели, его чувства настолько сильны, что он не может предать её?», - с сожалением подумала шатенка.

***

      Виктор был противен самому себе. Как он только посмел поцеловать другую девушку! «Если бы я на самом деле любил Таню, в моей голове не возникла бы мысль отомстить ей с помощью Лиды. Хорош кавалер – теперь и Смирнова страдает, только уже из-за меня. Как бы всё стало просто, если бы на свете не было Володи», - думал Марченко, шагая по темному тротуару. А ведь действительно: не будь младшего брата, у него было бы всё желаемое: старый родительский дом в наследство, их любовь, Таня. Но парень помотал головой: нет, исчезновение Володи ничего не решит. «Нужно работать над собой, а не пенять на судьбу», - провожая взглядом заплутавшую «Волгу», размышлял Виктор.       Куда он шел теперь? Подгоняемый угрызениями совести, брюнет медленно зашагал в сторону собственного дома. А за его спиной гасли первые звезды, нарождались новые. Они были, как наша жизнь: чья-то звезда-судьба уходит в закат, а чья-то после этого начинает сиять ярко-ярко, заняв чужое место.