«– И не надейся. С сэром Шурфом Лонли-Локли не ссорятся. Им любуются, как произведением искусства. И тех, кто любуется с должным почтением, он оставляет в живых» Не будем затаскивать всем известное название этой чудесной книги, хорошо?
Я зевнул во всю пасть, схрумкал печенину (ух ты, ореховая, что-то новенькое!) и развернул веселенькую розовую бумажку: «Да, воистину только в сновидениях мы обретаем подлинную свободу. Всё остальное время мы на кого-то работаем». – Потрясающе, – прочувствованно изрек я. – Это печенье знает жизнь. Ответа на мою реплику не последовало. Мне оставалось только в одиночку подивиться слаженности совместной работы моего сознания и Ясновидящего печенья. Но я перевыполнил план по активным действиям и следующим ходом отправил в рот еще печенюшку. Новая записка сообщила мне: «Итак, все в этом мире шло своим ходом — за исключением всего остального, что решительно шло наперекосяк». Это последнее я процитировал Шурфу. Он перевел на меня глубоко задумчивый взгляд. Я отсчитал про себя секунду. Другую. Третью. Вопроса со стороны Шурфа не последовало. – Это сказал один писатель из моего прежнего мира. Это был писатель-сатирик, и он сочинял истории про выдуманные миры. Больше всего – про тот из них, который покоился на спинах четырех слонов, которые, в свою очередь, стоят на спине черепахи. Все вчетвером на одной-единственной черепахе. У тебя на голове сидит крокодил и поет песенки. Я произнес все примерно одинаковым тоном. Шурф покивал мне, пребывая мыслями в каких-то посторонних далях. Его камра, должно быть, окончательно остыла. – Шурф? Друг, эй? – все-таки окликнул я его. – Что? – Поделишься со мной своими размышлениями? – попросил я. – Моей последней мыслью была попытка вспомнить, в каком контексте я прежде слышал из твоих уст слово «крокодил». В любом случае я уверен, что крокодил не входит в число тех предметов действительности, которые обычно находят свое месторасположение на моей голове. Кроме того, я почти убежден, что ему не свойственно пение любого рода. Что приводит меня к вопросу, должен ли я начать опасаться за твое чувство юмора или, что было бы значительно более скверно, за твой рассудок в целом. – Значит, все-таки слушал меня? – хмыкнул я. – Тогда за чувство юмора. По утрам мне можно. Я и так вон сколько осмысленных мероприятий совершил. Руку вместо печенья не сожрал – и на том спасибо. Просто я как-то не привык видеть тебя так глубоко закопавшимся внутрь. Это из-за моего сна? Или, прости, из-за другого моего сна? Что-то мне в последнее время снится какая-то чепуха о тебе. – Нет, – ответил он. И все. Просто нет – и вернулся к размышлениям. – И дал же я, бестолочь, себя поднять ни свет ни заря... Сколько сейчас, девять? – Девять часов и одиннадцать минут, – машинально откликнулся Шурф. Во всяком случае, моему другу не грозит остаться без работы, сказал я себе. Вот часы везде поломаются – а тут он. – Ну ладно, – смирился я. – Верю хотя бы, что в стенах Ордена ты не заблудишься, не умрешь голодной смертью и, даже если врежешься в стену, то в худшем случае Иафах окажется немного продырявлен. Не велика беда. И народа там хватает. Найдется кому тебя развлечь. Он посмотрел на меня с неожиданной пессимистичностью и произнес: – Вот именно. Но, видимо, мой вопросительно-постный вид все же как-то ободряюще воздействовал на его язык. – Дело в том, что у меня действительно много встреч в Иафахе в первой половине дня. И перенести большинство из них крайне сложно. Ближе к обеду мне нужно будет появиться в замке по личной просьбе Его Величества Гурига. А он, помимо ветра, хотел обсудить со мной несколько поправок к Кодексу, так что тащить тебя в Рулх, где ты быстро заскучаешь, а Король, наоборот, развлечется, после чего все равно выставит тебя вон – тоже не представляется мне похвальным решением. – Ладно, не будем меня туда тащить, подождем немного. Признаться, ты меня успокоил, – со смешливым одобрением, насколько это возможно в условиях моего утреннего состояния, ответил я. – Не все виды таскания доставляют мне удовольствие. Да вот и представь, схватил бы ты меня за ногу, отправился на положенное рабочее место, а сзади я, бумкаюсь головой о ступеньки и вообще о всякие выпуклые поверхности… Взгляд Шурфа затеплился все же легким любопытством. – Где ты взял столь экстравагантный способ перемещения в пространстве, позволь узнать? Даже твоя бывшая родина не осчастливила реальность подобной нездоровой выдумкой. – Вынужден тебя разочаровать. Именно она и осчастливила, Шурф. – Повеселев, я сразу вспомнил о существовании печенья и не замедлил приложить свое знание к практике, то есть к вазе. – Только не таких взрослых суровых дядечек, как ты, а маленьких детишек. Это из детской сказки, Шурф. Вот теперь я мог быть окончательно уверен, что восхитительный друг мой больше не занят всякими бестолковыми вопросами. Потому что его мысли заняли совершенно другие бестолковые вопросы. – Это действительно так? – с некоторой озабоченностью проговорил он. – В твоем прежнем Мире детям рассказывали сказки, где герои действуют подобным образом? Но с педагогической точки зрения неоправданно и даже недопустимо посредством сказок прививать настолько спорные идеи детям, не способным расценить и осмыслить их правильно. Вероятно, ты приблизил меня к пониманию того, каким образом формируется среднестатистическая личность в том обществе. Теперь я готов поверить в то, что создаваемая в литературе твоего прежнего Мира атмосфера нервного недоверия имеет место быть на самом деле. – Еще как имеет! – убедительно заявил я. – Вот я, например, нервно не доверяю попыткам таскать меня туда-сюда с утра пораньше. – А… – он без особого удовольствия отмахнулся. – Извини, Макс. Приходится признать, что меня приводит в напряжение идея о том, чтобы сегодня тебя оставить. У меня есть некое дурное предчувствие, к моему сожалению, не относящееся ни к чему конкретному, кроме тебя и сна. Мне кажется, что сон каким-то образом для тебя опасен или связан с опасностью. Но это все. – Гм. Мне бы на твоем месте тоже так, наверное, казалось, – пожал плечами я. – Я же только и делаю, что сплю и гадости про тебя вижу. С другой стороны, пусть даже и так. Я, как бы это сказать, не самое безобидное существо. За разумность поручиться не могу, но Джуффин в свое время утверждал, что ее зачатки у меня наличествуют. А на самый крайний случай у меня имеется такая козырная карта, как Безмолвная речь. Такой набор сойдет? – И как ты, хотел бы я знать, позовешь меня во сне? – скептически поинтересовался он. – Хотя, можно предположить, что именно ты как раз позовешь. Свою невольную усмешку я попытался замаскировать под нечто среднее между зевком и кашлем, отчего поперхнулся и, рассмеявшись, виновато поднял руки. Шурф моего веселья не понял – вот и хорошо. А я не стал уведомлять его, как меня умиляет безусловность его собственнических инстинктов. Тем временем он поднялся, снял со спинки кресла поджидавшую там белую полоску ткани длиной в несколько метров и автоматическими движениями, не глядя не то что в зеркало, а хотя бы на движения собственных рук, принялся сооружать поверх идеально причесанных волос классический тюрбан. – Вероятно, в твоем беспечном отношении есть зерно истины, – наконец признал он. – По большей части мое поведение диктуется не предчувствием, которому я, тем не менее, вполне доверяю, а тревогой, то есть, по сути, самым обычным чувством. Надо полагать, я отвык от того, что тревоге можно придавать значение. Он повернул голову в мою сторону. Непослушная прядка выехала из общей приглаженной волны его волос и прибилась к уголку рта. Я встал, чтобы ее поправить. Шурф кивнул. – Видишь, – заметил ему я, – как я и говорил. Он приподнял брови. – Жили-были Безумный Рыбник и безупречная Истина, – пояснил я. – А потом перестали. Шурф не стал спорить. Тем не менее, его насыщенное молчание было красноречивее слов. Мне хотелось ободряюще щелкнуть его по кончику носа, однако я сомневался, что этот жест он интерпретирует верно. Со спиной вот однажды, лет десять назад, немного неловко вышло. – Постарайся не засыпать до моего появления, – в конце концов попросил Шурф. Его рука проделала какую-то хитрую манипуляцию под затылком, и две свободных белоснежных ленты ткани улеглись за спиной. – И, если ты не против, я разделил бы с тобой сон этой ночью. – Да так мы, вроде, и планировали. И прямо сейчас засыпать я не рвусь, не беспокойся. Как только ты уйдешь, подушкой не соблазнюсь. – Спасибо. Твои слова дарят мне частичную уверенность в том, что мое предчувствие не сбудется. Частичную уверенность, фыркнул я про себя. И, смакуя его фразу, покачал головой. – Кто бы мог подумать, сколь высокого ты обо мне мнения. Не знаю даже, удастся ли мне оправдать твое доверие... Но могу пообещать без необходимости даже никуда не соваться. Посижу вот, книжку почитаю. Не зря же ты ее от сердца отрывал. – Тому, кто способен найти вход в Коридор между Мирами под своей же подушкой, вряд ли есть необходимость куда-то «соваться», – прокомментировал он. – Тем не менее благодарю тебя. Он закончил с головным убором, оглядел меня и всю комнату. – Мне пора, Макс. – Ага, – кивнул я. – Давай развлекайся там. Он усмехнулся и совершенно естественным, привычным, экономным движением приобнял меня и на пару секунд прижал губы к моему виску, прежде чем исчезнуть за дверью. Я остался в некоторой растерянности от повседневности его жеста. Этот выполненный им в пятидесятитысячный раз ритуал говорил сам за себя, бесспорно. Но я не прочь был бы иметь словарь. Просто для вульгарной уверенности, что же именно он говорил. И все-таки я привнес прелесть беспорядка и в его жизнь, пришло мне в голову. Чтобы Шурф надевал тюрбан в столовой? В пустыне Хмиро снег пошел, наверное. А вообще перед Шурфом я, конечно, слукавил. Поспать еще я