Поэтические зелья Аэлднаиланы

«Наваждение мое приняло жертву. Истошно завопило, как живое существо неизвестной породы, содрогнулось от удовольствия и разлетелось в разные стороны миллиардами мелких цветных осколков. То есть на самом деле никаких осколков, конечно, не было, замок просто исчез, как ему и полагалось, но иллюзия хрустального взрыва вышла просто бесподобная. Краем глаза я заметил, что даже Лонли-Локли во дворе поспешно прикрыл лицо защитной перчаткой – ишь ты, и его, оказывается, все еще можно провести. Как создатель столь ловкого, хитроумного и убедительного наваждения, я мог гордиться, но как наставник сэра Шурфа, был не слишком собой доволен. Обычное дело» Да уже все поняли, откуда цитаты

      – «Несколько недель назад Оле Хансен узнал о смерти женщины, которая была частью его юношеских воспоминаний, – а как раз такие простые, давнишние образы и происшествия иногда странно волнуют, если случайно снова наталкиваешься на них», – прочел я.       Шурф нахмурился, но Джуффин только усмехнулся и придвинул к себе вазочку с Ясновидящим печеньем.       – Так и думал, – удовлетворенно изрек шеф. – Это грешное печенье ничего не предсказывает. Оно просто дает тебе прочитать твои собственные мысли, да еще и, сдается мне, не просто так, а отрывками из известных тебе книг. Однако! Как мало мы, оказывается, понимаем в наших собственных мыслях. И ведь все в рамках закона! Выходит, и от вдохновения проистекает некая польза. Если оно накатывает на поваров «Обжоры Бунбы»...       – Что это за цитата, Макс? – спросил Шурф.       Мы втроем расположились у Джуффина в кабинете. Я, за неимением третьего сидячего места, восседал на столе. С утренней волной дел Шурф удачно разобрался как раз к тому времени, как я почувствовал, что сон в меня больше не лезет. Иными словами, близился обед.       – Дай-ка подумать, – ответил я, – этот рассказ я читал у себя на родине, причем – довольно давно. Оле Хансен… Ну конечно! Это написал такой умный дядечка с именем тетечки. Эрих Мария Ремарк. А название не помню, извини. Давно дело было.       Шурф кивнул.       – А печенье вкусное, просто отличное, – поддержал я Джуффина. – Но что мне делать-то теперь? Ты мне поможешь? Ты знаешь, как посмотреть мой сон?       – Остынь, Макс, – прервал он меня, поглаживая подбородок. – Знать-то я знаю. Догадываюсь, как минимум. Но вытаскивать его из твоей грешной головы смысла не вижу.       – Это как? – я аж опешил.       Джуффин пожал плечами, сложил пальцы домиком.       – Что в нем происходит, ты и словами рассказал. Так что рисковать твоим рассудком ради картинки – извини, Макс, цель, на мой взгляд, не оправдывает средства. – Джуффин лениво посмотрел на свою трубку, посмотрел-посмотрел, да так и оставил ее лежать. – Чем опасны пророчества, Макс… тем, что они больше пугают, чем предупреждают.       – Ай, да я все это знаю, Джуффин, – отмахнулся я. – Вопрос только в том, что делать теперь.       – Да ничего не делать. Просто жить, как живется. Лучше всего вообще никакого внимания на этот сон не обращать, но так у тебя не получится. Поэтому постарайся пока заняться чем-нибудь. Вляпайся в историю, например. Хотя, знаешь, нет!       Он ухмыльнулся, оценивающе оглядел нас обоих и продолжил:       – Очень уж хорошо у тебя вчера получилось народ на Площади Побед распугать.       Я ответил непонимающим взглядом.       – Граждане старшего поколения вот, по Кофиным рассказам, так вообще дружно выстроились в ряд и освободили площадь от греха подальше. Подальше от греха, чтобы ты знал, это в их понимании – Левобережье. Сам грех, так уж и быть, пускай стоит, пока не развеется. Я и то не выдержал, сходил полюбоваться.       И тут до меня дошло. Я заржал в полный голос – кто бы меня увидел, не поверил бы, что минуту назад локти кусал от волнения.       – А что, неужели оценили?! – восхитился я.       – Еще бы нет! – ответил Джуффин. – Оценили, причем в первую очередь – наши сотрудники. Ну, полицейским тоже, ходят слухи, понравилось. А вот горожане, как я уже сказал, решили перекочевать на другой берег Хурона.       – Это что-то, о чем мне следует знать? – спросил Шурф.       – Ох! – я переполнился воодушевлением. – Можно и нужно! Но не знать, а познакомиться лично.       – Вот и устрой сэру Шурфу экскурсию, – посоветовал Джуффин. – А заодно навести Левый берег. Твои методы, знаешь ли, показали ни с чем пока что несравнимые результаты в искусстве борьбы с творчеством во всех его проявлениях.       – Да? Вот и отлично, – тут же согласился я. В моей голове созрел краткосрочный план. – Только помни, ты сам напросился.       – С тобой забудешь! – весело сказал мне Джуффин. – А ты, сэр Шурф, когда пойдешь Макса провожать на тот берег, будь добр, поубирай с дорог всякую иллюзорную гадость. Сил моих больше нет терпеть, а у тебя это получится легче всех. Надо же при ходьбе, в конце-то концов, собственные ноги видеть.       Я даже не стал уточнять у Джуффина, с чего он взял, что Шурф пойдет вместе со мной разгуливать по Ехо. Все-то он знал, чертов умник.       – Хорошо, – согласился Шурф. – У меня как раз с собой шкатулка. Перед тем, как собраться к вам, я навел порядок вокруг внешней стены Иафаха.       – Вот и отлично. Тогда не смею больше вас задерживать, – улыбнулся Джуффин. Я спрыгнул со стола, нагло похитив напоследок еще несколько печеньиц. Мое счастье, что Куруш спал и не видел. – Ах да! Сэр Шурф! – Джуффин без всякого предупреждения посерьезнел.       – Да?       – Ты у нас великий суровый колдун, почти что чудотворец, – буднично сказал он. – Постарайся сократить количество происшествий на единицу времени с летальными для Вершителей исходами.       Я нахмурился. При чем тут Шурф-то? Тот, однако, даже бровью не повел. Просто кивнул, свободно встречая взгляд Джуффина, непривычно холодный и такой жесткий, что я ощутил, как сбегают мурашки по спине.       – Не думаю, сэр, что мне придется менять свои привычки, – спокойно отозвался Шурф.       Джуффин еще на секунду задержал на нем свинцовый взгляд, словно объявляя точку. И опять стал улыбчивым дядюшкой. Подмигнул мне:       – Эй, сэр Макс, не бойся, не съем. Я только младенцев в это время суток перевариваю.       – Вот и хорошо, – все еще слегка ошарашенно ответил я, – пойду найду тебе парочку. А то кто знает, на что ты голодный способен.       Джуффин, почесывая нос, проводил нас задумчивым взглядом.       – Чего это он, хотел бы я знать, – пробормотал я себе под нос, пробираясь вместе с Шурфом к Площади Побед.       Теперь, в его сопровождении, идти по городу стало сплошное удовольствие. Дороги он без труда расчищал отработанными мерными движениями левой руки – следя при этом и за каждым жестом, и за тем, чтобы я оставался справа. Я бы даже сказал, последнему пункту он уделял не просто свое внимание, а свое Особое Внимание.       Моей реплики он, могло почудиться, даже не слышал. Впрочем, я был склонен считать, что просто не стал тратиться на бесполезный ответ.       – А ты как будто и не удивлен Джуффиновым обостренным воспитательством, – продолжил я.       – Воспитательством? – он чуть обернулся ко мне. Я успел приотстать. – Едва ли. Я бы скорее назвал это осмотрительностью. И вряд ли у меня была возможность быть ею удивленным. Я хорошо знаком с сэром Джуффином и, к тому же, сам не первый год размышляю о поднятой им теме.       – Не первый год?.. – тоскливо переспросил я. – Что, со мной все настолько плохо?       – С тобой все не плохо, Макс, – сказал он, сбавляя шаг. – Просто небезопасно.       – Вот те на. – Я не сказать чтобы обрадовался такому заявлению. – Я тут города спасаю, Миры стряпаю, а оказывается, со мной опасно…       – Макс, – терпеливо произнес он, приноравливаясь к моему улиточному темпу передвижения, – я не пытаюсь заявить, что ты недостаточно хорош. Хороший и безопасный – это совершенно разные понятия, и они далеко не всегда пересекаются. Ты, безусловно, хороший – насколько вообще к тебе можно применять до такой степени упрощенные определения. Однако стоит вспомнить, что случилось с тобой во время последнего визита в Хумгат, как станет очевидно, что с тобой небезопасно. Причем, тебе самому не менее небезопасно, чем любому другому.       – Оу.       Я замедлил шаг еще больше, что при моей скорости означало «встал». Я, однако, не планировал долго стоять и почти сразу занес ногу для следующего шага.       – И если об этом зашла речь, – Шурф развернулся, чтобы оказаться ко мне лицом, и несколько секунд строго и значительно меня разглядывал, – у меня есть к тебе одна просьба. Всего одна, но я настаиваю, чтобы ты приложил все усилия, чтобы ее выполнить.       Под его натиском я опустил ногу обратно и продемонстрировал, что уже готов выполнять. Ну почти. Его лицо смягчилось, и пару секунд он разглядывал меня с тревожной заботой.       – Когда твой сон сбудется, – он жестом пресек мое возражение, – и я попрошу тебя немного подождать, если я при этом буду в здравом уме – сделай одолжение, действительно немного подожди.       Я услышал собственный выдох. Растроганный, сделал шаг и сжал Шурфу предплечье. Тот не сводил с меня настойчивого взгляда.       – Ты и сам, дружище, все обо мне знаешь, – ответил я. – Но если тебе нужно, обещаю, конечно.       – Нужно, Макс. – Его взгляд совсем уж странно потеплел. – А сейчас будь добр, не шевелись пару секунд, – добавил он своим самым доверительным и ласковым, призванным не спугнуть идиота тоном. Я хлопнул глазами. Он же с величайшей аккуратностью протянул свою правую ладонь к своему же левому локтю. Я отследил это перемещение взглядом – и чуть не подпрыгнул от ужаса, потому что, оказывается, умудрился в пылу умиления цапнуть моего друга не за какое-нибудь предплечье, а именно за левое. Еще целую секунду, пока он не отцепил мой мизинец, мою ладонь от Перчатки отделял миллиметр. Когда же Шурф с непроницаемым лицом отпустил мою чуть подрагивающую лапу, я виновато на него посмотрел:       – Знаешь… Если я еще когда-нибудь попытаюсь с тобой спорить…       Я не закончил. Просто печально-печально вздохнул.       – Как я и говорил, Макс, – произнес он. – Безусловно, хороший и, безусловно, небезопасный. Сэр Джуффин прав. Мне необходимо быть осмотрительнее.       Он развернулся и продолжил наш небольшой поход, расчищая дорогу.       И тут мне в голову пришла еще одна мысль, которую я на волне пережитого риска просто не мог не озвучить.       – Шурф! – встревоженно окликнул я. – Я забыл тебе сказать, но там, внутри иллюзий, кое-где люди сидят!       Он снова обернулся – через правое плечо, чтобы на всякий случай не приближать ко мне свое смертоносное орудие, хотя даже моей памяти хватает на промежуток в десять секунд длиной.       Шурф глядел на меня с выражением великого терпения.       – Скажи, Макс, – попросил он, – ответь честно: ты действительно считаешь, что все это время, а мы прошли уже полкилометра, я мог действовать без учета того, что внутри иллюзий могут оказаться люди?       Я жутко смутился.       – Извини, пожалуйста, – ответил я. – Просто я сейчас подумал, что мы ведь ни разу никого не обнаружили на том месте, где была иллюзия…       – И что из этого следует?       – Да только то, что я болван, друг. Ай-й! – Я махнул рукой. – Пойдем лучше. Не слушай, что я несу. Уже видишь мой шедевр?       – Если эта композиция в честь Джуффина и Гурига Восьмого и есть твой шедевр, то его макушку было видно еще от Дома у Моста.       Мы ступили на площадь, и я торжественно протопал к созданному мной памятнику. Я ухмыльнулся.       – Шурф, послушай, а можно превратить ее в настоящий памятник? Я имею в виду, во что-нибудь материальное?       – Разумеется, – он пожал плечами. – А у тебя есть какая-то задумка?       – Честно говоря, пока что ничего конкретного, – ответил я. – Только сиюминутное желание законсервировать эту удачную композицию для грядущих поколений.       Он искоса бросил на меня любопытствующий взгляд.       – Собственно говоря, мне приходит в голову, что метод, которым пользуется сэр Малдо Йоз, может существенно облегчить задачу.       – Хм. Предлагаешь свалить посреди Площади кучу мусора? – я раздумчиво потер подбородок. – Не могу не поддержать такую прекрасную идею. Но отложим это до лучших времен. Пока давай просто как-нибудь ее подкормим, чтобы не сделала ручкой в самый неподходящий момент, а?       – Ты и сам мог бы это проделать, – заметил Шурф, накладывая заклинание на Джуффина и Гурига в ответ на мой приглашающий взгляд. – И что, хотел бы я знать, символизирует бубен в руке монарха.       – Мог бы, конечно, – не стал спорить я. – Просто лучшее – враг хорошего. А еще я так и таю от счастья, когда обо мне заботятся, причем – по мелочам. Вот дело солидное я бы вряд ли кому доверил. Хотя, тебе доверил бы, конечно.       Вот так, затрепывая затрепанные истины еще больше, я потопал за Шурфом к Левобережью. Он действительно нашел время на расчистку пеших туристических маршрутов – проще говоря, попутных нам дорог и центрального столичного моста.       Левый берег встретил нас шумом. В смысле, если бы мне завязали глаза, я предположил бы, что нахожусь на небольшом пятачке между несколькими гуляющими свадьбами. Однако людей на улице было всего ничего. Бурные дискуссии, песни, рассказы и изредка смех вылетали из открытых настежь окон трактиров.       – Прекрасный образец динамики социальных групп, – прокомментировал Шурф. Я непонимающе на него посмотрел. – Они, я так полагаю, разбились по интересам, – пояснил он. – Должно быть, сэр Кофа сейчас не скучает.       – Это уж точно, – согласился я. – А знаешь что, – вид, что раздумываю, я сделал исключительно ради красоты момента. Дальнейший ход моих действий был уже ясен, и я не мог дотерпеть привести его в исполнение. – Надо и всем прочим не дать заскучать. Ну когда еще в жизни выпадет такая отменная возможность порезвиться?       – И к чему ты клонишь? – осведомился мой благоразумный друг. Он уже убрал Левую перчатку в шкатулку, а шкатулку спрятал между большим и указательным пальцем. Вот так, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в восхищении.       – Я клоню к тому, что, будь я эгоистичным аферистом, я бы всеми правдами и неправдами уговаривал тебя мне помочь. Но, помня о твоей любви к порядочности, смирюсь и сделаю все сам! Здорово, правда? Вот только заклинания вспомню. Мне их надо не меньше четырех.       И я приступил к работе. Шурф сначала надзирал за мной с вежливым интересом, а потом, когда я все-таки определился с теорией и перешел к практике – он каким-то образом принял одновременно веселый и укоризненный вид. Я ответил ему чистым взглядом невинного младенца и, выпендрежа ради, сопроводил последнее заклинание щелчком пальцев. По этому щелчку команда иллюзорных Кеттарийских охотников с завоевательским «ХА!» разбежалась по округе.       Я почувствовал себя прямо-таки гордым отцом семейства.       – На какой эффект ты рассчитываешь?       – Надеюсь, что бессознательные горожане снова станут сознательными и свернут в более или менее адекватное русло, – с показной мрачностью ответил я.       – Однако история свидетельствует, что методы запугивания сами по себе никогда не приносили достаточных результатов.       – Значит, это у нас с тобой будет метод не запугивания, а отпугивания. Я же не хочу, чтобы они стали совсем нормальными. То есть, хочу, конечно… Я просто собираюсь предложить им альтернативу. Вот эту альтернативу и символизирует бубен в руке монарха. Будем отпугивать горожан от одного и припугивать к другому.       Шурф приподнял бровь:       – Ты собираешься в качестве альтернативы раздать жителям бубны?       – За кого ты меня принимаешь, – притворно нахмурился я. – Само собой, я не хочу их раздавать. Я не лавка милосердия, я их продам.       – То есть ты собираешься продавать бубны и считаешь, что таким образом отвлечешь обитателей города от их текущей деятельности?       Надо отметить, что нам приходилось говорить значительно громче, чем если бы мы находились в стенах Ордена, или Дома у Моста, или любых других относительно непривлекательных для среднего горожанина стенах. Просто чтобы перекричать шумовой фон.       – Именно! – подтвердил я тем не менее.       На Сумеречный рынок я прибыл задолго до наступления сумерек. Это место всегда мне нравилось, ничего не могу сказать. Но теперь, что я видел теперь!       Если бы нужно было сравнить этот припортовый район с человеком, я выбрал бы только Кадди. Именно такое: до онемения поражающее красотой, но словно не замечающее ее в себе, ловкое, умелое, любознательное и в высшей степени дружелюбное – вот какое это стало место.       Палатки как будто по-прежнему стояли вразнобой, и усыпали землю даже более хаотично, чем прежде, напрочь лишая рынок какого-то подобия рядов, – но теперь они словно бы все вместе сложились в многоцветный рисунок сложной неклассической музыки: со своей мелодией, которая змейкой извивалась по фигурным шпилям самых высоких, украшенных переливающимися вымпелами палаток; с ударными мотивами то тут то там мелькающих лоточников, чьи круглые деревянные лотки напоминали мне бонго; с разговорчивыми гусельными переборами жмущихся друг к другу лавочек с примерно одинаковыми, но от того не менее привлекательными товарами. Запахи кружили мне голову: горячая чужеземная сладкая выпечка, хлеб, согретые телами духи, орехи и кунжут, розы и корица – последних в Ехо не бывало, да и во всем Мире, но я слышал если не сами эти запахи, то их отголоски в общем носимом ветром потоке. А самое главное – люди.       Это были не флегматичные мечтатели Центра и не восторженные буйные головы Левобережья. Сюда, казалось мне, пришли все, кто не смог, даже если и хотел, сопротивляться зову текущей воды, зову наполняющего паруса ветра, неразгаданного горизонта. Здесь собрались такие же одержимые, как я, ревностные жертвы дурмана странствий, для которых обещание, предчувствие чего-то нового и хорошего значило куда больше, чем само новое и хорошее. Эти люди не надевали экзотической одежды, не сыпали иррашийской речью. Просто глаза и их движения выдавали их с головой. О, если бы им были ведомы иные Миры! Хумгат призвал бы сотни и тысячи пламенных адептов.       А я, должно быть, казался здесь каким-то чужаком, чересчур от мира сего, привязанным, приземленным и не поддавшимся сладостным чарам тоски по неизвестности. Но суть моей неподатливости была лишь в том, что я прекрасно знал цену этой усладе. Я не дрожал от предвкушения только потому, что я и так балансировал, занеся одну ногу над пропастью небывалого.       И я любил их всей душой, этих бедовых искателей странствий – однако не видел смысла вмешиваться в их единодушное мечтание. Шторм не пускал их в плавание, а когда шторма закончатся, чувствовал я, рука скитания отпустит их сердца. С этими людьми все было в порядке.       Я нашел музыкальные лавки, скупил все, во что получалось без особых умений стучать, и, единым движением уместив эту кучу внутрь ладони, покинул Сумеречный рынок и сумеречные души, отдавшись бессмертной тоске ветров.       Вскоре я вернулся на другой берег Хурона.       В целом я выглядел так же, как и в уже совершенный мной бубенный заход, но на этот раз мое облачение стало несколько шаманским и даже агрессивным.       Выбрав удачное, на мой взгляд, место на площади, я извлек из безжалостно эксплуатируемой мной Щели какой-то толстый коврик, умостил на него свою пятую точку и вытряхнул рядом благоприобретенный музыкальный инвентарь. Не мудрствуя лукаво поместил перед этим всем табличку, что приобрести любой музыкальный инструмент каждый желающий может за пару коронок и столько же часов своего времени, потраченного на совместную со мной игру. Мало просто зацепить эту капризную аудиторию, решил я, надо конкретно втянуть ее в задорную бренчательную деятельность.       По площади куда-то шли несколько людей, но, могло статься, слишком целенаправленно. Как я и сказал, активность сосредоточилась в трактирах. Поэтому я и устроил здесь свой пятачок: в зоне покрытия моей теоретической громкости находилось сразу три заведения, и все – с распахнутыми окнами. И действительно, кто бы не захотел побольше воздуху, находясь в такой толкучке, да еще и среди запахов еды и выпивки.       Итак, я устроился сам, на пробу устроил перед собой пару перетянутых веревкой кожаных барабанов, с помощью все того же самоучителя заставил несколько разномастных звенелок подзынькивать у себя над плечом, проникся получившимся ритмом и для пробы принялся постукивать пальцами по туго натянутой коже.       Звук мне понравился. Один барабан отзывался повыше, другой пониже, но оба попадали в одну тональность, хотя на мой вкус можно было бы и звонче. Постепенно я втянулся, осмелел, попробовал стучать по барабанам целой ладонью и все больше вливался вместе со своими инструментами в площадной шум. Собственно, шум, как я стал замечать, принялся не то стихать, не то попадать со мной в такт, и теперь мы все вместе, площадь, дома, люди внутри – слились в единый ансамбль.       И в какой-то момент я понял, что должен петь.       Проблема была лишь в том, что я совсем не представлял, что именно мне петь. Поэтому я, рявкнув «Асса!» и убедившись в колоритности собственного голоса, окончательно отдался вдохновению.       Это оказалось несложно. Вдохновение разбиралось в ситуации лучше меня и вполне осознавало, что для хорошей коллективной песни осмысленный текст вовсе и не требуется. Поэтому первыми словами, открывшими сегодняшний блюзовый сезон, стало:       – Ва-па-па-па-ба-ба-О-О-О-О-О-О-О-О Вашингтон таракан ураган таран!       К этому времени многие горожане уже высыпали на крылечки. Пялиться на шутов они всегда были горазды. А я продолжил:       – Ва-па-Па шампиньон шушпан-пам дуршлаг Степан! Па-ра-па-пам мыло выло па-ла-ла кочан карман! Ва-бу-да иногда-а-а-да сюда бурда тюрбан!.. Воу-А-А эти волшебные звуки!..       Я в воодушевлении мотал головой, украшенной интригующей разноцветной копной дредов, и улыбался оскалом закоренелого меломаньяка. Не много времени прошло до того момента, когда вокруг меня образовалась небольшая толпа. И еще примерно столько же – пока первые лихие души не соблазнились присоединиться.       Вскоре вся площадь стучала и орала что-то нечленораздельное. У моих ног скапливались деньги, а публика приобретала все больше схожести с заводилой. Впрочем, что такое из себя представляют дреды, люди явно понятия не имели, и благодаря их изобретательности мы стали похожи на слет нестандартно мыслящих панков. Но это было не важно.       А важно было, что все больше и больше людей собирались у места импровизированного концерта без заявок – с Безмолвной речью в репертуаре это и не удивительно. И всего блистательней было то, что с каждым новоприсоединившимся я благополучно терял свои полномочия заводного механизма этой шкатулки с сюрпризами. Нес я все равно всякую чушь, по большей части жителям Ехо попросту непонятную, а если вдруг понятную – то бессвязную. Гора музыкальных инструментов больше меня не окружала, потому что все разошлось по рукам, даже погремушки навроде корейских колоколов и трещоток, что плавали под рукой какое-то время назад. Теперь прирастающие массы ритмично скандировали что в голову придет, да еще прихлопывали себя (и друг друга) по бедрам, если сидели, или по груди, как самые настоящие племенные дикари, если стояли. В общем, соблюдать регламент длиной в пару часов тут явно не собирались.       Наоравшись вдоволь аж до разодранного горла, я собрал деньги – я же принципиальный – и смылся к ближайшему мосту.       Это оказался мост Кулуга Менончи. В принципе – и мысль об этом вызывала у меня улыбку – можно было забраться на перила и, подставляя лицо порывистому ветру, любоваться видом Иафаха. Однако под мостом я заметил паренька.       Он устроился на земле – смотрел на воду, кутаясь в простое серое лоохи и прислонившись к балкам. На этом незамысловатом лоохи красовался значок подопечного Кобы. Это я заметил сразу, даже раньше, чем миску для подаяний. Абсолютно пустую, между прочим. Парень выглядел так независимо и отчужденно, да еще и выбрал такое безлюдное место, что вряд ли за весь день получил хоть горсть. Я бы тоже не стал его беспокоить, но успел подойти слишком близко, да еще и пялился. Поэтому достал вырученные коронки, которые все равно мешали при ходьбе, и аккуратно пересыпал в его миску.       