Извращенец

- Я не буду, - Фриск выделяет это слово голосом и зажмуривается, - спрашивать, как это получилось. Санс - который в теле Папируса, который развалился на диване, закинув ноги в грязных сапогах и расстегнув тугой, как оказалось, ремень (Санс теперь понимает, почему Папирус такой злой: когда громадная бляха давит на живот - тут особо-то и не повеселишься), - лишь хмыкает и пожимает плечами. Ему в теле брата почти комфортно: тело сильное, тренированное, только болит синяк от бляхи, тянет поясницу и очень сильно чешется копчик (это, видимо, еще одна причина, почему Папирус злой, как сто нетраханных девиц, - копчик чешется так сильно, что Санс принимается ерзать каждые несколько минут, поскрипывая отвратительными кожаными штанами, в которых так узко, что удивительно, как это у брата еще член вставать может). - Но я спрошу, - Фриск скрещивает руки на груди, обвинительно глядя на двух братьев, которые уже успели и подраться, и подуться друг на друга, и решить, кто из них пидорас, а кто чмо низкорослое, - какого... Прости, Санс... То есть, Папирус, прости, я больше не буду. Я спрошу: как это получилось? Папирус, который в теле Санса, пожимает плечами. Ему жутко, если не сказать, пиздецки, неудобно в теле брата: болит все, что только может и не может болеть, ноют кости и, что самое неприятное, постоянно чешется кончик носа и хочется курить. Вот Папирус никогда не курил, а тут, в теле брата, понимает, что ему хочется обхватить губами фильтр сигареты, прижать его зубами, щелкнуть зажигалкой и затянуться. От этой мысли во рту сразу же образуется много слюны, и Папирус сглатывает и чувствует, как длинный язык (надо будет, все-таки, оторвать его брату) царапается об острые зубы (а их надо будет ему выбить). - Ну вот... - Санс, который в теле Папируса, разводит руками и улыбается. Получается жутко - Фриск пятится и зажмуривается, судорожно припоминая молитвы. - Вот как-то так... Вообще, во всем виновата нестабильная магия: это она, тварь такая непостоянная, натворила вот такое, в чем хрен разберешься. Санс просто проснулся и обнаружил, что он в теле брата. В буквальном смысле. То есть, не в том буквальном смысле, а в другом: у него были руки брата, ноги брата - в общем, тело брата. И это очень-очень-очень-очень-очень не понравилось Сансу. Первым делом он, конечно же, подрочил - ну как он мог упустить такую возможность? А потом услышал дикий вопль брата. - И что, - Фриск усаживается на край низкого журнального столика - единственная вещь в этом доме, на котором Папирус еще не трахал Санса (и не спрашивайте, откуда Фриск это знает: она девочка умная, наблюдательная и у нее очень чуткий слух - а еще у нее есть Цветик, который выбалтывает ей все, что происходит, пока она спит), - мы будем делать? - Жить дальше? - разводит руками Санс, морщась из-за того, как противно звякнули цепи-браслеты. Его брат, все-таки, неисправимый фетишист с очень недвусмысленными наклонностями. - Завались, - шипит Папирус со своего пуфика. Пуфик мягкий, и когда Папирус сидит в нем, то не ощущает себя старой развалиной. - Я не собираюсь... Санс не выдерживает и с подленьким хихиканьем пинает брата: тот недовольно шипит, резко дергает головой и почти орет, потому что шипы на ошейнике пребольно впиваются в кожу, раздирают почти затянувшиеся ранки, и Папирус думает, что зря заставил брата носить эту поебень. Но кто же знал, что все так вот получится?! - Больно, су... - Санс скашивает глаза на Фриск, которая красноречиво сжимает биту ("Кто подарил ребенку биту?!" - проносится истеричная мысль в голове Санса), покрытую подозрительными бурыми пятнами. - Больно, сучок ты мой? - Какой еще сучок? - ошарашено спрашивает Папирус, на мгновение забывая про то, что у него болит шея и ломит все тело. - Дубовый, - выплевывает Санс и затыкается, бурча себе что-то под нос про девочек с битами и перебирая цепочки на запястьях. Надо объяснить Папирусу, что дело не в количестве, а в качестве: например, посеребренную хренотень с висюлькой-черепком он может двумя пальцами порвать, не задумываясь. Фриск тяжело вздыхает, сжимает