бы не отказался. Однако я ответственно и рассудительно спать не стал. Вместо этого сходил за правилами графики, обеспечил себя школьной тетрадочкой в косую линейку, ручкой, сигаретами и камрой с печеньем. Буду предаваться разврату души и практике ума, решил я. А когда тетрадка у меня на коленях была уже наполовину исписана, изрисована и попросту исчеркана, мне в голову постучался Королевский Знахарь. Я заверил его, что он абсолютно ни от чего важного меня не отвлекает, и беспечально распрощался с прискучившей мне традиционной графикой Эпохи Орденов. «Я нахожусь рядом с леди, о которой вчера вам рассказывал», – произнес Абилат Парас, легендарная личность Ехо и общий друг всего Тайного Сыска. «И очевидно, улучшения отсутствуют, – продолжил я вместо него. – Где вы, сэр Абилат? В замке?». «О нет, она временно перебралась в частную квартиру на улице Маленьких Генералов. Мне описать вам дорогу, или вы присоединитесь к нам незамедлительно?». Я провентилировал свое внутреннее состояние и пришел к выводу, что вполне сосредоточен и спокоен, чтобы вкусить радостей Темного пути. «Если вам удобно, сейчас буду там». «Тогда жду вас», – закончил сэр Абилат. И с мыслью о том, что мне нужно очутиться в непосредственной близости от него, я зажмурился и решительно поднялся с дивана. А стоило мне только открыть глаза, как меня окатила волна малодушного неверия. Я даже забыл поздороваться с Абилатом. На кушетке передо мной, скрестив руки, восседала бледная, осунувшаяся и рассерженная леди Гатта Нарита. «Ага! Значит, сэр Макс!» – зазвучал у меня в голове ее Безмолвный голос. – Это же леди Нарита, – растерянно выговорил я. – Вы знакомы? – мельком обрадовался Абилат. – Леди Нарита – Второй Мастер Сохраняющая Высочайшие Высказывания. «Сэр Макс, сделайте одолжение, – снова позвала меня леди Гатта. – Идите…». И далее последовал столь колоритный, хотя и недлинный монолог, пересказывать который я возьмусь только Джуффину, потому что ну нельзя не обрадовать его таким пополнением словарного запаса. – Да, леди Нарита предпочитает общаться с помощью Безмолвной речи, – покивал Абилат, наблюдающий за появлением восхищенного изумления на моей физиономии. – Я окончательно уверен, что ваша помощь необходима, сэр Макс. Вы ее окажете? – Ну разумеется, зачем же я пришел… «Да будьте вы уже так добры, проваливайте на все четыре стороны, – тут же раздалось в моей голове. – Отвяжитесь от меня. Дайте мне, в конце концов, самой со всем разобраться». Основательное раздражение на ее лице с лихвой компенсировало эмоциональную неполноценность Безмолвной речи. Нет, спорить с такими индивидами себе дороже, решил я и с горячностью заверил ее: – Сию же минуту. Вот только забор докрасим. Ее раздражение потеснилось недоумением. А я прищелкнул пальцами левой руки, и симпатичный зеленый шарик втянулся в ее лоб. И все эмоции драгоценной леди, и злость, и непонимание, и нетерпение – разом стерлись. «Чего вы от меня хотите?» – услышал я. Ох, как все-таки приятно иметь дело с высококультурными особями! – Хочу, чтобы вы сейчас же нашли достаточно простой и быстрый способ вернуть себе Искру, – сообщил я ей. – И успешно его воплотили в жизнь, так чтобы это принесло только пользу вашим жизни и здоровью. Начните безотлагательно. А сейчас освободитесь, пожалуйста, от моей власти, леди Гатта. – Да пожалуйста, – вслух фыркнула леди и вытянула шею в мою сторону. – Знаете, сэр Макс, на самом деле мне на вас полностью плевать. И нас вас, сэр прелестный Королевский знахарь. И ровно в той же совершенной степени мне безразличен сэр Гуриг и вся его свита. – Ее голос, привычно полнозвучный и монотонный, ввинтился в мои уши безудержным буром. Я с видом знатока на симпозиуме обратился к Абилату: – На мой взгляд, прогресс налицо. А леди Гатта еще несколько секунд созерцала пустых и глупых нас, и пустую и глупую квартирку, и вообще, судя по лицу, мелочность и суетность человеческой жизни. Потом леди во вздохом встала, ухмыльнулась, направилась к выходу и только перед дверью, не оборачиваясь, махнула нам ладонью. – Думаете, с ней все будет в порядке? – Я в этом убежден, – улыбнулся сэр Абилат. – Вы можете этого не замечать, но она уже почувствовала себя гораздо лучше. Вы, конечно, не вернули ей Искру, но подарили уверенность… Очень ценное приобретение в таком деле, как у нее. Вообще-то, я много лет леди Нариту знаю. Думаю, она наконец-то получила возможность сказать то, что всю жизнь зарывала в самую глубь. – Не передать, как вы меня обрадовали, – с облегчением сказал я. – Я как-то не решился грубо приказывать ей вернуть Искру, подумал, самой с этим разобраться будет, может, полезнее. А потом засомневался. – В сомнении открывается истина, сэр Макс. Как лекарь я предпочел бы гарантированное исцеление, безусловно. Но как живой человек понимаю и поддерживаю ваш выбор. Я расплылся в улыбке. То, что он встал на мою сторону, скинуло с моей души нехилый булыжник. Про пользу-то я мог сколько угодно распинаться. Но не мог не понимать, что в действительности это все моя идейная неприязнь к верховодству над чужими судьбами. Ничего не поделаешь, каждой судьбе – своего творца, кузнеца или хотя бы прожигателя, так я считаю. Мы с сэром Абилатом еще примерно четверть часа развлекали друг друга отвлеченной беседой за чашкой камры, которую он не постеснялся приготовить на чужой кухне, и потом расстались. Абилат Парас ступил на Темный путь, а я попросту вышел из дома, тщательно закрыв за собой дверь. На улицу Маленьких Генералов я шагнул, во-первых, в приподнятом настроении, а во-вторых – готовый погрузиться в по-новому расцветший город. Он уже не напоминал хаотическое сборище экспрессионистских фантазий. Я не видел вокруг крикливых цветов и вычурных форм, не слышал залихватских споров, выкриков, клятвенных братаний. Иллюзии, украсившие город, напоминали сплав кино и поэзии; их границы стали неприметными. Сейчас, хотя я успел узнать от сэра Абилата, что как раз стою на стыке двух соседних художественных пятачков, определить место этого самого стыка я затруднялся. Вся улица, насколько я мог ее видеть, казалась мелкой светло-зеленоватой речкой, со дна которой поблескивали округлые разноцветные камушки. Время от времени из щелочек высовывались крохотные рыбки, в полмизинца, ажурные, как драгоценные броши. Рыбешки оставляли за собой след из мельчайших пузырьков, таявших призрачными искорками. Поверхность несуществующей воды приходилась почти вровень с тротуаром, и от этого я словно стоял на воде, утопая в ней лишь на пару сантиметров. Достать же рукой до будто бы такого близкого дна я не смог бы, конечно. Можно было лишь наблюдать переменчивую игру света на блестящих спинках с плавниками, да следить, как они скрываются в камнях, увлекая за собой подводное свечение. Так я и простоял какое-то время, пробуя на вкус эту аллегорию недостижимости и переменчивости судьбы, после чего не слишком спешно двинулся вверх по улице (одновременно – по речке). От моих шагов вода как бы подрагивала быстро затихающими кругами. Из всех мирно проходящих, преимущественно парами, по улице людей я выделил взглядом одинокую леди средних лет. Она стояла около ближайшего дома и, спрятав руки в лоохи на манер муфты, сосредоточенно рассматривала иллюзию. Под ее взглядом узкие ленты бережков покрылись светлой, только что пробившейся из-под земли травкой. Леди нахохлилась и сама себе покачала головой. Трава исчезла, и ее место занял крупный розоватый песок. Мне нравились оба варианта, леди же остановила свой выбор на песке. Не желая смущать ее навязчивым вниманием, я прошел у нее за спиной. И, когда я сделал примерно еще десяток шагов, по песку и воде рассыпались редкие широкие лепестки цветов какого-то дерева. Ветер подхватил их, словно настоящие, понес и бросил. Один лепесток влетел прямо в мою ладонь, лишь немногим большую, чем он сам, и, соприкоснувшись с пальцами, растаял серебристым облачком. Я остановился. Сердце защемило какое-то сложное чувство, и я обернулся. Художница смотрела на меня, не призывая к общению, просто как на одного из прохожих, которому можно подарить последний трепет весеннего цветка. Я ощутил вдохновенную потребность как-то правильно ответить этой чудесной женщине, вскрывшей мое сердце; и в этот момент мне почудилось, что ветер отзывается на мое волнение. «Тогда ответь ей за меня, пожалуйста», – мысленно попросил я ветер. И, не знаю, было это совпадением или нет, резкий порыв взвихрился вокруг моей леди, растрепал ее волосы, захлопал лоохи, словно шелковыми флагами, и закружил вокруг нее дрожащий шлейф лепестков. Ветер. По всему городу, где бы я ни проходил, я видел, как художники откликались вернувшемуся ветру, волшебными расписными флюгерами ли, флагами, трубами, которые гудели низкими вибрирующими голосами в тон высоким заливчатым колокольчикам, или колышущейся золотой травой – каждый как-то отметил ветер, и я тоже радовался его весеннему быстролетному хохоту. За несколько часов я успел обойти немалую часть города и заметить для себя появление двух вполне здоровых и довольных сновидцев, одетых в экзотические гладкие меха и серебро. Я успел также встретиться в трактире с Мелифаро и Нумминорихом, чтобы обменяться новостями (удивительно, но все, что касалось Аэлднаиланы, словно прекратило расследоваться вовсе – я зафиксировал эту странность в голове и отложил на потом); еще я успел попытаться дозваться Джуффина и не преуспеть; пообещать себе обязательно расспросить либо Дримарондо, либо кого-нибудь столь же сведущего о том, как это у города получилось превратиться в ожерелье из чудес; а также зайти в лавку мелочей, наводненную вошедшими в моду магическими непрестанно меняющимися украшениями и статуэтками. Я купил там одну особенно милую безделушку – перламутровый лист, по которому ползала совсем маленькая полупрозрачная улиточка с