Он дружелюбно мне покивал. Дружелюбно, но не слишком признательно.       – Красиво у реки, правда? – заговорил я, не глядя на него, чтобы не смущать.       – Да, – живо отозвался он, – очень красиво. – Еще красивее, когда ветер.       Я улыбнулся. Кажется, мне повезло наткнуться на родственную душу. Грохот, оставленный далеко позади, сюда доносился отрывистыми хоровыми выкриками и дробями.       – Не очень-то здесь много людей, – заметил я, понемногу поглядывая на собирателя.       – Да. Я поэтому сюда и пришел. Вы первый.       – Занятно.       – Странно для нищего?.. Да я не из-за денег. – Он, видимо, то ли счел дикого незнакомца, каким я сейчас был, достойным доверия, то ли просто хотел выговориться. – Я просто пытаюсь понять, что у меня впереди. Коба раньше отказывался меня брать. А сегодня случайно меня встретил и согласился. Сказал, что настроение лирическое.       Я усмехнулся. Я хорошо понимал этого мальчугана – сам когда-то пришел к Кобе как раз искать себя. Странно только, что еще кому-то этот путь показался ведущим к цели самопознания.       – Тогда желаю тебе это понять. Найти себя – непростое дело.       – Себя-то все в конце концов находят. – Он подарил мне долгий, зоркий взгляд. – Даже если не хотят. От этого никуда не денешься. Рано или поздно мы сталкиваемся с собой и должны с этим справиться. Даже если мы оказываемся совсем не такими, как нам хотелось бы.       – Знаешь, – серьезно сказал я, – не могу понять, зачем ты к Кобе пошел. По-моему, ты-то точно с собой в ладах.       Он ответил:       – Так я себя и не ищу. Я пытаюсь понять, что со мной будет дальше. Понимаешь? Не какими картами я играю, а что могу вытянуть из колоды.       – Экие все философы, – отозвался я. - Удачи тебе. Знаю я одного человека, который тоже с трепетом относится к картам...       – И что он? Знает, чего хочет?       Я задумался.       – А Магистры его разберут. Возможно, просто хочет того, о чем знает.       Поглядев еще раз на мост, я пошел вдоль берега. А потом, когда идти надоело, Темным Путем шагнул с кромки воды домой. Меня там девушка ждет, между прочим, а заставлять девушек ждать неприлично, даже если они чудовища.       А поздно вечером Шурф сам прислал мне Зов.       «Ты не спишь, верно ведь?» – услышал я.       «Поспишь тут, когда по дому носятся два то ли пса, то ли дракона, – ответил я. – Но я и вообще еще не собирался даже».       «Я так и подумал. Поэтому решил осведомиться, не будешь ли ты против моего общества. Я до вечера был в Иафахе, а он, знаешь ли, по случайности расположен на Левом берегу».       «А-а-а. Вот я, наверное, скрасил тебе денек… Приходи, я в спальне, у меня камра…».       – …остывает, – договорил я ему уже лично.       – Давай свою камру сюда, – он протянул мне ладонь, – не следует переводить продукты почем зря.       Я валялся на постели, читая одну из тех книг, что Шурф выбрал в целях моего просвещения. Поднос с камрой и печеньем покоился рядом. Так что я просто потянул Шурфа за полу лоохи вниз. Домашнее абсолютно белое лоохи, между прочим.       – Я вижу, тебе понравилось Ясновидящее печенье? – Он легко сложился в сидячее положение.       – Вкусно, – ответил я. – Но дело не в этом. Я тебе как-то говорил, что на своей родине я был заядлым читателем.       – И теперь тебе интересно, что может прийти тебе в голову в связи с ситуацией вокруг? Занимательно. Такой аспект этого печенья я до сих пор не рассматривал.       С этими словами он подцепил одно и отправил в рот. На его ладони по кулинарному волшебству тут же возникла ярко-желтая записка. Он пробежал слова глазами и, вздохнув, отложил бумажку на поднос. Я не стал смотреть, что там. Мне было интереснее получить свою порцию ясновидения.       Это печенье оказалось медовым и растаяло у меня на языке. А записка, оставшаяся в руке, украшала ярко-зеленый кусочек бумаги.       – «И хотя я так и не добрался до Вудстока (к сожалению), я все-таки был если и не настоящим хиппи, то хиппи-полукровкой», – с удовольствием озвучил я. – Вот уж что верно, то верно. Это, кстати, Стивен Кинг. Ты его читал.       – Я помню, – проронил Шурф, и его взгляд еще раз скользнул по желтому листку. Скользнул и остановился на мне.       – Так как тебе наша скромная самодеятельность? – осведомился я. – Кстати, когда я шел к мосту, на меня из-за угла выскочил Джуффин. Не сам, в смысле, а иллюзия Кеттарийского охотника. Очень правдоподобно. Я чуть не обо… поперхнулся. Воздухом.       И, хвала Магистрам, Шурф позволил себе перенять мою веселость.       – Ваша, как ты выразился, скромная самодеятельность поставила с ног на голову всю нашу скромную самодеятельность. Занятия с Магистрами во второй половине дня, собственно говоря, были сорваны напрочь.       Я сделал виноватый вид, как подобает. Ну, может, чуть более смешной, чем подобает. Совсем чуточку. Шурф продолжил:       – Но большей частью потому, что мне было слишком интересно, что на сей раз вокруг тебя происходит. Признаюсь, когда ваше коллективное исполнение достигло определенного порога громкости, я предпочел на время перепоручить свои обязанности Старшим Магистрам и присоединиться к собранию на площади, чтобы посмотреть и, само собой, послушать, чем все закончится. Теперь я понял, чего ты хотел от бубнов. О, нет, – он отрицательно покачал головой в ответ на мой слегка раздосадованный взгляд. – Ты все равно бы вряд ли меня узнал... Скажи мне, Макс, эти незнакомые слова – они все из твоего Мира?       – Да, откуда же еще, – я отставил кружку. – Я, во-первых, не имел никакого заранее подготовленного текста для декламации, а во-вторых, решил, что если уж валить чепуху, то совсем непонятную. Чем непонятнее, тем больше шансов, что каждый поймет что-нибудь свое.       – Именно к такому заключению я и пришел. Приятно осознавать, что в чем-то я знаю тебя достаточно хорошо. Хотя, мне было несколько сложнее, чем остальным: все-таки я знаком со многими словами из твоего Мира. Так что, должен признаться, когда ты орал про день труда, я по привычке взялся искать потаенный смысл, характерный для поэзии, во многих случаях поддающейся расшифровке только в рамках контекста и даже культурной обстановки в целом. К моменту про Джубатак я все еще сомневался, поскольку с некоторой натяжкой, исходя из значений известных мне словарных единиц, мог построить какие-то отдельные логические отрывки, и некоторые из них поразили меня своими глубиной и проникновенностью. Но на словах «борода шатал» я уже был твердым сторонником гипотезы бессмыслицы.       Слушая его, я сначала ощущал, как все больше вытягивается мое лицо, а под конец не выдержал и расхохотался.       – Грешные Магистры, Шурф! Искать смысл в моих поступках – это, пожалуй, уже бессмыслица рекурсивная!       – А знаешь, я пожалел, что там не было сэра Йоха. В определенный момент поддерживаемый вами ритм приобрел особую стройность. Это могло бы возродить его интерес к кулинарным заклинаниям.       – Да? – пришел я в удивление. – А я думал, он проявляет интерес к самой кулинарии и непосредственным ее результатам… Хотя надо же было думать, он ведь и сам повар.       В комнате раздался уже где-то слышанный мной ранее легкий шепчущий рокот, почему-то исходящий от Шурфа, и я недоуменно стушевался. Но потом мой друг приоткрыл губы, улыбаясь. Это был его опередивший улыбку смех. Снова этот воздушный, бесплотный, убегающий звук привел меня в замешательство. Ну не бывает же смех таким ветреным, таким эфирным? Нет же?       – Я говорил про сэра Хумху Йоха, Макс, – пояснил Шурф. – Как-то я имел удовольствие с ним общаться. Представить сэра Кофу в его роли было довольно забавно…       Я рассеянно кивнул. Этот смех уже принес в мою голову другие мысли.       – Хорошо. А ты останешься у меня до утра? Шурф?       Он внимательно меня рассматривал.       – Останусь. Если хочешь.       – Хельна спит? – отчего-то еле слышно спросил я.       Он услышал, конечно. Согласно прикрыл глаза и кивнул.       – Меламори сказала, что посылала тебе Зов.       – Определенно. Такое периодически случается, – чуть усмехнулся он.       Свет стал казаться мне излишним, и я поднялся, чтобы один за другим погасить все свои волшебные фонарики. Я, конечно, хотел занять руки. Пару светлячков все-таки оставил. Забавно, они, скорее, не свет давали, а множили тени. Я очень хотел поговорить с Шурфом, и вот я не выдержал. Ну не могу не вываливать свои мысли на несчастных бедолаг поблизости.       – Друг…       Он уже приблизился ко мне со спины, бесшумно, я не успел заметить, и вопросительно выдохнул мне в ухо. Ему пришлось наклонить голову – в прошлом Мире я привык считаться дылдой, но Шурф превосходил меня ростом. Его руки были спокойно опущены, и, надо сказать, я очень редко встречаю тех, кому эта поза дается естественно и гармонично. Руки так и норовят куда-нибудь залезть.       Он просто стоял у меня за спиной, наклонив голову к уху. И дышал со мной рядом. Это было здорово, и я хотел бы отдаться свободному течению, которое несло нас обоих – я понимал куда. Но по ночам я всегда вспоминаю про сны.       – Ты разделишь со мной сон? – С шепотом я чуть повернул к нему голову. Немного, что лишь добавило интимности нашему незавершенному соприкосновению.       – Я повторюсь, – также шепотом, чтобы я только мог расслышать, отозвался он. – Если ты хочешь.       – Да… На всякий случай…       Я оказался в странной двойственной ситуации. Надо было бы попытаться как-то избавиться от этой двойственности, и обычно люди достигают подобного результата посредством слов. Но мне отчего-то было сложно говорить. А сердце мое при этом билось так же громко, как мог бы звучать голос. Вовсе не потому, что я был наивным и невинным; я никогда не испытывал робкого трепета перед женщинами; мне было около сорока, и когда-то давно (или где-то давно) мне бы уже сказали, что я перевалил за половину жизни. Просто Шурф одним только присутствием приводил меня в иррациональную взволнованность. Он волновал меня, и секс был лишь частью этого волнения – а сам при этом оставался нерушимо спокоен.       Надо было куда-то деть руки, и я автоматически вытянул из-под лоохи сигарету и принялся ее крошить.       – Потому что… Ты говорил так, словно мой сон и вправду сбудется.       – Разумеется, он сбудется, – ни на мгновение не изменив своему размеренному тону, подтвердил Шурф. – Именно поэтому некоторые сны принято называть пророческими.       Я отчаянно скривился:       – Как у тебя получается так спокойно об этом говорить? Разве ты не беспокоишься?       – Нет. Я должен?       – Боже мой, послушай… Тебе же будет чудовищно больно.       – Это повод для беспокойства?       – Шурф, да вся эта дребедень – это повод для беспокойства, – я затараторил, – и одновременно нет, потому что, не знаю, это, наверное, далеко не самое страшное в твоей жизни собы…       – Или это повод конкретно для твоего беспокойства?       Я резко развернулся и вцепился в его плечо. Его стальные глаза были темными в полумраке. Он не стал требовать продолжения и вместо этого заговорил сам.       – Мы не знаем, – с мягкостью произнес он, – ни что будет предшествовать этому эпизоду, ни к чему все приведет, ни даже будет ли мне на самом деле так больно, как тебя тревожит. В любом случае, боль – это всего лишь боль. Одна из самых безобидных напастей. Пока единственный вопрос, на который мне хотелось бы знать ответ, это что или кто будет находиться за твоей спиной, поскольку, как ты описываешь, я смотрю именно в твою сторону, когда пытаюсь тебя остановить. Но я повторю: мы еще не знаем ничего, и не узнаем нарочно, даже если попытаемся предсказать судьбу, потому что судьба, если считает нужным показаться заранее, не терпит бесцеремонности, и единственной вероятной подсказкой может стать только еще один твой сон. Однако с тем, чего он будет стоить твоему эмоциональному состоянию, и тем, какую сомнительную ценность возымеет, я, если бы был волен выбирать, предпочел бы, чтобы ты не видел и первых двух; но мы ничего не решаем.       – Шурф, Шурф… Я все это понимаю. Но я не могу быть таким хладнокровным, как ты, я не умею! Я и так пытаюсь изо всех сил! Но я… так волнуюсь. И даже хуже. Мне кажется, что я за тебя боюсь, а это уже совсем не то, на что можно закрыть глаза, потому что слишком близко к любому страху стоит желание, чтобы он побыстрее осуществился. Со мной, по крайней мере, всегда так.       – Вот и прекрасно. Долгое ожидание изматывает, а ты измотан уже.       Он был все-таки невыносим. Но я усмехнулся. Не первый день его знаю.       – Ты… – обвинительно каркнул я, – невероятный, рассудительный и болван. Какого-то черта ты беспокоишься обо мне.       – Возможно, ты теперь отчасти приближаешься к пониманию моего мировоззрения.       Я разжал пальцы, с удивлением обнаружив, что они побелели. М-да, что-то творилось.       – Это все совершенно не то, чего я хочу, – сказал я пространству.       Шурф меня окликнул.       – Прекрати. Иди ко мне.       Он уселся поверх расстеленной на полу постели. Распущенные волосы темнели, как живые тени, на фоне белоснежной одежды, потому что он так и не снял лоохи. Я вздохнул и сел рядом.       Так мы сидели, глядя друг на друга, пока я не успокоился. Это волшебство такое: в присутствии сэра Шурфа все и вся приходит в порядок.       Он положил руки мне на плечи, у основания шеи.       – Тебе не помешает расслабиться. Кажется, он придавал значения происходящему – всему происходящему – не больше, чем любому другому событию.       – Если бы каждый был тобой, мы бы жили в идеальном мире, – сказал я.       Его руки неторопливо разминали мои мышцы. Он усмехнулся:       – Если бы дожили.       – Мне регулярно кажется, что я тебя либо непростительно недооцениваю, либо знаю гораздо хуже, чем хочу знать.       – В таком случае, – его нос прислонился к моему, – у тебя есть вечность, чтобы узнать меня получше.       Это что еще такое, спросил я себя, Шурф – и выглядит легкомысленно?       – Пожалуй, это будет не самое скучное занятие. – Я в конце концов улыбнулся.       – Не самое, – пообещал он, чуть ощутимо проводя носом у меня по шее. – Хотя временами тебе может казаться именно так.       Он развязал узел моего лоохи, которое затем стянул, все так же размеренно. Я сидел на коленях; он тоже, расставив колени по бокам от моих; теперь, заставив себя отложить тревожные мысли, я имел право наконец-то начать наслаждаться ситуацией.       Я мягко снял его руки у себя с плеч и перебрался ближе, для чего мне, конечно, понадобилось оседлать его бедра.       К моему возбуждению примешивалось странное волнение, делающее меня снова подростком. В моей жизни было много секса, и всегда (почти всегда) весьма приятного для обеих сторон, но происходящее сейчас – было новым и отчасти непредсказуемым; в каком-то смысле Шурфу действительно в моем лице достался девственник (я сам и в прошлой-то жизни не считал важным это переоцененное мимолетное свойство), а мне соответственно – искуситель.       Но искуситель мой оказался коварнее, чем можно было предположить. Его руки ласкали меня плавными глубокими движениями; лицо (возможно, это была игра теней) было сосредоточенным и рассеянным одновременно; но когда я потянулся, чтобы его раздеть, он мягко велел:       – Оставь.       – Зачем? – не понял я.       Он, кажется, тоже не понял:       – А зачем его снимать?       Я почесал в затылке. И правда, так сразу-то не объяснишь.       – Давай-ка уточним, – решил я, – мы, кажется, вот-вот займемся сексом?       Он задумчиво хмыкнул, чего я никак уж не ожидал.       – Очевидно, это в некоторой степени зависит от того, что ты подразумеваешь под сексом, – изрек он.       Ну вот, слава Магистрам, все вернулось на круги своя, подумал я, любая серьезная ситуация с моим участием рано или поздно обязана сделаться цирком. Я позволил себе самое небольшое замешательство, прежде чем ответить:       – Спасибо, дружище. А то я стал забывать, с кем имею дело.       Он посмотрел на меня с укором.       – Это не праздный энциклопедизм, Макс. Я хотел сказать, что мы по-разному понимаем секс. О-о, – вдруг протянул он с запоздалым пониманием, – если опираться на то, что мне известно о твоем прежнем Мире, то можно предположить, что ты ожидал специфического стереотипного развития событий. Судя по всему, я позволил себе сделать преждевременные выводы о твоей нынешней манере близости; ты ведь довольно долго провел в этом Мире и в остальном перенял здешние привычки и традиции. Так что мне следует извиниться.       Я безапелляционно покачал головой.       – Нет, Шурф, – остановил его я, – тебе следует объяснить. Правда, я толком не могу понять что. Начини с этих самых привычек и традиций. А то, знаешь, я как-то неловко стал себя чувствовать. Все-таки ты прав, я в этом прекрасном Мире уже довольно давно и успел целых двух девушек растлить и предать разврату…       – Не стоит так себя корить, – заметил он. Я не был до конца уверен, что он шутил.       – Ну знаешь, я по наивности полагал, что дурное дело – оно не просто нехитрое, но еще и везде одинаковое.       – Почему же дурное, – отозвался он на мою ноту протеста. – Дело всего лишь в том, что в этом Мире секс толкуется довольно широко. А в отношении меня лично и, насколько я могу судить, других обитателей Мира, имеющих значительную долю крови кейифайев, я бы сказал, что еще шире.       – О, – понимающе произнес я. – Получается, я мог заниматься со своей девушкой сексом и быть не в курсе. Ну хорошо хоть с анатомией не промахнулся.       – Анатомия, положим, даже у некоторых демонов приблизительно сходится с человеческой. – Он с любопытством склонил голову набок, чем-то напоминая мне своего лиса. – Но мне все же хочется узнать наверняка, чем именно ты планировал со мной заняться.       Я предпочел прокашляться и сделать по возможности умный вид, пока придумываю, что бы ему ответить.       – Понимаю. Ну, к твоему разочарованию, подобные занятия я все равно не собирался с тобой разделять… О, постой, твоя мимика – это отдельная тема для поэта, мне временами только сложно бывает понять, для трагического или комического. Но не делай вслед за мной скоропалительных выводов, видишь, это не приводит к взаимопониманию. Дай мне договорить.       – Для тебя – все что угодно, Шурф.       Я развел руками и плюхнулся на спину. Хоть не упаду теперь в случае чего.       Он присоединился, опираясь на локоть.       – Я как-то говорил тебе, что философия наслаждения пронизывала всю жизнь кейифайев, верно? Значительная ее часть переросла в современную культурную действительность. И то, что касается телесной близости, думаю, можно сформулировать так, хотя я и не самый большой знаток сравнительной философии: близость подразумевает разностороннее удовольствие всех участников, которое может быть достигнуто по-разному. Это удовольствие не только физическое, но и чувственное, и в некотором роде интеллектуальное, и, безусловно, творческое. В то время как, – он слегка нахмурился, ступив на зыбкую для себя почву, – культура твоего прежнего Мира, с которой я имел счастье отчасти познакомиться, это, насколько я ее понимаю, культура обладания, культура бытия через присваивание и утверждение власти. Не то чтобы я был закоснелым ретроградом, напротив, новые явления представляют для меня неисчерпаемый интерес. Однако типичный для твоего Мира вид отношений… вызывает у меня спорную оценку.       – А-а-а. Ты, наверное, прав. Есть в том грешном Мире что-то взаправду властное и присваивающее. Вообще-то очень даже есть, хотя я его никогда и не любил. Извини, Шурф. Даже не знаю… Могу только полностью отдать тебе командование парадом, – я улыбнулся ему.       – И все-таки не делай из меня мученика. – Он тоже ответил улыбкой. – Я не сказал, что секс и красота обладания несовместимы. Просто сегодня совсем не такая ночь. Но мы до всего успеем добраться. Постепенно, – дополнил он, приближая ко мне лицо.       Я несколько секунд поддавался его игре, пытаясь поймать его неуловимые губы, после чего уточнил:       – А насколько постепенно, Шурф?       Он бархатисто гортанно рассмеялся.       – А сколько времени ты можешь не терять интерес?       – Вот как? – улыбнулся я. – Мстишь мне, злодей?       – Серьезно, Макс? – как будто изумился он. – Разве я способен тебе мстить.       Мой ответ о том, что его таланты и не такое позволяют, так и остался невысказанным.       Он целовал меня, обняв и прижав к себе свободной рукой, и мне было хорошо и немного смешно, и я в конце концов махнул на все рукой: пусть идет, как идет. Чего это я, в самом деле, придумываю себе глупости.       А Шурф на какое-то время увлекся моей шеей, прикасаясь к ней мягкими губами, которые вдруг становились пружинистыми, когда он втягивал мою кожу и ласкал ее языком, то самым кончиком, то широкими движениями, чтобы сменить их покусываниями, когда я раззадорил его движениями рук; потом он уперся лбом в мое плечо.       – Ты самое упоительное явление из всех, что только мне известны, – глухо прозвучал его голос.       – Готов ответить тебе тем же. Но я все еще не понимаю, почему тебя должна занавешивать эта шмотка.       – Да просто потому что такое настроение, – он пожал плечом.       И ночь по-настоящему началась. Что и говорить, этот парень находил все новые способы меня поразить, хотя, что-то мне подсказывает, не слишком искал. Просто он был таким, единственным в своем роде. Он с одинаковыми рвением и интересом брался за совершенно разное: запускал свои непередаваемо умелые руки под мою скабу и, даже не глядя никуда, кроме моих глаз, не меняя позы, выделывал что-то такое, что я был готов поверить, что у тела тоже есть Темная Сторона, а ведь Шурф – определенно существо Темной Стороны; с такой же самоотдачей он укладывал мою голову на свое плечо, принимаясь творить на спине какую-то мануальную магию – называть его действия поглаживаниями, надавливаниям и вообще массажем было бы непростительным упрощенством, и свет, повинуясь его воле, возникал, переплетался и плавно исчезал повсюду в комнате; то он вообще тащил меня к открытому окну и, усадив на подоконник, обняв одной рукой, чтобы я не боялся опрокинуться назад, другой доводил до исступления и позволял в меру моего скромного опыта творить что-то подобное с собой.       Мы пребывали в движении; если я до сих пор как-то ассоциировал «секс» с «постелью», то теперь перестал; в спальне не осталось ни одного места, которое мы бы обделили вниманием, вдобавок ни разу полностью не повторившись. Он довел меня до оргазма три раза, три, черт побери, хотя, конечно, и сам не избежал этой участи; он подкалывал меня тем, что я привык все делать быстро; при этом мы всего лишь ласкали друг друга руками – или всеми телами, когда приходилось. Я начал смутно понимать, каков он в сексе – я говорю «начал смутно понимать», хотя это может показаться преуменьшением после того, как пять-шесть часов кряду проводишь время с кем-то одним и за чем-то одним. Но это правда. Я начал только понимать, и то смутно, потому что самый главный вывод, который следовал из нашей первой ночи, таков: фантазия этого удивительного существа неисчерпаема. Собственно, под конец я тоже сомневался, а стоит ли вообще перед сексом раздеваться. Когда его фигура вычерчивалась на фоне окна – в комнате было абсолютно темно, а на улице светили луна и звезды, которым подпевали низко над землей колышущиеся фонарики, – когда он полустоял так, одним коленом на подоконнике и одной ногой на полу, опираясь руками на границы оконного проема, наклонив голову, а его падающие волосы и одежды подсвечивались прозрачно-белым лунным сиянием, то я, стоя следом за ним, осыпая его ласками, жалел лишь об одном: что не видел его лунно-серых глаз; но это была пряность, кислинка досады в сладком вине наслаждения. Я боялся – точнее, я прекрасно знал, что так и есть – быть рядом с ним неопытным и неумелым; но в какой-то момент он, пожирая меня темным взглядом, с особым значением произнес:       – По-видимому, ты очень хочешь, чтобы мне было с тобой хорошо.       И я расслабился окончательно. К тому же, он подал мне чудесную идею – но это после, решил я для себя.       