Поэтические зелья Аэлднаиланы

«Сэр Шурф ждал меня на пороге дома. Точнее, на границе между реальностью и наваждением. Вид у него был чрезвычайно недовольный. Зная Шурфа, я подозревал, что теперь он сам себя проклинает: зачем пошел на поводу у собственного чутья, поднял переполох? Мог бы еще целый час за здешними тайнами гоняться, и надо же, собственными руками этакое счастье порушил. Ну, это с ним вечная история: чувство долга всегда перевешивает личные интересы; парень морщится, но терпит. Такая трудная жизнь» По-прежнему из этого чудесного произведения

      Не проснуться не было шанса. Меня разбудило МОЛЧАНИЕ. Это был тот сорт молчания, которым молчит индюк, когда к нему приходит повар. Которым молчит больное сердце, когда его настигает инфаркт. Молчание книг и газет, которые отправляются на растопку. В общем, это было роковое молчание.       И более того: молчал я.       Так произошло потому, что фоном мне служил столь неописуемый коктейль эмоций и мысленных устремлений, узнав о котором, Вячеслав Михайлович Молотов повесился бы от бессильной зависти.       Итак, рядом с постелью, в которой бессовестно валялся ничего пока не соображающий я, памятником стоял Шурф. И в руках он держал… ой-ой-ой, мысленно схватился я за голову и, тут же сев, изобразил самую милую и трогательную улыбку. Ну невозможно на такого меня сердиться. Хотя, о чем это я. Слова «Шурф» и «невозможно» плохо уживаются в одном смысловом промежутке. Ох, в руках Шурф держал школьную тетрадочку в косую линеечку, я это сочетание дешевой зеленой обложки «Тетрадь для» и предчувствия грозы ни с чем не перепутаю.       – Вижу, ты проснулся, – проговорил насколько это вообще возможно сдержанный голос.       – Вроде того, – осторожно подтвердил я.       – В таком случае, разреши мне воспользоваться случаем и уточнить, знаком ли тебе этот предмет, – продолжил голос.       – Я бы поставил сто к одному, что это школьная тетрадка, Шурф, – не стал лукавить я.       – Хм, школьная, вот как. Вероятно, ее содержание также не является для тебя секретом?       Я потер затылок.       – Ну, э-эм, это весьма вероятно.       – Ошибусь ли я, предположив, что оно носит твое авторство, Макс? – Голос оставался чертовски сдержанным. Я не представлял, как описать его иначе, поскольку единственное подходящее определение тут было: сдержанный – владеющий собой, способный управлять внешними проявлениями своих эмоций.       – Вообще-то, в целом, знаешь, скорее нет, – с чересчур высокой, на мой взгляд, степенью определенности ответствовал я.       – Тогда, – значительно тише сказал Шурф и сел напротив меня; да-да, одно из самых влиятельных (а в некоторых вопросах – самое влиятельное) лиц в государстве и вообще в Мире, – тогда, Макс, будь так любезен, поясни мне, каких грешных Магистров это должно означать.       – О, дружище, понимаешь, – я задумчиво надул щеки, – я тут решил как бы научиться писать… Подумал, все в жизни надо попробовать, дай-ка попишу, как умные люди из столицы. Вот, обзавелся тетрадкой… А что, у меня что-то не то с почерком?       Последовала небольшая пауза.       – Да нет. С почерком у тебя все, как у нормального сорокалетнего оболтуса. – Он сжал переносицу, отводя от меня глаза. – Знаешь, иногда мне в голову приходят скверные мысли. Ты ведешь себя, как ребенок, и мыслишь, как ребенок…       Поднятием ладони я спешно оборвал этот опасный порыв:       – Не люблю быть серьезным, Шурф, но мы оба знаем, что я просто довольно хорошо сохранился для своих лет. И давай сойдем с этой ненадежной почвы. Не люблю думать о таких вещах. Лучше продолжай – что ты там такого поразительного узрел в этой тетради? Я как раз успел настроиться на лучшую в моей жизни роль беспомощного сироты…       Он встрепенулся было, но сразу полностью восстановил душевное равновесие. Таков уж Шурф. Собственно, содержимое тетради уже вызывало лишь поверхностный его интерес и мимоходную улыбку.       Внезапно для меня Шурф с комфортом улегся затылком мне на колени и, держа перед глазами открытой первую страницу, прокомментировал:       – Говоришь, ты учился писать. Что же, весьма похвальное стремление. Отдельной похвалы заслуживает то, как амбициозно ты сразу выбрал столь сложное в написании слово и как упорно тренировался в написании его одного…       Я прыснул. Ну да, я же обещал Шурфу, что научусь писать его имя тремя разными способами.       – Итак, здесь я вижу упражнение, выполненное с необычайным упорством, однако без соответствующего внимания и прилежания. Обе причины, как я понимаю, и обусловили появление этого отменно длинного списка попыток скомбинировать символы, служащие для записи звуков ш, у, р, а также ф в последовательности, максимально приближенной к перечисленной… Поскольку я небезосновательно подозреваю, что ты сам имеешь довольно смутное представление о том, как в действительности читаются произведенные тобой, хм, записи, – он дождался моего выполненного сквозь тщательно подавляемый смех утвердительного кивка, – позволь тебе их зачитать. Повторяющиеся варианты я буду для краткости опускать. Заранее прошу тебя, Макс, не предаваться неумеренной скорби по поводу твоей графики. Как-никак, свод старых правил действительно достаточно обширен и запутан, чтобы послужить тебе неким оправданием…       Я с положенным вниманием заглянул в его смешливые глаза. Он приподнял бровь и продолжил:       – Начнем по порядку.       Ага, приступим помолясь, ухмыльнулся я про себя. Мне и правда было интересно, как интерпретирует мои каракули Шурф. Читать собственные произведения графического искусства в старом стиле у меня получалось не с привычной дарованной свыше легкостью, а словно бы я разбирал церковнославянский: то ли так, то ли по-другому…       – Чурф, – с выражением огласил мой друг. – Шурпв. Ладно, это я могу понять. Шурш, что неожиданно. Чхурш… Да, придворный стиль был самым сложным. Однако следующим шагом ты продвинулся до Чхурфа. Далее автор в твоем лице различными способами фиксирует звук ф, и мы вслед за этим получаем Фурф, Фурф, Фурф и… Фуфлос? Причем надо отметить, что для достижения однозначности прочтения ты остроумно используешь смешение старой графики в первой половине и новой упрощенной графики во второй половине слова.       Я простонал, пытаясь одновременно зевнуть и не смеяться слишком громко.       – Только ни о чем меня не спрашивай! – умоляюще отозвался я. – Шурф, это же вчера утром было. Понимаешь, утром! Я и сейчас-то сонный донельзя…       – М-да. Ближе к первой половине обеда. Ладно, вот вполне объяснимые Чрф, Чхрф и даже Шрф. Просто для твоего сведения отмечу, что стиль ускользающих гласных – это все же не стиль отсутствующих гласных… Так, снова Чурф, опустим пару колонок в том же духе, – он перелистнул страницу, – но Макс, объясни мне, что значит и как тебе в голову пришло Чурфбурашка?       Я, хохоча, попытался отобрать у него тетрадь – куда там, разбежался!       – Большой Шурх? – безжалостно продолжил он. – Поросенок Шунтик? Шумка?.. Хм, Макс. Шудо-Юдо?       – Шурф, – уже сгибаясь от смеха, попытался я, – перестань, ха-ах… Нет, отдай лучше…       Он ловко выхватил тетрадь у меня из-под носа и перекатился, снова принимая сидячее положение, чтобы перевернуть еще страницу.       – Далее ты переходишь к предложениям, – не прекращал вещать Шурф. – Учитывая правильность написания сложных окончаний, я склонен предполагать, что к тому моменту ты добрался до предлагаемых подстановочных упражнений по правописанию. Таким образом, используя уже известный прием объединения разных несовместимых, заметь, стилей письма, ты преодолеваешь сложные синтаксические единицы. Я бы даже сказал, ты их жестоко побеждаешь. Позволь мне отметить только наиболее полюбившиеся из них.       – Шу-урф, – тихонько подвыл я. И бесполезно, разумеется.       – По широкому шиферу прошуршали пушистые шурупы. Параходный шкипер Шарик шкерит в шлюпке штаны Шекспира. Пушки прошили фуру фарша шофера Шуры. Однако далее ты удивляешь читателя: Полночной порою в болотной глуши чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши? Это строки из какого-то стихотворения, Макс?       Я попытался привести дыхание в порядок, что при определенном усердии было чревато для меня зевком с вывихом челюсти.       – Да, из моего прежнего Мира и даже из страны прежней. Честно, Шурф, понятия не имею, как так получается, что в иномирных стихах даже на Общей речи, – я подавил зевок, – сохраняются фонетические особенности…       – Это фундаментальный вопрос, Макс, – оживился Шурф. – И на него еще только предстоит ответить. В который раз я сожалею, что сэр Йох не продолжил свои фонетические исследования.       – Вот-вот, – с жаром поддержал его я. – А ведь в его работе было столько уникальных и ценных замечаний! Всего лишь развив их, можно было бы получить многотомный труд, рассказывающий о корреляции интонации, темпа, тембра и звукового разнообразия заклинаний…       – Не выйдет, можешь не увлекаться, – перебил меня мой жестокий друг. – Но от того не менее занимательно, что, совершенно не вдаваясь в предмет, ты наугад ляпнул реплику, как нельзя лучше описывающую действительность. Однако позволь мне вернуться к твоим изысканиям. Насколько я могу судить, в правилах графики тебе попался образцовый текст «Сэр Толха болен сердцем – он желает видеть свою возлюбленную».       