крапчатой раковиной – и потихоньку отправился к дому Шурфа, пребывая в полной уверенности, что владелец уже освободился. И вот, когда я пытался решить, нанять ли амобилер или просто воспользоваться Темным путем, я услышал самый замечательный, самый восхитительный и желанный Зов. Ради него я даже продолжил пешком идти к мосту Кулуга Менончи, чтобы не отвлекаться ни на что – а движение ног не отвлекало меня никогда. «Привет, мой хороший», – проговорила моя девушка. Мне показалось, что слова прозвучали с настоящей теплотой – или это я додумал уже собственной головой? «И тебе привет, кем бы ты сейчас ни была, – так радушно, как только мог, ответил я. – Какая ты молодец, что нашла время поговорить. Безумно рад тебя слышать». «Хорошо, Макс, – серьезно прозвучала она, – это очень хорошо. А то я, знаешь ли, опасалась, что ты одичал и убежал в степи». «В степи мне никакой надобности убегать нет, – просветил я ее. – Поскольку тобой там и не пахнет. Ты, насколько я помню, водишься в совсем другой стороне». «Ага. Далеко не в такой занимательной, как Ехо. На Арварохе время течет раз в десять медленнее». «А ты уже в курсе, что происходит в Ехо?» – уточнил я. «В курсе, представь себе. Мир вообще предоставляет много сложных, но все же осуществимых вариантов человеку, которому хочется узнать, что и где творится. Так что в общих чертах я осведомлена». И все-таки у меня было устойчивое впечатление, что голос Меламори звучит, как самая обычная речь. Прямо рядом со мной. Дружелюбно и так знакомо. «Вот и здорово, – сказал я. – Тогда могу поделиться с тобой какими-нибудь пикантными подробностями. Или расскажи лучше, что у тебя нового». «Ну вот новая Безмолвная речь, например. Я тебе не говорила, что слегка лучше ей владею, чем раньше, нет?». «Вот только что было нет, а теперь уже да, говорила. Да я и сам слышу. Ты страшная молодец! Так и знал, что проведу остаток жизни в тени, завидуя твоей славе». Она усмехнулась. Да-да! Именно что усмехнулась, прямо сквозь Зов! И теперь, задним числом, я понял, что ее Безмолвная речь была куда легче привычной, она вовсе не заставляла мой натруженный мозг изнывать от привычной центнеровой тяжести. «В самом деле, Меламори! – восхитился я. – Ты же теперь самое настоящее чудо-радио!». «Не знаю, кто такое ваше радио, – самодовольно ответила она, – но могу продемонстрировать еще одно эксклюзивное умение. Если тебе интересно. Дорогуша». «Спрашиваешь!» – с энтузиазмом откликнулся я. А в действительности и в половину не представлял, чему именно предстоит быть мне продемонстрированным. Если бы я представлял, то сомневаюсь, что сумел бы ответить что-то достойное, если хоть что-нибудь. В скором времени мне вообще предстояло потерять дар речи от количества удивительных перемен в своей жизни. «Да можно было и не спрашивать, – подтвердила она. – Ты же любопытный, как новорожденный щенок. И такой же милый. Но больше все-таки любопытный. Поэтому я так рассудила, что ты бы меня все равно… как ты там говоришь… сдонжил? И ладно бы только меня. И пришлось бы учить тебя смотреть сны о прошлом, а я сама еще толком не умею. А вот показывать картинки, которые прямо сейчас вижу, – умею. Так что я не радио, Макс, а телевизор». Уже одного этого мне было достаточно, чтобы изумленно распахнуть пасть и начать петь дифирамбы новоявленному чуду. Но это были лишь цветочки. «Готов?» – спросила Меламори. «А к чему?». И меня повело куда-то в сторону. Это было очень странно. Я никак не мог заставить себя переварить факт, что в мою голову транслируют два изображения сразу: одно непосредственно перед моими глазами и другое – перед глазами Меламори. Я счел за благо сесть, даже учитывая, что сесть мне пришлось на краешек тротуара. Ничего. Прохожие потерпят это садовое украшение имени меня. Как Мелифаро сказал, имеем дело с сэром Максом, всякое может случиться. Тем более что на общем фоне я выгляжу вполне адекватно и даже вписываюсь в поэтичную обстановку. «Ну как ты там, освоился? – участливо поинтересовалась Меламори. – Я на живых людях, если честно, еще ни разу не пробовала. Так что гордись собой. Даже если что-то пойдет не так, твой труп послужит науке». «Это меня сильно утешает, – уверил я. – Вот только одно непонятно. Ты стоишь около Мохнатого дома. А я – нет». «А тебе и не надо пока, – сосредоточенно сказала она, – рано еще. Подожди минут десять. Я не к тебе пришла». «Да? Очень интересно…». Меламори повертела головой по сторонам, сначала медленно, потом быстрее, чтобы я привык к смене кадра. И с ощутимым для меня волнением двинулась к дверям, которые, вот честное слово, теперь вообще никогда закрывать не буду – а ну как девушка моя решит зайти? Меламори вроде как ностальгически улыбнулась, выдохнула и очутилась в коридоре. Она некоторое время рассматривала нарисованные Базилио буквы, потерла тоненьким пальцем чересчур длинный кончик у кафиди, отчего, в сущности, кончик не изменился, и отправилась к гостиной. Вот с этого-то момента дар речи и был, можно сказать, потерян. Зато остался не менее драгоценный дар созерцания. В гостиной моей, оказывается, восседал сэр Шурф собственной персоной. Откуда только взялся. Читал что-то с недоступной смертным скоростью и пил камру. Читать ему, надо полагать, было то ли очень приятно, то ли очень интересно, то ли даже все вместе. Потому что он, не отрывая глаз от книги, жестом попросил подождать и буркнул: – Базилио, минуту. Меламори не выдержала и прыснула от смеха. Шурф недоуменно и чуть недовольно оторвался от чтения, перевел взгляд – и я второй раз в жизни узрел, как глаза Шурфа умеют округляться. И то, что он добрых пять, а то и десять секунд неотрывно пялился на Меламори, могло свидетельствовать исключительно о глубочайшем изумлении, граничащим с шоком. Потом он отложил книгу и произнес: – Судя по всему, это действительно ты. Хороший день, Меламори. Плавным движением Шурф извлек из воздуха пустую кружку. Надо думать, шок кончился. – А что, могла быть не я? – Она склонила голову набок. – Честно говоря, – задумчиво ответил Шурф, – я был уверен, что это не ты. Буквально двадцать минут назад я закончил укрывать дом несколькими новыми чарами, одни из которых должны были бы оповестить меня о вторжении. В том, что заклинание выполнено правильно и изначально является надежным, я уверен. Но даже если ты смогла каким-то образом его обмануть, то остается вопросом, почему я сам не почувствовал твоего присутствия, причем не только в Ехо, но и в непосредственной близости от себя. Или ты сейчас используешь какую-то технику сновидения? Меламори отрицательно укнула. – Нет. Просто это главное, чему они учат, – пояснила она, – постоянно чувствовать себя частью окружающего Мира и пребывать с таковым в полной гармонии. Не быть отдельным элементом. А сегодня меня не оставляет вдохновение, так что все, что скопилось в голове, как-то хорошо получается на практике. – Вот как. Очень любопытно. – Он потянулся за тетрадью, но вместо этого вдруг спросил: – А сколько ты еще собираешься пробыть в Ехо? – Не очень долго, – призналась Меламори. – Ночью улечу обратно. Но потом буду появляться снова, если уж теперь это мне дается. А тебе интересно, сколько времени у тебя есть, чтобы вытянуть из меня побольше секретов? Он улыбнулся. – Можно сказать, что ты угадала. Помнится, на площади Побед Гурига Седьмого можно было найти весьма приличное мороженое. Не знаю, что именно там творится сейчас, но мы можем проверить. То зрелище, что является взгляду на Площади, вероятно, доставило бы тебе некоторое удовольствие. Меламори на секунду замялась. Я понимал: предложение показалось ей достаточно соблазнительным. – Да нет, Шурф. Потом проверим, хорошо? Но учти, я запомнила, что ты знаешь мои слабости наперечет. Он кивнул. Вообще по виду Шурфа было ясно, что он, хотя и считает приемлемым сидеть в компании стоячей Меламори, все равно чувствует какую-то то ли хозяйскую, то ли покровительственную ответственность. Он наполнил свежеизвлеченную кружку и протянул ей: – Тогда хотя бы выпей со мной камры, леди? В вазе новое печенье из «Обжоры Бунбы». Макс находит его крайне привлекательным, и, возможно, тебе понравится оригинальная деталь в виде записки внутри. – Непременно выпью, – пообещала Меламори, перекатываясь с пяток на носочки и обратно. Она приняла из его рук кружку и, сделав символический глоток, поставила на стол. Моя девушка смотрела и смотрела на Шурфа, и я чувствовал целый буран эмоций, распирающих ее изнутри. Она вроде и готовилась к этому разговору – но одной из необъяснимых способностей Шурфа было одним своим присутствием класть конец любым самообманам. Правда же для Меламори заключалась в том, что она шла на риск, и ей стало страшновато. С другой стороны, она помнила, что я тоже эту сцену наблюдаю, а трусить у меня на глазах она была настолько не готова, что скорее позволила бы себе пасть страшной смертью в безнадежном бою, чем пойти на попятную. Но Шурф, как известно, тоже не страдал разжижением мозга, да и Меламори при этом знал несравнимо дольше моего. – О чем ты хочешь со мной поговорить, незабвенная? – мягко спросил он, чуть поднимая бровь, как это только у него одного и получается. Меламори понимающе хмыкнула. И ответила негромким, гибким, словно кошка, полушепотом: – Всего лишь хотела задать тебе один вопрос, сэр умник. Шурф, говоря, остался при своей мягкой манере: – Теперь я готов поручиться, что передо мной леди Меламори. Что могло вызвать у тебя такое волнение? Ты буквально кипишь эмоциями. Меламори понадобилось несколько шагов, чтобы подойти к нему вплотную и упереться своими коленками в его. Он, сложив пальцы домиком, подался в ее сторону. Голова Шурфа лишь чуть-чуть не коснулась подбородка Меламори. – Я весь внимание, – с полуулыбкой, однако и с серьезностью прошептал он, глядя ей в глаза. Меламори сцепила руки перед собой. Ее