Извращенец

Папирус не может понять, в какой такой роковой момент все в жизни пошло по пизде: то ли когда Санс, неловко улыбаясь, представил ему человеческое дитя и взглядом пообещал брату ноги вырвать и в жопу вставить, если тот тронет человека, то ли когда этот самый человек стал жить у них, деля комнату с Сансом. Человеческое дитя виснет на Сансе, постоянно дергает его, держит его руки и гладит по голове, пока тот сплевывает кровь после неудачной драки. Фриск – Папирусу дико не нравится это имя, но он терпит, скрипя зубами от злости - всякий раз тяжело вздыхает, когда Санс выгоняет ее из комнаты и курит травку, засыпает у него на коленях, держится своими маленькими аккуратными пальчиками за его куртку и лопочет какие-то глупые признания, пока Папирус сходит с ума и мечтает уничтожить весь наземный мир. А Санс как будто бы и не замечает ничего: он улыбается Фриск, с готовностью таскает ее на руках и даже не смотрит на брата, когда тот проходит мимо. Санс курит травку – Папирус закрывает на это глаза, упорно повторяя себе, что это не его проблемы, - пьет, нарывается в три раза чаще на драки и с улыбкой целует подставленную щеку Фриск. Папирусу хочется думать, что между ними ничего, кроме сильной дружбы, нет, но внутренний голос противно хихикает. «Они спят в одной комнате, - говорит сам себе Папирус, поражаясь, откуда у него взялась эта тяга к мазохизму, - она постоянно рядом с ним». Папирус делает вид, что ничего не происходит, а на ночь старается уйти из дома – к Гриллби, например. Бармен, который ходячий секс, все понимает, ничего не говорит, молча наливает и мягко настаивает, когда видит, что Папирусу осталась одна стопка до того, чтобы начать буянить. Папирусу иногда хочется выть, потому что брат больше не уделяет ему внимания: Санс больше не вертится под ногами, не заглядывает преданно в глаза, не вваливается выпившим в его комнату, не признается заплетающимся языком в любви. Санс вообще делает вид, что между ними ничего не было никогда. Он смотрит на Папируса как на пустое место, и от этого становится еще хуже и горше на душе. Папирус не может сказать, что он ненавидит Фриск: в каком-то смысле, она ему нравится – тихая, вежливая девочка, которая пришла к ним в дом с говорящим и вечно паникующим цветком. С Цветиком (Папирус, впервые услышав это имя, с трудом сдержался от смеха) они сошлись быстро, и цветок теперь – частый гость на кухне, пока Папирус готовит. А с Фриск… Она его боится, опасается и старается не оставаться с ним наедине в комнате; Папируса это нисколько не оскорбляет, потому что… Ну, потому что он не склонен себя идеализировать. Папирус предпочитает относиться к Фриск как к досадной помехе. Он хочет верить, что в один прекрасный момент его херов брат снова объявится на пороге его комнаты, бухнется перед ним на колени и посмотрит тем требовательным похотливым взглядом, от которого у Папируса подкашиваются колени и член встает, как по команде. - Перестань на нее так рычать, - как-то говорит Цветик, делая вид, что рассматривает свои листья. Папирус замирает на мгновение, хмыкает и продолжает помешивать суп, ожидая, что еще он скажет. – Она не виновата. Она маленькая. - Это ее оправдывает? – Папирус честно старается не рычать, но, судя по тому, как вздрогнул цветок, у него это не получается. - Немного, - Цветик тяжело вздыхает. – Она не отнимет его у тебя. Папирус фыркает: она уже отняла у него брата. Его во всем послушного, ленивого, уебанского брата, который решил, видимо, что ему позволено все; что все, что между ними было, не имеет никакого смысла. - Ей просто нужна забота, - продолжает Цветик. – А твой брат эту заботу ей дает. Папирус вспоминает, как Санс вздрагивает, когда Фриск сжимает его ладонь; вспоминает, как тот улыбается, когда она начинает что-то ему рассказывать; вспоминает, каким счастливым он выглядит, когда Фриск принимается аккуратно гладить его по волосам. И ему резко становится плохо. Даже не просто плохо – отвратительно, потому что к горлу подкатывает тошнота, а взгляд застилает кровавая пелена. - Санс! Папирус замирает и делает несколько коротких выдохов, чтобы успокоиться. - Фриск, - шипит Цветик, - его тут нет. Иди, поищи где-нибудь еще… - А где? – она требовательно дергает Папируса за широкую домашнюю