Я снова рассмеялся и бескомпромиссно накрыл лицо подушкой. Нечего на меня еще и пялиться, раз уж решился такое читать. А под подушкой оказалось очень даже уютно, в конце-то концов.       – Итак... Искренне говоря, мне слегка жаль авторов свода правил. – Он прочистил горло и продолжил: – Сэр Шарф прихворал. Он желает видеть снег. Он охвачен томлением и тоскует неведомо о чем. Неизбежность неизвестного не покидает его мыслей. Увы, сэр Шарф! Он должен видеть снег, должен прикоснуться к снегу, должен обнять снег и разделить со снегом страсть и нежность, им владеющие. Его грезы лишь о снеге одном, далеком, доселе неразгаданном снеге… – Я краешком глаза выглянул из-под подушки, и Шурф бросил на меня долгий испытующий взгляд. Я пожал плечами. Ну что теперь-то поделаешь. Я потянулся и прикрыл глаза. – Много дней спустя на сэра Шарфа с крыши упал огромный сугроб, и только нос остался торчать из-под слоя снега. Так в городе появился первый снежный человек. Будьте осторожны со своими жела…       Затем звук почему-то заглох. На миг я погрузился в непроницаемую черноту.       А потом что-то меня ужалило, я подскочил, и прямо вплотную ко мне оказалось встревоженное лицо Шурфа. Его руки я с удивлением обнаружил на своих плечах.       – Макс, что с тобой произошло? – требовательно произнес он.       – А что со мной произошло? Я попытался снова уснуть? Наверное, да, но всего на секу… – я даже не прикрыл зевающий рот рукой, – на секундочку.       – Я несколько минут не мог привести тебя в чувство, – сообщил Шурф. Его руки освободили мои плечи, чтобы перебраться на голову. Это, впрочем, как и всегда, было приятно. – То заклинание, которое, наконец, сработало, принадлежит сорок третьей ступени Белой и двадцатой ступени Черной магии.       Я округлил глаза.       – Серьезно? Вот уж не ожидал! Извини, дружище, у меня не было никакого намерения сбегать от твоей критики... Да, неудачная шутка, прости, – признал я, заглянув в его глаза.       – Да шути, как тебе нравится, – отрывисто произнес он. – Я не могу понять, что с тобой случилось. На тебя не воздействует никакая известная мне магия, но есть что-то неопределенное… Как ты себя чувствуешь?       – Хм, пока ты не спросил… Голова тяжелая, но это нормально для текущего времени суток. Теперь мне кажется, что лоб, – я, наморщившись, ощупал его пальцами.       – Продолжай.       – То ли горячий, – я поддался очередному зевку, – то ли жжет… И, как ни странно, нос.       – Вот как. Лоб и нос. – Он отпустил мою голову, однако не торопился подниматься. – Я послал Зов Джуффину, так что он оповещен о происходящем. Я уверен, что он не допустит ничего действительно опасного, что теоретически могло бы с тобой стрястись. Но ты, тем не менее, все-таки постарайся не слишком нарываться на приключения. А в лучшем случае – не засыпать без необходимости.       – Как, опять?! – возмутился я. Но, всмотревшись в его лицо, смягчился. – Ладно, уговорил. Буду заливаться бальзамом Кахара.       Шурф поджал губы.       – Да нет, Макс. Извини, я, очевидно, беспокоюсь сверх необходимого. Если тебе надумается заснуть, никакой бальзам Кахара не поможет.       Я вылез из-под одеяла и накинул на плечи домашнее лоохи, демонстрируя, что все, больше не сплю.       – Считаешь, это и есть твое вчерашнее предчувствие? – поинтересовался я.       – То, о чем оно предупреждало. Да.       Веселое настроение окончательно меня оставило. Я снова подумал о пропавших людях, об исчезнувших иллюзиях – и не мог не вспомнить свой короткий ночной диалог с Белой Льясой.       – Ты завтракал? – спросил я Шурфа. – Вижу, ты успел заглянуть к себе домой и нашел тетрадь…       – Забирал Перчатки, – пояснил он.       Это заставило меня нахмуриться.       – Слушай, что ты будешь теперь делать? У тебя куча дел запланирована на сегодня, да? Но что у тебя в планах относительно этой юной леди с Темной Стороны?       Я постарался, чтобы мой голос звучал относительно ровно. Леди с Темной Стороны! Если бы Шурф знал, кто она такая на самом деле! Но я пообещал молчать.       – Сложно ответить. На мне лежит ответственность за благополучие Соединенного Королевства, – откликнулся Шурф. – Согласно общему закону, я обязан сопроводить ее в Холоми. Если же я не могу этого сделать, то, соответственно, должен использовать другой способ, чтобы обезопасить от нее Королевство.       – Это что за другой способ ты имеешь в виду?       «Он меня не видит и не слышит, Макс. И ты не говори ему ничего. В нужное время мы с ним встретимся», – сказала мне вчера его мать.       – Любой другой способ, – холодно договорил Шурф.       – Так, постой… Если честно, я вообще не понимаю, чем она кажется тебе такой опасной. Ей в школу надо, а не в Холоми!       «Главное, пообещай мне одно: когда мы с ним встретимся, не мешай мне, Макс. Лучше помоги. Мне понадобится твоя небольшая помощь. Это будет несложно», – сказала она, пока я без особой осмысленности наблюдал общение Шурфа с леди без одежды.       – В школу?.. Возможно, ты и прав. Однако не выбрасывай из головы тот факт, что она обладает невероятной силой при отсутствии всяческого представления о социальном поведении. По ее вине пострадал не один десяток жителей Ехо, Макс. Сейчас, – его голос накалялся, – тебе это кажется не слишком значительным, потому что ущерб был либо предотвращен, либо исправлен, либо выглядит исправимым для тебя. Но задумайся, пожалуйста, – он стоял от меня совсем вблизи, – как бы ты отнесся к этой леди, если бы сэр Ай Тювин утонул? Если бы не было средства для леди Нариты вернуть Искру? Если бы ветра еще хотя бы месяц не было в Соединенном Королевстве, жители которого привычны к тому, что Король кормит столицу за счет казны? Что, если невозможно вернуть тех несчастных, которые пропали, когда исчезли иллюзии?.. И что, Макс, если, – его негромкий, но напряженный голос приобрел особый рельеф, – ее попытка отравить тебя приведет к чему-то, чего мы пока не можем предсказать?       – Отравить?.. Шурф, друг, но мы с тобой ничего не ели и не пили во сне. А, если ты ведешь речь о тех ягодах, которыми она меня измазала, то она ведь сама потом облизала пальцы!       – Я прекрасно помню этот эпизод, Макс, – сухо отреагировал он. – Однако непреднамеренное отравление не перестает быть от этого отравлением. Мне ведь не нужно напоминать тебе, с чего началось твое знакомство с леди Теххи?       – Нет, Шурф, не нужно, спасибо, – огрызнулся я. – Я понял тебя. То, что всего лишь могло случиться, перевешивает, по твоему мнению, то, что случилось.       Он ответил укоризненно:       – Ты только что подтвердил мои слова. С твоей точки зрения, если происшествие завершилось благополучно, его как будто и не было.       Я смотрел на него с бессильной досадой. Хотелось прокричать этому заботливому архиответственному зануде, что он заботится не о том, черт возьми, человеке; я знал правду об Аэлднаилане, которую не знал он; у меня руки чесались схватить его за грудки и трясти со словами: Шурф, очнись, это же твоя сестра! Но я обещал не вмешиваться.       – Я могу тебя понять, – в результате развел руками я. – Ты бываешь дьявольски неоспорим. И все же в каких-то ситуациях, как отвратительно пафосно это ни прозвучит, милосердие дороже справедливости.       – При чем тут справедливость, Макс? – отчеканил он и вздохнул. – Этот разговор ни к чему не ведет. Мне пора в Орден. Увидимся вечером.       Перед тем как уйти, он снова рефлекторно меня приобнял и прислонился губами к виску.       А я сердился на него. Если бы я знал, при каких обстоятельствах мы увидимся вечером, разве я был бы таким зацикленным и близоруким?       Все утро я чувствовал невыносимую сонливость. Меня тянуло упасть прямо поверх одеял или вообще на любую относительно ровную поверхность и спать, спать и только спать. Напяливая скабу и возвращая лоохи на свое грешное туловище, я готов был поверить, что укутываюсь в одеяло.       Однако вскоре после ухода Шурфа меня позвал Джуффин.       «Макс! Ты там как?» – осведомился он.       «Сплю на ходу. И пытаюсь отгадать, что за грешная муха покусала сэра Шурфа с утра пораньше».       «Так, сэра Шурфа ты оставь в покое, – приостановил он меня. – А вот со своим сонным состоянием как-нибудь разберись. Пей бальзам Кахара, что ли».       «Как будто я его не пью».       «И не суйся во всякие переделки. Нарочно не суйся, во всяком случае. А так они тебя, конечно, и сами найдут, и никакой бальзам ни тебе, ни им не поможет».       «Джуффин, это все? Этим выводом о моей тушке меня уже Шурф осчастливил, чтоб ты знал. Может, предложишь что-нибудь конкретное?» – уточнил я. Никогда не отличался особой любовью к бесполезным полезным советам.       «Нет, Макс, ничего конкретного для тебя у меня нет, – как я и предполагал, ответил он. – Конкретных ответов вообще почти не бывает. Если только не спросить сэра Шурфа, сколько минут до заката или какие сто сорок девять специй входят в состав супа с индюшкой».       Я усмехнулся.       «Ох, как же ты прав. Я просто теряюсь, Джуффин. Ничего не понимаю. Как один сыщик в клетчатой кепке из мультика. Не привык вот так сидеть сложа руки и не лезть, куда не просят».       «Ты смотри-ка, растешь над собой! – восхитился Джуффин. – Не расстраивайся, сэр Макс! Не получится у тебя так, как ты расписываешь, сложа руки! Я тебя слишком хорошо знаю».       «Ну вот и молодец, что знаешь, – с некоторым облегчением отозвался я. – Значит, в случае чего подберешь где-нибудь мой молодой красивый труп».       Мы перекинулись еще какими-то малозначащими фразами и распрощались.       И мне осталось слоняться по дому, прикладываясь к бутылочке с бодрящим зельем да пугая хмурым видом кошек и непривычно мрачных собак. Ну хоть Базилио не подвернулась под твое мерзопакостное настроение, дорогуша, сказал я себе – и это была правда. Чтобы загадить еще и ее день, нужно было забраться к ней в кабинет, а я уважаю неприкосновенность закрытых помещений. Пока они мне не мешают, по крайней мере.       Мне требовалось как-то повлиять на Шурфа, причем исподволь, потому что не настолько я был потерян для здравого мира, чтобы пытаться открыто перебодать его непреклонную убежденность в чем бы то ни было. А если повлиять не получится – что же, придется возвращаться к привычной роли и брать дело в свои руки. А руки эти ох как чесались!       До сегодняшнего дня я был уверен, что Шурф – существо не только рассудочное, но и в основном доброжелательное, имея в виду того Шурфа, с которым знаком лично я и в особенности в последнее время. Беда в том, что его доброжелательность и благосклонность распространяются на тех людей и те явления, что он считает близкими себе лично. В остальном же он имеет привычку руководствоваться соображениями пользы и справедливости, даже нет: правильности. Вопрос, получается, заключается в том, полагает ли мой друг более близким для себя столицу, которую, помимо прочего, он призван оберегать (плюс ее жители, ее экономика, плюс потенциальное покушение на мое здоровье и, что совсем уж возмутительно, эскапада против искусства) – или же предпочитает этой увесистой сумме единственный раз в жизни виденную безымянную девушку, у которой только и есть, что необузданная волшебная сила и потрясающее сходство с Шурфом.       Я вздохнул. Как бы там ни было, я уже подружился с этой леди Темной Стороны, тем более что (а может, несмотря на то что) она, по всей вероятности, приходилась Шурфу сестрой. Сестрой по матери, то есть. Ну кто еще, скажите на милость, мог разгуливать в чем мать родила, существовать лишь на Темной Стороне Мира и так поэтично вторгаться в умы и сердца людей? Как по мне, памятуя о необычных детях Лойсо, нет лучшего претендента на роль дочки моей неоднозначной знакомой, Аэлднаиланы, или Хугайды. Какой же еще ребенок у нее может быть?.. И такая версия, к тому же, прекрасно объясняет, почему на Темной Стороне обе леди пребывают вместе.       Я потер лоб и прислонился к стене. Всего на секундочку закрою глаза, решил я.       И снова, конечно, очутился в темноте.       Однако теперь я был не один. Мое сердце беспокойно забилось, оно-то улавливало, что творится что-то важное! Но я зачем-то моргнул…       …и обнаружил себя прислонившимся к стене коридора. В моей руке была зажата полупустая бутылочка бальзама Кахара. Насупившись и не позволяя себе до конца проснуться, я уселся, хвала мягким коврам, прямо на пол и облокотился на стену. Там, в коротком отрезке полубытия, я только что видел кого-то или что-то… Нет, я с кем-то говорил!.. И это было крайне, крайне значимо!       Значит, я должен был это вернуть. Или хотя бы вспомнить. Кстати, был ли этот быстротечный миг в самом деле таким коротким, или мне показалось?.. Со всем накопленным опытом и возможным усердием я подкрался к границе сна и бодрствования и, чувствуя себя канатоходцем, позволил своему сознанию скользнуть еще капельку дальше.       И вспомнить красивый волнообразный голос, матовый, чуть приглушенный, но при этом и громкий, и тихий в одно и то же время. Голос, как мне показалось, принадлежал женщине. Высокой и худощавой, как упругий стержень, с ускользающим лицом существа, призванного Хумгатом, и с длинными, завивающимися, как волны на китайских картинах, овеянными всеми ветрами волосами. И голос произнес мне:       «Здравствуй, Вершитель Макс».       Я взволнованно откликнулся, что-то спросил… но я не мог вспомнить всего. Мне достались только обрывки.       «Хугайда? – Смех. – Нет, я не Хугайда. Не в том смысле, чтобы ею быть. Я просто человек, который ушел назад по времени, а потом очень полюбил его, время. Самозабвенно… Просто мне так повезло, что я была одной из струй Хугайды, одним из ее бесчисленных потоков, когда ей повстречался ты. И я тебя запомнила…».       «Мне удивительно повезло, Макс, что я повстречала тебя однажды – точнее, что Хугайда это сделала. Встретить Вершителя – большая удача. Но у меня очень, очень хорошее чувство времени…».       «Все просто, Макс. Овётганна – ветер, Хугайда – как бы ветер. Овётганна есть, Хугайда – как бы… Хугайда – это все, кто пытаются быть ветром Хоманы. Все, кто не сбылся ветром…».       «Когда-то он был всего лишь той ценой, которую я отдала за свободу. – Голос дрогнул, как пламя на ветру, стал угасать и отдаляться. – Ты ведь тоже что угодно променял бы на свободу. Но я едва ли могла тогда предположить, что ему повезет настоль… познакомила меня с Джуффином Халли гораздо позднее. Разумеется, она знает, что… в Ехо!.. просто все совпало: и твой настойчивый, хм, сверхдружеский интерес к нему, и древняя магия, и время Тихих Ветров в Хомане… – Последовала пауза, и я долго всматривался и вслушивался в темноту, прежде чем расслышал: – …ведь не пророк, а просто Хранительница Времени – тоже временно, конечно. Поэтому нет, такого я не предвидела заранее и не ожидала… но я этому рада».       И тишина – окончательно.       Тьма постепенно мягко рассеялась. Вокруг был все тот же коридор. Я поднялся – ноги слегка подкашивались – и покрутил в руке пузырек с бальзамом Кахара.       Отметив про себя правоту Джуффина – сон все равно меня нашел – я попытался привести мысли в порядок и, качая отяжелевшей головой, вышел на крылечко. Может, если уж в голове моей опилки, на солнышке они прорастут и начнут фотосинтезировать, что ли. Какая-никакая, а работа головы.       Улицы смотрелись слишком пусто. Я имею в виду, не только голые тротуары и ровные фасады домов подчеркивали ночное происшествие – людей тоже почти не было. Я заметил, что окна почти везде были закрыты. Прохожие, которых можно было пересчитать по пальцам, явно не гуляли, а целенаправленно куда-то шли или находили свободного возницу и продолжали путь в амобилере.       – О-хо-хо-о... – протянул я, вторя, видимо, общему настрою. Потом автоматически приложился к сосуду с бальзамом, сел на ступеньки и закурил.       Вот так, душа моя, что имеем – не храним, повторил я себе. Не гулялось тебе по городу, пока он был нарядным и высокохудожественным, а теперь все, финита ля комедия. И вообще, что-то я непростительно наплевательски отношусь в последнее время к своим обязанностям, а Джуффин даже не чешется вернуть меня в рабочее русло в приказном порядке. Хорошо бы проверить, что там у нас со сновидцами. Вот докурю и пойду проверять. Только кофе сначала выпью. Надо бы, разумеется, побыть разнообразия ради паинькой и позвать сэра Нумминориха, подумал я. Но не хочется. Дело даже не в том, что любая встреча с ним неизбежно перерастет в неопределенных масштабов приключение, а это значит всё, оревуар, Джуффиновы наставления. Нет, просто личные трагедии, даже не самые глобальные, каждый должен пережить сам. Мириться с пережитым можно и в компании, но вот сначала, как любой первый шаг – сам.       Мельком оглянувшись по сторонам, я достал для себя чашку кофе и, что там у нас, порцию штруделя с шариком горького шоколадного мороженого. Что, неужели вот настолько мне невесело, посмеялся я.       Расправившись с завтраком, отхлебнув без особой веры в необходимость этого мероприятия предпоследний глоток бальзама и скрасив горести жизни еще одной сигаретой, я встряхнулся, добрел до амобилера и выдвинулся на Площадь Зрелищ и Увеселений. Идти пешком не тянуло, а оставаться дома было бы муторно и скучно. Гениальные озарения приходят в пути, а мне чрезвычайно нужно озарение, как быть с Шурфом и девушкой с Темной Стороны. Площадь же представлялась мне оптимальным пунктом прибытия, будучи, с одной стороны, популярным местом оседания сновидцев разного толка, а с другой – не требуя от меня далеких путешествий.       До этого пункта мне не хватило всего дюжины шагов. Я почувствовал качку и головокружение; затормозив и наблюдая перед глазами хоровод цветных мошек, постепенно перерастающий в расплывчатую темноту. Я попытался сосредоточиться на мысли, что надо все запомнить, надо запомнить – но вернулся из темноты в сознание, словно ничего и не было.       Солнце, тем не менее, успело передвинуться в зенит. Вот опять – а мне почудилось, прошло меньше минуты.       – Ладненько, – сказал я себе. – Хочешь – не хочешь, а придется повторить…       Я удостоверился, что мое транспортное средство никому не помешает, откинул голову на удобную спинку сиденья и стал мысленно спускаться к берегу сновидений.       «Макс, – первым делом услышал я требовательное обращение, – не забудь про книги! Отдай ему книги. Я же для него их принесла… Ну естественно, кто же еще? Да, если сейчас считать за настоящее, то я принесла их из прошлого… О, не будь таким наивным! Я могла бы оставить их хоть в выгребной яме, и они все равно отыскали бы правильную дорогу. Их же стерегут элсидиайи… Нет, не так уж и много. Пара в одной книге, пара в другой… – Голос снова превратился в звонкий перелив смеха и обратно. – Не морочь себе этим голову! Я сама покажу тебе элсидиайев, но других, потом, если захочешь. Не сегодня. Главное, не забудь. И не рассказывай, что это от меня. Скажи, как умеешь, правду, не говоря ничего важного…».       «Да нет. Просто еще не время. В свое время он сам меня найдет, это почти неизбежно. Не думай, что это несправедливо. Это правильно…».       «...не баловство и не лукавство, Макс. Это древняя забытая магия, которой не нравится быть забытой. А я – единственный ее проводник. В самом начале я раздала, или распродала, если хочешь, в Ехо тысячу флаконов с зельями. Два из них, если помнишь, достались тебе... Ну конечно, какими же еще – это и были те самые Поэтические зелья, хотя поэтические – перевод не совсем точный… никого не заставляли. Всего лишь показали каждому, чего он стоит на самом деле. На что кто способен. А то, что Ехо – город романтиков, не моя вина… говоришь… волосы? Забавно. Темная Сторона, должно быть, любит… действительно несколько моих волос среди прочего в составе. Откуда бы я могла их взять, кроме как самой сотворить…».       «…но надо ловить момент. Пока по Хомане ходят Тихие Ветры, в Мире Стержня бушуют шторма… просто побыть штормом. Удивительно, что ранней весной и здесь, и в Хомане стоят корабли. Но там – потому что ветра нет, а тут – потому что его слишком много…».       «…научить, чему могу. У меня не было времени, чтобы учить ее разговаривать или одеваться. Этому ее научат и другие. Вместо этого я научила ее колдовать. Вот только желания у нее свои… как этот, взбалмошная, упрямая и капризная…».       «…драххов такая же древняя, как и магия амфитимайев. И такая же забытая. Надо думать, что и она ищет свои пути воскреснуть… Что, что, Макс? – Перекатистый серебряный смех заполнил мой слух и стих нескоро. – Зачать дитя от дерева? Какие мысли бродят в твоей голове! Даже не представляю, как это вообще возможно! О-о-о, что ты, чтобы зачать, существуют другие способы. Его жена воспользовалась вполне стандартн… я полагаю. А деревья – деревья просто помогли ей осуществить то, что осуществиться никак было не должно. Но не цинич… Очевидной магии тягаться с материнским колдовством драххов, если женщина хочет завести…».       Последние слова все еще звучали в моем сознании, когда я уже моргал, созерцая улицу через окошко амобилера. Нужно было как-то осмыслить все услышанное – или вспомненное. Я подумал и обзавелся пачкой сигарет – получились настолько непривычно крепкие, с вишневым ароматом, сигареты, что у меня запершило в горле и на глазах выступили слезы. Да, Макс, постарался так постарался.       Выкурив половину сигареты, я запил ее остатками бальзама Кахара, чтобы как-то перебить воистину сногсшибательное впечатление от табака, и потихоньку тронулся дальше.       Площадь Зрелищ была несколько оживленнее, чем я ожидал. Через Площадь проходили люди – также целеустремленно, как и остальные, которых я видел. Но их здесь было больше, и стекались они в одном направлении.       Я хмыкнул. Что ж, это направление ничем не уступало прочим. Предоставив подсознанию разбираться с услышанным, я присоединился к общему потоку.       Конечная точка паломничества оказалась совсем недалеко – трактир «Трехрогая Луна». Судя по всему, зал был уже заполнен, но это не мешало очередному юному сэру пересечь порог. Я же решил не толкаться.       Собственно, в этом не было необходимости. Что за акция проходит нынче в поэтическом трактире, мне стало понятно и на месте парковки. До моего слуха донесся знакомый неотвратимый размеренный голос, не слушать который было невозможно. Я поймал себя на том, что широко улыбаюсь. И говорил этот голос, между прочим, страшно правильные вещи.       – …Я вижу перед собой потерянных, подавленных людей. Я вижу людей, жалующихся, что у них что-то отняли. Отняли что-то, что некоторые из них создавали с любовью и страстью, терпением и усердием. Но, говоря откровенно, я не могу понять, почему вижу таких людей. Скажите, есть здесь кто-то, кто считает себя художником дольше недели?.. Прекрасно… Вижу вас, как наяву, леди Сельви. Позвольте и мне назвать свое имя: леди Гатта Нарита, Второй Мастер Сохраняющая Высочайшие Высказывания. Леди Сельви, я обратилась к вам, чтобы узнать, случались ли в вашей жизни разочарования? Неудачные работы? Непредвиденные обстоятельства? И что вы делали, если они случались? Пожалуйста, я прошу вас рассказать об этом всем пришедшим послушать.       Само собой, ответ леди Сельви до меня не донесся. Вероятно, слышала его даже не вся «Трехрогая луна», потому что закон леди Гатты распространялся лишь на саму леди Гатту: если кто-то мог ее услышать, он ее слышал.       Жалко лишь было, что во время паузы я отчаянно засыпал и почти заснул. Через некоторое время, которого, однако, я успел дождаться, леди Гатта, продолжила:       – Как видите, быть художником – это далеко не мед жизни. Это тяжесть стремлений, решений и попыток, лишь слегка разбавленная вдохновением и триумфом достижения, как иррашийская камра – опьяняющим пряным бомборокки. Это, как и в любом занятии, постоянно – привычка к работе, тренировки, исправления и лишь время от времени – признание и успех. Итак, почему же вы печальны? Судьба щедро одарила вас легкостью рук, вдохновением и холстом размером с целый город. Не требуя долгого труда, она дала вам сразу победу. И при этом не на минуту, а на несколько дней. Последние события подарили городу Ехо сотню художников, чему Его Величество Гуриг Восьмой был несказанно рад. А может быть, не сотню, думаю я? Если быть честной, я считаю, что истинных мастеров кисти, следующих зову сердца, а не минутному вдохновению, наберется не более десятка. Однако я говорю для всех: как придворный чиновник высокого ранга я беру на себя ответственность донести ваши предложения до Его Величества Короля. Если есть что-то, что поможет вам, что вдохновит вас, то говорите сейчас, и вы будете услышаны. На самом деле вы все о себе знаете. Вы знаете, что, если вы решились на что-то, вы пойдете к этому сквозь любые ветры и по любой дороге. Каждый делает то, что должен, или корит себя всю оставшуюся жизнь. Сегодня я слушаю вас, но не сомневаюсь, что люди своего дела уже на пути к своим целям.       И тут моя рука сама легла на рычаг амобилера. Леди Гатта в очередной раз открыла мне очевидную правду обо мне самом.       В самом деле. Решение мое было принято, как только я заметил сомнение на лице Шурфа. И чтобы осуществить это решение – даже не надо, по сути, никуда ехать.       Я не мог позвать леди с Темной Стороны, поскольку у нее не было имени. Но на Темной Стороне я мог позволить себе любое другое средство. Моим делом было во что бы то ни стало спасти сестру Шурфа от громов и молний его правильности.       Я начал разворачивать амобилер – ради предстоящего мне мероприятия стоило уйти на Темную Сторону хотя бы из дома, а еще лучше – позвать Мелифаро.       Но почти сразу меня прошибло леденящей мыслью: что, если я уже опоздал? Или вот-вот опоздаю? Солнце пересекло середину дневного пути. Кто знает, сколько дел на сегодня запланировано у сэра Лонли-Локли?       Грешные мои Магистры! С этим страхом я снова вписал амобилер у обочины, выскочил наружу, пробежал несколько шагов и очутился на Темной Стороне.       Я сразу понял, что не опоздал. Ни Льясы-Аэлднаиланы, ни девушки поблизости не было, но я ни капли не опоздал. Наоборот: я пришел раньше, чем было необходимо. Вот и чудесно, сказал я себе и расслабился.       И, само собой, почувствовал, как слипаются веки, понял, что пустой пузырек из-под бальзама Кахара валяется брошенным на заднем сиденье амобилера, а язык даже не думает шевелиться… и уснул раньше, чем мое тело упало в радушные объятия земли Темной Стороны.       На этот раз я прекрасно осознавал свой сон. Все было отчетливо видно и слышно; все – это Темная Сторона, которая во сне осталась изумительно той же, что была наяву.       Белая Льяса сидела, скрестив по-турецки ноги, на земле, даже не заботясь о пустяках вроде подстилки. Я подошел и сел напротив. Сейчас я ясно различал каждую мельчайшую черточку ее лица, очень нравящегося мне лица, очень знакомого и все же другого. От восхищения у меня почти что дух захватывало. Кроме того, что она была так замечательно похожа на Шурфа, леди была настоящей, даже не просто настоящей, а неповторимой, непостижимой красавицей. Хорошо известные мне черты были до безупречности изысканно, царственно вылеплены пальцами какого-то безупречного мастера. Фарфоровое сияние ее скуластого лица делало контуры жемчужно-серых глаз резкими и словно бы переменчивыми; подвижная изогнутая нить ее губ складывалась в ускользающую добродушно-хитрую улыбку; и мне не доводилось прежде встречать более утонченные миндалевидные крылья носа. Белая Льяса вся была мечтой, небылью, мистическим эльфом из невозвратного первозданного времени.       И, повторяя ее грациозно-непринужденную позу, упиваясь прямым взглядом ее зеркальных глаз, я понимал, что она лишь странница, последовавшая когда-то за обещанием страсти и освобождения, но ставшая по-настоящему свободной лишь тогда, когда это обещание, эта иллюзия ускользнула.       – Так вы не нашли Хонну? – спросил я.       Она покачала головой – впрочем, я предчувствовал ответ.       – Нет… Но зачем, если я его поняла? Я нашла себя. Но тоже, видишь, лишь какой-то кусочек себя. Я и ни то, и ни другое, и ни третье…       – Значит, и Магистр Хонна не так прост, как кажется?       – Слова «Магистр Хонна» – это такая же неуклюжая попытка обозначить невыразимое, как называть тебя Ронхулом.       Я каверзно улыбнулся:       – А как еще его пытаются обозначить, в таком случае?       Она засмеялась, не размыкая губ, и отрицательно мотнула головой. И отвернулась в сторону, блаженно улыбаясь акварелям магии вокруг.       – А что будет потом?..       – С кем, со мной? Потом мне надоест быть ветром, я стану кем-то еще. Возможно, мне надоест хранить время, и кто-то другой займет место Аэлдн-Аи-Ланы. Что-то меняется, а что-то остается, Макс. В Хомане, например, всегда будет Овётганна, сбывшийся ветер, и ветер, который дует из стороны Клесс, и ветер, который рождается среди дюн, скал и озер. А я всего лишь человек и буду менять маски и роли, пока не надоест, а потом надоест и это тоже… Но что будет происходить тогда – не решусь даже предположить.       – Как хорошо, что я вижу тебя во сне, – признался я, как-то легко переходя на «ты». – Хотя и не понимаю, почему наши встречи так упорно происходят во сне. Оказывается, я жутко по тебе скучал.       Она глянула на меня по-женски ласково.       – Вот и молодец, Макс. Скоро меня здесь не будет, мы попрощаемся, и мысли обо мне отплывут на самые окраины твоей памяти. Но еще немного ты будешь помнить и скучать, и это будет грустно и приятно, правда?.. Это все из-за сонных ягод, которые выросли в твоем сне. Она намазала тебя соком твоих собственных сонных ягод, и поэтому тебе непреодолимо хочется спать. Но вместо нее снюсь тебе я. У вас еще будет возможность увидеться, так что, надеюсь, как-нибудь она меня извинит за такую наглость. Но, – добавила она многозначительно, – скоро мы с тобой увидим друг друга наяву.       – Наяву? – переспросил я, подпирая рукой подбородок, чтобы удобнее было любоваться этой полусуществующей-полупривидевшейся прекрасной королевной.       – О, конечно. Он сразу почувствовал, что с тобой что-то неладно.       – У него, к твоему сведению, есть имя. Это имя…       – Чш-ш-ш! – грозно шикнула она. – Не зови его. Он и так придет. Говорю же, он уже знает, что ты пропал из Мира.       – А это означает, что со мной что-то неладно?       – На самом деле едва ли, – спокойно ответила она. – Но мы сделаем вид, что означает. И с тобой, и с ним, и еще кое с кем. Хоть вот с этими беднягами, которые вчера чуть не растворились в Темной Стороне. Хотя хватит уже с бедолаг... А тебе во всем сопутствует удача, Вершитель Макс. А удача вскоре пригодится и мне, и ему.       – Что это ты имеешь в виду? – с подозрением спросил я.       Она улыбнулась чуть виновато и трогательно:       – Это его игра, Макс, ничего не поделаешь. Но из тебя получится чудесная ставка.       – О?       – Только, прошу тебя, не мешай мне, когда мы встретимся.       – Э?       – Совсем скоро. Но ты еще успеешь задать мне пару вопросов, – предупредила меня она.       – Да?.. Тогда… Но почему сэру Гуригу не удалось вернуть ветер в Ехо, если это не было злым умыслом?       – О-о, ему просто не хватило зрелищности. Королевские ритуалы, как ты знаешь, не отличаются бессмысленной мишурой.       – А иллюзии? Их-то зачем было уничтожать?       Удивительная леди вздохнула.       – Это не так просто. Девочка хотела, как лучше. Сначала ей казалось, надо полагать, что если каждого вдохновить, это принесет всем пользу и радость, но получилось по-другому. Одна особа после встречи с ней и вовсе Искру утратила. Потом ей пришло в голову, что все вдохновение, данное Темной Стороной, то ли ненастоящее, то ли обманчивое… Чем-то оно ее не устроило. Ее интуитивное ощущение истины возражало, я думаю. Трудно сформулировать, она ведь не слишком умеет пока отвечать словами. И тогда она отправила в Мир своего козла.       – А откуда взялся козел? – спешно спросил я.       – Просто порождение Темной Стороны.       – И почему, кстати, Темной Стороной пахли все иллюзии? Кроме тех, что творили Джуффин и остальной Тайный Сыск?       – Потому что именно Темная Сторона давала силы сбыться фантазиям людей, – произнесла Белая Льяса. – Таково действие зелий, которые называют Поэтическими. Одновременно с тем, как эти зелья пролились на землю, Темная Сторона стала понемногу просачиваться в Мир. Вот тебе и ответ. Все люди Темной Стороны это почувствовали и не смогли остаться равнодушными. Но те иллюзии, которые творили вы, Сыщики, были сотворены без вдохновения. Ради знания, ради проверки… но без мечты.       – Вот как… Кажется, я что-то понял. – И я протянул ей небольшой сувенир, который даже во сне отыскался среди складок моего лоохи – эмалированный листок, по которому вчера ползала несуществующая изящная улитка. В благодарность мне досталась еще одна озаряющая улыбка. Последняя. – И, знаешь, откуда Ай Тювин… нет, не важно. Ты ведь скоро покинешь этот мир? Я так остро чувствую расставание.       Она же наклонилась к моему уху.       – Не грусти… – прошептала она, и…       …И я проснулся. Надо мной, раскинувшим руки по земле, струилось что-то красочное, обозначающее на Темной Стороне верх.       «Сэр Шурф, сэр Шурф, ты не поверишь, – услышал я голос Мелифаро, – вот они! Все наши семь… одиннадцать, двенадцать… пятнадцать человек! Как же так... А вчера мы их не нашли. Как странно... Гляди, Макс проснулся».       – Проснулся, – подтвердил я. – Здравствуй, сэр Дневная Греза.       «Фу, Макс. Какая пошлость на Темной Стороне», – театрально возмутился он.       – Не беспокойся, – успокоил я его, – со мной все не просто в порядке, а даже лучше, чем обычно.       Ко мне степенно подошел Шурф. Озабоченность на его лице заметно и довольно забавно сменялась беззаботностью. Через правую руку у него было перекинуто женское лоохи. Шурф присел рядом со мной на корточки и опустил подбородок на переплетенные пальцы.       – Это хорошо, что ты проснулся сам, – отметил Шурф. Затем заинтересованно оглядел мой лоб и извлек откуда-то из рукава платок. Сложив его вчетверо, Шурф тщательно вытер что-то у меня со лба и носа. На платке остались густые красные ягодные следы.       – Привет? – сказал я Шурфу.       – Привет, Макс, – с улыбкой отозвался он, убирая платок.       – А ты что, за мной пришел? – спросил я, намекающим взглядом указывая на лишнее лоохи.       – Не только. – Он помог мне подняться. Не то чтобы я действительно нуждался в помощи, просто было приятно. – Пойдешь со мной?       – Ты идешь искать эту девушку? – посерьезнел я.       Он кивнул, прикрыв глаза. Я сжал его руку и, убедившись, что его внимание устремлено только на меня, как можно более веско и настойчиво изрек:       – Шурф! Тебе нельзя ее убивать! Она твоя сестра!       Непритворное изумление на его лице подтвердило, что Шурф не был ознакомлен с такой точкой зрения на ситуацию, поэтому я успел обрадоваться, что пришел его предупредить и остановить – и лишь затем до меня стало доходить, что изумление было иного рода.       – Ты, наверное, никогда меня не перестанешь удивлять, Макс. Столько ерунды в одной-единственной фразе я не слышал много лет.       – М-да?       – У меня не было ни тени намерения кого-то убивать, – озадаченно проговорил он. – Я, не поверишь, способен отыскивать и другие способы решения затруднительных ситуаций. Со мной вообще вполне можно иметь дело.       – Но зачем тебе тогда нужны были Перчатки?!       – Тебя на самом деле насторожило то, что я забрал Перчатки, то есть смертоносное оружие, из моего дома, где я в последнее время не слишком часто бываю, чтобы поместить их в сейф в кабинете Великого Магистра?       Я досадливо спрятал лицо в руках.       – Шурф!.. Но к чему тогда было с утра меня запугивать?       – Хм. Честно говоря, я не собирался тебя запугивать. Моим стремлением было всего лишь показать тебе серьезность вопроса, – отреагировал он.       – Ох, дружище. – Я извиняясь посмотрел на него. Он пожал плечами. – Как я рад, что это простое недопонимание. Ох, черт, неужели я самым натуральным образом такой болван…       – Не кори себя за это, – флегматично порекомендовал он. – Твоя болванистость имеет определенную прелесть.       Я усмехнулся:       – Ну спасибо тебе… Всегда знал, что ты ценишь меня таким, какой я есть.       – И это, несмотря на твой странный юмор, действительно так.       Я махнул рукой.       – А-а, ну его. Мы все равно понимаем друг друга больше, чем можем сказать словами. Знаешь, вот мне всегда было интересно, как ты меня находишь.       – В этот раз, – он изобразил лукавую улыбку, – я просто решил, что в сложившейся ситуации дозволительно окружить тебя некоторыми чарами.       – Вот тебе на! А я ничего даже не почувствовал. Когда ты успел?       – Именно что почувствовал, Макс, – улыбнулся он еще очаровательнее.       И я понял. Ну конечно же! О, в простоте кроется гениальность.       – Когда ты наложил на меня ключ, да? Я еще подумал, к чему такая срочность, я мог бы ведь сам это утром сделать. Но коли тебе понадобилось вчера вечером, то мне как-то и рыпаться в голову не пришло.       – Очень мудрая тактика, Макс, – оценил Шурф, – не рыпаться, когда мне что-то от тебя нужно. Нам обоим будет проще и полезнее, если ты будешь придерживаться ее и в дальнейшем. Однако с чего ты взял, что эта леди, которую я собираюсь найти, моя сестра?       – Э-эу. – Я начал лихорадочно соображать, как выкрутиться, чтобы ответить, не упоминая о Белой Льясе, но Шурф окончательно добил меня, продолжив:       – Когда совершенно очевидно, что она – моя дочь?       Где-то на границе между Миром и Темной Стороной выразительно присвистнул Мелифаро.       – Что… – Я запнулся. – Что? Дочь? И когда это ты успел обзавестись взрослой дочерью?       – Взрослой, насколько я могу судить, – этот злодей довольно беззаботно прикинул что-то, – хм, лет через сто. Возможно, девяносто.       – Через сто? Через?       – Не думаешь же ты, что она должна родиться сразу взрослой? – осведомился он.       – Грешные Магистры, Шурф! – Я наконец поднялся на ноги. – Я не понимаю!       – Будь осторожнее с высказываниями, – посоветовал он.       – Хорошо, тогда, дружище, будь так добр, просто объясни, а? А то прелесть моей болванистости и так уже цветет дурным цветом. Я уже сомневаюсь, какую играю при тебе роль, друга, втягивателя в неприятности или ручной обезьянки, не на Темной Стороне будет сказано...       Шурф поднялся, окружаемый васильковыми и перламутровыми гольфстримами, восходящими от его стоп. От невероятного неба под ними к загадочному нагромождению смыслов клубящегося сверху чистого волшебства.       – Твоя роль, Макс, – заговорил он низким, вязким голосом, – так же уникальна и неповторима, как и все, что тебя касается, начиная от единственно твоего существования и заканчивая щедростью, с которой ты раздаешь окружающим свою бесконечную удачу. Что в целом не противоречит ни одному из перечисленных тобой вариантов… Однако какую тогда роль я играю при тебе? Вероятно, – он пристально посмотрел на меня, чуть склонив голову набок и прижав указательный палец к подбородку, – глаз, которые должны смотреть на тебя, и ушей, которые должны тебя слушать, и голоса, который должен говорить то, что ты хочешь услышать? – Его слова обескуражили меня. – Все едино, это меня не волнует. Потому что какой бы ни была моя роль рядом с тобой, мне она нравится, как и то, что она есть.       – Ох, друг, – выдохнул я.       С ролью Шурфа как раз-таки все было понятно с самого того момента, как мне почудилось, что на его могучих плечах держится мир. Я машинально продолжил:       – Ну по крайней мере роль развлекателей сэра Мелифаро мы с тобой оба играем вполне сносно.       «Вот именно, кошмарище, что только сносно, – фыркнуло у нас в головах. – Вы делом-то займетесь? Или мы погулять выбрались?».       Я деловито хлопнул в ладоши.       – Мелифаро прав! Так что ты там говорил про свою дочь?..       – Давай мы просто до нее доберемся, – беспечно предложил он. – А тем временем ты сам все поймешь. И Мелифаро, сколько я его знаю, тоже не из числа умственно неполноценных.       – Отлично! – возвестил я не без волнения. – И для ее поимки тебе потребуется только чье-то лоохи?       – Это лоохи Хельны, – уточнил он, словно это имело принципиальное значение, игнорируя суть моего вопроса.       – И как же мы найдем твою дочь, если у нее нет имени?       – Точно так же, как ты только что сумел без использования имени обозначить ее в высказывании. Макс, не будь таким нудным.       Я только на секундочку, на одно коротенькое мгновение так вытаращил на него зенки, что они чуть не повываливались из орбит. И сразу взял себя в руки (не слишком крепко, может быть, но тем не менее). Поместил в список планов на будущее почаще вытаскивать сэра Шурфа Лонли-Локли в такое великолепное место, где он становится легкомысленным балбесом, а я – педантичным нудягой, и покладисто поднял ручки.       – Хорошо. Но ты точно уверен?       – Абсолютно. Макс, если нам предстоит тут скончаться от старости, то я предпочитаю делать это, имея под рукой библиотеку и жаровню.       Я только покачал головой.       – Ну тогда хочу, чтобы мы очутились рядом с твоей дочерью.       Места Темной Стороны могут быть неотличимы одно от другого. Но то, куда мы вторглись, всем своим видом говорило о какой-то измотанной скорби.       Девушка лежала на прямо перед нами; темные волосы, местами перепутанные, устилали землю вокруг. Она лежала на боку, подтянув коленки к груди и обхватив их руками, как лежат покинутые дети. На нас она едва взглянула. Ее глаза и нос свидетельствовали о том, что она долго и отчаянно ревела – а теперь, видимо, окончательно утомилась.       Я присел рядом с ней и сочувственно накрыл ее руку – и почувствовал в ответ легкое шевеление пальцев. Теперь, зная все, что я знал, видел и слышал, я стыдился своей несуразной версии о том, что она приходится Шурфу сестрой. Она была исключительно похожа на него, да. Но едва ли напоминала о безупречной картинности Белой Льясы. Лишь живые глаза в обрамлении длинных ресниц за три поколения почти не переменились.       Шурф неслышно опустился рядом. Его лицо украшала ласковая и сочувственная улыбка. Одной рукой – той, которая не была занята лоохи – он ободряюще дотронулся до щеки своей дочери. Она перевела на него глаза и горестно, взахлеб вздохнула.       – Так бывает, – тепло сказал он. – То, что было сверху, оказывается снизу, если ты сам висишь вверх ногами. Главное – чтобы тебе повезло это пережить и оставить в прошлом. Давай, иди сюда.       Не знаю, понимала ли она его, но позволила помочь ей сесть и убрать влажные пряди с лица. Шурф жестом фокусника расправил мягкое оранжевое лоохи, обернул вокруг ее плеч и тщательно закрепил. Девушка хмуро себя оглядела. Мой друг бережно погладил ее по голове, а потом глубоко вздохнул и прижал к себе. Жест был пропитан нежностью и защитой. Естественно - это же Шурф.       И его дочь не могла этого не почувствовать. Она схватилась за его мантию, прижимаясь лбом к его груди, и тихонько всхлипнула, и Шурф еще крепче сжал ее в объятиях. Он, наверное, не заметил, как сбилось и замерло его дыхание. Впрочем, я и сам дышал украдкой, и мое сердце, как язык торопливого колокола, колотилось о ребра. Должно быть, только сейчас я постиг подлинное значение слова «впервые». Я впервые видел столько отчаянной, болезненной нежности на лице Шурфа.       Я не знал, насколько у меня было право разделять их встречу. Я помнил, что за нами откуда-то с границы наблюдает Мелифаро, и радовался, что ему хватает такта никак не проявлять своего незримого присутствия.       Но я знал, что эта встреча навсегда останется в моем сердце. И даже если глупая голова забредет в какую-нибудь чащобу, где заплутает и растеряет и мысли, и память, в моем сердце будет продолжать жить какое-то новое чувство, которое зародилось именно сейчас.       Мы просидели так довольно долго.       Шурф теперь пребывал скорее в отрешенной раздумчивости, бессознательно перебирая пальцами волосы своей дочери.       Она изучала меня взглядом. К моему лбу приблизились ее пальцы, и она повторила их вчерашнее движение, словно спрашивая глазами, что случилось и почему я вопреки ее такому недвусмысленному приглашению не пришел ее навестить. И как-то вернулись в мою голову мысли о Белой Льясе, и о предсказании нашей скорой встречи, и все предчувствия и переживания последних дней.       – Шурф, – окликнул я.       Но совершенно неожиданно ответила мне его дочь:       – Тайное слово. Нельзя говорить.       – Ого! – Мои брови сами по себе взлетели вверх. Я разрывался между желанием немедленно известить Шурфа о том, что его дочь, оказывается, умеет разговаривать (что он и без моей помощи, надо понимать, узнал) и боязнью сбить ее с толку, каким-то неловким действием снова погрузить в молчание. Поэтому я только переспросил:       – Шурф?..       – Тайное слово, – объясняющим тоном повторила она мне, как бестолковому двоечнику. – Шурф – тайное слово. Нельзя говорить.       Я хихикнул, почесал нос, но все ремарки оставил при себе. А вот Шурф предсказуемо заинтересовался ее излияниями.       – Да? – удивился он. – И почему же?       Девушка пару раз хлопнула глазами и приняла растерянный вид. Она сама не знала почему. А вот я, кажется, догадывался. По крайней мере, если судить по тому, как категорично и мне не дали произнести его имя.       – Ну да в любом случае, – проговорил Шурф, понимая, что его любопытство останется неудовлетворенным. – Больше тайных слов нет. Говори, что захочешь.       Она оживилась, покосилась на меня – эту тщательно скрываемую хитринку в глазах я ни за что бы не заметил, если бы не многолетний опыт общения с Джуффином – и простодушно попробовала:       – Шу... Шурф?..       Все, кивнул я себе. Моего друга ждет новая роль. Послушной марионетки, тающего сливочного мороженого и пластилиновой игрушки. Хотя, если поразмыслить, он, пожалуй, быстро обзаведется иммунитетом.       Я усмехнулся и поднялся, разминая ноги.       – Шурф, нам не пора обратно? Если я правильно понял Мелифаро, на Темной Стороне где-то кукуют еще пятнадцать человек.       – Да, Макс, – согласно откликнулся он, аккуратно вставая и помогая сделать это девушке. – Твои желания обладают непреодолимой силой исполняться.       – Ты думаешь, это из-за моего желания их найти?.. Возможно. Хотя мне кажется, что просто-напросто все произошедшее коснулось только людей Темной Стороны. Пойдем собирать? Будем играть в спасателей, а Мелифаро – в радиостанцию.       Девушка, слушая меня, чуть заметно нахмурилась и уткнулась в плечо Шурфа, словно заслоняясь и защищаясь им от остального мира. А он – что он мог! его не надо было просить. Он с легкостью поднял ее на руки, прижимая к себе, и сказал:       – Если честно, Макс, я предпочел бы вернуться за ними отдельно. У нас есть такая возможность?       – Разумеется, есть, сэр Шурф, – стараясь не пустить в голос иронию, ответил я. – Отчего бы ей не быть.       – Что же, тогда мне остается попросить Мелифаро нас вернуть.       «Давайте, давайте, возвращайтесь», – произнес его голос.       И вскоре мы уже стояли рядом с ним, в подвале Управления Полного Порядка.       Мелифаро улыбался – хорошо, что мне хватило одного мига, чтобы заметить его улыбку – потому что спустя этот один грешный миг стало твориться нечто странное.       Дочь Шурфа пискнула – и ее голос сразу оборвался. Ее очертания таяли, терялись, переплавлялись, и нас втроем окутывало облако полупрозрачного сизого дыма. Все случилось в секунду. Глаза Мелифаро растерянно округлились; «Джуффин», – попытался сказать ему я; Шурф был напряжен и собран, как тигр перед прыжком. На его смертоносных руках, с откинутой назад головой, без чувств лежала леди Хельна, его жена.       Но мне не хватило времени на удивление. Стоило последней ее черточке определиться, стать снова самой собой – как облако дыма вокруг нас сжалось, зашипело – мое сердце успело единожды тревожно дрогнуть – и нас швырнуло в черноту.       Странно, но каждого из нас было хорошо видно, словно мы были красочными изображениями на непроницаемо черном фоне. Нас с Шурфом при перемещении отбросило друг от друга, и теперь я, оказавшись так далеко от него, только наблюдал. Он моментально переместил Хельну вниз, и вокруг нее засияла голубоватым гудящим светом почти всесильная защита. Но на этом заклинании Шурф потерял пару секунд, а я все еще не успел до него добраться и при этом я был слишком растерян, чтобы на что-то решиться.       А в следующий момент Шурфа смело ревящим потоком адского пламени.       Секунду я был готов к смерти.       Но пламя стихло. И я увидел Шурфа.       Он, откашливаясь, стоял передо мной на коленях, опираясь на одну руку. Он был весь в крови. Его одежда и – я подавил приступ испуга – его кожа местами были клочьями сорваны, лицо искажено болью, но полно решимости. Он посмотрел на меня – а потом заглянул мне за спину.       Я захотел оглянуться. Шурф заметил это движение, дернулся и выбросил в мою сторону руку:       – Макс! – прохрипел он. – Нет, стой, не трогай его!       А над моим ухом знакомый женский голос шепнул:       – Поднимем ставки.       Боюсь, в моем взгляде был не просто немой вопрос, а целая беспрерывная канонада вопросов. Шурф, видимо, истолковал их по-своему.       – Это Муррийский Демон-Обжора, Макс… – Шурф коротко, но емко выругался и надолго замолчал.       Я ждал, опасаясь сделать что-то не так.       – Это же надо, чтобы из всех херовых неудач мы попали в самую херовую, - прошептал Шурф. - Изо всех сил постарайся не соприкасаться с его щупальцами. На концах них, по всей вероятности, расположены рты, и если хоть один дотронется до тебя…       Я чувствовал себя крайне странно. Видел, как побелело от ужаса обожженное лицо Шурфа, и видел причину этого ужаса – но это была всего лишь женская рука, которая приблизилась из-за спины к моей шее, почти ее обнимая.       – Мы не можем колдовать, да? – спросил я Шурфа, постепенно проникаясь правилами игры.       – Если те скудные сведения, которые имеются об этих существах, верны, – выдавил он сквозь зубы, – то это только ускорит смерть всего нашего Мира.       Смерть нашего Мира, подумал я, вот как. Какие-то до боли знакомые уши торчат из этой истории. И я, похоже, мог только дать ей рассказать себя до конца. Однако подыгрывать не собирался.       – А что за смерть, Шурф? – со значительностью осведомился я.       – Существует информация, что Демон-Обжора может съесть любого, кто хоть раз путешествовал между Мирами. И сделав это, получить возможность поглотить затем и весь Мир, которому принадлежит жертва. Колдовство же, являясь, по существу, частью того же самого Мира, тоже будет проглочено, утрачено абсолютно и полностью.       Шурф старался говорить однотонно, словно его эмоции могли подхлестнуть события. Сжимая кулак, он все же переместился в более удобную позу.       А я подумал: не может же быть, чтобы все было так просто! Шурф, ну, милый, отгадка же лежит на самой поверхности, кто бы и зачем бы ее туда ни поместил! Если уж я ее вижу, то ты и подавно. Так что я тоже сильно переживал. Правда, не за судьбу Мира и не за наши жизни, а всего лишь за то, насколько быстро Шурф справится.       Однако его охватила нерешительность. Я буквально кожей чувствовал, как он потерян, шокирован и беспомощен, что вызывало у меня чувство жуткого протеста.       – Шурф… – жалобно окликнул я.       Это привело к тому, что ладонь обвивающей меня руки бесцеремонно схватила меня за шею.       – Не смей подсказывать! – раздраженно прошипела Белая Льяса.       Шурф же обреченно следил за ладонью, на месте которой ему, наверное, виделся демонический рот. Я умоляюще смотрел на него: ну! ну! Безнадежная вспышка храброй, но понимающей свою бесполезность решимости изменила его лицо, он, зарычав, шарахнул по земле или ее подобию кулаками – и земля заволновалась.       Это была могучая, свирепая высшая магия, заставившая пространство и время перепутаться – но это была всего лишь Очевидная угуландская магия. Столп чудовищной мощи, оглушая меня ревом, словно раскаленная лава, взорвал землю и окружил ту особу, что находилась за моей спиной.       Однако всего через несколько секунд этот поток иссяк, и его остатки втянулись в ладонь, покоящуюся на моей шее. Льяса с досадой и разочарованием простонала.       А Шурф…       Он, обессилев и будто прощаясь с самим собой, рухнул на землю, на рваное плечо, чего, казалось, вовсе не заметил. Безвольно скатился на спину, раскинув руки. Он не говорил ничего и больше ничего не предпринимал. Его вид, беспощадный и не ведающий притворства свидетель, знаменовал: он сдался. Он проиграл, и единственное, чего требовало от него достоинство, это признания. Он вступил в неравную схватку, и у него с самого начала не было шанса хотя бы на побег, не говоря о большем.       Мы с Льясой оба не могли поверить своим глазам. Не могло же такого быть, чтобы Шурф… Я даже не хотел в мыслях произносить этого. Шурф, наш Шурф, давно переставший быть необузданным юнцом, никогда не признавал поражения. Он мог приостановить борьбу, но не сдаться! Он даже не верил в существование невозможного! Чего же ему не хватило? Возможно, та безумная часть его, от которой он так стремился освободиться, сейчас могла бы сослужить ему добрую службу? Я не слышал мыслей Льясы, но чувствовал, как они резонируют с моими собственными. Его мать была неприятно поражена. Не меньше моего.       – Шурф!.. – воскликнул я.       Он еле слышно отозвался:       – Прости.       – Шурф!       – Люблю тебя.       Он был уничтожен.       Он не смог спасти ни меня, ни остальных, ни хотя бы что-то, и он был уничтожен так бесповоротно и разительно, что даже не станет пытаться встать. Он смирился, он действительно ничего не стоил сам по себе. Но теперь, когда его скоро не станет, это перестает иметь значение. Он прощальным медленным жестом вытянул вверх руку…       Его боль и смирение захлестнули меня, как хлещет безжалостная плеть по мокрой коже. Все остальное утратило для меня смысл в этом постепенно леденеющем море скорби и равнодушной безропотности. Я сам мало-помалу исчезал в этом кротком мраке.       Но тут – но тут исчез Шурф.       И объявился снова, чуть ли не раньше, чем пропал, прямо подо мной, чтобы в мгновение ока обхватить и меня, и нашу гостью этой вытянутой рукой и снова, уже вместе с нами, моментально переместиться…       …в Хумгат. Мы оказались в Хумгате.       Я засмеялся, и это в Коридоре между Мирами звучало причудливо и щекотно. Шурф все-таки нашел ответ, радовался я. Это же так просто! Если колдовство любого конкретного Мира бессильно, то остается колдовство междумирья. Где больше не было ни рук, ни несущих смерть ртов, ни вообще тел.       И все же борьба еще не окончилась. Я почувствовал радостное возмущение Льясы – он ее провел! И две разнонаправленные воли, изворачиваясь, так похоже одна на другую, как будто в танце, схлестнулись, пытаясь одна – протолкнуться хоть в какую-нибудь дверь, а другая – ни в коем случае этого не позволить. И вдруг то, что обычно было Шурфом, по неосторожности подставилось – а то, что было Льясой и Аэлднаиланой, не растерялось и азартно и торжествующе толкнуло соперника в распахнувшийся вход.       Неужели они продолжат этот фарс в другом Мире?!       Однако нет. Шурф восторжествовал. Он был слишком легок, слишком прозрачен, чтобы его можно было куда-то столкнуть. Он растянулся, как паутина, перед проходом в иной Мир. Он был, словно парус, продуваемый насквозь – он был таким, что ветер не мог промахнуться и не попасть. И ветер, конечно, не промахнулся.       И ветра не стало.       И Шурф, окончательно Шурф, и никто иной, увлек меня домой, в Ехо.       Мы снова очутились в подвале Дома у Моста.       Здесь лежало лишь окруженное мерцающим щитом бесчувственное тело Хельны.       Шурф сосредоточенно замер, и самые пугающие раны на его теле не затянулись, но скрылись под целебным покровом. Он был растрепан и перепачкан в собственной крови, тюрбана не было и в помине, как и порядочной части мантии и скабы – и тем не менее Шурф выглядел бесконечно довольным. Он наклонился над Хельной и благоговейным движением развеял защитное заклинание, после чего аккуратно поднял жену на руки.       – Пойдем? – Он с веселым видом кивнул в ту сторону, куда поднимался коридор.       Я усмехнулся.       – Ну пойдем.       Слов все равно было слишком мало.       Однако Шурф охотно со мной поделился:       – Я, признаться, сомневался, что это сработает.       – Что именно, Шурф?       – М-м-м. Муррийский Демон-Обжора… Нечасто встретишь его в Мире. Настолько нечасто, что до сегодняшнего дня я даже не придавал значения редким и очевидно если не полностью, то отчасти сфальсифицированным упоминаниям о нем в литературе. Поэтому поначалу я растерялся. Однако эта растерянность сыграла мне на руку, я бы сказал, помогла взглянуть на вещи непредвзято. Очевидная магия была бы очевидно бесполезна. Но в последнее время частое общение с леди Сотофой научило меня хорошо различать эмоции собеседника. Знаешь, она однажды сказал мне, что понять – это наполовину взять под контроль.       – Прохиндей, – беззлобно обозвался я, шагая рядом с Шурфом вверх и не пытаясь предложить ему свою помощь. Он явно в ней не нуждался. Он шел, окруженный ореолом триумфатора. – Значит, ты просто разыграл свой проигрыш?       – Просто разыграл? Нет, о нет. Я действительно пережил поражение, Макс. Я проиграл. Я не победитель, – самодовольно произнес он.       – Тогда что ты все-таки сделал, душа моя?       – Для начала почувствовал, что это существо, являющееся с некоторой вероятностью Демоном-Обжорой, почему-то сопереживает моему выигрышу. Мои слова, повторяющие самые общеизвестные из немногочисленных сведений об этого рода демонах, его несколько расстроили… Точнее даже будет сказать, я почувствовал, что его расстроило мое невежество. Собственно, тогда я понял, что должен делать. Я не слишком навязчиво открыл для него свое сознание. Боюсь, что тебя это тоже коснулось. По-другому бы получилось слишком заметно.       – Даже не бойся. Меня определенно накрыло, – подтвердил я, слушая объяснения этого невероятного человека.       – Тогда я должен попросить у тебя прощения за те неприятные ощущения, которые тебе довелось испытать… Впрочем, – хмыкнул он, – я уже это сделал.       – П-ха! Это ты не перестаешь меня удивлять, Шурф. Твои «прости» и «люблю тебя»… Самое смешное, что ты не произнес ни слова неправды.       – Никогда не стоит пренебрегать истиной, Макс, – поучительно произнес он.       – Но зачем тебе было вообще колдовать? А?       – А это выглядело бы достаточно правдоподобно, если бы я сдался совсем без боя?.. – Я отрицательно покачал головой и снова рассмеялся. – С другой стороны, заклинание Абсолюта потребовало почти всех имеющихся у меня сил и полностью оправдывало мою последующую разбитость.       – Абсолюта?       – Да. Двести тридцатая ступень Белой Магии и двести тридцать первая Черной. Если бы оно сработало так, как полагается, на какое-то время Мир оказался бы полностью в моем подчинении.       Я чуть не поперхнулся.       – Весь Мир?! Как только тогда кучка сумасшедших Великих Магистров не разорвала до сих пор Мир на части?       Он широко улыбнулся:       – Вся беда с этим заклинанием в том, Макс, что оно никогда не срабатывает так, как полагается. Однако своей цели я достиг. То существо и ты были раздосадованы и растеряны. Кстати, твое безобразное неумение не выказывать эмоций в этот раз сильно меня выручило. Спасибо, Макс.       – Да знаешь, не за что, дружище… – вздохнул я.       – А когда мы переместились в Хумгат, мне оставался только завершающий штрих. Однажды мое тело уже послужило ключом к воротам в недосбывшийся негостеприимный Мир.       – Да-а! – с осознанием воскликнул я. – Но… Теперь же там ничего нет?       – Разумеется, – удовлетворенно подтвердил Шурф. – Более того, задолго до кончины обсуждаемого Мира сэр Джуффин позаботился, чтобы и самих ворот не стало. По большому счету, я полагался на весьма зыбкий шанс.       – То есть, – подвел итог я, – ты отправил ее фактически в никуда.       Шурф на секунду притормозил и посмотрел на меня с любопытством.       – Так оно и есть, – спустя недолгую паузу, ответил он. – Однако довольно занимательно, что ты сказал «ее».       – А-а-а-а… – простонал я. – Вот черт.       Шурф усмехнулся.       – Не пытайся только мне ничего объяснить, прошу тебя. Как ты знаешь, я предпочитаю оставаться в неведении тому, чтобы выслушивать байки.       – Ага… Никогда не стоит пренебрегать истиной?       – Точно.       Какое-то время после этого мы шли, молча каждый о своем. Тем для размышления у нас было предостаточно, а меня, помимо сладости свершения, исподтишка начал подгрызать страх на плодотворную тему «А если бы что-то пошло не так». Но Шурф возобновил беседу, не позволяя мне окунуться в пучину мрака:       – Мне пришло в голову, по поводу того, какую роль мы играем друг рядом с другом, что в древнем языке кейифайев, гораздо более богатом на значения оттенков взаимоотношений, могло бы быть слово, которое бы тебя удовлетворило. Этот древний язык, однако, к моему прискорбию, безвозвратно канул в небытие.       – Вот, – значительно потряс я пальцем, – напомни мне об этом чуть позже. А еще лучше, просто повтори эту фразу, когда мы окажемся в Мохнатом Доме.       Он приподнял бровь.       – Поверь мне, это стоит того.       – Мне в любом случае было бы достаточно твоей просьбы, – с легкой церемонностью произнес Шурф. – Но теперь ты меня заинтриговал.       – Тогда позволь мне не раскрывать интригу раньше времени! – улыбнулся я. – К тому же, мы уже почти пришли.       Я представил, как нас сейчас встретит Джуффин, а с ним наверняка Мелифаро, и… Я истерически захихикал и сполз на корточки. Просто последних дней было слишком много.       Шурф любезно остановился рядом, чтобы переждать мой приступ неестественного веселья.       – Я не перестаю поражаться твоему внутреннему устройству, – спокойно произнес он. – В ситуации, когда любой могущественный колдун попросту бы умер от страха, ты остался безмятежен – что меня поддержало, так что я снова тебя благодарю. Сейчас же, когда все позади, ты явственно готовишься устроить трагедию из ничего.       Я замахал на него руками, словно это могло возыметь против Шурфа какое-то действие.       – Знаешь что, – успокаиваясь и выдыхая, сказал я, – давай просто дойдем до Джуффина.       И мы дошли.       Хельна, не приходя в сознание, лежала на Джуффиновом столе.       Сам хозяин стола и всего кабинета, с удобством расположившись в кресле и закинув ногу на ногу, курил трубку и посматривал то на меня, вертящего в руках кружку с камрой, то на Шурфа, прислонившегося к стене.       – Терпи, сэр Шурф! – бодро произнес Джуффин. – Через пару минут к нам прибудет сэр Абилат. И заказ из «Обжоры»…       На самом деле. Было еще на удивление мало времени. Солнце только начинало розоветь.       Куруш слегка вспушил перья, услышав про «Обжору Бунбу».       – Мое Дневное Лицо помогает сэру Нумминориху приводить горожан с Темной Стороны в порядок, – продолжил Джуффин. – Поэтому я один восторженный свидетель твоего возвращения, Шурф. Цветов и оркестров, извини, не предлагаю. Но все-таки прими мои поздравления!       – Благодарю вас, сэр! – ухмыльнулся он. – Ваше участие крайне важно для меня.       – Ай! – оценивающе воскликнул Начальник Тайного Сыска. – Всегда подозревал в тебе неоспоримый талант к иронии. Однако! Не преувеличивай моих заслуг. – Он пыхнул клубочком разноцветного дыма. – И даже моей осведомленности. Я, к примеру, уже неслыханное время в четыре или пять минут ломаю голову, почему твоя жена отдыхает на моем столе.       Шурф выбрал наиболее логичное объяснение:       – Так случилось из-за вопиющего отсутствия в вашем кабинете дивана или кушетки.       Джуффин с удовольствием хохотнул и проницательно взглянул на Шурфа:       – Мы с тобой прекрасно поладим, сэр Лонли-Локли… – заметил он. – Ради этого факта я, так и быть, не буду сердиться на твои попытки меня укусить.       – Не понимаю, как вы могли такое обо мне подумать, – парировал невозмутимый Шурф. Однако продолжил: – Хотя, помимо того, что я сказал чистую правду, вас, полагаю, заинтересуют некоторые мои догадки. Я склонен считать, что Хельна, случайно оказавшись на Темной Стороне в неудачный момент, искренне загадала неудачное желание – можно предположить, прекратить привычное существование или что-то подобное. И, по стечению обстоятельств, у ее желания был достаточный источник сил, который позволил ему сбыться.       – Гм! Что ты имеешь в виду? – спросил я. Меня некоторые его догадки интересовали не меньше, чем Джуффина.       – Твое желание на Темной Стороне, Макс, – озадаченный разве что моей недогадливостью, ответил Шурф.       – Ой-ой… – Чувствуя, что краснею, я незаметненько уткнулся в кружку. Спрятаться за ней полностью не представлялось, к моему огорчению, возможным.       Джуффин блаженствовал.       И я бы еще долго не знал, куда деваться от взглядов этих опытных акул, если бы передо мной не материализовался Абилат Парас.       – Ох, грешные Магистры! – всплеснул он руками, едва появившись. – Сэр Шурф, да вы словно с демоном дрались!       И по какой-то необъяснимой причине мы трое, включая Шурфа, разразились таким громким и неудержимым смехом, что стало понятно, зачем в кабинете Джуффина такие крепкие стекла. Да, мы, люди, забавные существа и воистину склонны преувеличивать.