голос зазвучал не громче, чем было нужно, чтобы не напрягать слух. – Однажды вечером, ты помнишь… мы гуляли вместе по ташерскому пляжу. – Да, – вполголоса подтвердил он, на секунду согласно прикрывая глаза. – Ты сказал в тот раз, что тогда мне нужно было совсем другое. Он, прищурившись, кивнул: – Да, леди. Это могло показаться недостаточно учтивым с моей стороны. Но на тот момент такова была истина. – Я понимаю, – шелестом перьев спружинил ее шепот. – А сейчас, Шурф? Его всепроникающий, всезнающий взгляд потемнел; в глубине его глаз сверкнула и была усилием воли погашена жгучая алчность или даже ненасытность. – Очевидно, имеет смысл проверить? – низко выдохнул он. – Очевидно… Он чрезвычайно бережно взялся за ее запястья и, прикрыв глаза, прислонился лбом к небольшой груди Меламори. Она глубоко вдохнула и прижалась к нему теснее. Я почувствовал, как в моей собственной груди какая-то до натужного звона натянутая струна благополучно ослабла. С некоторой неожиданностью я обнаружил, что все еще сижу на краю дороги и что меня неудержимо потянуло закурить. Руки Шурфа скользнули за спину Меламори и обхватили ее так же плотно, как древесная змея обвивает ветку. Меламори счастливо улыбнулась и, накрыв хрупкой рукой его античное плечо, другой деликатно, словно испрашивая разрешения, погладила шелковый изгиб волос. О, я хорошо знал, как ласкает пальцы эта грива цвета ночи! Я так и не запалил сигарету, благоразумно опасаясь поджечь заодно лоохи. Что-то только что изменилось в моем способе бытия, изменилось в неопределенно-восхитительную сторону, и я, вместо того чтобы курить, раскрошил сигарету и почему-то тронул зубами ноготь большого пальца. Шурф потянул Меламори к себе. Я услышал его долгий глубокий вдох, и у моей девушки не осталось выбора, кроме как приземлиться на его колени. И он, естественно, позаботился о том, чтобы приземление прошло мягко – пусть даже в тот момент ноги Меламори больше не соприкасались с полом. Она теперь сидела к Шурфу боком. Выбившиеся из-за ушей и трогательно упавшие на виски волосы прикрывали ей обзор. Тоненькая рука все еще лежала у него на шее. Оба снова смотрели друг другу в глаза, Шурф – с его буддийским спокойствием, заново открывая для себя такой феномен жизни, как Меламори, достойный, надо полагать, разностороннего изучения. Как и всегда, Шурф был прав. Я не уставал убеждаться в его безупречности, какие бы формы она ни принимала. Он с нежностью, с осторожностью прислонил тыльную сторону пальцев к щеке Меламори, ненавязчиво погладил; правая рука обнимала ее талию. Не отрывая немигающего взгляда от ее лица, Шурф позволил своей левой руке плавно спуститься по изящной шее и, нарочно задев ворот скабы, переместиться ниже, обвести контур груди, приподнять ее пальцами, гладя, и этими же пальцами скользнуть в запахнутое лоохи. Меламори прижалась к его губам. Они целовались неторопливо, прихватывая, прикусывая губы друг друга, встречаясь языками прежде, чем встретиться ртами; я заметил, как дыхание Меламори стало прерывистым и звонким; затем Шурф вернул свою ладонь, которая, я хорошо ощущал, была теплой, из-под лоохи, и Меламори оперлась на эту ладонь своей, а на нее – потяжелевшим лбом, переводя дыхание. Шурф глядел куда-то поверх ее головы. Меламори глухо выдохнула: – Ух ты… – М? – отозвался он. – Это было ярче, чем я ожидала. – Приятно слышать. А затем он перехватил подбородок Меламори и чуть повернул к себе. – Леди, – все еще мягко, но настойчиво произнес он, – а что ты сказала Максу? – Хм, – после некоторой паузы ответила Меламори, – можешь не верить, но сказала я ему не слишком много. Он словоблуд тот еще, с ним долго подряд говорить не получается. Но минут двадцать назад я пустила его в свою голову. Шурф заинтересованно приподнял бровь: – Это какая-то нетрадиционная техника общения? – Ну, для кого нетрадиционная, а для буривухов – вполне нормальная. – Взгляд Меламори посерьезнел. – Да. По сути дела, он видит моими глазами. Это что-то меняет? – Я бы сказал, – слегка улыбнулся он, – что упрощает. Но в таком случае мне непонятно, почему Макс до сих пор не здесь. – О-о, – протянула Меламори, – подозреваю, по причине урожденной лени тащить куда-то свою задницу, когда и так можно и посмотреть, и послушать. Но мы этот поток счастья сейчас перекроем. До встречи, Макс! И я внезапно остался перед скудной картинкой улицы и дороги. Мимо меня шли люди, кто-то смотрел с интересом в моем направлении. А я почувствовал себя несправедливо обделенным. Дабы эту несправедливость исправить, пришлось совершить некоторое волевое усилие. В гостиной Мохнатого дома я появился прямо так, не вставая. Теперь, кажется, я начал отчасти понимать, зачем ненормальные колдуны балуются подобными перемещениями. Опасно иногда на такую страшную высоту всего человеческого роста сразу вставать. Я сидел на корточках, на диване, упираясь в спинку, в непосредственной близости от этих двоих. Строго говоря, почти касался плечом Шурфа. Не поворачивая головы, я пробормотал: – Могла бы и пожалеть меня. Мне же чуть ли не от самого моста Кулуга пришлось шагать. – Макс, – Меламори перегнулась через придерживающую ее руку Шурфа, – ты, если забыл, с кем связался, то лучше вспомни побыстрее, а то я не слишком надолго все-таки в городе. Я – что сделать? Я рассмеялся, чувствуя неожиданное облегчение, и прыжком пересел, чтобы обнять обоих этих невероятных людей. И порадовался, что у Шурфа есть подходящей длины руки, которых замечательным образом хватает еще и на меня. – Раз мы все прояснили, – уже обычным голосом произнес Шурф, – то, думаю, самое время задать тебе один небезынтересный вопрос, леди Меламори. Она поерзала и сказала: – Ну задавай. Кажется, она, так же, как и я, ждала от Шурфа чего-то своего. А он, в своем лучшем духе, поинтересовался: – Как ты меня разыскала? Это не праздное любопытство. Я уже упоминал, что посвятил некоторое время тому, чтобы защитить Мохнатый дом несколькими полезными заклинаниями. Разумеется, прежде я испробовал их на собственном доме и проверил результат. Поэтому я могу быть в высочайшей степени уверен, что любые попытки со стороны колдунов отыскать того, кто находится внутри, не должны оставаться незамеченными. Так как тебе удалось незаметно меня найти? Это возможности магии буривухов? Или ты положилась на интуицию, и только? Меламори самодовольно замотала головой: – Нет, нет и нет! Не настолько я могущественная волшебница, чтобы какие-то чары обманывать… Я просто сходила в Иафах и спросила, где ты можешь быть, у Лунного Хвоста. – Лунного Хвоста? – переспросил я. Шурф ограничился вопросительным выражением лица. – А! – сообразила Меламори. И обратилась к Шурфу: – Так зовут твоего лиса. В смысле, не знаю, как ты его зовешь, но он себя обозначает примерно так. – Моего лиса. Весьма интересно. – сказал Шурф. – И что же этот Лунный Прохвост тебе поведал? – Ну, он поведал, что в Ордене тебя нет, но в планах у тебя было навестить три места, одно из которых – это замок Рулх, а другие два – это твоя первая нора и твоя вторая нора, соответственно. Я не удержался от смеха. Даже не знаю, что меня приводило в больший восторг: шпионские задатки лиса, круг общения моей девушки или то, что наши с Шурфом трехэтажные мэноры на самом деле суть не что иное, как заурядные норы. – Ну вот, полюбуйся, уже ржет, – пожаловалась Меламори. – Да, это в его духе, – поддержал Шурф. – Но я предпочитаю довольствоваться хотя бы тем, что он не плачет. Трагедии на пустом месте у Макса получаются не реже комедий. – Вот спасибочки! – воскликнул я. Но Шурфу было не до моих возмущений. Он переместил свободную руку и беспрекословно уложил мою голову себе на плечо – ну да, так ему в любой момент не составит труда меня заткнуть. Я даже не попытался вывернуться. Я вообще если что и могу, так это свиться довольной веревочкой. А вывернуться из-под его немаленькой ладони – не стоит и время тратить. Шурф же продолжил допрос: – И куда ты направилась из Иафаха? Про то, почему тебя не остановили Магистры, не стоит и спрашивать. Она пожала плечами: – Ну, если бы ты оказался в замке, мне бы пришлось, как говорил один знакомый сэр, откусить. Или хотя бы подождать. Поэтому я проведала твой сад и пообщалась с твоим вахари… – Серьезно? – вырвалось у меня. – Ты что, вообще с чем угодно теперь умеешь находить общий язык? И скоро с мебелью начнешь философские беседы вести? – Пока еще нет, – польщенно рассмеялась Меламори. – Это я как-нибудь потом попробую. Шурф быстро уточнил: – А о чем конкретно ты общалась с моим деревом? – Дома ты или нет, о чем же. – И все? – Да, – подтвердила она. – А что, был шанс узнать еще что-то интересное? – Скажем так, – задумчиво ответил Шурф, – ты на секунду зародила во мне такую надежду. Я был бы не против, если бы у тебя получилось выведать некоторые факты у этого грешного дерева. – Знаешь, если это так важно, – сказала Меламори, – давай вернемся. Но вообще-то общение с деревьями мне не слишком много открывает. Наверное, не больше, чем просто заглянуть в его память. Хотя, мне сложно судить. – Это важно, – Шурф на секунду поджал губы, – но не слишком срочно. Когда ты в следующий раз будешь в столице? – Ага, – прикинула она. – Могу и пораньше. Но никак не завтра и не послезавтра. – Это вполне подходящий вариант. Я был бы тебе глубоко признателен, если бы ты нашла возможность посвятить немного времени моему вахари. – Да на здоровье, – согласилась Меламори. Я же говорил, у меня прекрасная девушка, во всех отношениях прекрасная. Настоящая умница. – Спасибо, леди Меламори. – Шурф несколько церемонно склонил голову. Ну да, Меламори сидит у него на коленях, а у него вполне получается поблагодарить ее церемонным кивком. Сколько жизней надо тренироваться, чтобы родиться Шурфом?.. А он продолжил: – Потом ты, следует полагать, направилась к Мохнатому дому? И у