кофту. - Я не знаю, - медленно и с расстановкой произносит Папирус, стараясь держать себя в руках. Фриск – ребенок, сколько ей там лет? Одиннадцать? Девять? Она – маленькая, потерявшаяся девочка, которая хочет домой. Папирус уговаривает себя не злиться, смириться и перетерпеть. Но когда Фриск обнимает его маленькими, но сильными, руками, Папирус готов послать нахер свои собственные уговоры и заорать благим матом. Потому что никому – даже Сансу – нельзя прикасаться к нему со спины. - Санс сказал, что ты такая вредная задница потому, что тебя никто не обнимает, - бурчит Фриск куда-то ему в поясницу, и Папирус против воли немного расслабляется. – Сказал, что у тебя недостаток обниманий. Папирус не знает, что ему делать: злиться или умиляться. Он косится на замершего Цветика, который нервно усмехается ему, и улыбается сам, прикрывая глаза. - А что еще он сказал? - Что ты дашь мне кусок пирога, если я попрошу. Папирус качает головой и тянется к ножу, чтобы отрезать этому невыносимому ребенку… кусок пирога. Она же просит. Как ей отказать? - Как же я тебя, сука, ненавижу, - шипит Папирус, вжимая брата в кровать. Санс немыслимо изгибается, подставляя шею под властные укусы, сыто урчит и довольно прикрывает глаза, коротко и тихо постанывая. – Блядь ты такая, Санс, какая же ты… Санс хрипло выдыхает, когда Папирус с силой прикусывает его плечо, царапает короткими ногтями его спину и призывно вскидывает бедра, чуть ли не хныча умоляюще. - А ты, босс… - Санс дышит, кажется, с трудом, облизывает губы, и Папирус думает, что еще немного – и он просто его выебет, не обращая внимания на спящего человека за стеной. Прижмет голову брата к подушке, властно поднимет его бедра и просто вставит ему почти на сухую, лишь смочив дырку слюной. Чтобы Санс орал, кричал, подавался назад и требовал больше, сильнее, жестче. Чтобы голову потерял, а на утро ходить нормально не мог. – Ты… Ревнивая стерва… - Заткнись, - Папирус целует глубоко и жестко, сминая покорные искусанные губы брата, сжимает его член через штаны и чуть было сам не кончает, когда Санс неожиданно вскидывает бедра и требовательно стонет в поцелуй. – Блядь. Папирус кусает его, оставляет синяки на ребрах, растягивает быстро, сразу вставляя два пальца и затыкая брата поцелуем, чтобы тот своими криками и проклятиями не разбудил человека. Ему крышу сносит от того, что брат позволяет с ним делать: кусать, целовать, осыпать прикосновениями, трахать, любить, в конце концов. - Я скуча-ал, - выстанывает Санс, когда Папирус осторожно придушивает его, двигаясь в нем рвано, быстро, хрипло дыша и рыча. - Нашел время, - выдыхает Папирус, жадно облизывая губы и глядя на раскинувшегося под ним брата. В нем играет инстинкт собственника: хочется брата заклеймить, пометить, оставить следы, чтобы все знали, кому он принадлежит. Чтобы все имели понятия, чья это шлюха, кому она подставляет свою костлявую задницу, кто ее трахает, кто ей владеет. Папирус не выдерживает и с коротким рыком, убрав руку с шеи брата, кусает его, ровно в том месте, где лихорадочно бьется пульс. Санс честно старается не кричать – он просто тихо и на одной ноте воет, кончая под братом и царапая его спину. - Не смей, сука, курить, - бормочет Папирус, сквозь полуприкрытые веки поглядывая на Санса. Тот сыто усмехается, затягиваясь – явно нарывается на еще один заход – и выдыхая сизый дым. - Пошел ты, босс, - Санс мнет фильтр сигареты в пальцах, мечтательно глядя в потолок. – Ты тупой, как пробка. - Что ты сказал? - Говорю, ты больной припизднутый ублюдок, - Санс чуть ли не хохочет, давясь дымом. - Иди нахер, - Папирус переворачивается на бок, спиной к брату. И когда чувствует объятия со спины, то не вздрагивает. А когда Санс прижимается губами и что-то шепчет, он и вовсе расслабляется. - Я все равно тебя ненавижу, - бормочет Папирус. – Пиздюк. - Взаимно, - смеется Санс. На следующее утро Фриск пребольно ударяет Папируса по затылку подушкой и заявляет, что если из-за него Санс еще раз будет так болезненно охать, она придумает что-нибудь такое, что заставит Папируса страдать. Например, нарисует его. Цветик лишь сдавленно охает и закрывается листьями, а Санс похотливо гогочет, так что Папирус не выдерживает и вмазывает ему по наглой роже под возмущенный вскрик Фриск.