двумя пальцами переносицу и слабо улыбается, когда чувствует, как Цветик обвивает ее своим стеблем. - Это может, - она взмахивает битой, а Санс невольно вжимает голову в плечи и с тихим матом сдувает челку с глаз. Надо подарить брату резинку для волос. Срочно, - как-то само... исчезнуть? Папирус пытается приподняться со своего пуфика, но тихо ойкает и оседает обратно: колени болят ну просто ужасно. Как Санс вообще живет с такими коленями? Наверное, не надо было два года назад раздалбывать их в труху. Хотя нет - Папирус прищуривается, припоминая, за что ж он так с братом, - надо было: потому что Санс решил, что он будет хорошо смотреться с Андайн. А вот херушки ему: Санс хорошо смотрелся на коленях, умоляя брата не ломать ему кости. - Может, - пожимает плечами Санс. - Это же магия. Она все может. Папирус фыркает и закатывает глаза, утыкаясь носом в мех на воротнике куртке: пахнет табаком, травкой и еще чем-то горько-острым. - Нет-нет-нет-нет-нет, - бормочет Санс, разглядывая вытянувшегося на своей постели Папируса. Они поменялись телами, но меняться комнатами - это, извините, совсем уже ни в какие ворота не лезет. Санс не готов к тому, что Папирус будет лазить по ящикам его стола: у него в ящиках такое запрятано, что потом будет очень стыдно. И это он сейчас не о косяках говорит. - Да-да-да, - хмурится Папирус, пытаясь устроиться на продавленном диване так, чтобы ничего и никуда не упиралось. Это трудно, потому что диван у Санса такой, о котором мечтает каждая помойка, а тело Санса - это тихий ужас, который мог присниться только Альфис и только под тяжелой наркотой. - Завались и вали. - Давай ты уйдешь, босс, - это немного странно: обращаться к Сансу (который Папирус), как к боссу. - Давай ты пиздиловку захлопнешь? - Папирус прячет замершие ладони под подушку и ежится. - Спать хочу. - Теперь ты меня понимаешь? - Я понимаю, что ты - старая развалина, поэтому свали, - рычит брат, закрывая глаза. Когда он закрывает глаза, то голова не болит и не рвется на части. И сдохнуть хочется не так сильно. Санс решает воспользоваться преимуществом - в силе, в росте и в здоровье, - а потом нагло забирается на диван, вдавливая пискнувшего от такого непотребного обращения с собой Папируса в спинку. - Ты что за хуйню творишь? - рычит Папирус, пытаясь спихнуть брата, но понимает, что дело - дрянь. Потому что Санс - который в теле Папируса, не стоит забывать об этом, - сильнее, проворнее и, кажется, даже наглее. Папирус только и может, что трепыхаться и шипеть, потому что тело болит, все болит, все просто ужасно болит, ноет, крутит, выкручивает, тянет, ломает и выворачивает чуть ли не наизнанку. - Ты что за хуйню творишь, я тебя спрашиваю?! - Завались и не пизди, босс, - шипит Санс, обнимая Папируса - и как будто бы специально надавливая пальцами на синяки на талии. Папирус снова шипит и снова прикусывает язык - и вскрикивает. - Больно, сука, да? - улыбается Санс. - А вот и терпи, мразота. Хоть когда-то почувствуешь, каково мне. И он отрубается. Мгновенно. Папирус почти давится собственным языком - нет, братским, Папирус не хочет отождествлять это тело с собой, - и мстительно пихает Санса под ребра. Ему больно, а это мудло, которое только благодаря взбесившейся магии вымахало почти под два метра, спит. - Что там? - тихо спрашивает Фриск, крепко сжимая биту. На всякий случай, потому что мало ли что, с этими братьями хрен угадаешь, когда нужно защищаться. - Нормально?.. - как-то неуверенно отвечает Цветик, прислушиваясь к звукам. - Спят. - Спят спят или спят... спят? Цветик смотрит на нее с неодобрением, а Фриск пожимает плечами: это странные братья, с ними можно все, что угодно, ожидать. - Думаешь, это сработает? - А почему бы и не сработать? - Фриск уже даже почти жалеет, что решилась на идиотский эксперимент с этой дурацкой магией. А это все Альфис виновата с ее безумными идеями. - Твой энтузиазм бы да в мирное русло... - вздыхает Цветик, ударяясь лбом - если у цветков вообще есть лбы, - о дверь. - Да тихо ты! - шикает на него Фриск. Завтра будет весело. И еще неделю будет весело.