кого ты сочла нужным здесь осведомиться о моем местонахождении? – Это же Мохнатый дом, – улыбнулась она. – У вьюна, понятное дело. Мне сразу стало интересно, отличается ли общение с деревом от общения с вьюном, в свете чего я таки совершил несовершаемое и пересел. Хотя есть вероятность, что это просто Шурф предусмотрительно дал мне возможность обновить содержимое стола. Собственно, этим я за разговором и занялся. Но со временем наш разговор как-то сместился в спальню – вместе с ним и мы сами. Я уже не удивлялся, как у Шурфа получается легко, не отвлекаясь, парой отработанных движений уложить лоохи Меламори идеально ровной стопкой. Почти не удивлялся той беззаботной простоте, с которой она, стащив скабы с себя и с Шурфа, притворно грозно бросилась на него сверху, а он дал повалить себя на пуховый ковер и, воспользовавшись положением, уронил еще и меня. И тому, как руки Шурфа, закинутые за голову, медленно распахивали, раскалывали и стаскивали мою одежду, пока сам он что-то изобретал, покусывая губу и наблюдая, как Меламори целует его голую грудь и прокладывает языком влажную дорожку от ключиц, захватив ямочку между ними, к центру живота. Меламори по-кошачьи грациозно скользнула на четвереньках сбоку от Шурфа – от груди к тому местечку, куда приводила дорожка коротких темных волос. Полулежа, я видел из-за его головы соблазнительно очерченные сжатые бедра скрещенных ног, пластичные светлые ягодицы, тонкие лодыжки и вытянутые носочки ступней. И когда Меламори достигла своей цели, он с наслаждением выдохнул, провел пальцами сквозь ее недлинные волосы и бессильно уронил руку. Чуть позже Меламори, согнув ногу в колене, отвела ее в сторону; Шурф составлял с этой пленительной девушкой странную, невиданную мной прежде гармонию. Он притянул меня ближе, переместил длинную ладонь на светлые ягодицы Меламори, обе сразу, и провел этой ладонью до поясницы. Меламори выгнула спину и заглянула мне в глаза; я понял ее намек. Я был возбужден, страстно хотел всего сразу, немедленных действий – и не пропустить ничего, заметить каждую мелочь. Хотел освободиться от торопившего меня желания – и растянуть окутывавшие нас моменты до бесконечности. Я целовал и ласкал бледную кожу Меламори, спрятанные между бедрами нежные складки кожи и плоти; а она в это время ласкала и целовала Шурфа, и, когда он распалился настолько, что я услышал его низкие стоны, услышал и возбудился еще сильнее, он гладил и направлял ее голову. Движения его бедер выдавали страсть – меня взволновало это зрелище, я никогда не позволял себе то, что считал грубым, но движения Шурфа такими почему-то не казались. Он вел Меламори, но не принуждал ее, а она, если я что-то понимал, наслаждалась своей властью и стремилась к продолжению не меньше моего. Она передвинулась – и я, оторвавшись, наклонился к губам Шурфа. Мы целовались упоительно, взахлеб; как-то так получалось, что Шурфа хватало на нас обоих. Доведя этот поцелуй до совершенства, он приподнялся, окинул меня раскаленным взглядом и неожиданно резко, но одновременно мягко и сверхаккуратно уложил Меламори на лопатки, вызвав ее изумленное ахание. Она подняла на меня глаза; я потянулся к ней; мы увлеченно целовались, и я позволил своим ладоням играть с ее грудью, пока Шурф тянулся за подушкой и, сложив ее пополам, подкладывал под поясницу Меламори. – Да? – слегка удивился я. – Мне всегда казалось, что подушки кладут несколько ниже. – Нет, в этот раз так, – отозвался Шурф. И вскоре мне стало понятно его намерение. Плавно двигая бедрами, он не проникал в Меламори полностью, но при каждом толчке терся о нее, заставляя чуть ли не рычать от удовольствия. – А-а-а, – прошептал я, – как коварно. Шурф ответил мне улыбкой еще более коварного толка. Он прислонил свое лицо к моему и полушепотом, пустившим мурашки до самых кончиков моих пальцев ног, велел: – Войди в меня. Хочу вас обоих. А я так растерялся, что ляпнул: – Как?.. – Ну раз уж ты спросил... – усмехнулся он. Я краснел от того, что он шептал мне на ухо. А он, закрыв глаза, намертво прижал меня к себе. – Я зверски тебя хочу, Макс. Я втянул воздух сквозь сжатые зубы и чертыхнулся. Этот изувер творил со мной что пожелает одними только словами. Впрочем, у меня появилась возможность отыграться. О, я представил, как выуживаю его протяжные стоны, и чуть не зарычал сам. И моим мыслям вторил тихий выдох Меламори. Я распахнул окно. Не люблю курить при закрытых окнах. Хрипло усмехнулся, подумав: с тем, что у нас тут творилось, соседи тоже имеют полное право выйти покурить, при том, что ближайший дом располагается метрах в семидесяти. Меламори присоединилась ко мне у домашнего портала в ночную тьму. Шурф отыскал плед и, приблизившись к ней со спины, скрупулезно закутал. Да, в окно врывался настоящий холодный ветер. – По-моему, ты ей понравился, Шурф. – Я выдохнул струю дыма. – Или она сочла, что ветер – это весело. Или то, как ты о нем заботишься. – Я рад, что ей понравился, – ответил Шурф. – Только просвети меня, пожалуйста, кому. – Хугайде… – с некоторой неуверенностью произнес я. Было ведь что-то еще – или кто-то – помимо Хугайды. – Овётганна и как бы Хугайда. Есть ветер, и как бы нет, – раздумчиво пробубнил я себе под нос. Меламори вздохнула. – Даже спрашивать не хочу, что за ужасными словами ты тут бессовестно разбрасываешься. А то еще увлекусь какой-нибудь непроходимо интересной историей и окончательно расхочу на Арварох… – В таком случае придется лишить Макса возможности трепать языком, – доверительно проговорил Шурф. – Если ты пока еще хочешь туда вернуться, незабвенная. – И не надоедает тебе вечно быть правым… – О-о, – протянул я, – его слова для всего Соединенного Королевства – истина в последней инстанции. Так что быть вечно правым – это, можно сказать, должностная необходимость. Непреходящая. – Хорошо, что ты это осознаешь, – кивнул Шурф. Его ладони обхватывали плечи Меламори, а она подставляла лицо ветру и рассматривала изменившийся со времени ее отбытия город. Я сделал затяжку. Мысли текли сами собой. – Шурф, а расскажи-ка мне про чары? – попросил я. Он совершенно невозмутимо ответил: – Пожалуйста. Чарами, или заклинаниями, называют производимые колдунами преимущественно с помощью силы Сердца Мира вербально-жестовые манипуляции над собой, действительностью или соотношением их, результат которых, во-первых, зависит от воли, внимания и воображения колдуна, а во-вторых, фиксируется различным образом на более или менее протяженное время. В узком смысле, то есть в научной среде, чарами принято называть заклинания, ограниченные традицией Очевидной магии, другие же заклинания отделяют такими названиями, как «традиционное колдовство драххов» или «неоклассическое чирухтинское заклинание». Требует отдельного замечания тот факт, что при внутреннем, то есть не вслух, прочтении чар интонационные средства имеют такое же значение, как и при внешнем, то есть вслух… – Большое спасибо, друг. – Я изо всех сил постарался воспроизвести ту непроницаемость лица, которую он без всякого труда мог удерживать часами. – Это не совсем то, что меня интересовало, однако некоторые моменты прояснились. – Макс, – всерьез нахмурился Шурф, – не хочешь ли ты сказать, что прежде никогда не читал и не слышал о том, что, собственно, из себя представляют чары? И даже не задавался таким вопросом? Я усмехнулся: – Да как-то всё не приходилось. И дабы предотвратить предсказуемую реакцию Шурфа, быстренько перевел тему (страсть какой скорой бывает при необходимости моя мысль): – Я все-таки про другие чары хотел узнать. Он качнул головой, но продолжать не стал. – Как мне теперь очевидно, про те, которыми я сегодня окружил свой и твой дома. – Ты, как всегда, прав. – Это всего лишь комплекс предупреждающих и простых защитных чар, так называемых «замков». Работать они будут только в том случае и только для того, кто заколдован связанным заклинанием, так называемым «ключом». Это довольно удобно. Позволяет каждый раз не окружать себя многочисленными барьерами, а просто творить и развеивать при необходимости простой ключ. Однако и действие замков распространяется на весьма ограниченную территорию. – Шурф усмехнулся. – Именно таким, кстати, образом мне пришлось занять пост Великого Магистра. – Да, точно, – улыбнулся я. – Помню. Ладно. Но ты мне скажи, на что в принципе тебе эти чары сдались? Шурф помолчал. Меламори, как бы поддерживая, облокотилась на его руку. – Можно сказать, что это мой способ справляться с тревогой, – произнес Шурф. – На самом деле я не придаю им большого значения. Но позаботиться об их наличии было необходимо. Я хмыкнул. – Меламори, – позвал Шурф, – пока ты еще здесь… – Нет, не надо, – она оборвала его, – спасибо, но не надо. Разреши мне не тащить на себе еще и лишнюю магию. Я прикончил сигарету и попал окурком в пепельницу в середине комнаты. – Я понял. Разумный подход. Макс? – Извини, ужасно не хочу сейчас колдовать. Давай завтра? Вот как проснусь – сразу, – предложил я. – Я не прошу тебя колдовать, – откликнулся он. – Просто постой спокойно. Постоять мне было не сложно. Шурф едва шевельнул пальцами, глядя на меня в упор, и я ощутил щекотку волшебства. – Спасибо, Макс. Теперь я действительно чувствую себя несколько комфортнее. Он обнимал Меламори, закрывшую глаза и откинувшуюся ему на плечо. – Всегда пожалуйста, – усмехнулся я. – Ты знаешь, если тебе захочется ставить жуткие магические опыты, моя тушка поблизости. Вот так мы делаем вид, что не придаем значения: он – моей непростительной беспечности и паршивому чувству юмора, а я – его гипертрофированной заботе. – Пойду-ка я спать, – решительно сказала Меламори и открыла глаза. – Пора. И, отлепившись от Шурфа, преодолела десяток шагов, отделявший ее от постели. – И вы лучше спите. Или проваливайте куда-нибудь. А то на людях оно как-то не колдуется, – пробурчала