Он так и не дал мне себя раздеть. До самого конца, когда солнечный свет уже начал заявлять свои права.       Зато потом, когда я, обессиленный, вытянулся на постели, Шурф сам скинул одежду – Шурф! скинул! теперь настроение у него для этого, надо понимать, появилось – и ушел в подвал, в бассейны, блюсти чистоту.       Мне же было слегка по барабану. Я бы с удовольствием искупался, конечно, особенно вместе с ним. Будь я в состоянии хотя бы ползать.       Помню, прежде я придерживался мнения, что секс – дело нехитрое.       Я перекатился, утыкаясь носом в его одежду. Помимо приятного приглушенного мускусно-цветочного аромата, она пахла потом. И его телом. Я сгреб под себя белое лоохи вместо подушки.       Из-под него вдруг показался край желтой бумаги. И я, само собой, не выдержал и развернул его записку.       «Его страх уже улетучился. Так ускользает кошмар от человека, только что проснувшегося в холодном поту и тяжело дышащего; он ощущает свое тело и осматривается, чтобы удостовериться, что ничего страшного не происходит, и вскоре полностью абстрагируется от сна. Кошмар понемногу оставляет его в тот момент, когда ноги его коснутся пола, рассеивается, когда он примет душ и разотрется полотенцем, а к концу завтрака и вовсе улетучивается... до следующего раза, когда, снова охваченный кошмаром, он вспоминает все» .       Вот что там было написано.       Мне хотелось застонать, но горло уже болело после всех его дневных песенных приключений. А ведь тоже Стивен Кинг, отметил я, оттягивая момент, когда нужно будет подумать самое неприятное. И, кстати, ни кошки, ни собаки ни разу даже носа не сунули в спальню. Впрочем, они все становились паиньками в присутствии Шурфа.       Да как я могу не волноваться, когда тут написано такое?! Чем он думает?!       Я покачал головой. Понятно чем. Я хотел разорвать записку и выкинуть из окна, но засунул ее обратно под лоохи. Это же Шурф. Он-то думает исключительно трезвой головой.       Эх, понимать бы мне еще тогда, что моя последняя мысль была не просто каким-то отвлеченным набором слов, а констатацией факта. Откуда я мог наверняка и доподлинно знать, отчего приходить в ужас Шурфу, если вообще приходить? Некоторые предположения после всех его гневных исповедей у меня в голове, скажем так, присутствовали, но я, как водится, думал не о том, о чем нужно. Если бы я хоть спросил! Но это ведь всего лишь записка из печенья, которую я не должен был читать.       Я дождался Шурфа – прошло около получаса – прежде чем заснуть, оправдывая себя тем, что мы собирались разделить сон. Я умолял вселенную дать мне увидеть продолжение, а лучше – начало этого, будь он неладен, пророческого сна.       Но той ночью мне, как назло, снился только лес.       Мы проснулись вместе. Удивительное для меня событие. Никогда не сплю так мало, мало даже для Шурфа. Но в этот раз я почувствовал, как Шурф осторожно поднимается, тихо шелестит бельем, и мне расхотелось пялиться в закрытые веки. Было, в общем-то, наверное, по меркам исторической родины около шести. Мое экстренное пробуждение, надо понимать, было воспринято где-то в подсознании как все тот же сон, только с временно открытыми глазами.       Шурф накинул лоохи и смотрел на меня. Он не слишком торопился, чему я был, естественно, рад.       – Выпьем чая? – предложил я. – Для такого хрустально-серого утра камра не подходит.       – Я с удовольствием выпью с тобой чая, – ответил он.       – Прекрасно. – Я поднялся. – Только это будет особенный чай. Ты сам, между прочим, натолкнул меня ночью на эту мысль. Можешь состряпать какую-нибудь иллюзию минут на пять?       – Минут на пять? – слегка задумчиво переспросил он, тут же превращая одну из стен спальни в туманный водопад.       Я вытаращился, секунду раздумывая, так ли мне надо то, чего я изначально хотел, но любопытство перевесило. Видения, пожалуй, потом. Никуда эти красоты не денутся, если в моем распоряжении есть Шурф.       – Ты словно в первый раз видишь что-то подобное, – раздалось над моим ухом.       Я помотал головой.       – Точно на пять? – переспросил на всякий случай.       – Ровно пять минут, и полминуты из них уже прошло, – заявил Шурф.       – Вот и замечательно. – С этими словами я утащил его на Темную Сторону.       Пару секунд он смотрел на меня с укоризной. Потом прикрыл глаза, глубоко вдохнул, и я узнал его особенную улыбку.       – Все-таки это рискованный способ возвращаться. – Однако куда только девались из его голоса обычные отчитывающие нотки.       – Это очень полезный способ, Шурф. Но дело не в этом. – Я обхватил его лицо ладонями. – А в том, что сейчас нам точно будет очень хорошо.       И я принялся неспешно его целовать.       Поразительно, какими разными могут быть ощущения в разных слоях Мироздания. И как плохо поддаются бесцветным и плоским словам наши тогдашние многомерные, всепоглощающие чувства. Так, должно быть, чувствуют друг друга Миры.       Во всяком случае, я ощущал себя целым миром. Не знаю, что происходило с Шурфом, но он не спешил меня отпускать. Он вообще был повсюду, его воля, желания, порывы. Я как будто охватил всю Темную Сторону Ехо собой. Я стал самой свободой, и это было самое восхитительное, что можно было испытать.       В какой-то момент я понял, что неясным новым чувством различаю присутствие нескольких незваных колдунов. Они явно видели нас. Но я сам-то не видел ничего перед собой – просто чувствовал все одновременно, и Макс был для меня всего лишь одной сверкающей звездочкой в пляске созвездий.       Еще кого-то, к чьей энергии я случайно прикоснулся, я узнал.       Один с горячностью шептал:       – Темные Магистры, ты тоже это чувствуешь?..       А другая со смехом отвечала:       – Я-то чувствую, а вот ты – не очень! Не туда смотришь. Ну? Давай, поверни нос по ветру! Ты чуешь, в какую сторону дует?..       И он, охваченный новым, щекотным пылом, поигрывал пальцами:       – А ведь теперь чую… А-а-ар-р-р-р-кх, как же это будет интересно! Ты только посмотри, какая силища…       – Тебе все лишь бы игры играть, – притворно вздыхала она. – А мне с этой «силищей» потом возиться. А вот руку верни, где была...       Потом вдруг какая-то яркая вспышка полыхнула прямо перед нами с Шурфом, как будто гигантская пороховая хлопушка. Я дернулся и очнулся, осознавая, что вот мы стоим на Темной Стороне, обнимая друг друга, и он, жмурясь, трется об меня носом, и в его позе, в одном только наклоне головы столько нежности и чувственности, сколько я еще не видел.       Это все было, конечно, прекрасно. Но я уже стал обычным Максом, а не все ведающим полотенцем, накрывшим Темную Сторону. И темные фигуры, маячащие на периферии, теперь вселяли в меня некоторую стыдливость.       – Ох, дружище, – проговорил я. – А знаешь, ты без тюрбана.       – Тебе может показаться странным, но я знаю. – Он с некоторым неудовольствием занял свой рот произнесением слов вместо других интересных дел.       – А не пойти ли нам домой, – решил я.       Мне показалось, что я слышал доносящийся вслед легкий безобидный смешок Мабы.       Водопад истаял у меня на глазах. Шурфа это не тронуло, он смотрел куда-то насквозь.       – А теперь можно и чай попить, – без особого энтузиазма выдал я заготовленную фразу.       Шурф еще несколько секунд созерцал абсолютно обычную стену, прежде чем повернуться:       – Мне пришло в голову, Макс, что, когда ты распределял роли, ты не того человека назвал «охренительнейшей грешной удачей».       – А? – не понял я.       Он покачал головой.       – Если бы не ты, со мной не случилось бы и половины из того, в чем мне довелось принять участие. В те моменты, когда я был склонен считать свою жизнь чересчур однообразной или принесенной в жертву глубоко безразличной мне роли, я явно ошибался, не учитывая тебя. Если удачи моей жизни хватило на то, чтобы не просто тебя встретить, но и стать твоим другом, остальное определенно имеет не слишком много значения.       Он выглядел таким расслабленным и слегка замечтавшимся.       – Ну что ты, Шурф, – смутился я. – Брось. Ты сам по себе был и остаешься невероятнейшим созданием.       Мне было неловко из-за того, что я не мог целиком разделить его чувств. Меня охватывали стыд и отчасти злость, когда я вспоминал этих непрошенных наблюдателей на Темной Стороне.       – Макс? О чем ты думаешь? – спросил Шурф.       – Да просто на нас пялилась куча народа. Полгорода, что ли, вышли утром прогуляться по Темной Стороне?..       – Так вот что тебя взбудоражило, – слегка удивился он. – Но какая тебе, по большому счету, разница? Возможно, тебе стоит все-таки больше внимания уделять точности формулировок на Темной Стороне, если тебя смущает, что твое волшебство вмешивается в жизнь других колдунов.       – Вмешивается?       – А ты хочешь сказать, что нет? – он с филигранной точностью изогнул бровь. – Полагаю, их привлекла – и, вероятно, разбудила – непредвиденная вспышка магии на Темной Стороне. Ты же заметил, что там были только люди Темной Стороны. Джуффин, Сотофа, Маба…       – Все-таки Маба там был, да?       – Да. Но остальных, признаться, я не разглядел. Как-никак они были довольно далеко и, вероятно, не слишком хотели, чтобы их узнали, хотя еще три-четыре имени могу предположить. Но твои чары, которые затронули всю, как ты сказал, кучу народа, были довольно интимным волшебством. Так что неудивительно, что они пожелали остаться неузнанными.       – Постой-ка, Шурф. – На меня нашло непредвиденное осознание. – Ты, случаем, не хочешь сказать, что из-за моего напутственного слова, э-э, и им тоже было очень хорошо?       – Я так и понял, что ты не рассчитывал на такой эффект, – просто ответил он.       – Вот это да-а… – Я схватился за голову. – И что теперь делать?       – Полагаю, – сказал Шурф, – пить чай?..       – Да, Макс, устроил ты нам хорошее утречко, – ухмыльнулся Джуффин, выпустив длинную фиолетовую струю дыма.       Я только вздохнул. Прошли те счастливые минуты, когда от моих ушей можно было прикуривать.       – Да оно, ты знаешь, само как-то устроилось.       – Вот за что я тебя люблю, Макс, так это за то, что у тебя все устраивается само, причем так, что нарочно не придумаешь!       – Знаю, – заверил я, – потому ты и закатил Шурфу показательную головомойку в моем присутствии.       – Все-то ты знаешь, – оценивающе изрек Джуффин. – Не иначе как сэр Шурф на тебя положительно влияет.       – Положительнее некуда… Только опоздал ты со своим советом. Раньше его надо было давать, совсем чуть-чуть, годиков десять назад, когда я ему в победном пылу по спине врезал.       – Годиков десять назад, Макс, – грозно произнес Джуффин, – он бы этим советом воспользоваться не смог! А вот теперь – в самый раз.       Он снова выдул струю дыма. Дым, густой и плотный, изогнулся змейкой и пополз по направлению к потолку.       – Думаешь, сработает? – поинтересовался я. – Я же прекрасно понимаю, что это ты ради меня расстарался такого жуткого колдуна из себя состроить. А я у нас птица гордая. Если меня пнуть, то полечу я строго в противоположную сторону.       Он пожал плечами.       – Ну, сработает – не сработает, что тут гадать. Желай на здоровье чего хочешь. – Он вдруг наклонился ко мне через стол. – Только помни все-таки, что я пока что защищаю этот Мир, и у меня в случае чего рука не дрогнет.       – Я знаю, – серьезно ответил я. – С твоими-то замашками.       Однако его слова оставили в моей душе некий осадок.       – Ты мне лучше вот что скажи, – переключился я, – что вы там такого с леди Сотофой интересного на Темной Стороне учуяли, а я и внимания, кажется, не обратил?       – Вот ведь любопытный, – задорно сказал Джуффин, – и уши хорошие, большие. Ну, раз ты слышал, то ты еще и должен был слышать, что и разбираться с этим будет она, а не я. Так вот она тебе все и расскажет.       – А почему это не ты?       – Ну-у, Макс, – укоризненно протянул Джуффин, – ну тут либо думай головой, либо умирай от любопытства, потому что такая глупость жить не должна.       – Я, пожалуй, подумаю. Но всегда, знаешь, лучше спросить. А что, ты совсем ничего делать не собираешься?       – Почему, – очередная паралитичная змейка из дыма странным способом передвижения отправилась под потолок. Их там копился, надо понимать, небольшой серпентарий. – Очень даже собираюсь. Собираюсь наблюдать со стороны и наслаждаться зрелищем. Очень неплохой, надо тебе сказать, способ принимать участие. Беспроигрышный.       – И мне, бедному, неужели ничего не посоветуешь? – не поверил я.       – И опять же, Макс, – он убедительно ткнул трубкой в мою сторону, прямо как Шерлок Холмс, – посоветую наблюдать со стороны и получать удовольствие от роли зрителя. Открою тебе секрет. Исключения ради это не моя история, и даже не твоя. Мы с тобой так, мимо проходили.       – Вот так да! – изумился я. – Я так не играю.       Джуффин издал философское мычание и выпустил к потолку дымный восклицательный знак.       – А кстати, хоть режь меня, Джуффин, но я должен спросить, – чуть смущенно выдал я, в ответ на что он оживился, – а что ты чувствовал?..       Джуффин рассмеялся.       – Ну что я мог чувствовать, выйдя ранним утром на прогулку с одной роковой леди? Не благоговение перед родиной. Но! Вообще, Макс, вопрос на удивление занимательный. Я так понимаю, дополнительно к любезному подарочку, который не обошел стороной ни одного участника собрания, – я снова начал краснеть, а Джуффин вовсю этим наслаждался, – я так понимаю, что каждый еще получил что-то исключительно свое. Я, например, почувствовал искренний, неподдельный интерес к жизни. И за это, между прочим, – он снова тыкнул трубкой, – должен тебе то ли полмира, то ли обед из трех блюд. Подобные переживания, Макс, все-таки большая ценность.       – А что, хотел бы я знать, почувствовала Сотофа?..       Джуффин улыбнулся обаятельным оскалом чеширского леопарда и, затянувшись, выдохнул финальную струйку.       Та доковыляла до потолка, и теперь я отчетливо увидел, что из всех этих закорючек сложилась надпись «В этом-то все и дело!».       И я ушел работать. То есть лениво и мечтательно слоняться по красивейшему городу в Мире (и остающемуся таковым даже несмотря на то, что тысячи обитателей пытались сделать его еще красивее), высматривая среди людей, бесцельно и не очень топчущих сказочные мостовые, приблудных сновидцев. Шел я по Старому городу. Что-то тянуло меня пройтись вдоль реки. Я оставил позади квартал, где располагалась книжная лавка сэра Саватты Чхеды. Вспомнив про книги, я снова пообещал себе, что теперь, выяснив, что они почти наверняка не подделки, а если и подделки, то точно не какие-нибудь грешные мороки, отдам их Шурфу при первой же возможности. Однако эта мысль притащила за собой и следующую, а та, по несчастливому совпадению, оказалась довольно живучей блажью: раз уж в моем распоряжении имеются не просто какие-то исписанные бумажки, а обиталища элсидиайев, я просто обязан на них посмотреть. Ну не мог я иначе. Уже давно хотел сунуть нос в это дело, но теребить Перчатку Шурфа закономерно опасался, а других облюбованных этими эфемерными созданиями жилищ не знал. Теперь же грех было упускать шанс.       За подобными размышлениями я как-то добрался до первых причалов.       И надо же! Неподалеку с кем-то разговаривал человек, которого я бы запросто узнал из миллиона. Я только успел подумать, достаточно ли вежливо будет его прерывать, как сэр Анчифа сам приветственно махнул мне рукой.       – Ну и дела, надо сказать, Макс, на море, – поделился он, оставив на время своего собеседника.       Я не поверил ушам:       – А ты что, выходил в открытое море? Сейчас, в шторма?       Ветер трепал его густые волосы, как живой костер. Он весело засмеялся:       – А ты что, думал, пиратов в шторма перестают ловить? А если случайно поймают, то отпускают на все четыре стороны и просят подойти позднее, когда откроется сезон?       – М-да. Я и правда как-то об этом не подумал, – признался я.       – Да нет, ты прав. Ранней весной мой Фило обычно стоит где-нибудь на островах. Но тут ведь родители собрались в путешествие. Да и мне взгрустнулось. Вот я и решил разведать обстановку. И знаешь что, – он оглянулся по сторонам, – с другим бы я такой чушью не поделился, но ты тот еще лихой ветер, ты, может, и поймешь.       – Понять не обещаю, но уши развешивать – это я люблю, – уверил его я, – поэтому считай, что уже поверил.       – Шторма… – он снова стрельнул глазами, – представь себе, живые. Они как будто все слышат и понимают. И играют с судном. Разве что до смерти не заигрывают, вовремя останавливаются.       – Ну вот, – сказал я, – а ты говорил, не поверю… Ты не говорил об этом с Мелифаро? Вот он, я уверен, избавил бы тебя от последних сомнений.       – Посылал ему Зов перед тем, как пришвартоваться, – понимающе ухмыльнулся Анчифа. – И он выразил настойчивое желание пообщаться со мной лично. И теперь я понимаю, что он не сказки о водяных хотел послушать.       – Это абсолютно точно. И тебе он все объяснит лучше, чем я. А скажи, – мне вдруг стало любопытно, – море в этот раз написало тебе спасибо?       – Ого, Макс… – с уважением качнул он головой. – Спросил, как знал. – Он выдержал небольшую паузу. – Ну что же. В этот раз оно написало мне «аммаш».       И только я захотел расспросить Анчифу в подробностях, чуть ли не поминутно, что за плавание такое у него состоялось, потому что ведь на самом деле уникальная возможность, как в моей голове раздался Зов Шурфа.       «Макс, ты занят? – спросил он. И продолжил: – Впрочем, даже если занят, я все равно вынужден попросить тебя оторваться и уделить мне немного времени. Боюсь, мне придется просить тебя о помощи».       Я переполошился.       «Я все равно не занят, – быстро сказал я. – Что случилось? Где ты?».       «В кабинете Великого Магистра», – коротко ответил он, и через секунду я был там. Даже с Анчифой едва попрощался – впрочем, тот и так знает, что я лихой ветер. Очень удобно.       Шурф стоял, опираясь кулаком на столешницу, в пол-оборота ко мне. Вся его поза свидетельствовала о крайнем напряжении.       – Так что случилось? – я сразу перешел к делу.       Он не обернулся.       – Примерно час назад леди Сотофа встретила меня в саду. И сообщила, что Хельна исчезла.       – Что?       Я не то чтобы не расслышал. Просто не понял.       – Хельна пропала, – повторил он, поворачиваясь ко мне. – Я проверил, что мог. Ее действительно нет, и я не могу послать ей Зов.       – Ох. Но это же не обязательно значит…       – Не обязательно, – перебил он. – И, пожалуйста, не произноси это вслух. Я не суеверен. Просто не хочу этого слышать. Нет, не обязательно. Но до сих пор каждый раз, когда я не мог послать кому-то Зов, этот человек оказывался в ином Мире.       Его голос был – не спокойным, нет, но ровным, хотя взгляд наполнял кабинет темнотой. Я мог только удивляться такому самообладанию.       – Ну, так может, она случайно попала в Хумгат? – предположил я.       – Откровенно говоря, это был бы опасный, но не безвыходный вариант. Мне в голову приходят и другие. Поэтому я и прошу тебя помочь.       Я развел руками, показывая, что я весь в его распоряжении.       – Чем угодно.       – Тогда не могли бы мы снова спуститься на Темную Сторону?       Я сразу понял его и кивнул:       – Конечно. Только оставь что-нибудь.       Из его ладони на стол приземлились заковыристые песочные часы, и песчинки по сложному лабиринту тут же побежали вниз. Я взял Шурфа за руку, и мы исчезли.       Я не стал терять время.       – Я хочу знать, где Хельна Лонли-Локли, – сообщил я Темной Стороне.       Но… ответа не получил. На всякий случай огляделся, проверяя, не упустил ли чего, но нет. Шурф был, как натянутая струна.       – У нее ведь твоя фамилия, верно? – уточнил я, и Шурф тут же кивнул.       Но на всякий случай я попробовал и с девичьей. Бесполезно. Темная Сторона будто бы только смотрела удивленно в ответ, не улавливая, в чем подвох этого вопроса с очевидным ответом.       – Ничего не понимаю! – нервно возмутился я, но, взглянув, на Шурфа, сделал несколько видоизмененных попыток.       Все они остались безрезультатными.       – Ладно. Давай хотя бы так… – Я решил зайти с другой стороны. – Я хочу знать, все ли в порядке с женой Шурфа.       Послушные буквы тут же сложились перед нами прямо в воздухе: «Да».       – Та-ак… Я хочу знать, что с ней происходит.       И снова удивленное безмолвие. Я беспомощно прошелся туда-сюда. Шурф тронул меня за руку:       – Давай возвращаться, – тихо произнес он. – Главное я узнал.       Из его кабинета мы, едва посмотрев друг на друга, Темным Путем шагнули в Зал Общей Работы. Будь я один, оказался бы сразу у Джуффина, но Шурф считал нужным постучаться.       В Зале нас встретил дед, внешностью смахивающий на утку. Если бы он не курил трубку и не изогнул приветственно бровь, я бы даже не подумал, что передо мной сэр Кофа. Шурф вежливо поздоровался с ним (я тоже) и только после этого стукнул по двери в кабинет Начальника Тайного Сыска. Дверь тут же распахнулась и захлопнулась за Шурфом.       Ну и ладно.       Кофа усмехнулся.       – Между прочим, ты снова стал городской легендой, мальчик, – уведомил он меня. – И снова не под своим именем.       – Ух ты, – вяло восхитился я. – Как это я умудрился?       – Ты, надо думать, не был сегодня на Левом берегу? – Я отрицательно помотал башкой. – По трактирам только и разговоров о таинственном беглом Магистре, который вернулся в столицу, чтобы принести людям огонь магии. Только они никак не могут сойтись во мнениях, новой или все-таки старой.       Тут уж я удивился по-настоящему. Кофа самодовольно улыбнулся и пыхнул трубкой. И он, надо сказать, дым выпускал самый обычный.       – Если ты вообще не в курсе городских новостей, – с наигранным порицанием произнес он, – то знай, что вчера некий глава мятежного древнего Ордена, то ли сын Джуффина, то ли двоюродный брат Хонны, проник в столицу и принес с собой Волшебную Музыку, – он выделил голосом последние два слова. – Которая якобы заменяет Очевидные заклинания. Передал свое искусство избранным четырем сотням учеников и под шумок смылся – то ли был пойман нашей организацией и навеки заключен в Холоми. Впрочем, в последний час стала набирать популярность версия о том, что Магистр все-таки был помилован специальным Указом Короля.       – Ничего себе. Получается, мой импровизированный ансамбль мало того, что обрел популярность, но еще и того гляди обзаведется неугасающей славой избранных. Вот повезло зевакам так повезло! А что это вы говорили про то ли новую магию, то ли старую?       Кофа скривился, как лизнувший касторки кот.       – Я так понимаю, что в древности в колдовстве использовали что-то подобное. Суть там в ритмах, а точнее, в их единстве с тембром и интонациями. Людям этот способ подходит меньше нынешних заклинаний, это у драххов глотки луженые... Так что в подробности я никогда не вдавался. Вот уж в ком бы ты нашел отменного знатока по этой теме, это в призраке моего покойного отца. Возможно, виновато и то, что вся толпа была настроена единодушно, но факт остается фактом: ближе к ночи у этих музыкальных энтузиастов стало получаться творить какое-то общее волшебство. Начали они, надо полагать, с общего объединяющего духа и, выкрикивая никому не понятные звуки, к концу добились того, что совместными колдовскими усилиями заставили воду бить из-под земли, прямо сквозь мостовую, разнеся по дороге половину трактира. Откуда эта вода там взялась, до сих пор неясно. Все это произошло на приличном удалении от реки, и Мастер Земельных Дел, как ни бился, не смог отыскать ни капли больше, когда колдовство прекратилось. Вода, которую, разумеется, теперь считают то ли целебной, то ли, наоборот, смертельно опасной, бесследно пропала. А вот дыра в мостовой осталась… И подозреваю, – ухмыльнулся он, – на ее месте установят какой-нибудь памятный фонтан.       – Вот это они дают… С ума сойти, Кофа.       Я бы порасспрашивал его еще, чтобы чем-то занять время, но тут голос Джуффина наконец меня прервал.       – Макс! – гаркнул он через дверь.       Я извинился перед Кофой – тот махнул рукой – и юркнул в кабинет.       – Сэр Шурф известил, что с Темной Стороной у тебя вышел пшик.       – Ну вышел. Но не весь, – обозленно отшутился я.       – Ну, ну, не кипятись, – утихомирил он меня. – Мы тут тоже без дела не сидели. На Темную Сторону не ходили, но прогулку себе все равно организовали, для чистоты эксперимента – в разные точки города и даже Мира. И с полной ответственностью могу тебе заявить, – хмуро сказал он, – что найти жену Шурфа не могу. На заклинание Призыва она не откликается, да и вообще чувство такое, что нигде в Мире ее нет. Одно могу сказать точно: она не погибла и не в беде. По меньшей мере – пока.       Я потер лоб. Да, прав был Джуффин, это не наша с ним история. Но мне-то от этого было не легче! Да и в сторонке стоять я был не намерен.       Шурф все это время молчал.       – Так что же, – сказал я, – получается, способа отыскать ее нет? Не верю.       – И правильно делаешь. Способ-то, может быть, и есть, – вздохнул Джуффин, – и, причем, заметь, не наверняка есть, вот инструкция, иди и делай, а всего лишь может быть, а может – и кукиш с маслом, как ты там говоришь.       – Джуффин, – умоляюще отозвался я, – не тяни! Может – это лучше, чем ничего. Так что там надо? Дракона убить? Мир перевернуть? Коридор между Мирами обшарить?       – С первыми двумя пунктами ты знатно промахнулся, а с третьим почти попал, – сказал он. – Надо, и не только его. Но ни тебе, ни мне, ни вообще кому-либо в Мире это не под силу – отыскать кого-то, если его нет.       – Так что же тогда?..       – Любишь ты меня перебивать! – возмутился он. – Ну ладно… Тень может это сделать, Макс.       Я начал было облегченно улыбаться, но перестал где-то на середине процесса, потому что явно тут было что-то еще.       – Ага, – подтвердил Джуффин мои сомнения, – правильно косишься. Не все так просто. Тени – ребята капризные. Почему, ты думаешь, пока ты по другим Мирам в свое время шлялся, тебя только Тень леди Теххи и смогла отыскать?       – Ты, наверное, ведешь к тому, что чья угодно Тень этим заниматься не станет, – мрачно подытожил я.       – Даже если и станет, ничего это не даст. Тут без личного интереса никуда. – Он нахмурился. – Все. Больше ничем помочь не могу. Сэр Шурф! Не смею больше отнимать твое драгоценное время. Хотя подожди секунду… – его голос смягчился, и по лицу стало видно, как ему чудовищно жаль, что вышла такая неприятность. – Собственно, выбор за тобой, но я бы посоветовал тебе оставить заявление.       – Когда я сюда пришел, то официально обратился к Малому Тайному Сыскному Войску, – холодно отрубил Шурф, взял со стола чистую табличку, задержал над ней ладонь и вернул Джуффину. – Теперь, полагаю, я могу быть свободен.       Джуффин встал из-за стола и сочувствующе хлопнул Шурфа по плечу. Тот кивнул и в следующую секунду исчез.       – Ну, а теперь скажешь, как ее найти? – без особой надежды спросил я.       – А я уже сказал, Макс, хочешь верь, хочешь нет, – развел он руками. – И это чистая правда.       – Значит, твоя Тень Хельну не найдет?       – Моей Тени, к моему сожалению, до жены сэра Шурфа дела нет никакого. Разве что до самого Шурфа – и то в последнее время не так сильно, как раньше.       – И что делать, ты тоже не скажешь?       – А вот это очень даже скажу, – он поднял указательный палец и, потряся им, ткнул на еще одну чистую табличку – заранее, что ли, сложил стопку на столе. – Писать свидетельские показания, когда, где и при каких обстоятельствах ты в последний раз видел пропавшую. Дело все-таки открыто. Правда, милый?       Он почесал Куруша по короткой шее.       – Да, – отозвался тот. – Вы, люди, странные. Ты тут был не меньше меня. Дай орехов.       Джуффин полез в ящик, а я вздохнул и взялся за табличку, уже предчувствуя, как моя грамотность сейчас явит себя во всей клоунской красе. Мало того, что у меня и всегда-то меньше двух ошибок на табличку редко случалось, так тут я еще и думал совершенно о посторонних вещах. Оставлять Шурфа одного мне сейчас хотелось меньше всего.       – А я пока прогуляюсь за свидетельницей, – улыбнулся Джуффин. – Она как раз ответила, что готова уделить нам десять минут.       Ладно хоть стоя исчез, подумал я, а то так бы и объявился у кого-то, сидя на ближайшей подходящей поверхности. Не всегда приятный сюрприз, особенно если поверхность занята.       И только тут до меня дошло, что свидетельницей…       Джуффин появился снова, галантно держа под руку леди Гатту.       – Прошу вас! – он театрально придвинул ей свое кресло и указал на таблички. – Мы были бы вам крайне благодарны, если бы вы описали последние несколько раз, когда встречались с подругой. Это существенно поможет нам в работе.       Она взяла табличку:       – Хороший день, сэр Макс. Конечно. Все, что я помню, будет у вас.       – Хороший день, леди Нарита, – кивнул я.       Ее присутствие и размеренный, даже монотонный всепроникающий голос как-то успокаивающе на меня подействовали. Вот тоже ведь человек не абы кого, а подругу не может найти. А ведет себя совершенно спокойно.       – Ну спрашивайте уже, – обратилась она ко мне, откладывая табличку. Я подумал – расхотела что-то записывать, но нет, табличка уже была покрыта ровными рядами слов. – А то съедите меня взглядом.       Я замялся. Мне почему-то казался довольно личным вопрос, который так хотелось задать.       – Позвольте угадать, – помогла мне она. – Поскольку мы с вами до сих пор не были близко знакомы, вас, должно быть, мучает вопрос, почему это мой голос нагло звучит сразу у вас в голове.       Вторая табличка за ее авторством опустилась на стол.       – Вот, как вы удачно сформулировали – звучит сразу в голове, – ответил я. – А я никак не мог слова подобрать.       Она пожала плечами.       – Когда столько лет живешь с вещим голосом, входит в привычку подбирать правильные слова. Просто мне не повезло родиться вещуньей.       – Вещуньей? А почему не повезло? По-моему, чудесный дар. И голос у вас замечательный. Слушал бы часами.       Джуффин тихонько стоял возле приоткрытого окна и исподволь за мной наблюдал.       – Если бы можно было этим как-то управлять, то был бы действительно отличный. Но дело обстоит вовсе не так, и я могу вас заверить, что людям, вроде меня, вещуньям, слухачам, нюхачам, все представляется иначе, чем вам. Во всяком случае, первые полторы сотни лет жизни.       И еще одна табличка аккуратно приземлилась на стол.       Леди Гатта почти не меняла интонацию, говорила на одной ноте – я бы даже в самом умиротворенном настроении так бы не смог. Но голос ее все равно оставался самым завораживающим звуком.       – Да уж. С этой стороны я не смотрел. Я бы, наверное, на вашем месте только на Безмолвной речи и общался.       – А я, пока не повзрослела, так и делала. А потом стало все равно. Когда говоришь одновременно со всеми, – еще табличка, – это то же самое, что молчишь.       Я заставил себя осмыслить эти слова. Ведь правда, разница существует только со стороны. Для меня, например. А для леди Гатты – нет. Она ведь сейчас с Джуффином говорит точно так же, как со мной, даром, что тот у окошка таится. Надо понимать, обо мне заботится.       – Как же вы живете, – растерявшись, пробормотал я вслух. – Ой! Извините, пожалуйста, – я виновато улыбнулся. – Иногда такое ляпну, что сам от себя не ожидаю.       – Какая разница. Ваши мысли – это часть вас, – ответила она, – и тот, кто не готов к вашим мыслям, тот не готов к вам самому. Я лично, в общем-то, давно перестала чего-то стесняться… Хотя временами фантазирую о том, что могла бы покончить с собой. Видите? Если вы не готовы слышать от меня такое, то вы не готовы и иметь со мной дело. Это все, сэр Халли. Могу только добавить, что полезно было бы поискать на Темной Стороне. В последнее время Хельна только о ней и твердила. А теперь я была бы вам признательна, если бы вы вернули меня во дворец.       Джуффин исполнительно и по-прежнему изысканно подхватил леди Гатту под руку, одновременно выдвигая ее кресло, а я остался наедине с равнодушными словами.       Я какое-то время смотрел в стену. Потом перевел взгляд на табличку, которую до сих пор держал в руках. Вместо моего свидетельского рассказа там было без единой ошибки записано: «тот, кто не готов к вашим мыслям, тот не готов к вам самому».       Ну, Джуффин-то точно был ко мне готов. С этой идеей я оставил табличку с мудрым высказыванием у него на столе и шагнул в кабинет Великого Магистра Ордена Семилистника.       – Ты прости, что без приглашения, – начал оправдываться я, – но я бы спокойно не усидел, ты понимаешь.       Шурф поднял руку, останавливая меня, и с его коленей, ничем более не удерживаемый, спрыгнул чиффа и уселся напротив меня.       – Безошибочный определитель самого интересного человека в помещении, – прокомментировал Шурф. – Нет, Макс, я благодарен тебе за то, что ты зашел. Все равно все из рук валится.       – Чашка не вывалится? – осведомился я.       – Надеюсь, что нет, – он горько растянул уголки губ.       И на какое-то время я занял его ерундой. Трепался, пугаясь остановиться, и уверял больше себя, чем Шурфа, что все будет хорошо.       А потом в какой-то момент Шурф прислушался, быстро сел за стол, одной рукой сгребая лиса, другой – я секунду спустя понял, что он сделал меня невидимым – подталкивая меня в угол кабинета.       Дверь в кабинет тут же распахнулась, и в него вторглись двое. Точнее, вторглась женщина в синем классическом лоохи. Мужчина в одежде Ордена просто беспомощно просеменил за ней и просяще уставился на Шурфа.       – Идите, Магистр Фара, – вздохнул мой друг, – у вас не было шансов ее задержать. Власть женщин в этом Ордене слишком долгое время неукоснительно укреплялась.       Старший Магистр с благодарностью кивнул и не стал задерживаться. Осталась леди Гатта Нарита.       – Вижу вас, как наяву, сэр Лонли-Локли, – своим однообразным голосом произнесла она, не считая нужным представляться.       – А вы, я полагаю, леди Нарита? – вежливо уточнил Шурф. – Вижу вас, как наяву.       – Не слишком-то много в Ехо вещуний? – констатировала она, подходя к столу. Шурф ухитрился держать лиса как-то так, что его морда была совершенно естественно повернута в мою сторону, словно бы сама по себе, однако пропустить мимо новое знакомство он не мог. Его острый нос, словно стрелка компаса, безошибочно указал самого интригующего человека в комнате в обход предосторожностям хозяина.       Но леди Гатта едва удостоила лиса даже взглядом.       – Я не стану вас задерживать, – сразу обозначила она. – Иначе я просила бы официальной аудиенции, чего, честно говоря, недолюбливаю. Но я сунула нос в вашу с Хельной жизнь, и высовывать его сейчас было бы несвоевременно.       – В таком случае, я слушаю вас, леди, и, поверьте, крайне внимательно.       – Не сомневаюсь, – спокойно парировала она. И, вопреки всему сказанному, замолчала.       Она изучающе разглядывала Шурфа, а он, невероятное существо, бесстрастно давал себя разглядывать, сидел, ни расслабленный, ни напряженный, одной рукой держа своего питомца и чуть подпирая подбородок второй.       – И каков ваш вывод? – наконец спросил он.       – Противоречивый. Не мой вывод, а вы, сэр Лонли-Локли. Вы одновременно такой, каким вас описывала Хельна, и такой, каким у меня получилось вас представить, что в общем-то противоречит одно другому… – Она обвела взглядом кабинет, не слишком внимательно. – Но я обещала не отнимать ваше время. Я и не буду, но позвольте мне сперва задать один вопрос.       – Пожалуйста, – приглашающе кивнул Шурф. – Присаживайтесь, если хотите.       Леди Гатта сделала несколько наступательных шагов к его столу и чуть-чуть, совсем чуть-чуть понизила голос:       – Вы знали, на ком женились? Знали эту личность? Чего она хочет и что вы можете ей предложить? И нужно ли вам то, что она может предложить? Или вы женитесь на всех хороших поэтах без разбора?       Шурф с пониманием отрицательно покачал головой.       – Если бы я завел такую привычку, мне, боюсь, пришлось бы основывать отдельный небольшой город. – И как всегда, по его тону невозможно было судить наверняка, шутит ли он. – Очевидно, вы считаете, что со стороны Хельны впустить меня в свою жизнь было ошибкой?       – Не уверена. – Лицо леди Гатты стало мягче. – Я не согласна с тем, что в такой сложной системе, как жизнь, вообще существуют элементы такие простые, как ошибки. Но определенно существует ответственность.       – Что ж. – Шурф спустил лиса на пол, и тот, по полукругу обежав кабинет, нашел место с неплохим обозрением леди Гатты. Вероятно, это занянченное пушистое создание с вечными ушами торчком было самым искренним и благодарным зрителем и слушателем из тех, кого я знал. – У нас с Хельной было время изучить друг друга. И, бесспорно, я рассказал ей о себе все, что было необходимо.       Леди Гатта, тихонько смеясь, сжала переносицу.       – Простите меня, не обращайте внимания, – извинилась она. – Я просто подумала, как это иронично, что вы отчего-то привыкли предъявлять к остальным те же стандарты, какие и к себе, и вот теперь вы вынуждены столкнуться не только с несоответствием этим стандартам ваших Послушников и Магистров, но и с тем, что ваша собственная жена, с которой вы провели больше полувека… – Она еще раз приглушенно фыркнула и отмахнулась. – Простите, не смогла удержаться. Но, – она как-то катастрофически быстро посерьезнела, – вы же знали, что она хотела завести детей?       – Да, само собой, – подтвердил он.       – Ну, – она выпрямилась, убирая руки с его стола, – спрашивать о чем-то еще не вижу смысла. Извините мою бестактность. Люди вроде меня привыкают не скрывать своих суждений, а суждения в моем случае бывают резкими. Про Темную Сторону вы, конечно, уже осведомлены. Но я подумала, что есть кое-что еще, о чем не обязательно слышать всему Сыскному Войску, да к тому же, это просто старые местные байки. Но я, видите ли, однокровка, поэтому мне было очень интересно послушать про традиции драххов. Хельна, разумеется, не первый смешанный человек из тех, кого я знаю. Что меня всегда удивляло, они все как-то ненормально простодушны, даже поверить сложно. Леди Хельна может показаться довольно хитрой, но это не хитрость, а скрытность. Поразительно, сколько всего можно услышать, если не задавать вопросы в лоб. Вы знали, что драххи поют похвалы деревьям? Это, кстати, очень ритмичный и красивый фольклор. Правда, почти невозможно с первого раза понять смысл, зато раза с десятого кое-что проясняется. Вы знали, – ее голос стал совсем нестерпимо отчетливым и тихим, не выразительным, но неизбежным, – о том, что драххи просят у своих деревьев детей? И поют им за детей похвалы? Удивительно, как поверхностно можно знать своих близких. Кстати, около вашего дома ведь растут деревья, правда?       Шурф не смотрел на леди Нариту. Он сверлил застывшим взглядом угол стола, и все это время леди Гатта не совершала ни единого движения, словно говоря: гляди, я не пытаюсь скрыться, если ты вдруг решишь на мне отыграться, и я не заколдовала тебя, я не применила силу, – но одними только словами, этими почти неощутимыми сотрясениями воздуха, я заставила тебя, могучего и грозного колдуна, кусать себе локти в бессильном отчаянии; мир полон чудес.       Все же Шурф взял себя в руки довольно быстро. Это был не какой-нибудь сверхвпечатлительный я.       Он учтиво поднялся, словно демонстрируя, что теперь не считает себя в моральном праве сидеть, если эта женщина стоит, – и тут же стал в два раза выше нее. Впрочем, это не мешало ему смотреть ей в глаза как равной.       – Понятно, – сказал он. – Я благодарен вам, что вы нашли время зайти ко мне лично. Если вы когда-либо захотите навестить меня снова, то я буду признателен за предварительное Безмолвное предупреждение, однако же если такой вид общения причиняет вам некие неудобства, не стесняйтесь встречаться со мной все равно. Впрочем, я уверен, вы и не будете.       – Вы умеете красиво поставить точку, – слегка усмехнулась леди Гатта. – Простите меня еще раз за дерзость. Возможно, я начала испытывать к леди Хельне чересчур материнские чувства. В конце концов, больше никто не умеет так меня игнорировать, как она. Хорошего дня вам, сэр Лонли-Локли, и желаю удачи.       Она покинула кабинет. Чиффа опечаленно проводил ее до двери.       Я не решился высовываться из своего уголка. Пожалуй, теперь я начал верить в сказанное леди Гаттой чуть раньше. Чтобы так разговаривать с Шурфом, надо и в самом деле временами подумывать о суициде без излишней неприязни.       – Кончай, Макс, – произнес Шурф, не оборачиваясь. – Вылезай.       Я встал и переместился обратно к подоконнику, развеивая заклинание невидимости.       – Не очень учтиво с ее стороны, – осторожно заметил я.       – Что?.. А. Да какая разница. – Шурф с выдохом, более громким, чем обычно, подошел ко мне. – Главное, что она сказала то, что пришла сказать.       – Думаешь, она могла бы оказаться права?       Он поднял брови, словно говоря: ну что тут скажешь.       – Приходится признать, что да. Как мне сейчас представляется, это может быть правдой. Хотя бы потому, что в последнее время я слишком привык считать, что не может.       И тут он вдруг взбешенно грохнул кулаком, словно молотом, по толстенной стене и, меряя шагами кабинет, выпалил:       – Дырку над мной, Макс, я раз за разом оказываюсь простофилей, не видящим дальше собственного носа!       Потом встал как вкопанный, принял виновато-удивленный вид и, спустя небольшую паузу, сообщил мне:       – Знаешь, не ожидал, но теперь действительно стало легче.       – Ну вот и славно, – успокаивающе ответил я. Я могу быть чудо каким мудрым, когда не мне самому надо. – Нос у тебя, чтобы ты знал, вполне грандиозный. Видеть на всю его длину уже достижение. Неужели ты думаешь, что если бы тебе не пришлось разбираться с этим сейчас, то не пришлось бы никогда?       – Я совершенно не планировал в ближайшее время обзаводиться потомством.       – Слово-то какое – потомство, – качнул я головой. – А Хельна, надо полагать, об этом хорошо знала? Что ты не планировал?       Он болезненно поморщился.       – Шурф, – исподволь начал я, – мне что-то подсказывает, что ничего полезного ты сегодня для Ордена уже не сделаешь. Может, ты пойдешь домой?       Его лицо оживилось, но в тот же миг в сосредоточении застыло.       – Нет, – отрезал он. – Мы идем пить камру. Нас зовет леди Сотофа.       – Нас обоих? – переспросил я. – Ай, о чем это я…       Леди Сотофа действительно ждала нас обоих. Я давно не обманывался миловидным обликом любящей бабушки, но все же смотреть на нее, такую, в ее любимой беседке, было приятно.       Она сочувственно встретила Шурфа, обняла меня и вручила нам обоим по кружке с горячей и чрезвычайно ароматной камрой.       – Выпей-ка, – посоветовала она Шурфу, – и станет легче. Однако, какая чудесная девочка к нам заходила.       – Вы и ее видели? – брякнул я.       Леди Сотофа рассмеялась.       – Ну как я могу пропустить такую хорошую девочку мимо себя. И сама такая хорошая, и дар у нее хороший, а вместе они не уживаются.       – Да? А мне показалось, что наоборот, – расстроился я. – Мне таким мудрым, как эта леди, за всю жизнь не стать.       – А тебе оно надо, Макс, такую мудрость? Мудрый идет своей дорогой, а счастливый – своей. А ведь стольким людям могла бы помочь… А вместо этого только и тратит силы на то, чтобы не замечать никого вокруг. И то не получается. Ты ведь, сэр Макс, мог бы от нее и не прятаться. Такая если уж пришла что-то сказать – скажет, будьте уверены, и на какого-то там мальчика-Вершителя внимания обращать не будет.       – Да меня, собственно говоря, сэр Шурф спрятал, – попытался оправдаться я.       Сотофа взглянула на него:       – Сэр Шурф у нас такой. Свое личное никому не покажет.       Он ответил ей пристальным взглядом:       – Вы и сами понимаете, что эта провокация имеет мало шансов меня задеть. Я спрятал Макса от сэра Окло Фары, который, я уверен, вряд ли бы обрадовался, встретив не так давно погибшего на его глазах человека в кабинете своего непосредственного начальника, перед которым он, как ему казалось, еще и провинился.       – Да ты пей, Шурф, а не болтай, – вздохнула она и, растрогавшись, погладила его по плечу. – Какой там Окло Фара. Ты же только и ждешь, когда бы уйти уже из этого Ордена... Пей, правду тебе говорю, полегчает, хоть на время.       – Зачем? – негромко спросил он, не глядя на нее. – Дела я выполню и так.       – А тебе всё бы о делах, – заметила она беззлобно.       – Следует заниматься теми проблемами, которые позволяют себя решить доступными средствами, – бесцветно ответил Шурф. – Джуффин рассказал, каким образом можно отыскать Хельну, и, насколько я понимаю, вы не предложите мне другого способа. А моя Тень для меня до сих пор остается вопросом, к ответу на который я едва ли подобрался.       – А моя Тень, леди Сотофа? – все-таки спросил я. – Ведь у меня получилось пройти по Мосту.       – Пройти по Мосту Времени, – фыркнула Сотофа, – тоже мне, великое дело. А ты задай себе вопрос, Макс, и сам все поймешь: действительно ли ты так боишься за Хельну? Чего ты хочешь-то?       Я был вынужден признать поражение.       – Не настолько сильно… Я, конечно, очень хочу леди Хельне помочь... Но не могу я не доверять Темной Стороне, а она уверена, что спасать Хельну никакой нужды нет. Вообще-то чего я хочу, так это чтобы у Шурфа все было хорошо.       – Спасибо, Макс, – отозвался мой друг. – Я буду благодарен, если ты будешь продолжать этого хотеть.       – Ну, не знаю, что нужно сделать, чтобы это желание изменить.       Сотофа потрепала меня по волосам.       – Эх, ты! Такой чудной мальчишка. Вот и не бойся. Кому доверять Темной Стороне, как не тебе. Что думаешь, Шурф?       – Как раз об этом я и думаю, – довольно равнодушно ответил он. Его кружка постепенно пустела.       – Значит, вы тоже считаете, что с ней все в порядке?       – С ней однозначно все в порядке, – ответил Шурф вместо Сотофы, – и она, весьма вероятно, не желает быть найденной. Возможно, это ее способ разобраться в себе.       Я помолчал.       – Ты готов с этим смириться?       Он сделал последний глоток и, тепло поблагодарив Сотофу, отставил кружку на стол.       – Я уже говорил тебе, Макс, что не вижу никакого удовольствия в том, чтобы терять связь с близкими мне людьми и даже не иметь возможности помочь им в случае необходимости. Но, видно, у меня такая судьба, что близким людям нравится периодически сбегать. Что же, принуждать себя я умею и могу себе позволить. А своих близких – нет.       Я опустил взгляд. Мне стало перед ним по-настоящему стыдно. Но и о том, что мои извинения ему словно мертвому припарки, я прекрасно знал.       – Ну вот раз мы все выяснили, идите-ка вы, мальчишки, отсюда. – Сотофа заглянула Шурфу в глаза. – Отдохни. За Орденом я как-нибудь присмотрю. До завтрашнего дня точно.       Шурф впервые на моей памяти не залез на дерево, а сел возле, облокачиваясь спиной на ствол.       – Леди Гатта была права, Макс, – сообщил он.       Я не спрашивал, что он увидел в памяти дерева. Шурф сам решил со мной поделиться.       – Действительно очень мелодичный и стройный напев. У Хельны красивый голос.       Это мы, конечно, и так знали. Но в некоторых ситуациях – лучше говорить очевидное, чем подразумеваемое.       – Ты точно не против, чтобы я у тебя погостил? – Я сел рядом.       – Я точно за, – ответил Шурф. – Макс, прекрати себя винить. Хельна была в курсе моих с тобой отношений. Я вполне однозначно сказал ей, что влюбился еще в одного человека, а она не идиотка и не слепая, кто бы ни утверждал обратное.       – А-а, – отреагировал я, – ну раз ты сказал... Всё в шоколаде, значит.       – Мы с ней на самом деле прекрасно друг с другом знакомы, – ровно, чуть устало ответил мой друг. – И, как минимум, она знала, на что идет, когда давала мне согласие.       В голове у меня бешено вертелось – и что теперь? Из этого-то что? Люди не обязаны всю жизнь придерживаться одного мнения.       – Так что я просто буду ее ждать. Не суетись, Макс. Все твои мысли написаны на лбу. Ничего мы менять не будем. Она не шантажистка, и в любом случае довольно трудно заставить меня отказаться от моего же выбора, который я сделал, к тому же, не вчера… И кстати, расскажи мне, при чем тут шоколад.