моя чудесная сонная девушка, зарываясь носом в подушку. Я еще постоял у окна, вдыхая свежий прохладный воздух и любуясь бесподобным ночным видом. Ехо казался сказочной шкатулкой, вкраплениями живого света и огня в завитках вкрадчивой многоголосой темноты. Я припомнил слова Дримарондо о том, что городу неслыханно повезло. Его жителей словно просеяли через сито, промыли, как золотой песок, и оставили на виду только драгоценные таланты. Три последних дня подарили Ехо столько же начинающих художников, сколько три последних года. Искусство взмыло на гребне волны, и, когда волна схлынет, в ладони морского царя осядут подлинные жемчужины. – Шурф? – тихонько окликнул я. – Ты хочешь спать? Он покачал головой. – Прогуляемся? Давай пройдемся по городу? – предложил я. Он бросил беглый взгляд на Меламори и потянулся к скабе. Мне когда-то упорно казалось, что голые люди смешные. В большинстве случаев, наверное, так оно и есть. Но, как показывает практика, попадаются и такие, которые в самом раздетом виде не перестают выглядеть достопочтенными Великими Магистрами и просто посланцами безупречности в Мире. И, пока я разглядывал рельеф мышц на могучей спине одного из них, мне подумалось, как это иронично, что фигура, которая могла бы считаться столь знаковой для христианства, по сути представляет собой идеал античного язычества. Вскоре мы неспешно двигались к Площади Побед Гурига Седьмого. Принципиально маршрут мне был более чем знаком и в некотором роде даже набил оскомину, но сейчас, оживленный и подсвеченный ворожбой, он словно заговорил на экзотическом языке. Я не мог налюбоваться иллюзией, так подходящей этой ночи, уютной и загадочной. Трава все время, сколько я помню, пробивалась меж камней мостовых в Ехо. Но сейчас ее низенькие пучки расцвели мохнатыми колосочками и будто подросли. А под этими ненадежными травяными навесами рассеялись домики – с ладошку величиной. В них зажигался и гас свет, раздергивались крохотные занавесочки, разжигались печки и каминчики; из окошек выглядывали, перемигивались, смеялись и сновали от домишка к домишку то ли гномики, то ли фейки в разноцветных светящихся колпачках. Крошки пробегали прямо у нас под ногами, шустро семеня коротенькими ножками и заливаясь хрустальным хохотом, и мне не приходилось даже следить за шагами, чтобы на них не наступить. Я был так увлечен, наблюдая за их беззаботными прятками, что не сразу заметил, как напряженно остановился и всмотрелся вдаль Шурф. – Что там такое? – полюбопытствовал я. Однако мой легкий тон никак не сочетался с его посуровевшим лицом. – Подожди… Я посерьезнел. Некоторые из прохожих, только что имевшие столь же дурашливое настроение, что и я, тоже вытянули шеи, всматриваясь в обеспокоившем Шурфа направлении. Мне пришлось напрячь зрение, но пока что я видел только движение, только непонятное приближение. Что-то на нас надвигалось. Праздные гуляки переполошенно загудели, словно улей. Возмущенные крики со скоростью пожара охватили улицы. Люди засуетились; небольшая толпа уже неслась к нам. Шурф было выступил на шаг вперед, заслоняя меня, но потом молниеносно оттащил далеко в сторону, через арку на соседнюю улицу. И вот наконец отсюда я разглядел то, что вызвало повальное замешательство и переполох. Я вцепился в плечо Шурфа. Его Перчатки остались даже не в Мохнатом, а его собственном доме. Должно быть, он сам подумал о том же. Но следующей моей мыслью было сомнение, могут ли Перчатки вообще помочь. С севера на Площадь Побед широким фронтом, в десяток домов длиной, катилась сокрушительная волна. Слитая из бушующего ветра, неистовой магии и отчаяния, прозрачная волна не убивала и не калечила людей, не уничтожала дома, тротуары, она не затронула ни травинки – ничего, кроме иллюзий. Иллюзии, едва обретенный волшебный символ прекрасного города Ехо, на ее пути вздрагивали и рассеивались. Крохотные хохочущие человечки таяли и расплывались дымкой. Все происходило быстро, мгновенно; эта размашистая пузатая волна растекалась все дальше. Она перемещалась со скоростью бешено мчащегося дикого козла. Потому что в центре ее остервенелым галопом, так, что сливались в пятно железно сильные ноги, скакал огромный козел. Призрачный пегий козел размером с четырех обычных, с двумя парами загнутых назад сабельных длинных рогов. Вокруг него бурлил, бушевал ветер. А я только нес несвязную околесицу. – Шурф, – услышал я свой голос, – это же тот козел, тот, из моего сна… Понимаешь?.. Тот самый козел… На котором приехала та девушка… Резкий голос Шурфа придал мне сознательности. – Да, – басом отрезал он. – Я понял. Я оторвал взгляд от домов, сквозь которые, не сдвинув ни пылинки, умчался окруженный магическим ураганом козел. И перевел глаза на Шурфа. А тот вовсе не был ни растерян, ни напуган. По его виду сразу становилось понятно, что, будь на то крайняя необходимость, он и без каких-то Перчаток защитил бы свою столицу. Он полностью и отчетливо осознавал, что, не считая потрясения, люди остались целы и невредимы (было, правда, что-то еще сложночитаемое в его взгляде), что фактически никакого ущерба город не понес, и что единственная жертва этой выходки – искусство. Он ясно все это сознавал. А еще он был взбешен. Не просто разъярен – а взбеленен. Он был вне себя от ледяной опустошающей злости. Я почти не верил, с какими усилиями и ожесточением может даваться ему всего лишь дыхание. Его стиснутые зубы, я уверен, перекусили бы толстый стальной прут, не заметив, а камни, зажатые в его побелевших кулачищах, раскрошились бы в песок. И все же – он просто стоял. Просто стоял, с идеально прямой спиной, с будто бы спокойно опущенными руками, стоял, отсчитывая дыхание. В те минуты я понял несколько вещей. И одной из них было – видишь, я все-таки прав. Зов Джуффина вернул меня из размышлений к реальности. – Шурф, – на пробу позвал я. – Да? – Он откликнулся сдержанно, почти бесстрастно. Знай я его чуть хуже, и не догадывался бы, какие бури все еще свирепствуют за этой хладнокровной маской. – Зайдешь со мной к Джуффину? И он на секунду выдал себя, когда его голос сорвался: – С удовольствием, Макс! До Дома у Моста мы дошли пешком. Дошли по какому-то потускневшему, перебаламученному городу. Люди останавливались, уступали дорогу и смотрели на нас – не с тем равнодушным интересом, с которым делали это всего полчаса назад, но со смесью ожидания, тревоги и неопределенной надежды. Я испытывал почти физическую боль от побитого вида улиц, и мне казалось, что городу, чудом существующей его душе, еще больнее и обиднее, чем мне. До Дома у Моста мы добрались подозрительно быстро. Свет горел в обеих половинах. Двое полицейских столкнулись с нами на входе и вытянулись как можно более тонкой стрункой, вовсе не в соответствии с инструкцией, а по велению души. Зал Общей Работы пустовал, но дверь в кабинет Джуффина была распахнута. Кроме самого хозяина кабинета, там присутствовал сэр Кофа, кислый, как лимон в уксусе, и, естественно, Куруш. Джуффин поприветствовал нас кивком. – Давайте без красивых вступлений, – сказал он. Мы с Шурфом устроились у его стола. – Я послал Зов Нумминориху. Этот козел пахнет Темной Стороной. Как и все последние городские иллюзии, впрочем. Ощущение такое, словно одна дикая иллюзия смела со своего пути все прочие. – Он задумчиво и тяжело выдохнул. – Происшествие ограничивается территорией Ехо. Однако не осталось ни одного уголка, где наваждения бы сохранились. Можно сказать, лавки волшебных мелочей несут болезненные убытки. Я, ловя ускользающую мысль, секунду пялился на Джуффина, после чего полез обшаривать свое лоохи и вытряхнул в результате приобретенную днем безделушку. Теперь это был красивый, но обычный эмалированный листок. – Вот-вот, – подтвердил Джуффин. – Я сразу проверил Базилио, – ответил я. – С ней все в полном порядке. Она вообще ничего не почувствовала, я ее разбудил. – Хоть какая-то хорошая новость, – ответил Джуффин. – Есть еще что-то, сэр? – с холодком осведомился Шурф. – Есть, – хором ответили Джуффин и Кофа, и Кофа махнул рукой – мол, продолжайте сами. Куруш, сосредоточенный и круглоглазый, спорхнул Джуффину на плечо. – Видите ли, несмотря на последнюю тенденцию к мелким не слишком приметным художествам, оставались все-таки крупные наваждения. Тайный Сыск на Площади хотя бы. «Которого больше нет», – додумал я. – Так вот, внутри некоторых из крупных наваждений находились люди. – И что?.. – глухо спросил я, хотя и так уже было понятно. – Они исчезли вместе с иллюзиями. И не пытайся у меня выведать, как так получилось. Не знаю, – свинцовым голосом ответил Джуффин. – Сколько таких людей? – спросил Шурф, не двигаясь. Кофа поморщился в бессильной досаде. В свешенной руке он держал трубку, набитую, но не разожженную. – Пока я насчитал восьмерых. Леди Кекки продолжает работать. Наши молодые сотрудники тоже на улицах, ищут пропавших, естественно. И те вскорости будут найдены, не их стараниями, так своими собственными. Это, конечно, всего лишь интуиция, дорогой мой сэр Шурф, но меня она редко подводит. – Так и есть. Что вам еще известно, сэр Кофа? – Боюсь, что катастрофически мало. Все свидетели видели полупрозрачного козла и чувствовали ветер, хотя этот дрянной ветер даже тюрбана ни одного не сдул. Из тех, кто не исчез, то есть почти все, никто не пострадал. Из-за этого драного козла, я имею в виду, не пострадал, а пока толпы туда-сюда носились, нескольких человек уронили и помяли. Обошлось, хвала магистрам, шишками, ссадинами и отдавленными пальцами. Знахари уже, должно быть, все эти мелочи залечили. По существу, – он уныло шевельнул рукой, – это пока что все. – Благодарю вас. Это лучше, чем ничего. – Шурф вроде бы держал нить беседы в своих руках. Однако то, как Джуффин, пряча от него хитрые глаза, перевел взгляд в окно, выдало его подлинную кардинальскую роль с головой. – Я прошу вас, сэр Джуффин, поделиться со мной тем, что вам известно. – Ты просишь? – уточнил Джуффин. Шурф понятливо вздохнул: – Если вы не против разделить свои знания со мной. – Да разве я когда-то бываю против, – сдался Джуффин и, повернувшись обратно, уже должным образом опечаленный и деловитый, почесал Куруша. – На здоровье, мне не жалко. Я надеюсь, всем присутствующим понятно, что этот козел – дело рук все той же неодетой леди? – Знаешь, Джуффин, – поделился я, – вот если бы я ее случайно во сне верхом на козле не увидел, то вряд ли бы так сразу догадался. – А ты, Макс, вообще любишь подольше ни о чем не догадываться. А ты, сэр Шурф, позволь поинтересоваться, более осмысленно провел время? Он кивнул. – Я успел переговорить с леди Сотофой, сэром Нумминорихом, сэром Абилатом и сэром Гуригом, не считая помощи некоторых Старших Магистров. Из того, что я узнал, логичным образом вытекает, что все необычные случаи магических недомоганий, включая потерю Искры леди Наритой, временное отсутствие ветра в Королевстве, а также этот колдовской козел пребывают на совести некой обнаженной леди, увидеть которую можно лишь на Темной Стороне или же в виде призрака с Темной Стороны. Либо, как в случае Макса, во сне, но мне представляется разумным принципиально исключать Макса из общей статистики. Джуффин мне ухмыльнулся. Я ответил укоризненным взглядом. – Так вот, как верно заметил Шурф, эта леди почему-то существует исключительно на Темной Стороне и с ее помощью. Я был сегодня там почти весь день и, надо сказать, заглянул туда вчера во время вашего парадного шествия… – он вдруг обратил внимание на опущенную вместе с трубкой руку Кофы и как бы вспомнил о существовании собственной трубки. Шурф терпеливо пережидал этот ритуал. А я не выдержал: – Джуффин! Ну не в игры же играем! Серьезное же дело! – Правда? – удивился тот. – Я просто балдею, какие у меня сотрудники сознательные пошли. Один лучше меня знает, как допрос вести, другой вот утверждает, что мы серьезными делами занимаемся… Я бы, между прочим, с превеликой радостью почесал бы с тобой языком, сэр Макс, о серьезности игр. Но я покладистый сегодня вечером. Не сверли во мне своим взглядом дыр. Он, тем не менее, закончил набивать в трубку табак и только потом продолжил: – Вот, честно говоря, не могу понять, как это вам в голову не пришло самим вчера на Темную Сторону заглянуть. Ладно сэр Шурф был неотрывно занят. Но ты, Макс? – Он покачал головой. От несправедливости я чуть не онемел. – Но… – вырвалось у меня. – Ты, вообще-то, сам хотел!.. – Хотел, – согласился он. – А еще я вне зависимости от обстоятельств хочу, чтобы ты соображал головой. А-а, – он махнул рукой, – не сердись на меня, Макс, я просто ворчу в свое мелочное удовольствие. Не полез бы ты на Темную Сторону, не судьба. Как я тебе уже сообщил, не твое это дело, и этим все сказано. А вот я туда таки сунулся. И полюбопытствовал, как все ваше действо выглядело на Темной Стороне. Впечатляюще, надо сказать. Краски, узоры, салюты всякие… Было на что посмотреть, в общем. – Вы хотите сказать, что леди, о которой мы ведем речь, тоже наблюдала за ходом ритуала? – подытожил Шурф. – Именно это я хотел сказать и сказал бы, но ты освободил меня от лишней траты слов. Наблюдала и осталась в полном и совершенном восторге. Надо думать, она решила, что ветер представляет собой явление веселое и занимательное, а потому не стоит мешать ему дуть. Однако я ее спугнул. Стоило ей меня заметить, как она ускакала на своем козле и будто сквозь землю провалилась, хотите верьте, хотите нет! – Он задорно усмехнулся. – Девчонка спряталась от меня на Темной Стороне! – А сегодня ты ее там тоже видел? – Видел, – соглашаясь, кивнул Джуффин. – И тоже не благодаря своей прилежной работе, а исключительно случайно. Я не могу найти ее по своему желанию, представьте! – Это как так? – озадачился я. – Вы знаете ее имя, Джуффин? – одновременно со мной настороженно спросил Шурф. – Насколько я помню, у вас в запасе были разные средства выведать имя колдуна, и одно особенно искусное из них предполагало лишь необходимость заглянуть в глаза того, кто вас интересует. – Все правильно говоришь, – с удовольствием подтвердил Джуффин. – Но тут такая любопытная хитрость! Имени ее я не знаю. Наверное, узнаю в будущем. Но сейчас могу хоть в ее красивые глаза пялиться, сколько влезет – девчонка, кстати, вылитая ты, сэр Шурф – хоть мозги ее в кашу превратить, но имени не узнаю. – Почему? – некое подозрение пробралось в мой разум и, судя по всему, в выражение лица. – Правильно мыслишь, Макс, – одобрил Джуффин, раскуривая трубку. – Нет у нее имени. Имени у нее попросту нет. Шурф мрачно кивнул. – А посему, – продолжил Джуффин, – я не могу обратиться к ней с Зовом, не могу совершить такой полезный обычно и бесполезный сейчас ритуал Призыва, не могу отыскать ее Тень и еще много чего не могу, не могу, не-мо-гу! Он закончил почти торжественно, даже не скрывая ухмылки. Вот был бы я молодой и глупый – точно обманулся бы его «не могу». А теперь я взрослый и умный и мне интереснее было услышать, не что он в этой забавной ситуации не может, а что может. Я уже собирался высказаться в этом роде, но не успел. Шурф опередил, и его слова звенели металлической дробью. – Сэр Джуффин, можно ли считать вашу последнюю фразу подтверждением того, что стандартные по определению пункта восемь статьи триста тринадцать Кодекса Хрембера средства разрешения магического конфликта в данной ситуации неприменимы? – Статьи триста тринадцать пункта восемь? – вздохнул Джуффин и что-то прикинул. – Пожалуй, что и можно. – И у Тайного Сыска, я полагаю, есть некоторые другие нераскрытые дела в настоящий момент? – Ну, сэр Шурф! – усмехнулся Джуффин. – Как тебе прекрасно известно, они есть всегда. – В таком случае, – отчетливо произнес Шурф, – я прошу вас на основании пункта шесть статьи триста четырнадцать передать дело о леди с Темной Стороны в ведение Ордена Семилистника как имеющее статус государственной важности и предполагающее потенциальную смертельную опасность для жителей Соединенного Королевства. С целью облегчить работу Малого Тайного Сыскного Войска, лишившегося, как известно, до сих пор не замененного никем сотрудника. Джуффин, восторженно наблюдающий за Шурфом все время его монолога, взорвался оглушительным хохотом. – Не замененного и незаменимого, сэр Шурф! – воскликнул он. – Прекрасно! Прекра-асно! Постой-постой, на основании какого пункта, ты говоришь? Пункта шесть? Но в грешной триста четырнадцатой статье, если моя стариковская память меня не подводит, всего пять пунктов? – Именно так дело и обстояло вплоть до сегодняшнего дня, – кивнул Шурф абсолютно серьезно. Безустальное веселье Джуффина никак на него не действовало. – Сегодня же во время моей личной встречи с Его Величеством Гуригом был утвержден шестой пункт статьи о дополнительных чрезвычайных полномочиях Великого Магистра Ордена Семилистника. – О-о-о, ха-ха-ха! Ну разве это не прекрасно! Веселостью и удовольствием Джуффина можно было, как мне казалось, заставить плясать горы. Кофа, взирая на все это безобразие из-под приподнятых бровей, занялся наконец трубкой и пускал одно за другим ровные колечки дыма. Выразив свою радостность большинством доступных способов, Джуффин притворно побежденно охнул и полез в ящик стола. – Вот, держи, – уже довольно равнодушно, но дружелюбно проговорил он, двигая к Шурфу три стопки табличек. – Я как раз тут всё разложил. Шурф усмехнулся и быстро перебрал таблички пальцами. Вдруг его руки замедлились и замерли. Пробежав глазами одну табличку, он обратил на Джуффина вопросительный, сосредоточенный взгляд. – А! – встрепенулся Джуффин. – Я подумал, тебе сразу будет удобнее. А то пришлось бы потом еще раз бегать. Джуффин с легкостью ответил своим ироничным взглядом на испытующий – Шурфа. – Если так, то благодарю вас. – Всегда пожалуйста, – спокойно отозвался Джуффин, вынув на пару секунд трубку изо рта и поместив обратно. Скрытное не то противостояние, не то обсуждение условий взаимной капитуляции между ним и Шурфом было прервано Курушем. – Если я правильно понимаю, официального продолжения беседы не последует? – уточнил он, повернув голову к голове Джуффина. – Ты все верно понимаешь, дружочек, – проворковал тот в ответ. – Хочешь орехов? – Нет. Пирожное, Джуффин. – Пирожное, – озадачился он. – Где бы его взять. Сэр Макс! Выручай. – С преогромным удовольствием, – ответил я и при том не соврал. Не любить Куруша, по-моему, вообще было если не чем-то невозможным, то признаком шизофрении. А сейчас я испытывал к нему еще и глубокую благодарность за то, что он разрядил обстановку. В результате из Щели между Мирами я извлек не пирожное, а целый кремовый торт – вроде как такие называются «Сказка». Очень символично. Хорошо хоть не «Черный лес». Куруш слетел на стол и критически оглядел дело рук моих. – Вы, люди, – проговорил он в торт, – склонны все преувеличивать. Конечно, в моей спальне, куда мы с Шурфом вернулись, было уже пусто. Прилетала Меламори – и улетела. Я исторг скорбный вздох. – Леди Меламори поступила совершенно правильно, – все еще холодно пресек мои горести Шурф. – Да я и сам знаю. Просто соскучился. Он помолчал. – Понимаю. Внезапно это прозвучало так проникновенно, что я снова обозвал себя эгоистичным придурком. Разумеется, Шурф понимал. Еще лучше, чем я сам. Мне пришли в голову его слова: если моим близким необходимо периодически от меня сбегать… Сердце больно о них укололось. Мне так хотелось пообещать Шурфу, что все-все будет хорошо, и уже совсем скоро – но я ничего не мог ему пообещать, разве что за исключением того, что грешное «скоро», пожалуй, действительно будет. Поэтому я просто крепко его обнял. Это ведь Шурф, не мог он меня не понять. – Слушай, а что было на той табличке? – спросил я. Он стащил с головы тюрбан и взъерошил свои волосы. – Мое заявление о том, что Хельна пропала, Макс. – О. Ясно. Шурф присмотрелся ко мне, сматывая тюрбан. – Не стоит верить в такую сентиментальность сэра Джуффина, в какую веришь ты. – Хочешь сказать, у него были другие побуждения? – Естественно. Я склонен считать, что это некая подсказка с его стороны. Но пока целостная картина происходящего упорно от меня ускользает. – Он потер лоб. – Чего-то не хватает. Лучше ответь мне, не сложилось ли у тебя впечатления, что эта леди с Темной Стороны либо противоречит сама себе, либо действует не одна? – Да?.. Почему? – Она не увязывается сама с собой, Макс. Ее порывы эмоциональны, диктуются какой-то непостижимо простой чувственной логикой… Это явно незрелая, весьма юная особа, если я правильно толкую ее душевные стремления. С некоторым удивлением обнаруживаю, что я в состоянии их понять. В конце концов, я сам был когда-то вспыльчивым, шальным и неуравновешенным. Но вот в чем дело, – слегка отрешенно проговорил он, – в тот период жизни у меня не было столько умений. Я не был способен подчинять себе ветер, к тому же естественного, а не волшебного происхождения. Я не был способен призывать в Мир призраки с Темной Стороны и, я уверен, если бы мое собственное существование было приковано к ней, то у меня не получилось бы проникнуть в Мир, пускай и в виде иллюзии. Я далеко не сразу обучился искусству хождения по воде, а после этого – едва ли был бы способен вложить такое искусство в чужую голову… – Ты думаешь, сэр Ай выучился ходить по воде у нее? Мне он сказал, что заклинание якобы само себя произнесло в его голове. – Хм, в обычных обстоятельствах заклинания себя не произносят. Не сначала, во всяком случае. Так что других очевидных источников этих чар, кроме знания о них обсуждаемой леди, я не вижу, хотя и есть вероятность, что я что-то упускаю. Знаешь, – он закончил с тюрбаном и его пальцы постучали по фибуле мантии, – вероятно, такое взбалмошное поведение было бы характерно для Магистра Эпохи Орденов – как известно, Очевидная магия не дисциплинирует, напротив. Но у всех Магистров, с которыми я сталкивался до сих пор, были имена, одежда и привычка говорить словами, пускай и время от времени не самыми разумными. – И к какому же выводу ты приходишь? Шурф отрицательно покачал головой. Я скинул лоохи и потянул скабу. Сапоги уже давно стояли около входа. – Ну и ладно… Хочу спать, – признался я. – И не хочу одновременно. Ничего не могу. Лучше было бы помочь Мелифаро… И что теперь с пропавшими людьми? Интуиция интуицией... Не хочется думать, что нельзя их просто вернуть. – Так думай, что можно, – посоветовал Шурф, переодеваясь. – В твоем случае это, как ты говоришь, прокатит. – Очень надеюсь. Нет, все-таки хочу спать... Кажется, я чувствую Темную Сторону прямо отсюда. Я закрыл глаза и положил ладони сверху на лицо. Они были прохладными и приятно расслабляли перенапряженные, как оказалось, глаза. Рядом опустился Шурф – я почувствовал, как продавилась мягкость постели. Он накрыл мои ладони своими. Странно, его ладони были теплыми, а пальцы – холодными. Я выдохнул. Присутствие его рук бережным ручейком вливало в меня умиротворение. – А теперь ты заснешь? – раздался его тихий голос. – Пожалуй, да… Иди ко мне?.. Вскоре я устроил голову у него на плече, прикасаясь лбом, правда, к щеке. Это было неважно. В сновидении он очутился вместе со мной. – Шурф, как тебе этот лес? – спросил я. – Нравится? – Очень, – кивнул он. Высокие, корабельные стволы уходили далеко вверх, в ночь. Небо оседало на них светло-фиолетовым полумраком. – Смотри, смотри… Там звезды плавают, – улыбнулся я. Шурф тоже задрал простоволосую голову. – М? Нет, это не звезды. Я думаю, это спутники вроде нашей Луны. Должно быть, довольно близко. Пояс разномастных спутников, проплывающих по небу, цвета чистого серебра, зеленого чая, старого золота и воска… Очень красиво. В особенности на фоне протяженной рассеянной туманности… Посмотри, словно черный мед впитывается в пористую бумагу… – Рад, что тебе нравится, – скромно отозвался я. Эх, нет, точно этот мир как-то вдохновляется Шурфом. Хорошо бы он мог приходить сюда один, если захочет. Шурф между тем, не отходя от меня далеко, принялся рассматривать деревья. – Таких лиан я еще не видел. – Он чуть сжал между пальцами гибкий плоский стебель, усыпанный гроздьями мелких красных ягод. – Что это? – Не знаю… Вчера они уже тут были. Кажется, тут появляется довольно много нового. – Ты решил воплотить еще один Мир, Макс? – улыбнулся Шурф. – Может быть… Или нет… Понятия не имею. Честно говоря, мне не кажется, что ему так уж хотелось бы воплотиться. Такое вот полусбывшееся, выборочное существование для него – в самый раз. – Надо же… О, ты слышишь? – Хм, да, слышу. Кажется, сейчас вы и познакомитесь. Действительно, над кустами уже покачивались четыре грозных рога. Кусты зашевелились, были раздвинуты крупной женской рукой – и к нам с Шурфом выехала знакомая мне белолицая леди. Она была все так же бесхитростно неодета, так же полулежала на широкой спине своего животного, свесив на одну сторону ноги и распущенные волнистые волосы, кончиками задевающие землю. Но сегодня леди выглядела весьма целеустремленно. Она глядела прямо на меня, не отводя серых глаз, и я заметил, что она сжимает что-то в кулаке одной руки. Угрозы эта девушка больше не излучала – ее сменила заинтригованность. – М-м-м-м? – протянула она. – А-а-а-а? Я почему-то засмеялся. Она недоуменно округлила глаза и попыталась повторить за мной. У нее получились резкие смычные гортанные звуки, похожие на кашель – а потом неожиданно для себя самой она тоже засмеялась. И стало очевидно, что она смеется в первый раз в жизни, не понимая, что это клокочет у нее в груди, и весьма удивляясь процессу. Я перескочил несколько разделявших нас шагов. – Макс! – выкрикнул Шурф, устремляясь за мной. – Акс-с! – жмурясь от удовольствия, взвизгнула девушка. – А-ас! Акс! А-а-а-ах-ха!.. – Эй, – улыбнулся я ей, склонив голову набок. Я теперь стоял к ней совсем близко, настолько, что видел мелкие карие точки в серебристой радужке ее глаз. Похожих, очень похожих на глаза Шурфа – и все же других. А она воодушевленно ахнула, тоже склонила по-птичьи голову и протянула мне свой сжатый кулак. Потом сжала его еще сильнее, и я увидел, как между ее длинных пальцев сочится ярко-красный сок. – М-м-р-м-м? – промурчала она. – Э-эм-м? – не понял я. Шурф держал меня за плечо, но даже он, судя по всему, был не в силах обнаружить хоть какую-нибудь опасность. А девушка, хихикая, окунула пальцы чистой руки в этот густой сок и вдруг потянула их ко мне. Раз, два – я дернулся от неожиданности – пальцы мазнули по моему лбу и носу. – Ну и кого ты из меня сделала? Бабуина? – усмехнулся я. Она спокойно облизала пальцы и переключила свое любопытство на Шурфа. Безразличный к происходящему козел подергал ухом. – О-о-о, – благоговейно протянула девушка, оглядывая моего друга. Ну вот, вполне соображает человек, что к чему, с первого взгляда… – Хм. Правда? – без особой надежды на успех переспросил Шурф. А затем совершил столь интимный для себя жест, что я следил за ним с замиранием сердца. Извлек из-под лоохи свою дырявую чашу и протянул нашей гостье. На ее лице появилось узнавание, и она с торжеством тыкнула пальцем: – Х-ха! Ха-а-а! Ловко соскользнув на землю – я не мог не отметить красоту ее рослой фигуры – она выхватила чашу, пробежала с ней несколько шагов, но Шурф окликнул, настойчиво и спокойно: – Нельзя. Верни. Она обернулась, обескураженная и слегка разочарованная. Шурф просто протянул руку ладонью вверх, не считая нужным повторяться. И чудо послушно свершилось. Девушка побрела к нему, отдала обратно его ничего, в общем-то, не стоящую собственность. Зато потом, когда взяла его за запястье и потянула за собой, он тоже послушался и пошел. Леди преодолела несколько шагов, что-то высматривая на земле, потом подняла небольшую сухую ветку. Сопровождая свои действия выразительными, хотя и бессмысленными звуками, она продемонстрировала ветку Шурфу, потом уселась вместе с ней на землю – а у меня екнуло под сердцем: так постоянно садится Шурф, вот так же, одним плавным движением, по-турецки, скользя на пятках. А потом глаза нашей леди засветились, она перевернула обе ладони над веткой и, выпевая одну и ту же ноту, качнулась из стороны в сторону. И ветка с сухим деревянным треском превратилась в чашу. Я смотрел во все глаза, пытаясь разобраться, чьи уши откуда растут у этой грешной истории. Но мало того – девушка встала, повернула чашу нужным боком и уронила на землю. И проделала так еще несколько раз. А потом она ее куснула. Протерла запястьем, подула. И протянула моему другу. Шурф осмотрел чашу и прокомментировал: – Замечательная работа. Точная копия. Возьми, это твоя. И протянул ее поделку обратно. Что ж, сказал я себе, кем бы эти двое друг другу ни приходились, они, надо полагать, спелись. Очень стройным дуэтом. И вот тут кто-то тронул меня за плечо. Я резко обернулся. Прямо у меня за плечом, улыбаясь и приложив палец к губам, стояла еще одна женщина. Еще одна. – Что случилось, Макс? – Шурф непонимающе повернулся на звук. А эта женщина, вполне одетая красивая женщина, обхватила мое лицо руками и принудительно повернула к Шурфу. Ее голос у меня над ухом вполне человеческими словами пояснил: – Он меня не видит и не слышит. И не будет. – Да ничего, друг… – отозвался я машинально. А мое грешное сердце стучало со страшной силой. Так громко, что я пугался, не выдаст ли оно сейчас все мои и не мои секреты, Шурф ведь хорошо умеет слушать. За моей спиной стояла Аэлднаилана. Или Хугайда. Или Белая Льяса.Новая
29 мая 2016 г. в 01:24
Примечания:
Хороший день вам!
Для начала спешу сообщить, что цитаты для печенья в этой главе взяты из романа Терри Пратчетта «Вещие сестрички».
Спасибо всем читающим =)